Боги умирают в полночь

– Ты думаешь я этого боюсь? Что ко мне кто-то будет приставать?

– Я не знаю чего ты боишься. Я вообще уже ничего о тебе не знаю, ты же совсем перестала со мной общаться, да и вообще с кем бы то ни было. Я понимаю, что тебе нужно время, но ведь уже десять месяцев прошло. Я боюсь, что ты привыкнешь жить в своем коконе, да так в нем навсегда и останешься. Надо начинать выбираться, твоя-то жизнь продолжается.

Последняя фраза заставила меня задуматься, это действительно так – моя жизнь продолжается, я молода и красива, а жизнь свою отложила на потом. Только я хорошо знала то, что и молодые умирают, и вечно жить никто не будет, и этого самого «потом» может и не быть.

– Хорошо, ты права. Здесь и правда много интересного и очень красиво. Поедем вместе.

Парней было трое. На что-то большее, чем просто приятное общение с Наташей рассчитывало двое из них, и она никак не могла выбрать. Пока они боролись за то, с кем из них Наташа поедет на мотоцикле я общалась с третьим. Звали его Артем. Он был симпатичный и неплохо сложен, общительный и вообще, довольно приятный.

Когда битва за Наташку была окончена мы двинулись в путь. Сидя позади Артема и обнимая его, я очень явно ощутила, что мне просто по-животному не хватает секса. Недолго думая я решила, что надо бы мне с этим Артемом переспать, он идеальный вариант, потому что когда мы вернемся домой его я больше не увижу, а через неделю вообще забуду как он выглядит. Однако Артем не проявлял ко мне никакого интереса, как и двое его друзей.

– Я что перестала быть симпатичной? – спросила я у Наташи, когда мы сняв мокрые купальники одевались в сухую одежду.

– Нет, а с чего вдруг такие вопросы? – удивилась она.

– Да просто никто из парней не обращает на меня внимания, ладно твои поклонники, тут все понятно, но и Артем тоже. А я уже решила, что надо бы с ним переспать, потому что поняла, что секса мне просто дико не хватает. Я даже намекнула, а он ноль внимания.

– Это я виновата, я сказала им, чтобы не липли к тебе, потому что у тебя не так давно парень умер. Но я не думала, что в тебе вдруг желание проснется.

– Ааа, вот оно что. Хорошие мальчики, и ты тоже. Спасибо за заботу. Правда, спасибо, я знаю, что вы все переживаете и хотите помочь, а я не лучший пациент, потому что ничего не говорю.

Когда я прямо сказала Артему что хочу секса, и мертвый парень мне в этом не помеха он резко просветлел и изменил отношение.

Все проходит и ничто не вечно, время лучший врач. Хотя так говорить сейчас не модно, сейчас соцсети говорят, что время не лечит, а лишь притупляет боль. Это неправда, просто нынешнее поколение очень любит страдать.

Раньше страдать было некогда, народ страну после войны поднимал, и гнал вперед на всех парах в гонке с Америкой за лидерство и первенство. Сейчас никто никуда не бежит, люди могут себе позволить сказать вслух о том, что вообще не хотят работать и общественное осуждение их не коснется.

А раз есть время, то люди используют его на страдания, сейчас это самое модное занятие – страдать, от души и взахлеб. Люди очень любят страдать и наслаждаются своим страданием, они варятся в нем, тухнут и гниют, пока смердеть не начнет. И следом выставляют свое страдание напоказ, чтобы их пожалели, и потом наслаждаются этой жалостью, пьют ее, смакуют как сорокалетний коньяк.

Люди каким-то извращенным путем находят дорогу к счастью, ведь они получают удовольствие от собственных страданий. Они наказывают себя и получают удовольствие от расплаты. А потом говорят, что время не лечит, а лишь притупляет боль. Мы сами выдумываем себе грехи и наказания за них, может быть нам кажется, что бог с этим уже не справляется?

Люди самые настоящие мазохисты, мы любим себя наказывать и с удовольствием идем на плаху. Я не хотела идти на плаху, в самолете, возвращаясь домой, я поняла что хочу принимать время как лекарство которое лечит, а не как анальгетик, который лишь на время притупляет боль.

Все проходит и ничто не вечно, время лучший врач, и время лечит.

