Закруглённая стрелка

– Что? Должен погибнуть, вы так уверенно это произносите? Лучший друг? Мои реакции и чувства? Вы что несёте такое? О чем вы, Соня? – я привстал, потому что больше не было никакого желания сидеть.

– Егор, позвольте мне сказать, вы всё узнаете скоро и постепенно. – Соня тоже привстала. – Постепенно, – повторила она. – У вас будет анкета, будут встречи… Вам всё разъяснят. Мы теперь связаны, вы даже не поверите, насколько. И встреч у нас будет ещё много…

– Анкеты? Встречи? Связаны с вами… Разве может поверить во всё это адекватный человек? Это же не смешно! Ну разве я могу в это поверить? Я с вами ничего не подписывал, и видим мы друг друга впервые. Какая вероятность? Что за программа?

– Я вас понимаю, Егор, о, как я вас понимаю, но это… правда. Про то, что это случится. Я не могу сейчас всё подробно объяснить, у нас есть люди для этого.

– Да? И что же ещё случится? Может, вы знаете, на кого мне поставить, чтобы я миллион выиграл? – я сел обратно на диван.

– О, Егор. Это совсем другое. Всё, что я говорю, – это не шутка… Мы работаем с людьми, а не с какими-то вещами, мы не контора по зарабатыванию денег, мы работаем с судьбами людей, и поэтому, просчитав вашу вероятность, я объявляю вам о том, от чего каждый на Земле не застрахован – от смерти.

– Вы всерьёз решили, что я куплюсь на это? Ваша компания выбрала не тот метод убеждения!

– Егор, вы задумывались о своей смерти? До того, как я об этом сказала? – неожиданно резко произнесла Соня.

– Ну, каждый человек когда-то думает об этом… Однако я просто работаю, живу. Как все люди… Не особо-то и думаю об этом, потому что живу в настоящем времени… Почему я должен это делать, я, живой человек?

– Ну, теперь вы не как все. Мы вам просто говорим, что ваша смерть ближе, чем у многих. Хотя кто-то и сейчас умирает. Но чтобы всё понять и во всём разобраться – вам сейчас необходимо просто всё это переварить, потому что всего я не знаю, я всего лишь девушка на ресепшене, которая говорит людям первичную информацию… С вами будут общаться более продвинутые в этом вопросе люди, и от них вы узнаете подробности, которые вас заинтересуют, и они объяснят всю ситуацию, в которой вы оказались.

– Это же… Это же бред какой-то. Я не понимаю – что за мотив у вас всё это так преподносить и говорить?

– К сожалению, я не могу вам ответить полностью. Но именно так мы и работаем. Это и есть наш подход.

– Не можете? Тогда зачем вы говорите мне про мою смерть? Зачем тогда?

– Потому что я должна это сказать. Потому что любое событие должно произойти. И сегодня в 16.30 по московскому времени вы должны были быть здесь. Вы должны были узнать это от меня. Мы не берём с вас денег, нам не нужны ваши деньги, нам от клиентов вообще ничего не нужно – ни подписей, ни бумаг. У нас другая позиция в этом мире. Недавно вот вы поскользнулись. Первый раз за зиму.

Я вспомнил! Тогда эти двое с коробками, точно, они мне показались странными.

– Так вы всё-таки следили за мной?

– Нет, Егор. У нас другие методы.

– Методы?

– Нам ничего не нужно делать, всё и так уже случилось и случается прямо сейчас.

– Сплошная загадка, Соня… Я не могу привязать ваши слова к действительности. И разумности. Мне жаль, но вы меня не убедили. Я думаю, что я пойду… Потому что не могу это здраво оценить!

– Егор, постойте!

– Как бы это не выглядело фантастическим для вас, но это случится. Вы и ваш лучший друг Глеб ввяжетесь в эту историю, у нас есть основания так утверждать…

– Вы и Глеба сюда приплели? Нет уж, не убедили, Соня, увы, но нет, – я резко направился к выходу. Дыхание моё учащалось.

– Завтра вам нужно будет подъехать за анкетой…

– Завтра? – в дверях произнёс я.

– Приезжайте, вы же хотите в этом разобраться?

– Ох! – я выдохнул. – Я завтра работаю, не получится.

