Крысиная охота

Столичным властям пришлось реагировать, в Кабаркуль зачастили комиссии и группы московских следователей. Арестовали нескольких чиновников, еще с десяток объявили в розыск, включая местного начальника уголовного розыска, провалившего работу по выявлению лиц, ведущих деструктивную деятельность. Григорию Алексеевичу было чем гордиться: профилактическая работа в областном центре поставлена на уровне. Он лично отбирал ответственных за каждый район «секретных агентов». На руководящие должности в отделах и управлениях назначал лишь проверенных работников. Ведь вторжение «мстителей» – как война с другим государством: скорее всего не будет, но армия должна быть готова.

Несколько дней назад появился первый сигнальчик. Явился осведомитель, поведал, шныряя глазками, что в Яроволье прибыли те самые «мстители»: Никита Россохин и Ксения Левторович. Приметы совпадают. Поселились в частном секторе на Портняжной улице, но пороть горячку не стоит, верные люди уже висят на хвосте, и схватить их никогда не поздно. Григорий Алексеевич не поверил. Ну, какая, скажите на милость, вероятность данного события? Один процент? Но впоследствии пришлось признать: подвела теория вероятности. Потом их потеряли – как сквозь землю провалились в своем частном секторе. Но выдержка спасла, без шума, ажиотажа, кропотливо работая, вычислили новую берлогу – общежитие кондитерской фабрики «Сладкоежка» в Кировском районе. Явился тот же информатор и порадовал: «мстители» ничего не заподозрили, просто на всякий случай сменили место проживания. Они чего-то мышкуют, общаются с доверенными лицами. Решили брать, но снова неудача – пустая комната в общежитии. На следующий день задержали одного из доверенных лиц, тот сломался на первом же допросе, выложил все в обмен на смягчение наказания. Некто Карпухин, бывший преподаватель местной партшколы, ныне лектор на курсах повышения квалификации аппаратных работников. Поведал, что у «мстителей» грандиозные планы на местных чиновников, о деятельности коих им известно практически все. Под ударом губернатор, полицейское начальство, руководители исполнительной и законодательной ветвей власти. Но первый удар нанесут не в сердце, а по главному областному вору – руководителю ключевого министерства Козякину. А далее по накатанной: съемка на камеру, выкладывание этой мерзости в Интернет, всенародное обсуждение. Соучастников взяли под круглосуточное наблюдение. В ночь акции всю эту компанию (за исключением непосредственно «мстителей») прибрали. Имелась отличная возможность пресечь нападение злоумышленников на дом Козякина. Но Григорий Алексеевич принял отличное юмористическое решение: ЗАЧЕМ? Пусть ребята поработают, а то Анатолий Феоктистович зарвался что-то, осмелел, надо бы его укротить. А как закончат над ним глумиться, спецназ торжественно зайдет в дом…

И ведь едва не упустили! На волоске висел успех операции. В итоге у троих омоновцев легкие травмы, у четверых серьезные – сломанные конечности, перелом грудной клетки, отбитые внутренности. Россохина задавили массой – разъяренный преступник бился, как лев. Было, с чего прийти в ярость – его подруга, похоже, погибла, загремев в водоверть. Глубина в том месте немереная, не смогла выбраться, захлебнулась в водовороте. Водолазы по приказу Григория Алексеевича уже через час обшарили все дно, загроможденное корягами и высверленное водоворотом, но выловили только кроссовок, застрявший на сучке одной из коряг. Тело унесло, и где его теперь прикажете ловить? Россохина в бессознательном состоянии бросили в автозак, доставили в центральный СИЗО и поместили в одиночку. Пусть сидит. Ликвидировать «при попытке к бегству» никогда не поздно. Теперь не сбежит, камеру охраняют, как золотой запас. Да и как он сбежит? Ноги повреждены, сам уже не человек, а огромный стонущий синяк. Еще один синяк, по фамилии Козякин, валялся на полу, и об него старательно запинались омоновцы, пока кому-то не пришла в голову мысль оттащить бесчувственное тело под стол. Под столом он и очнулся, в ужасе подскочил, поставив на макушке красивую дополнительную шишку. Потом чиновника отправили в больницу, разбитого, подавленного, но понимающего, что обошлось. Жена в шоке, ей не стали рассказывать, КТО ИМЕННО посетил ее дом. В нем серьезные разрушения, уже работают представители строительной фирмы и страховщики. У Россохина забрали камеру с занятной записью на жестком диске, Григорий Алексеевич эту запись уже просмотрел, получив колоссальное удовольствие. Он никому ее не показывал, какая запись? Нет никакой записи. Камера разбилась, диск восстановлению не подлежит. Зато имеется отличный инструмент для давления на господина министра. Будет танцевать, как заводной – после лечения и реабилитации. Новость о нетрадиционной ориентации министра стала для генерала приятным открытием. Жалко, что об этом знает и губернатор, ведь Козякин звонил ему под прицелом. И от брошенного любовника можно ожидать любой пакости – начнет орать на каждом углу в припадке мести, что министр такой-сякой. Ладно, ерунда, губернатор не проболтается, он тоже любит пикантные тайны. А с любовником специально обученные люди проведут профилактическую работу…

