Эксперимент

* * *

Антон Кроткий родился в Омске в сорок восьмом. Отец его ушел из семьи, когда ему было чуть больше двух. Отец не любил детей и не мог долго выдерживать пеленки, детские неожиданности, бессонные ночи. Помогать семье не стал. Но и жена ничего не требовала. Наверно, потому что Нил умел говорить с женщинами и убеждать их. Важное качество. Всю войну он протрудился на «фронте снабжения». За время войны это была его четвертая оставленная семья, третий брошенный ребенок. Но женщины любили его по-прежнему чистой любовью, ни в чем не упрекая. Потому что вечный странник Нил знал о них нечто такое, чего не знали многие другие мужчины.

Мать воспитывала Антона всю жизнь одна. После развода он не помнит появления в доме ни одного мужчины, хотя бы мимолетно. Зато между матерью и сыном установились отношения редкой доверительности. В общении она была удивительно демократична, умела говорить с ребенком на его языке, но не в буквальном смысле, не опускаясь, например, до молодежного жаргона, а так, что ему хотелось поделиться с ней сокровенным, не стыдясь. Попросить у нее совета. У них не было того, что почти всегда бывает между родителями и детьми – возрастной дистанции. Может, потому что мать жила свободно и никогда не подчеркивала свое материнское начало, не демонстрировала жертвенности. Она сделала себя сама, став хорошим бухгалтером, очень много работала, и далеко не всегда могла быть с сыном достаточно долго; в свободное время любила кататься на коньках, красиво танцевала (это отмечал даже Антон), любила послушать ресторанный шансон, виртуозно играла в бильярд и покер. Но это не меняло их взаимоотношений, потому что она умудрялась при этом знать всех друзей и подруг сына, не явно, но участвуя в каждом прожитом его дне. Не опекая Антона, она возникала и вмешивалась в самые переломные, важные для него моменты, давая удивительно точные рекомендации, помогавшие Антону принять в конце концов правильное решение. Он же учитывал ее советы, потому что верил ей.

Мама умерла, когда ему было всего двадцать три. Он окончил медицинский институт, факультет психологии, но состояние у будущего психолога было таким, что ему самому требовался психолог – от отчаяния он начал пить. Какой смысл жить, если смерть беспощадно уничтожает все самое лучшее и дорогое? Она неизбежно рано или поздно выходит победителем над жизнью, как наверняка настигнет лев беспомощную лань в вольере, когда той просто некуда бежать. Он возненавидел смерть, но эта ненависть подтолкнула его, как психолога, может быть, к нестандартному, но вполне профессиональному решению – заставила отказаться от алкоголя и взяться за работу. Антон решил изучать смерть, занялся биологией, отчасти химией и физикой. Тема его кандидатской диссертации называлась «Психологические аспекты процесса умирания». Защитил он ее в тридцать лет. Докторскую ему защитить не дали, хотя материалов было уже на две. Работая преподавателем на кафедре психологии в медицинском институте в Ленинграде, Антон проводил исследования тайно, ни с кем особо не делясь и лишь опираясь на научные журналы, где он отслеживал движение научных достижений и мысленно вел заочную полемику. Скоро к руководству института стали поступать сведения, что Кроткий выходит за пределы вопросов психологии и увлекается на самом деле какой-то «хиромантией». Его не исключили из партии, просто распекли на партсобрании за отход от материализма, потому что не хватило информации: скрытность Антона спасла, да и время было уже не то (восемьдесят седьмой год): перестройка, гласность, демократия, повальные увлечения от религии до оккультизма. Какой уж там материализм, если Алану Чумаку верили больше, чем Горбачеву!

В результате с возрастом Антон выработал определенные убеждения, которые базировались на его личном опыте работы и жизни. Ему запомнился случай, когда мальчишкой лет семи он купил с рук билет на фильм, который мечтал посмотреть. Народу набежало тьма, и достать билеты было непросто, а фильм шел всего день. Антон отдал деньги, даже не взглянув на билет, увидев только, что полоса контроля была на месте. Однако оказалось, что билет неправильный. Антон даже не сразу понял, что произошло, когда контролер без объяснения схватила его за шиворот и вытолкнула из кинотеатра. Оказывается, билет был приобретен на уже прошедший сеанс и не в этом кинотеатре. Они тогда были так похожи, эти маленькие штамповки на голубоватой бумажке. Он плакал от обиды по пути домой, но, может быть, в силу этого случая впервые близко познакомился с ложью в жизни и через много лет уже в профессиональной деятельности установил принцип: версия становится научной истиной, когда подтверждается проверкой. Не доверяй, пока не проверишь: не проверенное есть только фантазия, рожденная воображением.

