Клуб для молодых писателей

Глава 5
Шантаж

21

Йозеф вернулся раньше, чем Иосиф думал. Ренау пришел в тот же день, когда поэт расстался с Жозефиной и затем в раздумьях принялся за уборку. Он убрал столы, постирал скатерти, доел остатки закусок и уже мыл посуду, когда дверь отворилась и на пороге появился Йозеф с чемоданами.

– Это я, встречай.

Иосиф подошел к нему с полотенцем в руках.

– Ого! Я думал, ты позже придешь.

Он махнул рукой.

– Даже не спрашивай. Приехал туда, ожидал большего, а в результате в ихнем санатории одна скукотища: алкоголь пить нельзя, курить только на улице, радио одно на все крыло, и то там только музыка играет – нет новостей или результатов матчей, как в барах. И чем там заниматься, спрашивается?

– Ну, можно книжки почитать, погулять на свежем воздухе, поболтать с новыми соседями за чашкой чая вместо пива…

– О нет, избавьте! Не такого сорта я человек, увы. – Йозеф передернул плечами. – Ну, я бы потерпел, а тут заговорили о бродягах, которые пришли отдыхать и не платят вот уже несколько дней, вдобавок тараканов развели. Теперь эти ихние мелкие гадины ползают везде: от целебных ванн до кухни. Бродяг выгнали, паразиты остались. На то они и паразиты. Короче, не выдержал я, забрал деньги за оставшиеся дни и вот – прошу любить и жаловать! – Он вытащил из кармана несколько купюр и потряс перед носом поэта. – Ну что, как ты? Чем это от тебя пахнет? – Он слегка наклонился и усмехнулся. – Неужто ты пил?

Иосиф вздохнул.

– Да, есть такое.

– Ну и как?

– Ужасно: голова до сих пор болит.

– В первый раз всегда не очень, потом привыкнешь. Чего-то случилось? Ты какой-то мрачный.

Иосиф не стал говорить о вчерашнем вечере. Тем более он избавился от «улик»: столы расставлены по местам, посуда почти вымыта. Поэт рассказал лишь про сегодняшнее утро. Йозеф слушал молча, а когда Иосиф закончил, он сказал:

– Ну ты и дурак. Тогда иди в священники, раз уж на то пошло. Какая муха тебя укусила, Иосиф?

– Я ответственный человек, – ничуть не смутился тот. – Надо смотреть на жизнь трезво.

– Но не как старушка-монашка. Будь проще, малыш, иначе так и проживешь всю жизнь один. Запомни, что, помимо ответственности, есть еще и жизнь веселая – в рамках закона, конечно. Советую сейчас же позвонить ей и извиниться, ты не прав.

Иосиф заколебался. Он все еще не мог понять до конца, как поступил с дамой сердца. Всю жизнь поэт избегал интимных тем; мать утверждала: наслаждаться близостью – низко и мерзко. Надо это делать исключительно из чувства долга, для продолжения рода. Те люди, которые делают это ради удовольствия, психически больные, они в любой момент могут изнасиловать или будут заглушать неудовлетворенность алкоголем и наркотиками. Отец, насколько Иосиф помнил, обычно во время таких дискуссий не высказывал одобрения ее словам, но и не возражал, сидел в углу с газеткой и читал. Однажды поэт, будучи двенадцатилетним мальчишкой, нашел на чердаке тайник с коробочкой, где лежали карты с голыми девицами; отец застал его, рассмеялся и попросил после просмотра положить коробку на место и не говорить маме. После того случая Иосиф засомневался в психическом здравии отца, однако ничего не говорил. Вроде бы папа прежний, такой же спокойный и трудолюбивый. Подобное случилось и с сестрой. Она однажды рассказала, как парень ее поцеловал и ущипнул за попу, а ей это понравилось. Иосиф поморщился и высказался, и сестра перестала делиться с ним личной жизнью, пока не привела того самого парня домой и не заявила, что выходит замуж. Тогда мать смирилась с невозможностью держать дочь всю жизнь под своим крылом, дала добро вместе с отцом, и сестра съехала. Это случилось за год до совершеннолетия Иосифа, и на него свалилось хозяйство, а также тяжелая программа старших классов. Не до личной жизни ему стало. У него была одна девушка, одноклассница, но отношения дальше одного поцелуя не пошли, и та быстро ушла к другому. Также Иосиф влюбился в учительницу, но, понимая всю аморальность чувств к наставнице, он лишь посылал пару раз цветы от «тайного поклонника Икс». Вскоре поэт перестал так делать, его внимание полностью заняло творчество и учеба, зато спустя год он встретил Жозефину.