Но оставался в душе Олейника неприятный осадок. Уж слишком информированы эти «мстители». Если знают ВСЕ про Козякина, то знают и про губернатора, и про весь «кружок по интересам», в который входит и Григорий Алексеевич. Он приказал своим людям держать рот на замке. О визите «мстителей» в Яроволье знает ограниченный круг лиц, которых трудно причислить к племени болтунов. Но, рано или поздно, информация начнет расползаться, а это весьма неприятно. Ладно, пусть у Василия Ивановича голова болит – она большая и квадратная, ей положено. Григорий Алексеевич потянулся к компьютеру, вывел его из спящего режима и неприязненно уставился на физиономии преступников, которых больше года разыскивала вся страна, а нейтрализовать удалось лишь генералу Олейнику.

У особо опасных преступников, нагоняющих дикий ужас на чиновников, были обыкновенные человеческие лица. Россохин Никита, тридцать лет – снимок пятилетней давности, видимо, фото на паспорт. Короткая прическа, открытое лицо, прямой взгляд. Служил в десантных войсках. Имеет высшее техническое образование. Проживал в Волоколамске, пытался открыть свой бизнес, не повезло – автомастерскую отобрали, друга убили, сожгли дачу вместе с родителями. Милиция оказалась в теме, и Россохин догадался. Данный инцидент и послужил толчком к началу противоправной деятельности. Перебрался в Качалов, познакомился с Левторович. Ау той свои проблемы – невиновного брата замучили в милицейских застенках, у отца отняли пасеку – скончался от разрыва сердца. Саму избили в подворотне, мать не вынесла смерти отца, угасла, а в заключение пришли люди из банка и отняли квартиру, которую по закону имели право отнять, а по совести – нет. Эти двое спелись, стали любовниками, решили отомстить всему миру за свою неудавшуюся жизнь. Левторович, в принципе, красотка. С каким-то неосознанным сожалением Григорий Алексеевич разглядывал черты лица, пышные вьющиеся волосы, печальные глаза, плавные линии подбородка и скул. Библейский лик, ей-богу. И то же великомученица, царство ей небесное…

Он вздрогнул – завелся мобильник, номер которого был известен далеко не всем. Не отозваться было бы невежливо.

– Признавайтесь, генерал, – разразился суровый оперный бас. – Оружие, наркотики, валюта?

– Холодное пиво, – усмехнулся Григорий Алексеевич. – И вам доброе утро, Василий Иванович, приятного дня… – «И спокойной ночи», – чуть не сорвалось с языка, но генерал Олейник успел его прикусить.

Настроение у губернатора было благодушное. Некоторое время он кхекал, хмыкал, устраивался поудобнее.

– Будет нам холодное пиво, Григорий Алексеевич, обязательно будет. Стало быть, в вашей волости все в порядке?

– А как иначе, Василий Иванович? Если что-то не в порядке, то все равно под контролем, – позволил он безобидную шутку.

