Рарок и Леса

Глава 152. Но, как же всё-таки…

Бывает так – на сердце тяжело, и ничто не в радость. Даже если надежда не погасла, постоянная тоска сжимает сердце и высасывает из души последние соки, иссушая её, делая похожей на выжженную почву, в которую бесполезно бросать семена.

В такие минуты о самом дорогом и любимом человеке, думаешь плохо. Гонишь, проклинаешь эти мысли, а они возвращаются и липнут к тебе с омерзительной настойчивостью ленты для мух, полной своими жертвами. И вот уже ты от этих мыслей грязен и, кажется, что не очистишься уже никогда!

Тогда начинаешь проклинать себя. За что? Найдётся за что. Наделал ошибок, был непонятлив, слишком неуверен в себе, неучтив, ненастойчив. Сомневался там, где надо было брать то, что на самом деле принадлежит одному тебе. (А если бы всё-таки выяснилось, что не тебе, что тогда?) Ну, получил бы отворот, больно, но бывает. Теперь бы всё забылось… Или не забылось бы… Ан, нет – теперь-то как раз мучайся!

В такое время всё хочется бросить и растоптать, но бывает, что вдруг подарит слабый лучик тепла какой-нибудь обычный предмет, который ты любил всегда и который, кажется, единственное, что у тебя осталось!

..........................................................................................................

Рарок шёл по зарослям кустов, между рощами растущих на холмах деревьев и, словно любимую кошку, ласкал рукоять своего гладиуса. Иногда он останавливался, доставал меч, и некоторое время любовался синим отливом стали клинка и затейливым узором, проступающим сквозь полированную поверхность. В ярких лучах дневного солнца меч казался полупрозрачным, наполненным светом, хрупким, как стекло. Но нет, он по-прежнему был прочен, надёжен, как старый друг, единственный на кого можно положиться по-настоящему. Тогда Рарок напоминал себе о цели прогулки в этих зарослях, вкладывал оружие в ножны, хлопал по ним ладонью, наслаждаясь приятной тяжестью и грозной силой исходящей от великолепного оружия!

И всё же на душе у гладиатора было черно, как в ненастную полночь. А всё потому, что он форменный дурак, и Леса была права, когда набросилась на него с упрёками. Как мог он воспринимать её, как обыкновенную девушку? Её, которая была совершенно необыкновенна! Он же видел это с самого начала и… Отказался это признать. А ведь судьба подкидывала ему множество подсказок.

Например, то, как она восприняла сообщение о своей принадлежности к династии Огненных королев. Только истинная принцесса отреагирует на такое сообщение с полным равнодушием. Обычная девушка задрала бы нос, а эта отнеслась ко всему рассказанному сэром Мальтором, как к чему-то само собой разумеющемуся и не достойному пристального внимания. Её больше занимали события, участниками коих были люди, которых она знала и любила или о которых много слышала. Им она сочувствовала, переживала, слушая историю их жизни, борьбы, любви и страданий. О себе во всём этом деле Леса думала в последнюю очередь. А он-то решил, что, осознав себя принцессой, она не захочет иметь дело с простым гладиатором! Нет, ну форменный дурак, в самом деле…

Меньше всего его сейчас заботило, что Леса побывала чьей-то там женой и любовницей. Познавший десятки женщин, гладиатор не видел ничего предосудительного в том, что в их жизни бывает по нескольку мужчин. Он признавал за женщинами право выбора, право ошибки и право жизненной пробы и не осуждал за ту страсть, которая присуща живому существу в силу его природы. (Собственно, девственницы ему встречались лишь дважды и намучился он с обеими основательно, получив минимум удовольствия.)

Нет, Рароку не было чуждо чувство ревности. Сообщение Лесы, что кроме него она любит ещё и Зига, вовсе не пролило бальзам на его душу. Но он ведь не был обманут, девушка полностью раскрыла перед ним свои чувства, не скрывая то, что большинство прячет за семью замками в тёмных недрах своих сердец. Такая доверчивость дорогого стоит! И, вообще, почему он должен отказаться от своей избранницы и передумать, узнав о том, что она любит кого-то ещё? Тем более что она призналась в любви к нему самому? Бывают ведь случаи, когда мужчина влюбляются в женщину, которая любит другого, а к нему равнодушна. Если такой влюблённый настойчив и может доказать, что он более достоин любви, чем предыдущий претендент, то ему нередко, (не всегда, но случается), удаётся отбить возлюбленную у её мужа или любовника. Он доказывает ей, что его любовь сильнее и если в ней возникает ответное чувство, то они составляют новую пару, которая привязана друг к другу крепче и искреннее, чем предыдущая. Да, такое случается нечасто, но подобные ситуации у всех на виду, и никто не станет отрицать, что такое возможно.