Дверь захлопнулась.

Я встал на тротуаре. Времени было почти полвосьмого. Оглянулся на входную дверь в «Варанаси-Экспресс». Ни одной вывески, ни одной надписи. С улицы не видно, что происходит за окном, окна зеркальные. Это какое-то недоразумение?! Фантастика. Что это за историю я влип? Какая анкета? Какие вероятности? Это невозможно слышать. Они знают о том, что я умру, и хотят, чтобы я в это поверил? Кошмар какой-то. И Глеба зачем-то сюда подключили. Какой-то сон. Словно я участник какой-то игры. Но это не смешно, это может являться смешным, ведь речь о моей жизни! Об угрозе моей жизни?! Все сказанное не может быть правдой. Нет. Этого быть не может, Егор.

ГЛАВА 5

Идти от метро до бара оказалось приличнее, чем мне увиделось изначально по карте. Бесстыжий снег лепил, как хотел. Я шёл против настоящего бурана. Хлопья облепливали лицо, смотреть вперёд было нелегко. Однако я был далеко не один, кто, скукожившись, словно старый, никому не нужный башмак, спрятав руки в карманы и укрывшись в свой шарф, шёл по бульвару и боролся со стихией – рабочий день у многих людей закончился, и весь этот поток двигался мне навстречу. Ветер лютый! Люди шли к метро. Они спешили к своим мужьям, жёнам, детям, родителям. Кто-то среди них двигал себя в одиночество, царящее в их, может быть, даже съёмных квартирах. Они шаркали домой, неся в себе проблемы и заботы, радости и утехи, несчастья и болезни, готовые жить и не готовые умирать прямо здесь и сейчас. Не готовые размышлять о своей смерти. А я брёл на встречу к своему другу, узнав час назад это абсурдное предположение, без здравой логики и вещественных доказательств, что этим летом меня, особо никому не нужного и непримечательного человека – песчинку в этом огромном городе среди таких же частиц, обыкновенного курьера, ждёт смерть на трассе. Казалось бы, чего трудного отбросить всё это? Эту чушь – психологический эксперимент, в который меня втянули без моего желания и согласия. Как можно вообще в это поверить, в такой заготовленный план для меня? Это физически невозможно. Ни математически – никак. «Я погибну в автокатастрофе!» – крутится у меня в голове. Конечно, смерть может думать иначе, она ведь именно так и приходит? Наверное. Я не знаю, как это бывает. Иногда, когда люди ее ждут, их поставили перед фактом: наличие неизлечимой смертельной болезни, убивают или казнят, или на войне – во все эти моменты человек все-таки уже готов поверить в свою смерть – мысль в сознании проскакивает, что вот он, конец, пришёл. Но другой вопрос, когда всё случайно, мимолетно, и твоя смерть – это чья-то нелепая ошибка, чей-то вымысел, это скоротечное мгновение и есть финал твоей жизни. Неужели это так близко мне? Живешь себе, и тут прям бабах – и умер. Как мой одноклассник, у которого в университете оторвался тромб… Я не готов был думать сегодня о своей смерти, пока мне просто не напомнили об этом. Ворвались в мою жизнь и пытаются меня разыграть. В мои-то двадцать восемь лет меня окунули в этот план. Кто среди моих знакомых, занятых и вращающихся в этом большом городе, будет думать о своей кончине? Если бы я просто подумал об этом или фантазировал бы на счёт этого с кем-то в беседе – поговорили бы и забыли, но тут мне так уверенно и настойчиво говорят какие-то чужие мне люди?! Какое они имеют на это право? И как я должен это воспринимать? Бредятина! Прочь, скука! Разберусь с тобой на днях.

Ветер завывал. Я почему-то вспомнил мой ребячий взгляд в семь лет, эти глаза прямо смотрели на меня внутри моего воспоминания, вспомнилось, как папа и мама вели меня в первый класс. Я это хорошо помню, потому что мой дед снимал этот поход на VHS-видеокамеру: я стоял на линейке с георгинами с нашей дачи, в чёрной жилетке, белой рубашке и лакированных туфлях, держа в одной руке портфель с яркой надписью «Баджо», а в другой этот букет, и лыбился во весь свой полубеззубый рот.