5

В мою жизнь вернулись клубы, пьянки и гулянки, вернулись и мужчины, правда с той разницей, что за любовью я больше не гналась, теперь я знала что она может и причинять боль. Я не ограждала себя от чувств, но их ни к кому и не возникало.

Мы с Наташей благополучно продолжили учебу, теперь это была магистратура. И на моем факультете появился Денис. Лично я с ним познакомилась не сразу. Однажды я узнала, что у меня появился конкурент по моей нелегальной подработке в институте, об этом мне сообщила Наташка.

Денис был хитрый и скользкий, вообще крайне неприятный и мерзкий тип. Для желающих проследить за своими парнями, подругами и кем угодно еще, хоть за ректором, у него были специально разработанные пакеты услуг. Туда входило много всего, и пакеты разнились в цене. Но фишкой его было то, что у него была куча фейковых аккаунтов вообще везде, и он занимался фейковым разводом парней, таким образом проверяя, способны ли те изменить. Парням же он об этом сообщал еще до развода, и за это тоже брал деньги, правда уже с парней. Короче мудрил по всем фронтам, и играл нечестно. Но мне какое дело до его работы и совести?

Проблема была в том, что его услуги были более привлекательны чем мои, и я теряла клиентов пачками. Из-за этого мне приходилось больше времени проводить в гараже у Олега. Он был не против, то чем он занимался в гараже было можно сказать его хобби (врач он всегда врач) и доход для Олега от этого дела был невелик, это для меня были огромные деньги. Чем Олег промышлял более основательно, и от чего имел основной доход, не знала даже я.

То, что Денис переманивал моих клиентов мне совершенно не нравилось, так как работа в гараже отнимала гораздо больше моего времени, и соответственно его меньше оставалось на учебу. И вот мы с ним сошлись в битве не на жизнь, а на смерть. Более дипломатичная чем я Наташка вела переговоры.

Денис вел себя крайне вызывающе и говорил, что он крут как яйца в кастрюльке, и я ему и в подметки не гожусь. Я же знала себе цену и не привыкла доказывать кому-то, а тем более такому мерзкому слизню как он свою крутизну.

Наташка придумала нам пари: кто выполнит какое-нибудь сложное задание, которое раньше не выполнял, тот и забирает клиентов. Я согласилась, это был бы честный поединок, но я очень сомневалась в честности Дениса. В итоге предложение было принято, оставалось лишь придумать задание. Мы сошлись на том, что в течение недели мы оба придумаем по три сложнейших задания, и потом решим, какие именно будем выполнять.

Фантазия у меня кипела, и список с заданиями рос со скоростью звука. Наташка, читая этот список охреневала, чего там только не было, от уничтожения архива нашего института, до взлома баз данных Пентагона.

– Ты же понимаешь, что и сама должна суметь сделать это? – спрашивала меня Наташа, читая список.

– А то! Архив это херня, Пентагон конечно посложнее, но тоже выполнимо. Мне и самой интересно посмотреть на что я способна.

– То, что ты у меня суперхакерша я знаю, и в твоих способностях не сомневаюсь, это ты в них часто сомневаешься. Слушай, а со службами всякими проблем не будет? Из твоего списка можно столько секретной информации получить, что если всю эту информацию обнародовать, то и ход истории изменить можно.

– Нет, проблем не будет, по крайней мере от меня точно. Мне взломать и закрыть, я даже лазить там не собираюсь и эту информацию просматривать, меньше знаешь – крепче спишь, это я давно усвоила. Мне важен сам факт взлома чего-то за семью печатями.

– А этот мудак ведь может и воспользоваться полученной информацией.

– Он ее не получит, кишка тонка. Я у него по-любому выиграю.

Спустя неделю мы с Наташкой выбрали из моего списка три самых безумных задания и встретились с Денисом. У него же задания были куда более выполнимы, чем мои, и мы долго выбирали. Решено было взять два задания из его списка и одно из моего. Я была уверена, что его задания выполню за три дня максимум, ими были взлом баз данных Пентагона (да у безумных программистов мысли схожи) и блокировка работы метро Токио. Моим же заданием было получить доступ к управлению ядерным арсеналом России. Денис сначала посмеялся над этим заданием, а потом сказал, что согласен.