Ситуация с Зигом была иной. Леса любила двоих мужчин сразу и была в принципе не против, иметь отношения с обоими. Но насколько это приемлемо для них самих? Рарок не знал, как к подобной ситуации отнесётся Зиг, (тоже влюблённый в Лесу по уши, это же видно!), но самого его коробило от мысли о такой жизни. И дело было не в физическом влечении и постельных изысках.

В своих предыдущих похождениях гладиатор занимался любовью с двумя, тремя и больше, женщинами одновременно. Бывало и так, что он с товарищем делил в постели одну страстную и умелую вакханку, радостно принимавшую ласки двоих мужчин. Но ведь это всего лишь ухищрения, которые практикуются людьми объединёнными страстью. Но как быть, если речь идёт о любви?

Разделить с кем-то Лесу… С Зигом, например! Когда он заявил Лесе, что не будет считать изменой её визит к Зигу, это было сказано в известной степени, сгоряча. Ведь перспектива такого визита в тот момент казалась весьма отдалённой, а вот что случится, если ситуация станет реально возможной? Рарок поймал себя на том, что его ладонь уже не ласкает, а стискивает рукоять гладиуса. Ну, вот и ответ!

Невольно приходит на ум самый простой способ разрешения такого соперничества – убить Зига. Конечно, ни о каких ударах в спину речи быть не может. Рарок профессиональный воин может вызвать соперника на честный бой, а там судьба сама решит, кому из них быть победителем. Правда Зиг намного старше него, но он мощнейший боец, а потому их силы равны, так что никто не посмеет сказать, что их поединок равносилен убийству, как если бы пришлось драться с Луцием. Но, предположим, он победил, дальше что?

Смерть одного из возлюбленных не возвысит другого в глазах Лесы. Наоборот, это может привести к тому, что она окончательно порвёт с оставшимся в живых, как бы она его ни любила. Кроме того, это принесёт ей дополнительное горе, а уж этого Рарок для любимой совершенно не хотел! Горя у Лесы и так достаточно. Ну, и, вообще, Зиг был отличным мужиком, и его смерть не принесла бы гладиатору никакого удовольствия. Правда, это не лишило бы его сна, благодаря богатой практике, но всё же…

Нет, это не выход. Но где же тогда выход? Жениться на Лесе и всё-таки разрешить ей встречаться с Зигом, как с любовником? Рарок ещё раз попытался представить себе такую жизнь. Почему бы нет? Ведь это не измена исподтишка. Он знал, что так живут многие пары – делят жизнь на троих, а то и на четверых и все при этом друг друга любят и уважают. Только выдержит ли такое он, и как долго выдержит? Не пойдёт ли в один прекрасный день резать Зига или просто бросится на свой гладиус, когда за спиной Лесы в очередной раз закроется дверь? Он не знал.

Когда он храбро пообещал Лесе, что не будет считать изменой её встречу с Зигом, то про себя всё же подумал, что самым лучшим решением было бы увезти её подальше, так чтобы они никогда не встретились. Вот только согласится ли на это Леса? Она девушка умная и сразу поймет, что к чему. Да и имеет ли он право навсегда разлучать её со вторым возлюбленным? (Или следует считать его первым?)

От таких мыслей голова Рарока давно уже шла кругом. Дело усугублялось тем, что Леса, хоть и не отказала ему, но и не сказала – «да», а попросила дать ей время подумать. И порекомендовала подумать самому. Он уже обо всём подумал, так что голова едва не лопнула! Её согласие будет означать счастье и кучу проблем, о которых уже говорилось. Её отказ вызовет катастрофу, причём проблемы останутся. Вместе они решат проблемы, так или иначе, а вот катастрофа это конец всему! Нет, он не бросится в таком случае, на свой гладиус, но уйдёт из её жизни навсегда и, вообще, покинет знакомые места.