Минуты через три, изрядно облепленный снегом, я свернул в переулок. Там прошел в арку, ведущую во двор, и, ощутив всю сырость этого двора, насквозь выстуженного, подняв глаза, попытался сквозь продолжавшийся снегопад рассмотреть, где же вывеска с названием бара, но ее не было, однако на лестнице, ведущей наверх, стояла толпа молодых ребят: они громко смеялись и курили. Я тоже решил подымить. Подъехала машина из каршеринга, из неё вышла девушка и махнула толпе, что стояла подле меня, они подошли к ней и начали выгружать из этой тачки какие-то вазы, стаканы, тряпки и прочую интерьерную утварь. Докурив, я поднялся по винтовой лестнице. Облепленные постерами стены с громогласными шрифтами и кислотными тонами вокруг. Замусоленный, будто заблеванный кем то пол, с примесью мусорных бумажек, слипшихся в этот клубок хлама, который прочувствовала моя подошва, люди – пьяные и обкуренные цепляли меня плечами, смотрели на меня как на чужака, хотя мне так вполне могло казаться. Я пробирался сквозь весь этот фоновый шум к входу в «Пихты Ивы».

Внутри бара меня накрыл беспорядочный гул! И уюта это явно не прибавляло. Я отряхнул остатки мокрых снежинок с головы и огляделся. Почти все столики в зале были заняты, сидели в основном студенты, лет двадцати, в компаниях по пять-шесть человек, громко кричали и махали руками, из колонок кричал навязчивый диско-хаус. Я пригляделся и увидел, что с самого края зала, у окна, Гарик жестикулирует мне, держа в вытянутой руке свой телефон.

– Здоров, Гарик! Долго… ждёшь? – Гарик немного приподнялся из-за стола, мы обменялись рукопожатиями.

– Да нормально, мэн, минут 25! Ну привет! – он присел обратно.

– Это чего у тебя там в стакане? – я ткнул пальцем в его бокал, наполовину уже отпитый.

– Тройной пшеничный эль! С нотками цедры апельсина и кориандра, попробуй, – он подтолкнул мне стакан. – Попробуй, попробуй. Калининградские ребята замиксовали цитрусовые с дрожжами.

– Вроде ничего так. На вкус напоминает что-то крепленое… А, тут 7 оборотов. – подметил я. – Для меня не совсем привычно. Да еще и нефильтрованный. Пойду гляну, что у них есть из янтарных лагеров, сейчас приду.

– Возьми сырные шарики! Они космические! – вдогонку прокричал Гарик.

– Хорошо, хорошо.

Отстояв очередь из студентов, заказав у татуированной грудастой барменши сырные шарики и лагер, приводя свою легкую растерянность в порядок, встряхнув себя, я вернулся за стол, скинул верхнюю одежду на подоконник, сделал пару глубоких глотков из бокала, получилось сразу где-то на треть, как Гарик, словно уставший меня ждать, принялся раскручивать разговор.

– Ну давай, рассказывай, как там твой День рождения прошел? Сториз, если что, я видел! – лыбился Гарик.

– День рождения как день рождения, кстати, спасибо за подарок, теперь нет возможности отмазаться и не поехать. Тусовка удалась, все напились, пообнимались немного, было так по-дружески душевно что ли, я думаю, всем понравилось, жаль ты не…

– Прости, друг. Без вариантов… Ну не смог я свадьбу отменить и перенести, а там клиенты попались дикие, у них типа свадьба ещё такая странная получилась… Оба, значит, страдают паническими атаками, муж татуировщик, а жена его дизайнер, на дому эскизы рисует, на улицу они почти не выходят, с людьми не общаются, сидят на своей съемной хате, да и компания была такая прям нестандартная, в общем, эта парочка уперлась и никак, мы, говорят, совсем не хотим другого видеооператора, а я ведь готов был даже аванс вернуть…

– А как ты вышел-то на них?

– Да чувачок знакомый есть, он меня и протащил, тоже был там, и он тоже на панике постоянно. Короче, атас компания, но чуваки забавные, забавные.

Гарик отпил пиво, я сделал то же самое.

– Эля как? Работаешь там же?