Но не мог Иосиф сейчас взять и извиниться. «Мне нужно подумать», – решил он.

Пока поэт размышлял, Йозеф подошел к шкафу…

– Иосиф, – спокойно сказал Ренау, даже улыбнулся, – подойди сюда, пожалуйста.

Поэт перевел взгляд с арендодателя на шкаф. Дверца под полкой с книгами открыта нараспашку, под ногами валялись скомканные вещи.

– Что?

В одну секунду лицо Йозефа побелело, губы сжались, зрачки сузились. Он положил деньги из санатория на полку, схватил Иосифа за плечи и встряхнул.

– Где. Мои. Деньги?

Поэт от рассеянности втянул голову в плечи.

– Какие деньги?

– Те, что лежали в шкафу.

– Я не видел никаких денег.

Ренау вцепился ему в волосы и слегка пошевелил рукой, грозясь в любую секунду дернуть ею. Иосиф поморщился, но молчал.

– Ты еще скажи, что бардак в вещах навел я. Где деньги, я спрашиваю?

Арендатор сжал зубы в ожидании самого худшего и сказал:

– Господи, да не нужны мне твои деньги! – Вдруг его осенило, глаза заблестели, он заговорил увереннее: – Я знаю, кто это. Вельгус.

Йозеф слегка ослабил хватку, но не отпускал Иосифа.

– Кто-кто?

22

– Нет, ну прекрасно, нечего мне добавить! Стоит на несколько дней уехать, как ты тут же приглашаешь богатеев и они воруют у меня деньги. Я считал, тебе можно доверять.

– Прости, Йозеф.

– Извинения в карман не положишь.

Спустя несколько минут после рассказа Иосиф и Йозеф занимались уборкой.

– Где нам, по-твоему, искать этого Хайнца? – сказал Ренау после небольшой паузы.

Поэт задумался.

– Может, Жозефине набрать?.. Хотя нет, сначала…

Вдруг раздался телефонный звонок. Иосиф взял трубку.

– Яффе у аппарата.

– Иосиф, какого черта? Что вчера произошло?

Поэт поморщился и подумал: «Сейчас буду с ним объясняться, что не общаюсь с его матерью из-за близости по пьяни». Иосиф надкусил дужку очков и как ни в чем не бывало заговорил:

– О, привет, Ульрих. Что случилось?

– Почему Анна Хайнц пишет мне письма с угрозами пожаловаться в полицию на клуб?

Поэт встрепенулся, мысли о Жозефине вылетели из головы.

– Я так и думал.

– Да что вчера произошло?

– Давай не по телефону, ладно? Я сейчас приеду…

– Нет, лучше я. Здесь и так Джута со своей редакцией… Не хочу ее напрягать. Через пятнадцать минут буду, жди.

Иосиф положил трубку и стал поднимать с пола носки.