Отправится куда-нибудь на юг в дикие земли, как можно дальше от людей. Говорят там рассадник монстров, но тем хуже для монстров и лучше для него! Можно уйти на восток, найти себе какую-нибудь войну с варварами и залить досаду кровью или погибнуть. Одно плохо – родные края Лесы слишком близко к этому восточному пределу. Нет, лучше податься на север и предложить свои услуги суровым приморским курфюрстам. Правда, у них никогда не было недостатка в хороших воинах. Наоборот, люди идут от суровой бедности севера искать благ цивилизации, а в качестве платы за них предлагают своё умение владеть мечом. Остаётся запад, где можно наняться в стражники или в телохранители какого-нибудь толстосума, либо просто стать солдатом, чтобы воевать за чужой интерес и прожигать жизнь в кабацком пьянстве и разврате.

Вдруг Рарок остановился. Он понял, что задумавшись, долго шёл, не разбирая дороги, и теперь совершенно не понимает, где находится их маленький лагерь. Вот, не хватало ещё заблудиться! Как он, вообще, сюда попал? Ах, да, он же отправился на охоту и собирался добыть кабана, поскольку Василь упоминал, что дикие свиньи водятся в таких местах в изобилии. Правда, как он будет его добывать, горе-охотник имел лишь смутное представление. Из оружия у него были только гладиус и кинжал, а для охоты на крупного зверя требовалось копьё, которым он не озаботился обзавестись. Кроме того, кабана надо было ещё найти, сам-то он врядли предложит себя людям на съедение.

Как раз в этот момент неподалёку раздалось громкое хрюканье. Вслед за ним послышался треск ломающихся кустов и чавканье, словно там угощался чем-то целый свинарник. Вполне возможно, что так оно и было, ведь окружающие холмы поросли величественными кряжистыми дубами, жёлуди которых как раз начали созревать. Это, несомненно, во множестве привлекало свинок, и они паслись здесь целыми стадами. Значит, оставалось только найти такое стадо, заколоть там хрюнделя пожирнее и принести в лагерь, чтобы…

Секач вылетел на гладиатора со скоростью ураганного ветра! Если бы Рарок не прошёл суровую боевую школу, его бы растоптали в первое же мгновение. Но он сумел отпрыгнуть в сторону, и огромное щетинистое тело пронеслось мимо, обдав его жаром и звериным запахом.

Как заправский акробат, гладиатор прошёлся колесом, перекувырнулся через плечо и встал на ноги. У него была в запасе пара секунд, чтобы разглядеть противника и придумать следующий манёвр. И тут глаза его вылезли на лоб! Он видел диких кабанов в основном в жареном и копчёном состоянии, но и живых тоже рассматривал в городском зверинце. Тогда они впечатлили его своим бойцовым, по сравнению с домашними хряками, видом и приличными размерами, но этот был втрое или вчетверо больше своих далеко не маленьких собратьев!

В холке он был выше Рарока на голову, в длину и в ширину посрамил бы любого зубра, а пасть имел такую, что с лёгкостью перекусил бы пополам взрослого человека! Его жёлтые широкие клыки напоминали не ножи, а скорее лопаты, а копыта были с человеческую голову!

Протаранив кусты шагов на пятьдесят, хрюн остановился и развернулся одним прыжком. Его рыло выражало одновременно свирепость и удивление. Рарока он не видел, но чувствовал – человек где-то здесь! Видимо его крохотные глазки были неспособны разглядеть что-либо в мешанине окружающей зелени. Тогда он пятаком, размером с суповую тарелку, втянул в себя воздух и тут же безошибочно развернулся в сторону замершего гладиатора.

Рарок выхватил меч и изготовился к новому прыжку! Теперь он не просто отпрыгнет, а нанесёт этой горе мяса стремительный удар под левую переднюю ногу. Бока секача защищает изрядный слой жира, (помимо толстой шкуры), но под мышкой у него нежное тонкое место, а длины гладиуса должно хватить…

И тут за спиной Рарока послышался треск сминаемых кустов и истошный визг, которому аккомпанировал топот множества копыт, тяжёлый и гулкий, несмотря на мягкую лесную почву.