– Да, Эля отлично! Снимает, как и ты. И сама снимается. «Водорослевый рай» все так же терпит меня, а я терплю его.

Мы оба потянулись к закуске и снова отпили из бокалов.

– Надеялся, что здесь потише будет! Музыка бьет по ушам, да и болтают знатно вокруг, хотя пиво ничего, – я пододвинул стул поближе, чтобы лучше вести беседу.

– Ты здесь впервые?

– В первый раз!

– Егор, я сам не знал, я думал, что этот бар называется «Пихты Ивы», оказывается, нет, здесь как бы два в одном. Он по соседству, ну то есть, если пройти дальше сортира, будет ещё одна дверь, и вот там «Пихты», а мы сидим в «Подшипник 210», хотя дом тот же. Дабл микс!

– Слушай, название у них, конечно!

– Может быть, здесь какой-то известный работяга жил? Не? Сантехник или электрик, например?

– Может быть! Неплохая история для краеведов получилась бы…

– У тебя как с твоей? – желания о себе болтать у меня совершенно не было, и я переключился на дела Гарика.

– Мы разбежались. Но тут, знаешь, история банальная. Потрахалась она с каким-то музыкантом из ее труппы, то ли виолончелистом, то ли скрипачом, да хер их там разберёшь, этих струнных, я, конечно, взбесился…

Пауза.

– И сразу сказал ей: «Проваливай!»

Пауза.

– Поехал к своей любовнице, снял стресс на ней, ну, она сделала мне минет, мы провели целую ночь безудержного секса.

Пауза.

– Да ты же сам известный страдалец! Чего на девочку-то погнал?!

Я заулыбался.

– Вот тут ты зря! Я, между прочим, ей ни разу не изменил, понимаешь, нет, у меня всегда есть этот проверенный вариант, если мне нужно срочно минет, но только когда у меня не постоянные отношения, понимаешь, я не тот, который хочет свободных отношений внутри отношений. Мне просто не по кайфу разрываться…

– Похоже, в мире наведался культ минета, раз ты его уже два раза упомянул за последнюю минуту! – я произнёс это достаточно громко, и парочка, сидящая за соседним столом, с ухмылкой глянула на нас.

– Да неужели тебе твоя не делает?

– Я не особо-то и люблю, не то что я такой стерильный или романтичный, Эля пробовала, но как-то не зашло нам обоим, и ей неприятно, а я не из тех, кто хочет, чтобы одному из нас было неуютно при сексе, да и знаешь, я целоваться с ней люблю…

– А говоришь не романтик! Ты такой… Да ты хуже моей матушки! – Гарик загоготал.

– Мне правда неприятно, когда я представляю, что какой-то мужик достаёт свой грязный болт и до рвотного рефлекса девушка наяривает его… Это какое-то доминирование что ли… А ведь есть помешанные, ну как ты, которые насильно пихают и заставляют!

– А зачем нам тогда это все дано? Если по любви сделать приятное своему партнеру? Ты вот ей куни делаешь?

– Пытался, но она тоже сказала, что если мне неприятно, то лучше не надо…

– Зря! Это же, блять, эдакое искусство! Сосать и лизать!

Мой бокал пошатнулся.

– Попробовали бы 69! Такой кайф. У моей бывшей был паренёк, который только и просил ее минет ему делать, и больше он ничего не хотел… Она ему свою двустволку подставляет, а он всё – соси, говорит…

– А, ну, класс. Он тоже был виолончелист? Или скрипач? Какое может быть вообще удовольствие сосать чей-то член?

– Да ты не понимаешь! Мужику своему любимому зазорно что ли?

– Не, ну представь только!

– Послушай, я не пидер, чтобы себе это представля1

ть!

– Вот, поэтому я и говорю, что есть он, этот культ минета! В Штатах уже для девочек школы открывают, как правильно сосать член мужика, ты реперов слышал современных с их текстами? «Детка, возьми в рот, твоя глотка мои 25 см съела как хот-дог…» Ну не для этого нам рот, понимаешь, как и жопа тоже!

– Ох, Егор, да какая тебе разница вообще? Ты ж мужик! Тебе удовольствие делает девка! Ну или не девка? – Гарик опять заржал на весь бар.