– Все видим, все знаем, но поделать ничего не можем? – развил остроту руководитель высшего исполнительного органа субъекта Федерации. – Просто спрашиваю, Григорий Алексеевич, знаю, что вверенное тебе управление не осрамит свою честь. Что там у вас ночью стряслось? – продолжал Василий Иванович разыгрывать некомпетентность. – Шум стоял, как на салюте в день города. Разборки между полицейскими группировками? Гопы проводили военный парад? Конец света подкрался?

Григорий Алексеевич поморщился. Губернатор Морозов в курсе всех событий, нечего тут упражняться в остроумии.

– Конец света приходит поэтапно, Василий Иванович, – учтиво отозвался он. – Поэтому мы его не замечаем.

– Хорошо сказал, – похвалил губернатор. – Ладно, я все знаю. Молодцы. Похвали своих ребят и себя лично. – Василий Иванович сдержанно гоготнул. – А Козякин меня насмешил, звонил, понимаешь, среди ночи, каялся в своей гомосятине, просил уволить, я поначалу и не понял, что он там курит… Ты уверен, что вторая фигурантка утонула?

– Девяносто девять процентов, Василий Иванович. Многолетний опыт подсказывает, что оставшимся процентом можно пренебречь. Но даже если допустить, что фигурантка выжила – нам это никак не угрожает. Она потеряла любовника и партнера, все их сообщники в городе накрыты, остается лишь уйти на дно и побыстрее отсюда сматываться. Но повторяю, Василий Иванович, вероятность, что Левторович жива – предельно ничтожна. Наши люди осматривают Бурлинку ниже по течению – возможно, где-нибудь всплывет.

– Ну, дай бог, дай бог… – добродушно произнес Василий Иванович. – Будет минутка, Алексеич, зайди ко мне с полным отчетом по данному вопросу. Посидим, покумекаем, как это дело лучше подать. Буду очень признателен, если эта минутка найдется у тебя через полчаса. Не забыл, что в четверг едем на охоту?

Григорий Алексеевич помнил. Четверг – рабочий день, и в этом вся прелесть. В выходные устраивать мероприятие опасно. Ау любителей пострелять в заповеднике по крупной дичи имеется уникальная способность находиться в нескольких местах одновременно. Вроде бородатого анекдота: «Жене сказал, что к любовнице, любовнице – что к жене, а сам – на чердак, и учиться…»

– Я прекрасно помню, Василий Иванович. Знаете… – генерал замялся, – понимаю, что ритуал, место встречи изменить нельзя, все такое… Но не кажется ли вам, что в свете произошедших событий это мероприятие уместнее отложить? Скажем, на недельку? Понятно, что опасности никакой, но чисто психологически, да и береженого, сами понимаете…

– Слушай, ты, оппортунист! – возмутился губернатор. – Все идет по плану, и чтобы больше я от тебя подобного не слышал, господин генерал полиции! Ключевые слова в твоем бормотании: никакой опасности. Так что давай без психологических заморочек и упоминания того, чье имя не называем… – губернатор снова хохотнул. – А в качестве дополнительного адреналина, Алексеевич… – губернатор помялся. – Имеется тут у меня одна идейка. Впрочем, появишься на ковре – обсудим. И еще – в шесть вечера на центральной площади состоится согласованный с мэрией митинг: что-то про рост тарифов ЖКХ, бесплатный проезд для пенсионеров, еще какая-то маета. Понятно, что за пределы не выплеснется, покричат, помашут плакатами, но руку лучше держать на пульсе. Твой ОМОН уже подал заявку на разгон митинга? – губернатор сегодня просто лучился остроумием, что насторожило Григория Алексеевича.

– Мы держим руку не только на пульсе, но и на горле, Василий Иванович, – проворчал Олейник. – Хорошо, я все понял. Не возражаете, если я возникну на вашем ковре не через полчаса, а, скажем, через пару часов? Имеется у меня настойчивое желание допросить в СИЗО задержанного Россохина.

– Ну, допроси, допроси, раз уж хочется, – не стал настаивать губернатор. – Только смотри, чтобы не сбежал во время допроса. Ну, будь здоров, фельдмаршал, – и грубовато пошутил под занавес. – Хайль Гитлер, как говорится.

– Зиг хайль, Василий Иванович, – пробормотал Олейник, отключая трубку.