Ульрих приехал даже пораньше. Выглядел он подавленным и не выспавшимся. Поэт поставил чайник и рассадил за столик арендодателя с гостем. Йозеф сел рядом и игнорировал арендатора, тот смирился. Впрочем, Ульрих не обращал внимания на третьего лишнего и сразу перешел к делу. Как оказалось, утром директор обнаружил у себя в ящике телеграмму с угрозой закрыть клуб, и причина – «избежать подполья и развратного воздействия на нежные умы молодежи». Однако Ульрих знал ещё одну причину, хотя Анна о ней не говорила. Двое ее детей пошли по наклонной: дочь, член того самого клуба для молодых писателей, употребляет наркотики, и ни для кого это не секрет. Старший сын почти никогда не бывает дома, гуляет с компанией и в свои двадцать пять до сих пор тянет деньги из родительского кошелька. Ульрих попытался поговорить с Анной по-хорошему, однако та категорична. «Надоела мне ваша демократия! – кричала она в трубку. – Только и знают, как нарушать законы». – «Но у нас приличный клуб, – говорил директор. – Он не подпольный. Да, навряд ли некоторые наши произведения прошли бы цензуру, но мы свои идеи не распространяем, как революционный кружок. Мы имеем полное право в нашем клубе обсуждать все, что заблагорассудиться». Но фрау Хайнц настаивала на своем и закончила беседу так: «Либо ты закрываешь клуб, либо я иду в полицию… для начала». Ульрих не сдержался и со словами «Как бы ваш сын туда раньше не попал» повесил трубку. Он позвонил Жозефине. Мать рассказала о конфликте между Анной и Иосифом накануне, а еще дала адрес семьи Хайнц – на всякий случай. Вот Ульрих и решил для начала заехать к Иосифу, разобраться в деле, а потом они вместе съездили бы к Анне и попытались уговорить ее.

– Я вчера еще понял, – заговорил поэт после минутного молчания, – что она женщина упертая. Скорее всего, на уговоры не согласится, надо быть жестче.

Ульрих скрестил руки на груди.

– Ну и что ты предлагаешь?

Неожиданно заговорил Йозеф:

– Ее муж украл у меня деньги. Шесть марок было в коробочке.

Директор клуба присвистнул.

– Серьезное заявление. Вы уверены?

– Абсолютно.

– Я тоже, – добавил Иосиф. – Предлагаю так: либо она идет в полицию, и тогда Йозеф напишет заявление о краже, либо все решим мирным путем, и Вельгус также отдаст деньги. Думаю, таким важным персонам, как семья Хайнц, скандалы не нужны.

– Верно, – сказал Ульрих. – Вообще давненько журналисты из желтой прессы писали о клептомании Вельгуса, однако им мало кто верил, так как информация неофициальная, поэтому быстренько все дело замяли. Если Йозеф напишет заявление, скандал будет таким громким, что Вельгусу уж точно не избежать наказания – хотя бы условно или принудительное лечение. Да, жестоко, но можно попробовать. Тогда, надеюсь, фрау Хайнц от нас отстанет. И кстати, Иосиф, почему ты с мамой не общается? Она переживает и говорит, ты ей ни разу за день не позвонил.

Поэт пробормотал: «Потом расскажу», и все трое направились к машине Ульриха.

23

Супруги Хайнц жили в Центральном округе, на Голубой аллее. Доехали мужчины быстро и без пробок. У входа их встретила экономка и после просьбы впустить отправилась в дом, потом вернулась и открыла ворота. Чем ближе Иосиф подходил к жилищу, тем больше его уверенность падала, словно камень с обрыва. «Допустим, – думал поэт, – Вельгус куда-то закопал коробку или кинул в озеро, а без улик и дела-то не будет, потом еще обвинят Йозефа в клевете». Когда они прошли в дом и служанки предложили какао, настроение поднялось. Фойе обставлено по-скромному. Пахло женскими духами и древесиной, в углу пылал камин, а на стенах висели редкие картины, потрепанные временем. Никаких статуэток на полках, только вазы с цветами и фотографии. Анна и Вельгус Хайнц спустились быстро – в халатах и тапочках. Фрау казалась в таком виде менее злобной, однако лицо ее при виде гостей приняло каменное выражение, она поджала губы.

– Ну, что вам?

Гости расселись по креслам напротив, и Ульрих начал:

– Госпожа Хайнц, я пришел к вам с мирными намерениями. Во-первых, прошу прощения за те последние слова, которые я вам в порыве злости высказал…

– Принимается. Что еще?

– Во-вторых, я хочу задать вам такой вот вопрос: оно вам надо? Вы же понимаете, какой поднимется скандал. Зачем вы лишаете нас, молодежь, удовольствия в жизни? Сначала вы злились, что мы слоняемся после учебы по барам, а когда мы организовали встречи в библиотеке, вы теперь негодуете, почему читаем свою написанную литературу, а не Гете или Шекспира. Допустим, клуб закроют – и что тогда будет? Разве что-то поменяется в вашей жизни или жизни общества?