Условия пари были таковы, что все три задания мы должны были выполнить за месяц, в случае невыполнения всех трех заданий выигрывает тот, кто выполнил большее их количество. Если по истечении этого времени была ничья, то добавлялось одно задание, также с ограниченным количеством времени на его выполнение. Денис решил, что мое задание нереально выполнить и ему нужно только осилить два своих. Я сделала вид что купилась на это, но в собственных силах была уверена.

На самом деле я тоже немного схитрила, нам нужно было выбрать задания, которые мы ранее не выполняли, но я была уверена, что Денис будет играть нечестно.

Еще на первом курсе у меня был друг, забитый программист Боря. Он был маленьким, щупленьким, в очках с тройной линзой, от него всегда воняло потом, грязные волосы и ногти, и в довершении всего у них с его дедушкой был один на двоих гардероб. Вероятно все это было результатом того, что Боря был сиротой, и его воспитывали бабушка с дедушкой. Он был самым забитым ботаном в нашем институте и над ним все стебались. С ним никто не общался, и он всегда сидел один на дальней парте в самом углу любой институтской аудитории.

Мы познакомились с ним, когда я поймала на свой компьютер вирус, который никак не могла обойти. Я обратилась к главному институтскому айтишнику, и тот сказал мне что создатель этого замечательного вируса Боря, и чтобы я шла к нему, потому как и сам он обойти его не сможет, уже пробовал.

Помню, как подсела к Боре в столовой, бедняга чуть не подавился капустным салатом. Он оказался интересным, добрым и очень отзывчивым, но до предела забитым и затюканным человеком, так началась наша дружба. С Борькой у нас были вечные соревнования подобные тому, что сейчас намечалось с Денисом, но с Борей мы делали это просто так, мы тупо мерились яйцами. Благодаря этому я научилась делать такие вещи, от которых мне самой было не по себе.

В магистратуру Боря не пошел, так как не было денег. Он и так поступил на бюджетное по какому-то счастливому стечению обстоятельств, так как в наш институт никто просто так не попадал. Потом Дядя Олежа по моей просьбе устроил его на хорошую работу.

Так получилось, что мы с Борей уже соревновались в этом, и три года назад пытались получить доступ к ядерному оружию Индии. У меня получилось, у Бори нет. Я лишь получила доступ и тут же вышла из системы и удалила все данные об этой операции. Борька боялся, что теперь Индийские спецслужбы найдут и убьют меня, но ничего подобного не произошло, и я была уверена, что они даже не поняли что их кто-то взломал.

Сейчас я даже не стала браться за задания Дениса, мое было первоочередной задачей.

Я безвылазно сидела за компьютером, даже Олегу сказала, чтобы он мене не звонил некоторое время, потому что у меня сейчас очень важное дело. Наши системы защиты от кибератак были в разы сложнее, чем индийские и имели куда меньше лазеек.

Вообще, когда эта идея только пришла мне в голову я изучала информацию по данному вопросу, все источники писали что сделать это невозможно, и я уже почти отказалась от этой идеи, как нарвалась на одну статью. В прошлом году проводили проверку систем, и в отчетах говорилось, что взломать их практически невозможно.

Просидев две недели за компом, я внутренне восхитилась тем, как же все-таки хороша и грамотно продумана наша защита, и улыбнулась за Россию. Третья неделя была на исходе, Денис уже дважды приходил ко мне со своим ноутбуком и показывал результаты выполненных двух заданий.

За мое же задание он даже не брался, он был уверен, что это нереально и даже не пытался попробовать. Он говорил, что я просто трачу его время, и я каждый день получала от него сообщение «ну чё, сдаешься?», и я каждый день отвечала «хрен тебе!» и добавляла смайлик с поднятым вверх средним пальцем.

И вот настал тот день, когда на мониторе своего компьютера я увидела два заветных слова «доступ разрешен». Я тут же вышла из системы и позвонила Денису.

– Чем бы ты ни был занят, бросай все и дуй ко мне в комнату! – почти крикнула я в трубку.

Через две минуты нарисовался взлохмаченный и розовощекий Денис, одетый в голубой женский халат и в тапках с заячьими ушами.