Дрожь пробежала по телу избитого узника. Никита распахнул глаза и безучастно уставился в заплесневевший потолок. Пальцы заскребли по вшивому матрасу, проткнули истлевшую мешковину, застыли, скрюченные. Лицевые мышцы пришли в движение, но и их разбил паралич. Несколько минут в неестественной позе, и тело стало расслабляться. Снова промчалась дрожь, и арестант размяк окончательно. Из глаз, затянутых болотной тиной, потекли слезы. Он шмыгнул носом, обвел глазами сырые стены, уставился незрячим оком на железную дверь, в верхней части которой располагался глазок, а ниже – запертое оконце. Площадь камеры составляла от силы пять метров. Полтора на три. Слева – вмурованные в стену нары с щуплым матрасом, над головой зарешеченное окно. И больше ничего, только дверь. Голый отсыревший бетон – внизу, сверху, сбоку. Даже повеситься не на чем…

Глухая тоска гнобила душу. Он не мог смириться с утратой, он никогда не сможет с ней смириться. Он не монстр, а обычный человек, у которого погибла любимая женщина. Разум соглашался, что она мертва, а рассудок противился. Он не видел ее труп. Но что это меняет? В глазах застыла страшная картина – Ксюша выныривает из омута, умоляет о помощи, вот ее уносит на дно этим чертовым водоворотом. Она не Ихтиандр, и умение плавать в данном случае роли не играет. Он может жить надеждой (сколько там ему осталось?), но кого он при этом обманет?

Он видел только омут, ничего другого не замечал. Думать о себе не хотелось, и во что его превратили, он пока не догадывался. Видимо, напрасно. Что-то надоумило Никиту оторвать голову от шконки. Боль швырнула обратно, в голове разразилась канонада, он начал задыхаться. С силой сжал зубы. Нет, эти твари не дождутся, он не потеряет интереса к жизни. Теперь он будет мстить, как никогда не мстил!

Он со скрипом поднимался, будто возрождался из тлена. Каждое движение давалось с боем. Скрипели суставы, ныли мышцы. В бедрах разбойничала судорога – их испинали так, что там места живого не осталось. Он принял сидячее положение, стал ощупывать лицо и голову. Под глазами зрели мощные синяки, кожа разбухла. Он смотрел на мир сквозь узкие щелочки-бойницы. Волосы спутались, прикоснуться к черепу было невозможно – судя по всему, его пинали не только по ногам…

Он был обязан прийти в себя, он должен снова научиться двигаться! Раны на Никите заживают, как на собаке, в организме – неисчерпаемые резервы. Первые несколько минут от начала разминки он был на грани коллапса. Голова кружилась, Никита хватался за стены. Но пересиливал немощь, разминал скрученные мышцы, приводил в порядок голову. Дыхание восстановилось, он был уже не тем беспомощным растением, что очнулось двадцать минут назад. Немного передохнул, и снова в путь. Он должен отринуть внешние факторы, сконцентрироваться на самовнушении. Йога, аутотренинг – не пустые звуки, если человек хочет быстро восстановиться и занять свое место в жизни…

Вернулось зрение, он отметил, что в камере нет подсматривающих устройств. За дверью послышались шаркающие шаги, и когда к глазку припало недремлющее око, арестант уже лежал на кровати и бессмысленно таращился в потолок.

– Эй, подъем, блин! – проговорил кто-то, приоткрыв оконце в двери.

Он поднимался так, чтобы надзиратель ничего не заподозрил. Стонал от боли, хромал, хватался за стены. А тот терпеливо ждал, даже усмехнулся, когда у заключенного переплелись ноги, и он едва не треснулся носом о дверь.

– Кругом! – скомандовал надзиратель, и Никита принялся со скрипом поворачиваться.

– Руки сюда! – Ион, присев и выгнув спину, просунул сжатые конечности в оконце. Тюремщик не церемонился, схватил их за запястья и потащил к себе в коридор, не обращая внимания на стоны и протесты. На запястьях сомкнулись наручники.

– Четыре шага вперед! – И Никита на подгибающихся ногах, с вывернутыми за спиной руками, побрел к своей шконке.