– Да. Моя дочь перестанет к вам ходить.

– Госпожа Хайнц, я же не могу встать на пороге, загородить проход и сказать ей: «Не пройдешь, тебе мама запрещает». Тем более вашей дочери уже двадцать три, она давно совершеннолетняя. Уже не маленькая, сама определится, куда ей ходить и какую литературу читать. Вы не сможете ее держать вечно в ежовых рукавицах. И добавлю напоследок: не обязательно читать провокационную литературу, чтобы хоть как-то уклонятся от правильного образа жизни.

– Вы пропагандируете это.

– Почему? Да, есть такие, кто пишет о любовных похождениях или наркотиках, но мы не все про это пишем и уж точно не в целях пропаганды. Вот, например, Иосиф…

– Я вообще о нем слышать не желаю. Наглец!

Поэт побагровел, но промолчал. Вельгус наклонился к супруге и погладил ее руку.

– Ну, тише, тише. Все хорошо.

Анна насупилась. Иосиф посмотрел на Ульриха; при неравномерном свете камина казалось, будто на его лице появились морщины. Он тяжело вздохнул и сказал:

– Что ж, я вас понял, фрау Хайнц. Но мы не только по тому вопросу пришли, есть еще кое-что…

– Вы украли у меня деньги, герр Хайнц, – сказал Йозеф, который решил подыграть Иосифу относительно «его» квартиры. – Я одолжил Иосифу их по кое-каким причинам, оставил в шкафу. Там было шесть марок. Коробку я сегодня не обнаружил. Что вы скажете?

Анна подняла брови, Вельгус выпрямился, однако на лице не дрогнул ни один мускул.

– Клевета, – сказал он, глядя Йозефу в глаза. – Абсолютная клевета!

– Вы вчера рыскали в шкафу, – сказал Иосиф, – и вас видели все гости. Спросите у Жозефины или у той же леди Барбары. Вот вы, фрау Хайнц, тоже видели.

– Но у мужа ничего не было в руках, – сказала она.

– Не исключено, что он успел ее спрятать. Тем не менее его видел я, поэтому у меня, как и у моего друга, есть все основания полагать, что ваш супруг выкрал коробку, что лежала полкой ниже, в вещах.

– Господи, да зачем мне лезть туда? – сказал преступник. – У меня дом, участок. Зачем мне сдались шесть марок из штанин? Там же не только я один был, мы раньше всех ушли…

– А откуда вы знаете, что коробка хранилась в штанах? – сказал Йозеф и подался вперед.

Наступило молчание. Вельгус осекся и скис, Анна уставилась на него во все глаза; ее лицо стало белый как полотно.

– Вельгус, это правда?

– Я просто предположил… – пробормотал он.

– И неожиданно попал в точку, – сказал Йозеф, не скрывая улыбки.

Анна вскочила.

– Зачем ты так сделал? Куда ты ее умудрился спрятать?

– Под пиджак, все равно же висел он на мне как на вешалке… Но… но, дорогая, коробочка была такой красивой… из-под печенья.

Она уперла руки в бока.

– Ах, из-под печенья! А ну-ка живо неси ее сюда, и вместе со всеми деньгами!

Вельгус подскочил, как ошпаренный, и рванулся наверх. Когда муж ушел, жена со стоном опустилась в кресло и пробормотала: «Опять за свое…»

– Опять или нет, – сказал Йозеф, – но, я думаю, никому ведь проблемы не нужны, так? Заявление, полиция, пресса…

Хайнц приоткрыла глаза и оглядела всех троих.

– Вы это специально… Вы шантажируете болезнью супруга! Да я вас…

Ульрих встал.

– Так, мне этот цирк надоел. Я с вами говорил и так, и сяк, а теперь заявляю прямо: либо вы оставите мой клуб в покое, либо Йозеф пишет заявление в полицию, и тогда будет ох какой скандал! И явно не в вашу пользу. У нас есть свидетели, мы найдем на вас управу.

Анна уже открыла рот, как вдруг вернулся Вельгус с коробкой. Йозеф выхватил ее, пересчитал все деньги и кивнул.