– Еще три минуты назад мой член был в шикарной блондинке, и есть лишь одна причина по которой я должен был бросить все и бежать сюда, – сказал Денис, и залпом выпил мой чай, который я только что налила себе и еще не успела даже отхлебнуть.

Я провела некие манипуляции с компьютером, и на мониторе снова появилась заветная фраза. Денис молча стоял с открытым ртом.

– Это не фейк? – сказал он, придя в себя, – давай какую-нибудь ракету запустим.

– Ты что вообще больной?! Какую ракету? Думай что говоришь.

– Какую-какую, ядерную!

– Ты реально больной… иди отсюда к своей блондинке, а то тебе видно сперма в мозг бьет и ты вообще ничего не соображаешь. У меня четыре дня осталось, так что твои задания я выполнить успею. Можешь сворачивать свою деятельность! – с издевкой добавила я, но Денис этого уже не услышал, выходя он со всей дури хлопнул дверью. – Истеричка! – крикнула я в воздух.

Я удалила с компьютера всю информацию о проведенной операции и позвонила Гоге. Я давно его не видела и очень соскучилась по нему. Несмотря на то, что я переехала жить к Дяде Олеже с Гогой мы хотя бы раз в месяц, но виделись. Он постоянно говорил о том как я выросла, но так как рядом не было мамы он продолжал называть меня дэдико.

Наши с ним отношения изменились, но только в лучшую сторону. Раньше Гога с мамой часто ссорились из-за меня, потому что Гога меня постоянно защищал, и я боялась проявлять к нему чувства при маме. Теперь я могла зацеловывать его в щеки, и висеть у него на шее, обхватив ногами за талию, и просто залезать к нему на колени, и сидеть как много лет назад. Мы, как и прежде разговаривали с ним обо всем на свете, я даже знакомила его с Егором. А после его смерти Гога приезжал ко мне в институт каждый божий день в течение семи месяцев, хотя я говорила ему, что это лишнее.

Однажды он не приехал, и на следующий день тоже, и я пошла к Никифору, он был контактным лицом и мамы и Гоги, и даже меня, и всегда имел информацию о местонахождении и здоровье любого из нас. Иногда бывали моменты, когда нужно было основательно залечь на дно, и тогда даже он не знал что с ними и как они, но даже тогда в случае их смерти узнал бы об этом и сообщил бы мне сразу же.

Я понимала, что раз Никифор не стоит на моем пороге значит с ними все хорошо, но я привыкла к тому, что видела Гогу каждый день. Никифор сказал мне, что они попали в облаву, но все хорошо, удалось уйти, и они залегли где-то на Онеге. Единственное Гогу ранили в ногу, рана не серьезная, но заживать будет долго. Поэтому когда они вернулись Гога почти все время сидел дома, и соответственно перестал ко мне ездить.

Иногда приезжала я к нему, когда не было мамы, и готовила что-нибудь из грузинской кухни, мы распивали с ним бутылку Мукузани и долго разговаривали обо всем. Гога был единственным с кем я говорила о Егоре после его смерти. Он был единственным в мире человеком, который всегда знал о том, что происходит у меня внутри.

– Дэ, тебе надо начать общаться по душам еще с кем-то кроме меня. Я ведь не вечный, умру рано или поздно, как жить тогда будешь?

– Не знаю. Никак я без тебя не буду жить, а умру вместе с тобой. И вообще прекрати говорить такие вещи, ты будешь жить вечно, потому что я без тебя не смогу.

– Все друг без друга могут Рита, и ты без меня сможешь. Все проходит и переживается. И никто не живет вечно, уж тебе ли не знать после стольких лет работы в гараже у Олежи.

– Нет, ты будешь жить вечно, это точно, – говорила я, целуя Гогу в гладковыбритую щеку, а он улыбался.

Я сидела у него на коленях подогнув под себя ноги и плечом упиралась ему в грудь. Я сидела так на нем когда была маленькая, сейчас я уже не умещалась на его костлявых ногах, но все равно мостилась на них как кошка на батарее, на которой лежать неудобно и все время сваливаешься, но все равно лежишь, потому что здесь тепло и очень комфортно.