Глава 153. Только бы не…

Сердце Лесы было не на месте. Мужчины… Сначала клянутся в любви, а потом исчезают! Да, она попросила Рарока дать ей время подумать, но это не значит, что она не хочет его видеть. Наоборот, хочет, чтобы он был рядом каждый час и каждую минуту. Хочет видеть, хочет ощущать его запах, хочет прикасаться. Хочет, чтобы обнял… Но он снова лишь предупредителен и вежлив. Старается держаться дружески, а в глазах грусть!..

Леса понимала, что Рарок мучается, но неужели так трудно подождать? Ей требовалось время, чтобы разобраться в своих чувствах, сознаться себе во всём, осудить себя, и может быть простить. Его, Рарока, она уже простила. Сразу простила, едва почувствовала нежные объятия этих железных рук. А вот себя…

Да, её вели чувства и обстоятельства. Она человек и не может без чувств! Она женщина, а значит её чувства тоньше, нежнее, ранимее. Но при этом она ведь тоже могла не поддаваться этим самым чувствам, не дать им вести себя. Можно было остановиться, подумать. Можно было поискать иных объяснений тому, что она видела или прямо потребовать объяснений у друзей, вместо того, чтобы сразу поворачиваться к ним спиной и уходить неизвестно куда. Можно было бы, хоть это и непросто, напрямую признаться в своих чувствах и спросить, что чувствуют к ней те, кого она любит.

Наверное, получи она тогда дружескую отповедь, ей было бы больно, но не больнее, чем тогда, когда она ушла, уверив себя в том, что не нужна им. Теперь-то она знала, что этого бы не было и называла себя распоследними словами, понимая, что если бы не её неуместная гордость, то многих бед могло бы не случиться.

Вот за это Леса и должна была себя простить, иначе она не могла принять окончательного решения, не могла сказать с чистой совестью любимому – «да». Но это как раз было самым сложным. К тому же мешали постоянно лезущие в голову мысли, вроде – «Зачем я ему сказала про Зига?»

А почему, собственно она не должна была говорить ему про Зига? Она ведь рассказала Рароку о своих чувствах к Зигу в первый день их знакомства. Не настолько открыто, как сейчас, но сказала. Конечно, он мог бы теперь думать, что раньше она любила Зига, а теперь любит его, но это было бы ложью, а лгать любимому человеку, чтобы облегчить себе жизнь, Леса не хотела. Лучше уж вместе всё обдумать и решить, как им быть дальше. Она была готова даже к самому скверному для себя результату таких обсуждений. Рарок мог, (и имел полное право), сказать, что для него неприемлемо связываться с женщиной, которая не может определиться с выбором мужчины, а после этого просто развернуться и уйти. И был бы прав, она даже не вправе досадовать на такое решение. Но он согласился терпеть и любить её такую.

Нет, она вовсе не надеется на жизнь втроём, хоть раньше, ещё до её внезапного ухода из салона мадам Доротеи, ей приходили в голову подобные мечты. Да, совсем недавно она занималась любовью с двумя мужчинами. И это было здорово! С физической точки зрения. Но ведь это же несравнимо с тем, что она испытывает к обоим своим возлюбленным. Тех она не любила, а поначалу они были ей даже отвратительны. Этих любит всей душой, и может быть, поэтому не представляет их рядом с собой вместе. Рарок и Зиг не стерпят друг друга в одной с ней постели, это ясно, и она не собирается их на это толкать.

Штырь и Шкворень были друзьями, возможно братьями, собутыльниками, соучастниками и даже любовниками между собой, хоть и не мужеложцами по сути. Они составляли единое целое и в любви тоже. Даже когда обзавелись подружками, не смогли расстаться, разделив любовь на четверых. Рарок и Зиг на такую роль не подходили. Даже если они сделают над собой усилие, ради неё, то на следующий день убьют друг друга. Ей не нужна была свара между ними, как не нужно было наслаждение, не разделённое из-за того, что партнёры ощущают отвращение друг к другу.

И зачем только она сказала, что может Рароку изменить? Вот за это действительно простить себя очень сложно. Ну, да, она была тогда не в себе. Да, она сказала это в пику на слова любимого, но он-то понял всё на полном серьёзе! И ответил настолько великодушно, что потряс её до глубины души.

(Даже Зига разрешил! Рарок ты лучше всех, и в этом Зиг тебе уступает, хоть я по-прежнему люблю его!)