– Я просто думаю о маленьких девчонках, которым, в большинстве своем, конечно, их родители говорят о нежности и любви, манеры и правила там прививают, стараются, а потом во сколько там, в 14 лет, предположим, приходит её парень, насмотревшийся порнухи, достает свой болт и говорит: «Соси!» Ну чего-то в голове не укладывается, что и как…

– Ну ты ещё скажи, что папочка этой девчонки откажется, чтобы ему ее мама или на крайняк проститутка в сауне сделала хороший и приятный расслабляющий минет!

Я закачал головой, мне просто нечего было ответить на это.

– Слушай, забудь вообще. Чего ты так упёрся? Ну минет. Давай, нам надо выпить. Пойдём за пивом, а то я гляжу, ты что-то загнался. Да и пиво у нас уже утекло. Пойдём! – он потрепал меня за плечо.

В очереди мы продолжили тему, но на этот раз несколько с другой стороны. Я вспомнил, что видел документалку, которая рассказывала о том, что есть деревня в Бутане, где до сих пор существует фаллический культ. Там, мол, был какой-то чувак, который победил дракона своим фаллосом, и с тех пор в деревне все поклонялись его члену, так повелось, они продают фаллические статуэтки, рисуют на домах фаллосы, чтобы семьям было хорошо. И вот это все навело меня на мысль, что если найдётся тот, кто скажет, что педофилия – это нормально, то постепенно из повсеместного осуждения все стерпится и войдёт в норму. Притом, что это прокатит даже вполне в цивилизованном западном мире, где все об этом станут говорить, и сперва осуждать, но потом подхватят и раздуют из этого хайп, и все скатится к уже замыленному восприятию. Я думал об этом давно, когда мне вдруг стало все больше попадаться новостей о мальчиках и взрослых мужиках, насилующих их… Так вот постепенно все эти темы влезали в мою голову, и я к ним просто привыкал, все перестало вводить меня в ступор и заблуждение.

– Мне кажется, ты чересчур загоняешься, Егор, это уже попахивает теорией заговора! Не все так очевидно, тебе попадалось это, а кому-то, например, другое, ты же знаешь, как работают рекомендации в инете.

– Нет, тут иначе что-то, мы просто этого сами не замечаем, как уже в наших башках восприятие трансформируется, и все начинают уже вполне нормально ко всему относиться, даже к самой жести! Подхватывают и распространяют это. Ты давно получал у себя в мессенджере циничные и конченые видео?

– А может, так оно и надо? Это же и есть наша эволюция. Может, всем плевать вообще, транс ты или гей, квир-культуру ты представляешь или у тебя синдром Туретта? Или ты любишь засовывать себе что-то в задний проход? Какая может быть разница тебе, как другой проживает свою жизнь?

– Ну тогда нет никаких граней, Игорь! Тогда мы просто с тобой мусорные баки! И примем всякий треш рано или поздно, и нам покажется он съедобным, толерантность, которую нам вдолбили, Гарик, никого не спасёт! Она не спасёт…

– Постой, чувак, ты чего так завёлся? День не задался? У тебя есть своя жизнь, своя мораль и этика, свой секс и своя голова, чего тебе вообще о других думать? Я же говорю тебе, это их жизнь, и они хотят ее так проживать. Пускай им даже не повезло, но тебе то фартануло.

– Вот-вот, фартануло…

Я отпил ещё пива.

– Именно. Разве ты осудишь, например, брата и сестру, которые занялись сексом по любви с использованием… ну там… контрацепции? И они живут вместе и любят друг друга…

– Инцест? А не ты ли мне про эволюцию говорил? И разве не она нас привела к тому, что мы перестали спариваться и сношаться со своими родственниками и первого встречного насиловать?

– Чувак, тут осознанно и по любви, с презервативами, без боли, речь о том, что никто не залетит, если они любят друг друга, что плохого в этом, если они займутся сексом?