– На месте! – заскрежетали острожные запоры, со скрипом отворилась дверь. – На выход, касатик! Да без глупостей!

Генерал Олейник сидел в комнате для допросов, за видавшим виды массивным столом, и неприязненно разглядывал цветастые пугалки на сигаретной пачке. Двое дюжих контролеров втолкнули арестанта с поникшей головой – он висел между ними и почти не мог переставлять ноги.

– Разрешите, господин генерал-майор?

– Разрешаю…

Арестанта взгромоздили на прикрученный к полу табурет. Он обвис, словно под рваниной не было ничего, качался, но пока не падал. Созерцал пространство между коленями. Избили его, конечно, с усердием. Не человек, а несчастье. Руки оставались скованными за спиной, отчего он казался каким-то вывернутым. «А побуду-ка я добрым полицейским», – подумал Григорий Алексеевич.

– Оставьте его здесь и можете идти, – распорядился он. – Ждите за дверью.

– Вы уверены, товарищ генерал-майор? – растерялся один из контролеров, на глазок оценивая расстояние от арестанта до стола (порядка трех метров). – А может быть, лучше…

– Ой, идите уж, – отмахнулся генерал. – Боитесь, что я его побью?

– Простите, товарищ генерал-майор… – контролер стушевался, и оба покинули помещение.

Закрылась тяжелая огнеупорная дверь. Себя не уважать – бояться такого доходягу. Григорий Алексеевич расслабился. Слева под рукой кнопка для вызова охраны, справа – выдвинутый ящик с компактным «Браунингом». Царила тишина, генерал с растущим интересом разглядывал «мстителя» – он просто пожирал его глазами. В изможденном существе не было ничего угрожающего. В тюремную одежду его пока не переодели – весь рваный, в грязи, в кровоподтеках. Такое ощущение, что он клонился набок и в любую секунду мог упасть.

– Здоровье пошатнулось, Никита Владимирович? – пошутил генерал. – Куда-то клонится? Деформирована аура и блокированы чакры? – блеснул он нехарактерными для мента словечками.

Арестант молчал. Голова его была опущена, взгляд отсутствовал. «Сидит и ждет, пока придет удача», – подумал генерал.

– Вид у вас, Никита Владимирович, не очень презентабельный, – посочувствовал Григорий Алексеевич. – Такое впечатление, что вы неудачно обошли фуру на встречной полосе, – он дружелюбно улыбнулся. – Нельзя так жить, уважаемый.

– Так и живем, Григорий Алексеевич… – еле вымолвил арестант, поднимая голову и отыскивая глазами сидящего за столом человека в штатском костюме. Олейник невольно потянулся к раскрытому ящику и устыдился своего порыва. Кого испугался? Но взгляд у арестанта был неприятный. Одутловатое лицо ничего не выражало, но глаза смотрели, не моргая, в самое нутро. Так, наверное, смотрит зомби – перед тем, как тебя съесть.

– Не сомневаюсь, что вам про меня известно, – вкрадчиво сказал Григорий Алексеевич. – Рискну предположить, что одна из ваших планируемых акций была направлена против вашего покорного слуги, так ведь?

– Безусловно, Григорий Алексеевич, – согласился Никита. – Без вашей личности наша презентация в Яроволье была бы половинчатой и неинтересной. Вы – худо без добра. Вас в Красную книгу занести надо, господин генерал, в раздел «Последняя сволочь». Скажите честно, Григорий Алексеевич, вы ведь частенько в свободные от служебных рвений минуты задаетесь мыслью: а что нам всем за это будет? Или считаете, что не судимы будете? – и губы арестованного задрожали, поползли в зловещую ухмылку.

– К хм… – выразительно кашлянул генерал. – Вы никогда не задумывались, Никита Владимирович, почему у шутников частенько отсутствуют передние зубы?

– Перестаньте, – пробормотал Никита. – Вам уже не интересно меня бить, что от меня осталось? К тому же вы сегодня – добрый полицейский…

Григорий Алексеевич нахмурился, чтобы не выдать мимолетную растерянность.

– Это первичный допрос? – поинтересовался Никита. – Не много ли чести для меня, Григорий Алексеевич – отвечать на вопросы самого главного областного полицейского? Кончились подручные? Или просто любопытно стало?