Нет, если она даст Рароку клятву верности, то уж по доброй воле не изменит ему даже с Зигом. Разве что обстоятельства заставят, вроде тех, что толкнули её на разбойничий брак с Глумом.

Рана от потери мужа и друга уже немного зарубцевалась. По-прежнему, накатывали слёзы при воспоминании о добром великане-душегубе с нежным сердцем, готовом рани неё на всё. Но теперь её скорбь стала тише и не заслоняла от неё весь мир. Она вспоминала о погибших друзьях со светлой грустью и благодарностью за то, что они были рядом, любили её, защищали и почитали, как королеву. И, конечно же, это чувство не могло помешать её любви.

«Ах, Рарок! Догадайся, подойти и обнять. Догадайся ещё раз спросить, достаточно ли прошло времени, чтобы всё обдумать. Догадайся увезти меня отсюда куда-нибудь далеко, где мы будем счастливы. И пусть я больше не увижу Зига, но смогу любить его на расстоянии, зная и надеясь, что он тоже счастлив!»

Леса тряхнула головой, словно пробуждаясь ото сна, и с удивлением оглядела их лагерь. Вроде она пыталась навести здесь порядок, но всё равно лагерь выглядел, как будто по нему пробежалось стадо кабанов.

Кабанов? Ах, да, ведь Рарок пошёл в заросли за кабаном. И не мог позвать её с собой на охоту! Эх-х… В этих зарослях полно кабанов, и добыть несмышлёного подсвинка, успевшего уже нагулять мясо, не проблема. Такой хрюн поросёнком в стаде уже не считается, а старые секачи начинают видеть в нём соперника, поэтому стадо не будет драться за него с таким отчаянием, как за полосатика. Лёгкая добыча и вкусная, но ведь Рарок неопытный охотник. То есть, вообще, не охотник. Надо было его поучить…

И Василь пропал. Может, пошёл к Рароку на помощь? Нет, вроде он не собирался этого делать. Шарль тоже куда-то отбыл. А, ну да – за дровами отправился. Он, видите ли, не хочет ломать растущие деревья и собирает один бурелом. Вот только местные дубы попробуй, сломай! Но он всё равно к вечеру вернётся с охапкой таких брёвен, что в пору, плотину строить.

Взгляд Лесы упал на Луция и его новую подружку. Лёгкий укол ревности немедленно сменился чувством, как будто сердце опустилось во что-то тёплое. Какая прелесть! Глядела бы на них, не нагляделась! Как хорошо, что Василь не жадина в любовных делах, иначе Луцию бы несдобровать. Но, юный дух леса смотрит на эту пару с таким же одобрением, как она. Правда, Луций всё ещё поглядывает на свою «богиню», то есть на Лесу, с видом истинно верующего, однако, Лиса, молоденькая шлюшка, (в хорошем понимании этого слова!), умело поворачивает его лицо к себе и словно нитками пришивает взгляд мальчишки. Не Леса, а Лиса, хм-м… Правильно!

Треск ломающихся веток и отдалённые звуки, похожие на вскрики, окончательно вывели Лесу из задумчивости. Это ещё что? Звуки исходили оттуда, куда, по словам Василя, Рарок пошёл на охоту. Что там такое творится? Это же похоже на битву!

Сердце Лесы упало. Ей тотчас представилась картина – Рарок повёл себя неумело, и стадо диких кабанов накинулось на него. Инци! Только бы он не ввязывался в драку! Только бы догадался влезть на дерево! Только бы не погиб!..

Девушка стрелой сорвалась с места и полетела в заросли, едва успев подхватить с пенька свой пояс с оружием. Две пары глаз – Луция и Лисы изумлённо уставились ей вслед.

Глава 154. Отнеси меня к нему!

Люди ощетинились стволами винтовок, дробовиков, автоматов, пистолетов и револьверов больших и маленьких, разных древних систем. На монстров уставились ручные гранатомёты – драгоценность, приберегаемая напоследок, нацелились арбалетные болты и стрелы охотничьих луков, способные с одного выстрела уложить матёрого лося. Свадебный поезд стал похож на ежа, готового вступить в бой со стаей волков!