– Гарик, ты, конечно, извини, я думаю, это странно как минимум, потому что сестру воспринимаешь иначе…

– Это ты так воспринимаешь! Не все, не все так. Кто-то видит в ней любовь всей своей жизни и его спасение здесь! И пару раз с ней даже потрахается на досуге. Я хер знаю, где эта грань морали на сегодняшний день зарыта, ты сам видишь, как мы тут вращаемся и чем мы увлекаемся… Фильмы и сериалы стирают напрочь все границы, и нам в целом становится все равно. Постепенно. И, может быть, так оно и надо. Отцы и дети. Правильно? Старики, окружающие нас, постепенно уходят, а у нас появляется миллион разных принадлежностей к чему-либо от нашего благополучия что ли, которое и ведёт нас к этому самому расшатыванию всех клише и стереотипов, свертыванию всех тормозов. Потом посмотрим, что будет с людьми, когда мы с тобой будем стариками, если доживем, конечно. Ты не религиозный фанатик случаем? А то что-то много у тебя морали выпирает!

– Ты противоречишь сам себе, Гарь. Причём тут вообще религия? Неужели человек должен обязательно быть причастен к ней, если у него есть свои, отличающиеся от общепринятых на сегодня моральные принципы, которые он не хотел бы нарушать из-за того, что это просто неприятно и дико! И вызывает рвотный рефлекс! Мне не нравится, когда какой-то режиссёр через насилие стебёт общество потребления или экологию, восславляя маньяка, расчленяющего людей. Мне просто это не понять, понимаешь?! И все вдруг его защищают, что этот маньяк просто вынужден был убивать, но ведь у этих людей были свои планы на жизнь, свои стремления… Она же разве не принадлежность? Разве нет? Этот маньяк погубил жизни обычных людей…

– О, Егорян! Ты такой положительный, оказывается! – он качал головой. – Тебе надо было идти ловить всяких отморозков, – он отпил пива, – уж больно ты категоричен, на хрен, людей вообще не стоит защищать и осуждать. Они творят что хотят. Мясо. И мне кажется, рано или поздно вообще все грани сотрутся… И люди будущего, вполне возможно, станут такими все более гибкими и бесчувственными кусками дерьма, рискующими налево и направо. Может, это и есть наш путь, и конечная степень эволюции, что нет никакого там общепринятого мнения и нет никакой общепринятой веры, и все эти рамки не имеют значения. И тогда мир окончательно сойдёт с ума, и мы переубиваем друг друга на хер, или искусственный интеллект просто тупо выживет нас отсюда, или нас всех убьёт вирус! Только декорации сменятся! А может, будут все такие стерильные, как ты?

Он снова засмеялся.

– А ты когда такой толерантный стал?!

Но Гарик продолжил своё, словно и не заметил моего вопроса или сделал вид.

– А может даже… люди смогут перенести свои ощущения… Или человеческое сознание можно будет описать… И тогда вот все совсем замкнётся…

– Гарик, аккуратнее с наукой! Я, вот я, лишь просто хотел бы верить в то, что Земля это шар и Лигу чемпионов в этом году возьмёт Реал! Потому что я на них поставил!

Мы засмеялись и снова пошли за пивом. В этот раз в очереди мы принялись обсуждать добровольное насилие и насилие не по воле, стокгольмский синдром, чем вызвали бурный интерес со стороны какого-то юноши, стоящего после нас, который закинул парочку своих мыслей. Он сказал, что читал книгу на эту тему, какого-то дядьки – гуру психологии, я особо не вникал в его речь, потому что в баре стало ещё громче, чем было. Народ прибывал, я пьянел, музыка стала более заметной. Мы вернулись за стол и сменили тему.

– Как вообще твоя работа? Трудно крутиться-то с такой конкуренцией? – я переключился на житейские темы.

– Ты знаешь, сейчас уже не трудно. Знакомых много, рекомендации… Недавно вот снимал для журнала «Веретено», отснял материал, сейчас на обработке. Неплохой гонорар выдали. Снимал для их сайта и канала на YouTube, впрочем, практически, как и всегда подобного рода заказы…

– Знаешь, Егор… Мы тут тему про отморозков с тобой затеяли… Не воспринимай это на свой лад. Я-то вообще кое-что сказать тебе хотел про себя. Давно решался на разговор. Как раз о своей работе и своём будущем. Начну издалека. Короче, я решил покончить с видео, дорабатываю заказы до мая и всё, уезжаю из Москвы… Пойдём покурить выйдем?