«А ведь он с трудом вживается в новую роль, – догадался генерал. – Привык обвинять, привык унижать и снимать свои злодеяния на камеру. Вот и проскакивает». Он засмеялся со всей мобилизованной непринужденностью.

– Ладно, Никита Владимирович, не будем обмениваться взаимными колкостями. Все, что вы скажете в этой комнате, никоим образом не будет использовано против меня. Давайте умерим свои амбиции и свою компетентность. Уверен, вам есть что сказать в мой адрес, но зачем? Мы же не на публике, и вгонять меня в краску бессмысленно. А почему с вами беседует один из несостоявшихся клиентов – вы уж сами догадайтесь, это несложно. Это не допрос, Никита Владимирович, где вы видите бланк допроса? Нам допросы не нужны. С вами все понятно. Нет, разумеется, с вашим делом разберутся, как следует, и накажут кого попало, – генерал усмехнулся, – но что-то нам подсказывает, что обойдутся без вас. Хотите полюбопытствовать? – генерал потянулся к портфелю, стоящему сбоку от стола, извлек из него планшет с логотипом надкусанного яблока и начал что-то щелкать. – Вот, смотрите, – он развернул экран к арестанту. Качество видеоклипа было неважным, но картинка шла. Оператор снимал перепуганного жалкого человечка – тот лежал на полу и умирал от страха. – Узнаете свое творчество? Мне очень жаль, Никита Владимирович, что это замечательное видео вы не смогли выложить в сеть и вряд ли сможете, но постарались вы на славу, снимаю шляпу. Министр под впечатлением.

– Как он там? – криво усмехнулся Никита.

– Долго слезы лил, качая головой, – хохотнул Григорий Алексеевич. – Вы правы, это жалкая, ничтожная личность. Как говорится, мерзкий сукин сын, но это наш сукин сын. Будем считать, что господин министр отделался бабьим испугом. Не волнуйтесь, обработанный вами чиновник будет продолжать работу после того, как выпишется из больницы, а эту запись, если не возражаете, я возьму себе на память, дабы Анатолию Феоктистовичу лучше работалось.

– Послушайте, генерал, от меня-то вы что хотите? – прохрипел, сглотнув слюну, арестант. – Поболтать пригласили? Знаете, у меня отсутствует желание с вами болтать – во всяком случае в нынешних обстоятельствах.

– А других обстоятельств не будет, Никита Владимирович, – резко перебил Олейник. – Понимаю, что вы рады поменяться со мной местами и чтобы я был связан, а в руках у вас, помимо пистолета, была видеокамера. А еще подруга под боком. Ваша девушка погибла, Никита Владимирович, ее не вернуть, и в этом виноваты только вы. Не буду отягощать ваше состояние сообщением о том, что мы нашли тело. Тело не нашли – ищут. Уверен, что найдут. Вы сами-то верите, что она жива? Погуляли, и хватит, уважаемый «мститель».

– Что вы хотите? – с усилием повторил Никита. Плечи заключенного поникли, глаза, немного оживившиеся, снова потускнели. – Вы же не держите меня за полного идиота, генерал? Вы не станете афишировать, кого вам удалось отловить этой судьбоносной ночью. С одной стороны, почет и слава, а с другой – любопытно, почему эта шайка прибыла именно сюда? Что она хотела этим сказать? Большие боссы дело уладят, но как насчет широкой общественности – этого вечного раздражителя? Полагаете, я тешу себя надеждой на суд, пусть даже закрытый? Как долго меня продержат в камере? Думаю, недолго…

– Да, вы рассуждаете логично, – согласился генерал. – Но признайтесь, закончить свои дни можно по-разному. Люди не любят, когда их пытают по двадцать часов в сутки. Имеются методики, вы должны знать. «Испытуемое лицо» претерпевает адские муки, но никак не может умереть. Молит Господа, чтобы эта пытка, наконец, закончилась, просит о смерти, но все впустую. Он живой, он на грани, но никак не может через нее перешагнуть, и этим страданиям нет конца… – генерал сделал трагическую паузу, склонил голову. А визави, похоже, потянуло в сон.