Он не понимал, как может стать наукой то или иное учение, если оно не может быть доказано очевидно на уровне, воспринимаемом органами чувств человека непосредственно или через созданные им приборы. Может ли считаться научной концепция, построенная на голых умозаключениях ее создателя? Например, та или иная философия? В лучшем случае рассуждения философа подкреплялись лишь формальными логическими построениями. А религия? Кто сказал, что явление и учение Христа – это то, что записано в Библии, куда вошли воспоминания нескольких свидетелей: Луки, Матвея, Петра и прочих обычных людей, вложивших в написанное свое видение событий, свой характер, свои взгляды, возможно где-то порядком подзабывших и насочинявших, что там на самом деле говорил и делал Христос.

Вот так рождаются мифы, считал он. А затем, овладев сознанием определенного количества людей, претендуют называться учением, религией, даже наукой. Разве миф не воспринимается как наука сознанием ученика? Таким образом, человечество живет в плену им самим придуманных мистификаций, ничего не имеющих общего с реальностью. На этих мифах создаются учебные заведения, обычаи и законы, государства и правители, политические партии и профессии, религии и конфессии, целые епархии со служителями, институты с профессорами, рекой текут и перераспределяются деньги, появляются новые приходы и отправляются обряды, воюют за влияние конфессии, молятся и внимают безоглядно верующие. Но самым тревожным в основе всего этого разнообразия является самообман получения истинного знания. На самом деле часто учат те, кто точно сам не знает предмета изучения и утверждает то, чего в природе и не существует.

Антон поставил версию в подчиненное от эксперимента положение на уровень более низкий по значимости. Если нет результата у эксперимента – версия не имеет права на жизнь. Часто в споре друзья и коллеги напоминали ему, что многие предположения стали потом научными истинами. Он отвечал: да, потом стали. Но до подтверждения к ним следовало относиться так же, как к высказываниям юродивого на ярмарке. Если высказал суждение – не учи, а докажи. Только так человечество сможет познавать мир, не отвлекаясь на иллюзии.

Еще Антон постепенно пришел к отрицанию существующей этики. Именно учение об этике, или ложной этике, он считал одним из вреднейших порождений философии и религии, в которых он не видел, кстати, принципиальной разницы. Этические нормы, основанные зачастую на мифах, мешают развиваться экспериментальной науке, а, значит, мешают выяснению истины. Если затруднена дорога к истине – не добраться и до истинной морали. Он пришел к убеждению, что этика философии и религии стала орудием в умах корыстных бездельников, желающих по-прежнему зарабатывать на бездоказательных мифах. Отсюда вывод: морален тот эксперимент, который даст истинный результат, то есть истинное знание. Потом, только потом можно будет судить, что нравственно, а что нет. Сначала – эксперимент, который нельзя останавливать, как необходимый вектор движения к истине. Только истина предполагает какую-либо мораль. Ложь не может быть моральной в любом случае, потому что не побуждает к правильному действию.

«Узнавая о смерти, я узнаю больше о жизни», – думал он. А вдруг ему повезет, и за страшной картиной физического разложения ему удастся разглядеть новые горизонты превращения сознания?

Было у Антона еще одно сумасшедшее желание, которое существовало где-то на подсознательном уровне (он не мог открыто признаться в этом даже самому себе): дело в том, что в его судьбе, уж так сложилось, не было важнее и любимей человека, чем его мать, и он мечтал соединиться с ней навсегда. В душе он жил собственным мифом, в который, правда, хотел не просто верить, а превратить его в доказанную физическую реальность.

* * *

Телефон оторвал Бортникову от невеселых размышлений по поводу полученного выговора. Звонил Славик Егоров, молодой практикант из Волгоградской школы милиции, – единственный мужчина в ее отделе, состоящем из пяти человек, включая ее саму, как начальника. Егоров звонил из автомата, и его было плохо слышно. Он гундосил, будто говорил в бочку:

– Антонина Петровна, я встретился с соседями пропавшей женщины, ну, этой, Никитиной, съездил в дом престарелых, где были старики. Какая-то странная картина получается: и соседи Никитиной, и работники дома престарелых утверждают, что наши пропавшие не хотели жить.