Только с Гогой я могла позволить себе говорить как маленькая, и действительно верить в то что говорю, как тогда, о том, что он будет жить вечно. Он никогда не говорил мне, что я уже большая для того чтобы в сказки верить, и просто позволял мне верить в них.

Только ему я могла сказать, что я очень устала и больше не могу, что хочу просто лечь и заснуть недели на три. Что больше не могу смотреть на трупы и на хитрых уродов, которые привозят их, использовав как пушечное мясо. Что хочу, чтобы он обнял меня и сказал, что все за меня сделает. И он обнимал, и говорил, и даже делал. Он был для меня не просто отцом, лучшим другом и опорой во всем, он был моим миром, в который я могла окунуться с головой и не утонуть, потому что он всегда меня спасет.

– Все друг без друга могут, – повторил Гога.

– Ты ведь без мамы не можешь. Сколько раз ты порывался уйти, а все с ней, хотя она тебе уже все нервы наизнанку вывернула.

– Это другое. Ты меня любишь, а я ею болею, это разные вещи. Она мне вот как вытреплет нервы, устроит скандал на пустом месте, затеет драку, и я все – ухожу. Обуваюсь в пороге, даже зубную щетку не беру, только бы поскорее уйти. А она придет в себя, подойдет ко мне, вот так как ты на шее повиснет, и взгляд такой, как будто вселенское горе ей разрывает на клочья душу. И как заплачет, как будто десять лет не плакала, а теперь прорвало. И все это вселенское горе со слезами выливается, и льется прямо мне в сердце. И я понимаю, что умру без нее, и она без меня умрет. Что мы как сиамские близнецы друг с другом связаны, что кожа у нас одна на двоих и внутренние органы, и даже душа у нас одна. Как тут уйдешь? Так что это болезнь, Рита, сиамская болезнь.

Я никогда не понимала эти нездоровые отношения, особенно когда выросла. Ведь они оба больны и не лечат друг друга, а все сильнее усугубляют болезнь. Но разве так должно быть? Разве в своем несчастье, которое выражается в физической потребности в другом человеке и заключено удовлетворение жизнью? Ах да, люди ведь очень любят страдать, и в качестве палачей выбирают своих самых близких людей, потому что так больнее. Вопрос отпадает.

Я позвонила Гоге. Был конец апреля, и у Гоги на днях должен был быть день рождения. Весна в том году пришла раньше положенного. В воздухе пахло свежей травой, и вишни вот-вот грозили расцвести, и заполнить воздух опьяняющими ароматами.

Тетя Марина соскучилась по вечерам грузинской кухни, и предложила собраться всем вместе на даче в Серебряном бору и отметить Гогин день рождения. Я была рада этому, потому что очень любила когда обе мои семьи, родная и приемная собирались вместе. Эти редкие встречи всегда проходили очень мирно и позитивно.

Несмотря на выпитый алкоголь, мама не устраивала скандалов, Дядя Олежа выпив, становился добрейшим человеком и искрометно шутил, даже тетя Марина выходила из роли актрисы и становилась обыкновенной женщиной. Мы накрывали стол на веранде и пели песни типа «зачем вы девочки красивых любите».

Сейчас мы с Гогой обсуждали по телефону предстоящий праздник, он должен был состояться через два дня.

Я любила дом в Серебряном бору, в нем началась моя новая, нормальная жизнь. Я мариновала мясо для шашлыка и думала о том, что все равно все вернулось на круги своя. Может быть я все же дочь своей матери? Ведь я так же занимаюсь незаконными вещами, потому что доход от них гораздо выше, чем от законных. А может быть это у нас в крови?

Конечно, я занимаюсь вещами не такими тяжкими как мама. В девяностые она промышляла разными вещами, потом начала заниматься перевозкой крупных партий наркотиков, потом их оптовой продажей. Потом мама бросила наркоторговлю и стала киллером, наемником, доход был больше, а работы меньше. Мама всегда была великолепным стрелком, и в этом мире была уже много лет, и знала все его подводные камни. По сути, мы с мамой занимались совершенно противоположными вещами, она убивала людей, а я пыталась их спасти.

Круговорот моих мыслей прервал Гога, он обнял меня одной рукой и поцеловал в щеку.

– О чем думаешь, доча? – спросил он, протягивая мне бокал вина.