– Все на месте.

– Ладно! – воскликнула Анна и тут же приняла бесстрастный вид. – Хорошо, Ульрих, я принимаю условия. Надеюсь, мы договорились.

– Я тоже, – сказал директор клуба, и гости направились к выходу.

Глава 6
Подарок для Йозефа

24

Прошло несколько дней. Как бы поэт ни извинялся перед арендодателем, доверие как ваза: раз разобьешь – уже не склеишь. Йозефа больше заботило то, куда перепрятать сбережения. В итоге он остановился на плинтусе под диваном: на днях там образовалась огромная дыра, которую, впрочем, издалека не видно. Йозеф затолкал туда деньги, предварительно переложив их в портмоне бабушки. Также он поднял вопрос о выселении поэта. Иосиф не хотел уезжать, ведь ему некуда податься, кроме как к родителям. Это означало, что придётся больше времени тратить на дорогу и жить под родительским надзором. Так что Иосиф просил у арендодателя прощение и разрешение остаться. То ли Йозеф это сделал из жалости, то ли действительно простил арендатора, но он все-таки разрешил ему остаться, только с одним условием: «Малейший промах – и пойдешь отсюда вон». Ренау решился дать студенту шанс, так как тот допустил промах только один раз. Более того, Йозеф привык к нему, деньги все еще нужно копить на море, да и где он найдет таких тихих арендаторов? Так Иосиф и остался. Правда, отношения между ними охладились. Йозеф теперь по барам не разгуливал, и его постоянные пребывания дома поэт заметил спустя почти неделю после визита к семье Хайнц. Эта подозрительность нагнетала Иосифа, но он понимал, что сам виноват.

Жозефина и Иосиф так и не виделись, он все время откладывал разговор. «Завтра, завтра», – говорил себе поэт, но не звонил, хотя на душе без дамы сердца тоскливо. Он и сам не понимал, кто его держит, однако не мог побороть стыд.

Ситуация в клубе улучшилась, Анна больше не объявлялась. Ульрих постоянно спрашивал Иосифа об отношениях с матерью. Поэт уходил от ответа. Его жизнь крутилась теперь вокруг клуба, учебы и работы, свободного времени не осталось.

Так продолжалось всего неделю, пока не случилось вот что.

Удивительно, но в пятницу Йозеф решил пренебречь бойкотом. Он с утра подошел к Иосифу и сказал:

– Может, сходим в бар вечером?

Арендатор улыбнулся.

– Да, давай.

– Тут, это, день рождения у меня, вот. А без Фундука как-то скучно.

– Поздравляю тебя. Я тогда куплю подарок.

Йозеф махнул рукой.

– Не надо. Просто посидим, пивка попьем – что еще нужно для счастья?

Впрочем, Иосиф захотел сделать приятное и как-то загладить вину. Ему пришла в голову идея. До забастовки, когда Йозеф по вечерам выпивал с Фундуком или с другими коллегами по цеху, он неоднократно говорил о магазине за углом под названием «Берлога», что располагался сзади бара и примыкал к нему. Там продавали всякую всячину, по большей части оружие и удочки. Йозеф очень хотел вернуть себе охотничий нож, который год назад проиграл в карты владельцу, однако в магазин его не пускают, потому что он устроил скандал и подрался. Иосиф видел фотографии ножа. Для Ренау он был семейной реликвией, которая досталась от погибшего деда. Нож маленький, в красном чехле, с изображением волчьей морды посередине, как на гербе страны. «Просто хочется сохранить себе на память», – говорил арендодатель.

В общем, Иосиф твердо решил выкупить нож и вернуть его Йозефу.

***

Так как сегодня пятница, бар «Сладкая карамелька» был полон народу. С трудом Иосиф и Йозеф протеснились до стойки, именинник заказал пиво. Поэт растянулся в улыбке и с громким «За твое здоровье!» опустошил стакан до дна. Холодная пенная жидкость растеклась по горлу, Иосиф вздрогнул. «Надо дома чай выпить, чтобы не разболеться», – подумал он. Йозеф же поставил с грохотом стакан и заказал еще.