– Чего не хотели?

– Жить, говорю, не хотели жить! Никитина заявляла одной из соседок о желании свести счеты с жизнью, и та всерьез опасалась за нее.

– Куда ж самоубийцы свои тела-то девали?

– Не знаю, слишком уж удивительно: все трое, почти в одно время, как по команде. И ни следа. Такого в жизни-то не бывает.

– В жизни бывает, Слава, чего и быть не может.

– Да! Тут еще один любопытный нюансик есть. Может, и ниточка-веревочка. Перед исчезновением все трое встречались, похоже, с одним и тем же человеком.

– Да ты что? Совпадают приметы?

– Совпадают. Высокий, брюнет. Волосы длинные, перехваченные в хвост. Типа художник такой. Серьга в ухе. В общем, запоминающиеся приметы. Вернусь – расскажу подробнее.

– И своих свидетелей давай сюда. Будем писать портрет «художника». Хотя волосы – это, Славик, преходящее, как любовь. Сегодня шевелюра в косичку, а завтра – лысая голова.

* * *

За окном особняка потемнело. Собирался редкий, но затяжной нудный дождь. Кроткий и Дымов потянулись к кофе. Антон Нилович при этом все поглядывал на какую-то телеграмму, лежавшую у него на столе. Потом, видимо, заметив заинтересованный взгляд Дымова, отложил ее в сторону, спрятал под стопку бумаг и начал рассказывать:

– Ни для кого не секрет, что львиную долю информации человек, как и все животные, получает в первые годы жизни. При этом у малыша на обработку информации тратится колоссальное количество энергии и времени. Для того, чтобы восстановить энергию, ребенок часто и много спит. Именно в этот период больших открытий все события особенно запоминаются, а время течет для него медленно. После двадцати пяти – тридцати лет кажется, что время начинает набирать скорость…

– Это же естественно, – сказал Дымов. – После двадцати у большинства появляется семья, дети, проблемы.

– Допустим. Но ведь и старики подтверждают, что время буквально летит. У них-то какие заботы после шестидесяти пяти? Некоторые днями сидят без движения у окна. Поэтому делаю предположение: человек – существо не только биологическое, но и информационное. Главным образом информационное. Он и компьютер, действующий по данной ему программе, и программа, и сам программист, создающий новое информационное поле. Но он производное и часть одной глобальной программы космического сознания – Бога, если хотите. Энергию мы восполняем из космоса. Например, в период подзарядки, когда отдыхаем ночью. Мы по образу и подобию «его» учимся создавать из информации пока виртуальный мир, а «он», как глобальный реактор энергии и информации, умеет создавать реальный. Мы работаем для совершенствования «его» космического сознания. После смерти повторяющаяся бесполезная информация уничтожается, а вот алмазы нашего творчества… Алмазы остаются в фонде для дальнейшего преобразования Вселенной и развития сознания. Для «него» нравственно только то, что способствует развитию. Все остальное есть зло. Кстати, поиграйте на досуге, наложите этот принцип определения добра и зла, как кальку, на человеческие этические нормы, определяющие злое и доброе, и будете очень удивлены. Совпадение произойдет далеко не во всех случаях.

– Как же, по-вашему, зародилась жизнь на планете. По чьей-то программе?