– Вспоминаю, как я хотела быть нормальной, и ты мне это устроил. А теперь я сама веду незаконную жизнь, и сама ее выбрала. Видимо где-то внутри меня произошел сбой.

Гога хотел что-то сказать, но тут получил струю прямо в лоб. Дядя Олежа уже приложился к бутылке, и бегал как мальчишка, поливая всех из водяного пистолета. Он тряс им как автоматом выдающим очередь и имитировал звуки выстрелов.

Гога забежал на веранду, схватил второй водяной пистолет и начал отстреливаться из укрытия за дверью. Тут Олег достал из пакета, привязанного к поясу, презерватив наполненный водой и запустил «ручной гранатой» в Гогу, тот успел увернуться, и презерватив, порвавшись от столкновения с углом дома, скорбно повис, зацепившись за рейку.

Тетя Марина загорала во дворе, вальяжно растянувшись на шезлонге, и громко визжала, когда ей доставалась порция воды из Олежиного автомата, но с шезлонга не двигалась.

– Ховайтесь, хлопцы, если хотите остаться сухими! – крикнула я Наташке с мамой, которые вышли на веранду из дома, – тут началась война джигитов.

Я вытирала полотенцем лицо и уже почти насквозь мокрые волосы и легкий свитер, так как Олег попал в меня «ручной гранатой».

Войной джигитов мы с Наташкой называли вот это водяное баловство наших пап, так как Гога был грузином, а в Олеже была дагестанская кровь. Кровь хоть и была седьмой водой на киселе, но все же присутствовала.

Я очень хорошо запомнила этот последний день моей жизни, после него я умерла для мира. Вот тетя Марина нарезает сыр и колбасу, только это она и делала, все остальное на грузинских вечерах делали мы с Гогой, так как больше никто не умел готовить грузинскую кухню, даже мама, несмотря на то, что она прожила с Гогой много лет. Вот Наташка знакомит Олега со своим новым парнем. Она такая тихая и скромная, что ей несвойственно, и таким влюбленным взглядом смотрит на своего избранника. Олегу парень нравится, а Наташка наблюдает за их беседой и никак не может решиться сказать отцу, что тот скоро станет дедушкой.

Темнеет, и на небе появляется россыпь звезд, небо такое чистое, и в воздухе пахнет шипящим на углях мясом. В моем бокале любимое Гогино грузинское вино, название которого я никак не могу выговорить. Рядом сидит и сам Гога, улыбается и щурит глаза. Я смотрю на него, в уголках его глаз появились морщинки, и на щеках тоже, он постарел за те восемнадцать лет, которые я его знаю. Я встаю и говорю длинный тост в грузинском стиле. Говорю о том, как много Гога значит для меня, как сильно он изменил мою жизнь и как сильно я его люблю. Говорю и о том, что он никогда не умрет и будет жить вечно, потому что я без него не смогу. «С днем рождения, пап» заканчиваю я свой тост. Мы чокаемся и выпиваем.

Я смотрю на маму, она не бесится тому, что я назвала Гогу папой, она улыбается, и в этой улыбке я как будто вижу принятие ею всех нас троих как одной семьи. Она всегда делила нас на пары, я и она, Гога и она, я и Гога, только так, и никогда вместе. Сейчас ее взгляд и улыбка говорили, что мы одна семья.

Я слышу, как взвизгнула соседская собака, она уже некоторое время разрывается, а теперь замолкла. В следующие тридцать секунд я вижу, как во двор залетает отряд ОМОНа, меня повалили на землю, всех остальных расстреляли, никто не успел даже визгнуть. Я лежу на земле, голова моя повернута вбок, и я вижу Гогу, в его черепе зияет дырка от пули, и на меня уставились его стеклянные глаза.

Вероятно это была группа зачистки, так как они убили всех, не разбирая кто есть кто, все их оружие было оснащено глушителями. Они убили всех: маму, Гогу, тетю Марину и Дядю Олежу, Наташу и ее парня. Они убили даже деда Петю, который постоянно жил здесь и следил за домом круглый год. Свидетелей оставаться не должно. Но почему тогда я все еще жива? Я почувствовала укол в плечо и отключилась, это последнее что я помню после того как мне на голову надели мешок.