…Прошло два часа. Часы показывали десять вечера. Ренау разлегся на стойке и крутил в руке пустой стакан. Иосиф сидел рядом, откинувшись на спинку стула; в голове помутилось, изображение прыгало и расплывалось перед глазами. Он вспомнил о ноже только сейчас, лениво потянулся и промямлил:

– Йозеф, может, пойдем? Время уже…

Тот зевнул и поглядел на часы.

– Погоди, покурю. Ты подождешь?

– Угу.

Народу в баре немного поубавилось, и все же было тесно. Йозеф с Иосифом, пошатываясь, побрели к выходу. Мутило. Иосиф пару раз останавливался, когда тошнота подкатывала к горлу, но все же они вышли на свежий воздух, стало получше, мысли немного прояснились. Йозеф прислонился к стенке и закурил. Поэт сказал:

– Мне кое-куда надо, Йозеф. Это ненадолго, я сейчас приду.

Тот не стал допытываться и кивнул.

Иосиф побрел за угол. Дощечка с надписью «БЕРЛОГА» висела над старой железной дверью, которая походила скорее на черный ход. На секунду Иосифу показалось, что магазин закрыт, но на его удивление в окнах все еще горел свет. Поэт пожал плечами, вошел внутрь и очутился в маленькой лавчонке, пропитанной запахом древесины. Над прилавком висели ружья и пистолеты, на полках красовались фляги и холодное оружие с разнообразными чехлами, а в дальнем конце лежала груда удочек и прочих рыбацких снастей. За прилавком располагалась дверь, оттуда доносились приглушенные голоса из бара. В сторонке сидел толстый мужчина в свитере и с бородкой. При виде Иосифа он усмехнулся и сказал:

– Чего тебе надо, сынок?

Поэт подошел поближе и пригляделся к прилавку. Нож Йозефа он заметил сразу: тот лежал на нижней полке, а тусклый свет лампы переливался на узоре с изображением волка.

– Мне нужен нож в красном чехле. Вон там, внизу, слева.

Продавец с кряхтением нагнулся и подал товар.

– С вас две марки.

Пока поэт рылся в кошельке, сзади заскрипела и застонала дверь.

– Эй, Гроза, привет!

– И тебе привет, дружище.

Продавец улыбнулся, а Иосиф обернулся, едва не выронив деньги на пол.

Нет, это не пьяные галлюцинации, не помутнение рассудка – на пороге действительно стоял Руперт Хассе.

25

За три недели после ареста он очень сильно похудел: пальто и потрепанные брюки свисали с него, как с тряпичной куклы. Лицо обросло бородой и пышными усами. Однако Иосиф его узнал по тем же самым красным глазам с суженными зрачками и безумному блеску в них, по тем же чертам лица и по голосу, на удивление бодрому.

Похоже, Хассе узнал поэта, так как подошел к нему и пожал руку.

– Ну что, как дела, юный журналист? Как статьи?

«Как же так, откуда ты сбежал? – подумал Иосиф. – Его наверняка разыскивают, а он еще спрашивает, как у меня дела!»

– Нормально, – наконец сказал поэт. – А вы как?

Хассе похлопал его по плечу.

– Жизнь прекрасна, друг мой. Ну что ты вылупился? Не ожидал меня встретить?

– Но вы же были… в психушке.

– «Был» – вот главное слово в твоей речи. Да, я там был, а сейчас свободен.

– Как вас отпустили до суда?

– Сынок, я сам себе суд.

Иосиф расплатился и сунул нож за пазуху. Хассе тем временем обратился к продавцу:

– Гроза, есть что-нибудь новенькое? Да ты не бойся, Иосиф свой.

Продавец усмехнулся.

– Да я вижу. Такая же крыса, как и ты.

Они рассмеялись, Иосиф насупился, но не уходил: любопытство овладело им. Вдобавок помутненное сознание мешало думать: просто уйти или позвонить в полицию? В трезвом уме ответ был бы для законопослушного поэта очевиден, однако сейчас при мысли об аресте у него в голове складывалась картина из нескольких часов допроса, бумаг и очередных скандалов, которые уже осточертели Иосифу за этот месяц. И все же уйти вот так просто, оставить психопата-наркомана, который готов за дозу убить, не совсем правильно…

Пока Иосиф колебался в стороне, Гроза сказал:

– Да, у меня товар есть, в твои гроши я тоже верю, но ты не вовремя. Сейчас должен прийти Эцэль со своей шайкой, они как раз там заказали крупную партию и не особо-то жалуют свидетелей.