– Хотите-то вы чего, генерал? – устало спросил Никита.

– Назовите своих сообщников в этом городе.

– Ба… – арестованный очнулся и сделал удивленную гримасу. – Вы же их арестовали, нет?

– Боюсь, что не всех.

– А кого взяли? – поинтересовался Никита.

– Какой вы хитренький, Никита Владимирович, – шутливо погрозил пальцем Григорий Алексеевич. – Так я вам и сказал.

– Да скажите уж, что вы теряете?

«А что я действительно теряю?» – подумал Олейник. Он улыбнулся заговорщицкой улыбкой и неторопливо, растягивая удовольствие, принялся перечислять прибранных по наводке предателя соучастников: Рыжова Наталья Геннадьевна – ведущий специалист, заместитель директора областного архива; Шевелис Юрий Германович – ответственный редактор загибающейся вечерней газеты; Пустовойтов Аркадий Семенович – спроваженный на пенсию в прошлом месяце секретарь Яровольского областного суда, и еще трое.

Он перечислил имена и замолчал.

– Но это все, – пробормотал Никита – его опухшее лицо потемнело, заблестело что-то в мутных глазах. – С другими мы не контактировали…

– Вы загубили жизнь этим людям, – вкрадчиво сказал генерал. – Впрочем, люди знали, на что шли, никто не гнал их в ваши соумышленники. Вижу по глазам, Никита Владимирович, что список не полный. Поэтому вы и здесь. Придется признаться, если не хотите полную занятость по двадцать часов в сутки.

– Кто из этих людей нас предал?

– Карпухин, – подумав, сообщил «секретную» информацию генерал. – Егор Николаевич Карпухин, заведующий кафедрой повышения квалификации государственных служащих.

Никита угрюмо молчал, исподлобья смотрел в генеральские глаза. Начальник ГУВД не врал – не был он таким уж гениальным лицедеем.

– Этот человек поступил, в принципе, разумно, – продолжал разглагольствовать Григорий Алексеевич. – На какое-то время он, безусловно, сядет…

– Сядет? – хрипло засмеялся узник. – На какое-то время? Ляжет, господин генерал, ляжет. Причем достаточно надолго.

– Это неважно, – отмахнулся начальник ГУВД. – В любом случае его участь не будет столь плачевной, как участь остальных. Ничего, что я с вами так откровенно, Никита Владимирович? Сообщите, пожалуйста, имя человека или людей, до которых у нас не дотянулись руки. Не вынуждайте вспоминать об институте телесных наказаний и о прочих действиях, сопряженных с причинением вреда.

Никита задумался. Личность, до которой не дотянулись руки закона, не имела большой значимости. Навредить самостоятельно преступной городской верхушке она не могла. Останься Григорий Алексеевич в досадном неведении – и ничего ужасного с его дальнейшей карьерой не произошло бы.

– Курилов Иван Васильевич, – такое ощущение, что у заключенного распрямились плечи, он глубоко вздохнул, прочищая легкие. – Заместитель начальника отдела печати и коммуникаций Октябрьской районной администрации.

– Адрес? – машинально возбудился Григорий Алексеевич, хватаясь за ручку.

– Демьяна Бедного, сорок четыре…

– Ну, что ж, Никита Владимирович, возможно, вы не совсем безнадежны… – Генеральская ручка заскрипела по вырванному из блокнота листку. И внезапно споткнулась, кровь ударила в голову. Генерал вскинул голову. Заключенный смотрел на него с усмешкой, с любопытством, немного с презрением. – Не пойдет, Никита Владимирович. – Олейник бросил ручку и откинулся на спинку стула. Он чувствовал, как краснеют мочки ушей. – Ответ не верен, улица Демьяна Бедного – это десяток многоэтажек параллельно Вавиловской трассе. Там даже частный сектор отсутствует.

– Ну, не сложилось, – пожал плечами Никита и издевательски засмеялся. – Повезет в другой раз, Григорий Алексеевич. А может все-таки поищете этого мужественного, хотя и вымышленного персонажа? Кстати, должен сообщить, господин генерал, что роль доброго полицейского – не ваша. Не к лицу она вам.