– Думаю, да. Информация или энергия, или геном, как хотите, растворилась в водной среде. А вода, теперь это уже ясно, – идеальный хранитель и накопитель информации. В океане были белки, аминокислоты – многое, что необходимо для развития. В дальнейшем информация или геном, чтобы выжить, создает вокруг себя белковые структуры, которые совершенствуются, приспосабливаясь к среде, от простейших форм до человека. Об этой версии, между прочим, начинают писать и в серьезной литературе. Но я вернусь немного назад. Итак, человек – существо информационное, он стремится к получению и обработке новой информации. Но, увы, в старшем возрасте он получает только то, что в его опыте уже происходило так или иначе. Информация отбрасывается разочарованным сознанием, подавая сигнал: это уже было, это не интересно, это не полезно. Сознание не тратит на обработку вторичной информации дополнительной энергии и времени. И человек, как в поезде, когда едет по давно известному маршруту, начинает ощущать ускорение движения времени. Не удивляющая больше жизнь начинает стремительный бег. Куда? К смерти, конечно. Но дело здесь даже не в том, что мы ощущаем к старости время быстрее: в конце концов, объективно-то его течение остается прежним. Человеку для жизни требуется примерно 10 бит информации. Никто не знает, каков наш средний информационный предел в целом. Резервы у нас, судя по всему, огромны – мозг задействован только на пять процентов. Но эти планетные условия, земное человеческое сообщество не могут дать индивиду больше того, что он может здесь иметь. Снег, песок, жара, холод, суша, вода, видимое нами небо, растения, животный мир, пища, наши человеческие контакты между собой и с природой, наши чувства – все, так или иначе, в нашей жизни повторяется многократно. Мы не получаем новой информации и энергетически угасаем. И наш программист об этом знает. Он понимает, что информационное пространство наше ограничено, и Земля после в среднем ста лет информационного существования человека больше не может быть ему информационным домом. Посмотрите, никто ведь не может жить долго, находясь в тюрьме или на необитаемом острове, где все вокруг не меняется каждый день. А если планетарное пространство становится той самой тюрьмой сознания? Возможно, сам срок нашей земной жизни обусловлен не столько биологической составляющей, сколько информационной, и органы человека могут существовать так мало – всего около ста лет – именно потому, что рассчитаны на наш информационный предел. Зачем создавать их более долговечными? Какой смысл? Ну, представим себе, что они были бы рассчитаны на жизнь продолжительностью семьсот, восемьсот, тысячу лет. И что? Человек сошел бы с ума, потому что не имел возможности развиваться. В мире, где он уже по большому счету ничего получить не может, он ждал бы конца, как избавления. И нашел его гораздо раньше, даже биологически еще здоровым. Ведь и сегодня не так уж редки случаи, когда люди (относительно здоровые) умирают от тоски, от отрицательных эмоций, равнодушия. От того, что психологи называют депрессией. Каков же вывод? Стремление человека к продлению биологической жизни на Земле бессмысленно. Единственный способ для него продлить жизнь – это не только победа над болезнями, это информационное обновление, творчество. Человечеству необходим прорыв к новым знаниям и впечатлениям. Мы в старости – как глубокая старая шахта. Раньше алмазы информации валялись под ногами, теперь каждую свежую мысль приходится добывать с огромным трудом из глубин собственного сознания. Иначе человек начинает спиваться, употреблять другие наркотики, желая уйти от скучного однообразия, как длящегося стресса, и путем изменения сознания получить новые впечатления.

– Но спивается-то, в основном, молодежь, – возразил Дымов.

– Да, но заметьте, молодежь – это самые любопытные. А что может предложить им общество? Но мы, слава Богу, не созданы не со скуки, не для скуки. Отбросив белковую капсулу… ну тело после физической смерти, информация о человеке, то есть то, что собственно определяет его, как такового, устремляется в новые формы существования – в другие частотные измерения или энергетические слои, где его информационная эволюция продолжится дальше. Если бы человечество получило знание о своем истинном предназначении, о смысле своего существования! Я убежден, что оно, это знание, изменило бы облик всей цивилизации. Каждый бы задумался о том, как он относится к своей и чужой жизни, и как это отношение отразится на эволюции его сознания.

– Вы действительно думаете, что бессмертие даст человечеству новые ценности? Никто не будет убивать, красть, предавать?

– Если человек знает, что у него долгий и сложный путь от причины к следствию, порождающему новую причину, и так далее, где все взаимосвязано, он не решится распорядиться своей жизнью бездарно.

– Не знаю, не знаю. Если сейчас люди единственную в их понимании жизнь кладут запросто, то бессмертие – это просто рай для бездельников.

– Речь не идет о бессмертии как вечной райской нирване. За каждый поступок – адекватный ответ судьбы, и сложный путь либо вверх, либо вниз по эволюционной лестнице. Кстати, уже научно доказано, что, когда человек умирает, он теряет в весе двенадцать граммов. Возможно, именно с этой массой и связана энергия-информация. Вы знаете, что такое спиритизм?

– Общение с душами умерших?