Хассе упер руки в бока.

– И что теперь? Это магазин для общего доступа, так что пускай ждут, а ты мне дай товар.

Продавец со вздохом наклонился за стойку, и вдруг входная дверь снова заскрипела несколько раз подряд. Без того маленькое помещение магазина наполнилось еще тремя людьми не намного старше Иосифа. Впереди всех, расправив плечи, шагал в ботинках мускулистый парень с коротко постриженными волосами и в косухе. Он задрал подбородок, бросил взгляд на поэта, фыркнул и подошел к стойке.

– Эй, старче, отойди.

Хассе медленно развернулся и поднял бровь.

– Соблюдайте очередь, молодой человек. Проявите уважение к старцам.

– Не дури голову, а. По-хорошему прошу. Дай нам купить дурь.

– В очередь, – еще жестче повторил писатель.

– Не ссорьтесь, ребят, – сказал Гроза. – Дури на всех хватит.

Эцэль обнажил зубы, и Иосиф заметил, как рука его полезла в карман и достала оттуда сверкающий металлический предмет, который тут же уперся Хассе в живот. Писатель не пошевелился, ни один мускул не дрогнул на его лице. Иосиф попятился к двери и нащупал дверную ручку, готовый в любую минуту ринуться наружу и позвать полицию. В гробовой тишине Эцэль сказал:

– Ну так что, отойдешь или нет?

Вместо ответа писатель стремительно, как опытный боец, выбил из рук пистолет. Оружие покатилось за стойку. Эцэль врезал Хассе в ухо, он с бранью склонился набок и ударил в ответ ногой в пах. Противники вцепились друг в друга мертвой хваткой и упали на пол. Друзья Эцэля ринулись к ним, у одного из них в руке сверкал нож. Гроза мгновенно схватил пистолет и выстрелил в вооруженного, тот упал замертво. Другой же выхватил нож и набросился на продавца. Иосиф не смог разглядеть очертания соперников. Брызги крови разлетелись по сторонам, окрасили полки и антиквариат. Одна капля даже задела щеку Иосифа; желчь подкатила к горлу, но поэту чудом удалось сдержать рвотные позывы. Он уже открыл дверь, когда сзади раздалось:

– Закрой дверь или я стреляю! Подними руки, чтоб я видел!

Иосиф вздохнул, поднял руки и медленно развернулся. Друг Эцэля в окровавленной одежде стоял за прилавком, нацелил пистолет в упор. Убедившись, что запуганный свидетель замер, он развернулся к борцам. Эцэль оттолкнул Хассе к стойке, вскочил и попятился подальше от противника, а друг без промедления выстрелил.

Тело писателя дергалось в конвульсиях еще несколько минут, пока не обмякло в луже крови. Последнее, что увидел Иосиф, – потухший блеск в безумных глазах.

26

– Ну и что теперь с этим делать? – спустя несколько минут молчания спросил друг.

Эцэль рылся в коробках, брал оттуда пакетики с «дурью» и убирал в карман. Он мельком взглянул на застывшего Иосифа и бросил:

– Убей его.

– Стойте! – сказал поэт. – Я ничего не скажу, честно…

Сзади скрипнула дверь. Иосиф отскочил, Эцэль замер с мешочками в руках. При виде новенького он просиял и бросился к нему с медвежьими объятьями.

– Йозеф, браток, ну сколько лет, сколько зим!

– Привет, – как ни в чем не бывало сказал Ренау и похлопал его по спине. – Ты что, проездом?

– Ага. Тут, того, перепалка произошла…

– Йозеф, – прошептал Иосиф.

– Заткнись! – рявкнул Эцэль.

– Что ты тут делаешь? – сказал Йозеф, повернувшись к арендатору.

– Стоп! Вы что, знакомы?

– Он у меня снимает комнату.