– Ну, хватит! – разозленный генерал шарахнул кулаком по столу, возвращаясь в привычное амплуа. – Охрана!

Двое конвоиров, отталкивая друг друга, вломились в помещение и, обнаружив, что каждый из присутствующих пребывает на положенном месте, застыли в ожидании.

– В карцер второго уровня! – рявкнул побагровевший Олейник. – И посмотрим, что он запоет через пару часов!

Двое кинулись выполнять приказ и через мгновение нависли сзади над Никитой со свирепыми мордами. Но не успели сдернуть его с табурета, как арестант встрепенулся:

– Ладно, Григорий Алексеевич, прекращайте, ваша взяла! Что угодно, только не карцер! Я все скажу…

Двое застыли с хищно разведенными конечностями, вопрошающе вылупились на хозяина. Григорий Алексеевич осклабился улыбочкой прожженного иезуита. Раз уж заключенный так много знает про него, то обязан представлять, что такое карцер второго уровня в центральном СИЗО.

– Попытка номер два, Никита Владимирович? – ласково сказал он. – Ну, давайте, послушаем. Излагайте свою новую версию, – он сделал охранникам многозначительный знак. Те застыли сзади по бокам, собственно, именно этого добивался Никита.

– Пишите, Григорий Алексеевич… – пробормотал он убитым голосом и опустил голову. – Этого человека действительно зовут Курилов Иван Васильевич, но трудится он не в Октябрьской администрации и адрес…

И тут словно молния ворвалась в помещение! Арестант быстрее выстрела соскочил с табурета (как долго он готовился к этому броску, просчитывая варианты!), бросился вперед, одновременно опускаясь на колени, толчок плечами и грудной клеткой – и массивный стол перевернулся, повалил остолбеневшего генерала вместе со стулом. Тяжелая столешница торцевой частью ударила по груди, пригвоздив к полу. Генерал ударился затылком, потерял ориентацию в пространстве и времени. Оторопевшие конвоиры не сразу выбрались из ступора. Заключенный, стиснув зубы, уже взлетал с колен, мчался обратно. Один из контролеров успел схватиться за кобуру, второй попятился. Никита запрыгнул с ногами на табурет (странные люди занимались «интерьером» помещения – табурет прикрутили к полу, а стол не стали), выбросил в сторону правую пятку – и контролер, запутавшийся в застежке кобуры, с отбитой грудиной и слезящимися глазами полетел, как снаряд, треснулся хребтом о стену в шаге от входной двери. На второго Никита просто рухнул – не было времени выдумывать что-то интересное. Оба повалились, контролер получил коленом в промежность – и вопль, идущий от души, сдулся в воробьиное чириканье. Никиту тряхнуло душевно, так и зубы можно на полку. Он откатился, выдалась минутка, передохнул, снова рывок, принял позу человека, справляющего под кустом большую нужду. Он пару раз переступил – и руки, скованные за спиной, оказались впереди, что, с одной стороны, приятно, а с другой – недостаточно. Подпрыгнул, окинув взглядом поле брани. Генерал Олейник лежал, придавленный массой стола, и вроде бы не рыпался. Ударился затылком, из носа вытекала кровь. Конвоир с поруганным достоинством пребывал в прострации – боль была адская, физиономия искорежена, как машина после аварии. Он даже хрипеть не мог, только рот раскрывал. Второй, отброшенный к стене, уже приподнимался. И вновь настырно тянулся к кобуре. Никита подлетел – рычаг на кисть и локоть, выкрутил так, что рука превратилась в штопор. Дал коленом под скулу – поникла головушка, потекло по губам и подбородку. Прыжком он вернулся к первому, а тот уже норовил что-то предпринять, даже вспомнил, что он вооружен. Вставал, шатаясь, как метроном, по физиономии текло ассорти из пота, слез, слюней, соплей. Наручники были досадной помехой, но Никита выкрутился. Он скручивал макушку конвоиру, двигаясь вместе с ним вниз, по спирали, тот пыхтел, сопротивлялся. А когда у обоих не осталось сил, Никита снова секундочку передохнул, двинул локтем по виску и выставил лодыжку, чтобы парень стучал башкой не очень громко…