Я кивнул. Мы оставили свои куртки на стульях, взяв бумажники и телефоны, и выдвинулись к выходу. Загадочно Гарик говорит, на него не похоже.

– Куда уезжаешь? В путешествие кругосветное? Решил попробовать на вкус разных женщин?

– Не… не совсем, чувак. Тут такое, личное.

Мы преодолели лестничные пролеты, открыли дверь, и нас окатил холодный сырой воздух, смешавшийся с густым табачным дымом. Снег сыпал ещё сильнее. Мы закурили.

– Послушай, я решил изменить свою жизнь вообще, даже не на 180 градусов, – он поднял глаза в ночное снежное небо. – Я понял это не вчера и не сегодня, что на данный момент я достиг здесь своего потолка, да и дело даже не в этом… Мне необходима сильнейшая встряска в этой всей монотонности и запланированности, я даже от секса устал, и мне нужны сильнейшие эмоции, не то, что я испытываю в последнее время. Удовольствия от секса нет. Я перестал бояться. Меня трудно чем-то напугать. Я не могу испугаться. В последний год я побывал на десятках экстремальных аттракционов, прыгал с горы на тарзанке в ущелье, я посетил полсотни квестов дополненной реальности, пробовал кокаин – но все это не вставляет! Я даже пробовал секс впятером. И вся эта история с созданием видео – она кажется мне последние месяцев шесть абсолютно тягомотной. Да и я признаю, что видел раньше в этом нечто иное и представлял своё развитие, я в этом уже девять лет и мне принесло это дело немало денег, но суть не в этом… Это действительно личное желание – бросить эту Москву с её комфортом и людьми.

Я вслушался ещё более внимательно в его монолог.

– Мне хочется видеть себя другим. Этот монтаж, эти улыбающиеся ненастоящие лица с экрана, праздники, эти венчания, застольные посиделки, женихи и невесты… И не спасает даже съемка каких-то других интересных проектов. Ну, скажем так, заказов у меня много, ведь я и блогерам помогаю, и зовут снимать разные каналы в YouTube, где меня просят помочь, но все это кажется мне теперь каким-то скучным и натянутым, однообразным. Я пробовал снимать порнуху, но это всё мне так наскучило, денег у меня много и мне их некуда девать… Я потерял эту творческую заводящую меня штуковину, и теперь мне нудно и тошно от самого осознания этих вещей, и давно уже мне все это не приносит никакого удовольствия, будто я живу по графику и не своей жизнью, у меня нет так называемого оргазма от дела, от женщин, от алкоголя и наркотиков, и в связи с этим моя жизнь абсолютно лишена риска, его просто нет! Разговоры с людьми, обговаривание съемки и пост-продакшена, кручение и верчение в инстаграм, реклама своего продукта, какие-то постоянные поездки, связанные с этим, долбанное таскание аппаратуры туда и сюда, случайные связи в городах, путешествия потеряли для меня интерес и смысл, да и не помогает тут смена обстановки…

– Ты в депрессии что ли? Говоришь так, будто в психологической яме. Может, тебе психолога найти хорошего? Что произошло? О чем ты? Я так понял, ты хочешь сменить деятельность, но сперва отдохнуть? Укатить далеко отсюда? В тепло или холод… Перезагрузку устроить себе, да? Пойти покорить Эверест или прожить в Арктике?

– Смотри, Егор.

Гарик затянулся, а потом выдал:

– Я поеду служить по контракту.

Я немного опешил

– Ты серьезно сейчас, Гарик? Вот тут я вообще ничего не понимаю, подробнее расскажи.

– Да, да. Вполне серьезно. Вот сейчас прохожу проверку и сверку у спецслужб и в полном обмундировании, да куда-то на Восток рвану!

– На какой Восток? Ты чего, охерел совсем?

– Ну не дальний же! В Сирию, Афганистан, куда ещё?

– Подожди, так ты в горячую точку собрался? – неровная улыбка, будто гримаса, выдавилась из меня. Слышать это от человека, которого я знаю несколько лет, и знаю его как талантливого видеорежиссера и адекватного человека, было удивительным.