Неожиданно Эцэль рассмеялся, даже его друг улыбнулся и убрал оружие.

– Ошибочка вышла, – сказал Эцэль Иосифу. – Прости, братан.

Поэт не пошевелился. Йозеф посмотрел на трупы, нахмурился и подошел к телам; улыбка сменилась оскалом.

– Придурки, чего вы наделали? Я еще могу понять, за что Грозу, но, черт возьми, это же Руперт Хассе, известный, мать вашу, писатель! Что, опять хотите загреметь?

– Но ты же нас не выдашь, правда? – сказал Эцэль уже без энтузиазма, подошел к коробке и стал поспешно перекладывать по карманам пакетики. – Ну же, братан…

– Я из-за вас и так чуть не сел.

– Помню, помню. Ну, братан, это как-то не по-мужски.

Йозеф подошел к Эцэлю и схватил за косуху. Тот обронил пакетики, но не сопротивлялся. Иосиф впервые заметил у него расширенные зрачки. Друг же нацелил пистолет, однако Ренау даже не взглянул на него, только сказал:

– Брось пушку, Боц.

Но нет, Боц не послушал, спустил курок… Раздался щелчок, но ничего не произошло.

– Черт! – воскликнул он.

– Лови его, Иосиф! – крикнул Йозеф, несколько раз ударил Эцэля по лицу, и тот обмяк у него на руках.

Иосифа как будто ударили током. Остатки алкоголя выветрились из головы, и он бросился к Боцу. Тот рванул к черному ходу. На секунду Иосифу показалось, что дверь закрыта, он уже замедлил шаг… Но нет, она оказалась незапертой. За ней сразу шел длинный коридор, в котором бандит перешел на бег. Иосиф ринулся за ним в темноте. Он не думал ни об оружии, ни о возможных ранениях – только бы поймать преступника, только бы он снова кого-нибудь не убил. Боц добежал до двери в конце коридора, что вела в бар, и открыл ее. Иосиф увидел очертания посетителей за столиками и закричал:

– Хватайте убийцу!

В баре замешкались; раздались крики, брань и звон стекла о пол. Посетители побежали к выходу. Бармен бросился на Боца со спины, повалил его на пол и заломил руки за спину, а пистолет отпихнул в сторону.

27

– Это случилось восемь лет назад. Тогда я связался с шайкой Эцэля и… Ну, скажу так: сбился с пути истинного. – Йозеф затянулся. – Я был тупым сопляком, и от перспективы ходить по улицам с бандой, которая воображала себя как с Аль Капоне на районе, – конечно, я тогда чуть не лопнул от счастья. Мы в основном воровали у мелких торговцев, делали это по ночам. А однажды Эцэль нашел пушку. Об этом я узнал позже, так как к тому времени заболел, а он дальше воровал и в последней «лазейке» его поймали с поличным. Короче, он убил тогда владельца супермаркета и скрылся. Потом его, Боца и Юлиуса арестовали. Меня вызвали как свидетеля. Не было прямых доказательств моей виновности, да и те не палили меня, как и я – их. Сказал лишь, что знал их как хороших корешей и не подозревал о злодеяниях. Состоялся суд. Бабушка, как мой опекун, меня не отпустила туда, и только потом из газет я узнал, что Эцэля с друзьями отправили на семь лет в Нордеграунд – это еще смягчили срок из-за возраста: мол, глупые, молодые, семь лет в холоде точно всю дурь выбьют. Больше я их не видел… до этого дня.

Иосиф сидел напротив и молчал. На горизонте показались первые лучи солнца. Полночи друзья провели в полицейском участке, и только под утро их освободили. Вскоре они вернулись домой и уселись на кухне с чашками кофе; несмотря на усталость, спать совершенно не хотелось. Йозеф открыл окно нараспашку и выпускал клубы дыма.

– Эй, кстати, – сказал он, – а за каким чертом ты полез в «Берлогу»?

– Я хотел сделать тебе подарок.

Иосиф полез в карман и вынул оттуда нож. Кое-как все-таки удалось доказать следователю, что он его не использовал, да и лезвие было абсолютно чистым, отпечатки пальцев только на чехле. Его вернули законному владельцу.