– В общем, верно. Только сейчас, с развитием технологий передачи информации, это называется техническая или инструментальная транскоммуникация. Такое определение дал ученый-физик, профессор Зенковский из Германии, контактам с другими измерениями. В наши дни транскоммуникация практикуется при использовании средств массовой коммуникации: радио, телевидения, телефона, компьютерной техники. Создана даже международная сеть электронной транскоммуникации. Начали здесь японцы: они создали специальную аппаратуру по усилению звука и его структурной обработке с целью получить звуковые свидетельства контакта с другим измерением. Создали они и еще кое-что. Например, на компьютере они могут проследить движение энергетической субстанции после смерти человека и выдать этот материал на мониторе компьютера! С ушедшим миром можно будет общаться, как по телефону или по телевизору. Умершие будут покидать нас, как в другую страну уезжать. И не будет ни истерики, ни слез. Возможны даже взаимные посещения в гости. А Вам, как юристу, такая информация к размышлению: эти открытия позволят получить информацию о преступлении даже с «того света». В этом направлении первопроходцы – японцы, потому что первыми смогли создать высокоточную измерительную аппаратуру.

– И что же японцы узнали такого, о чем не знает весь мир?

– Зачем японцы? Уже знаем и мы. Тоже ведь не лыком… Помните историю Орфея и Эвридики? Орфей отправляется за любимой на тот свет. Сказка. А я вот потратил много лет на создание аппаратуры, которая действительно способна отправить на «тот свет» и вернуть оттуда. Она отслеживает отделение энергии или информационного поля от тела, передавая на компьютер необходимые сведения. В отличие от японцев, мы уже сейчас можем отслеживать движение информационного поля умершего в пределах (аж!) Солнечной системы в течение нескольких дней, а, может, и недель, получая все сведения о том, что с энергией происходит. Видите ли, тот мир кое в чем похож на этот. Но учтите: частота вибраций там больше. Частота мужского голоса, например, не тридцать-сорок, а тысяча-две тысячи герц. Все формы менее проявлены, совсем другие цвета и звуки, другое течение времени. Завтра вы сами станете гостем этого мира и, надеюсь, встретите того, кого очень хотите встретить.

– Я же прошу, давайте пока об этом говорить не будем. Вы, что, ядом травить меня собираетесь?

– Нет, что вы, мы вызовем у вас состояние гипотермии нагнетанием холодного воздуха с помощью криогенного оборудования. Дыхание будет замедлено до такой частоты, что наступит клиническая или мнимая смерть. Потом по определенной методике постепенно выведем вас из этого состояния в течение недели. Уверяю, вы станете на порядок здоровее, чем были. О таком сеансе оздоровительной йоги можно только мечтать. Задача – все сделать аккуратно. А это мы умеем. Здесь, господин Дымов, как говорится, баста. Я больше не скажу ни слова. Все дальнейшие подробности узнаете после вашего принципиального согласия, зафиксированного в письменном контракте, или весь этот бред вам послышался в результате обострения депрессии. Договорились?

Дымов ушел, находясь в раздумье. Участвовать в этом, скорее всего, он не будет. Его задача, как подумал Кирилл, покидая кабинет Кроткого, сохранить себя, выдержать боль и жить нормальной обычной жизнью, забыв эти разговоры, действительно, как некий бред. Пусть эксперименты ставит на себе кто-нибудь другой.

Кроткий после ухода Дымова немедленно набрал номер телефона:

– Лаборатория? Коля, Липовецкого отправь ко мне.

Липовецкий приехал минут через тридцать. Поставил в углу влажный зонт и упал устало в кресло.

– Как я не люблю осень! Не по моему характеру.

– Ну, что, авантюрист несчастный, – Кроткий строго посмотрел на него в упор через приспущенные на нос очки, сидя за столом и наливая Липовецкому кофе. – Приходил сейчас твой знакомый, господин Дымов, бить тебе лицо, как он интеллигентно выразился. На его месте я бы сказал резче. Как-то можно было без фокусов?

– Возможно. Только тогда он вряд ли бы пришел. Прагматик. С такими людьми нужны нестандартные ходы. Чем кончилось?

– Я изложил ему все по первому варианту. Ушел думать. Надеюсь не в милицию.

– Может, я с ним встречусь еще раз? Предъявлю ему свою физиономию, и пусть по ней лупит. Лишь бы согласился на эксперимент. Для науки ничего не жалко.

– Нет, все, что можно было наделать, ты уже наделал. Я-то, собственно, и не по этому поводу тебя вызвал, Аркадий. Погиб Канэто Осаму. В автокатастрофе. Да, представь себе. Вот телеграмма из Японии от Сайто. Кроткий извлек из стопы бумаг телеграмму и бросил ее на стол.

– Помнишь, когда мы были у японцев в восемьдесят девятом, Осаму рассказывал о предупреждении «посланцев смерти»? Это очень серьезно. Мы рискуем не закончить эксперименты, и никакая служба безопасности не защитит…