– Да, man. Я хочу понять себя, принять свою волю к жестким переменам. Этот комфорт не для меня, и я хочу посмотреть, чего я стою, когда моя жизнь на волоске, когда каждый день будет иметь видимый смысл, когда… – он затянулся и ещё что-то невнятное промямлил.

А я смотрел на него будто на неизвестного теперь мне Гарика, которого взяли и подменили, а он отвёл взгляд влево и смотрел на снегопад, и стал меня вдруг немного раздражать своей вот этой дуростью, которую он нёс. Что за чёртов день у меня?

– Постой, постой, – я перебил его. – Я чего-то никак не въеду… То есть ты будешь убивать других людей, и это ты называешь переменами? Ты, похоже, мне про то, что человек должен проживать свою жизнь как хочет, не просто так впаривал?!

– Буду! Был у меня опыт один.

– О чем ты вообще?! Что за идиотизм? – Я даже не курил уже. – Ну и какой?

– Я знаю, как это бывает. Как убивают. Помнишь, говорил тебе, что я служил. Это было на срочке, на моих руках кровь… Прошло девять долбанных лет, а я до сих пор помню о том дне, когда убил… Я возвращаюсь туда в своих снах! Я помню все детали. Я знаю, что такое настоящая перестрелка. Этот запах реальной смерти! На срочке мы стояли на заставе в наряде. Половина отделения, считай, шесть человек. И тут беглые зеки, их около двадцати… Ну, в газетах и в инете писали, а потом по ящику показывали. Это же мы тогда их порешали. Они, суки, бежали из колонии, охрану завалили, оружие у них отобрали… Ну и выбежали на нашу часть, оголтелые, а у нас приказ стрелять на поражение. Началась перестрелка, мы всех и вальнули… Я помню этот момент, и как пули надо мной пролетали, как я перекрывал кого-то… Как я стрелял по этим людям. Ух.

– Елки-палки, Игорек. Ты там ничего не дунул перед встречей? И это ты мне только недавно говорил про религиозный фанатизм, про эволюцию и границы, а сам такую херню сейчас несёшь! Ты же вроде творческий человек, да что там, успешный видеооператор! Многие просто даже не мечтают о такой карьере, зачем?

Гарик кивнул головой, а потом заорал:

– Нет никакого смысла в этом всём! – его голос повысился. – Какой в этом комфорте кайф? Мне нужна свобода и выживаемость, мне нужен страх, я не как все, хочу жести, я хочу чувствовать, чувствовать всем телом этот конченый адреналин. Это мой наркотик, понимаешь, которого здесь нет! Среди всего этого фальшивого, натянутого. Это не вымышленый кем-то квест, мне нужна настоящая безвыходная ситуация, происходящая в действительности, не вымышленная и не сыгранная мной роль, мне нужен надрыв, где я действую ежесекундно. – Он вдохнул полной грудью, раздув свои ноздри и вытянул шею по струнке вверх.

«Ну вот и все, приехали, полная лажа пошла».

– А война – это разве не придумка чья-то? Разве ты не игрок? Ты, похоже, совсем потерял грань? Да? Война – это ли не самая стрёмная бессмыслица всего человечества?

– Война – это имитация реального. Смекаешь? Ты можешь даже не думать о том, есть ли в ней смысл, главное, что там разрешено убивать, а тебе самому делать всё, чтобы остаться в живых сегодня! И там я буду бояться за свою жизнь, она станет для меня что-то значить.

– Не, не, чувак, постой! Ничего я не смекаю! Я как бы не каждый день слышу о том, что один из моих лучших друзей берет и валит, ну там в Афган, отстреливать наркокартели, или в Венесуэлу по золотым слиткам стрелять! Или куда-то ещё. Да тебя вальнуть могут в первый же день!

– Так в этом и весь кайф! В этом и оргазм! Знать, что смерть близка! Я знаю, звучит странно для тебя, но этот риск нигде так не почувствуется, как на войне.

– Может, ты в петлю сразу собрался, собственно, это почти то же самое! Чем тебе не самоубийство?

«Он что спятил?! Похоже, точно с катушек слетел! Что за день?»

– Я же сказал тебе – мне нужен риск! Чтобы моя жизнь чего-то значила! Это мой наркотик. Мне нужна цель! И Цель ежеминутная.