Гюрза извлекла из-за левого голенища четыре странные спицы с рукоятками в виде тонких металлических цилиндров и как-то хитро зажала их между пальцами. Правой рукой она достала из ножен длинную дагу и повернула скрытый гардой рычажок. Раздался еле слышный щелчок и в ложбинку клинка стекла из рукояти зеленоватая капля, о назначении которой можно было не спрашивать. Молодая женщина повернулась в бричке и загородила собой мужа, собираясь принять бой, как истинный воин.

Но Руфус не принял от неё этой жертвы. Он встал во весь рост и поднял вверх руки, словно собирался молиться.

– Стойте! – крикнул он зычным прекрасно поставленным голосом, натренированным в многочисленных проповедях. – Прошу вас, не стреляйте!

Люди, протрезвевшие в мановение ока, переглянулись, но оружие не опустили. Однако никто не выстрелил. Руфуса-проповедника любили, уважали и слушали, но что он сейчас задумал, не было понятно никому.

А он, тем временем, поцеловал жену, шепнул ей на ухо – «Верь мне!», и спрыгнул на землю. Механикус, как и все не понимал, что происходит. На всякий случай он извлёк из контейнера на бедре несколько гаек и зажал их в кулаке. Эти гайки не были его запасными частями, но брошенные с определённым ускорением производили тот же эффект, что и заряд картечи, выпущенный из пушки. Но тут он увидел такое, от чего даже выронил несколько гаек на дорогу.

Гюрза положила кинжал себе на колени, повернула режущей кромкой к бедру и слегка надавила, промяв ткань штанов. Механикус сразу разгадал её намерение – если Руфус сейчас погибнет, то она без колебания перережет себе бедренную артерию. И даже если ей это не удастся, зелёный яд, расползшийся по клинку, остановит её сердце за несколько секунд. Этого никак нельзя было допустить, тем более что арома-аура показывала, что в священных недрах тела этой женщины прямо сейчас идёт процесс зарождения новой жизни!

Механикус прикидывал, успеет ли он выхватить кинжал у Гюрзы и одновременно метнуть свои гайки? Выходило, что кем-то, либо Руфусом, либо Гюрзой придётся пожертвовать. Но он не хотел этого! Они нравились ему оба, эти его новые знакомые, которых он уже любил не меньше, чем старых друзей.

Тем временем, Руфус-проповедник встал между людьми и монстрами, расставив руки крестом.

– Стойте! – повторил он. – Не надо стрелять! Мы успеем пролить кровь и погибнуть в неравном бою, но сначала попробуем сделать другое.

– Ты что же, надеешься с ними договориться? – спросил в полной тишине старый Зигмунд.

– Он может, – ответил вместо Руфуса Золас, который впрочем, не опустил свой оленебой, целясь в монстра размером с небольшую гору. – Поверь, старина, он это может! Если бы ты видел, что он проделал на арене Большого цирка, когда был пацаном…

– Как ты это сделаешь? – спросила Маранта, вылезая из машины и держа наготове автомат.

– Не знаю, – признался Руфус, – но верю, что Инци подскажет мне.

– Я тоже в это верю, сказала Диана, подходя к ним.

Маранта с удивлением отметила, что руки грозной альмерийской комендантши пусты, а её лук мирно покоится за плечами. Золас и Зиг тоже присоединились к их компании, но оружие не убрали, а вот старый Зигмунд, приковылявший с помощью своих казаков, даже не попытался достать его.

Руфус окинул присутствующих взглядом и, улыбнувшись, направился к монстрам. Пятеро легендарных бойцов обозримого мира и два казака, спокойных, как статуи, двинулись за ним.

Ближайшие монстры тут же потянулись к группе людей, видимо не знающих, что такое страх. Чудовищные головы на длинных шеях, жуткие морды с торчащими из пастей клыками, любопытные носы, удивлённые глаза… Маранта затылком чувствовала напряжение людей оставшихся в автомобилях. Ещё чуть-чуть и на монстров обрушится ливень раскалённого свинца и стрел. А ещё, она с внутренним содроганием представляла, каково сейчас этой девочке – молодой жене Руфуса. Она знала её всего несколько дней. Нет, они виделись и раньше, во время похода, но элитный отряд, присланный Ханной, держался обособленно, и вскоре о нём, как будто забыли. Поэтому, фактически знакомство с командиром этого отряда состоялось совсем недавно. И надо же – этот командир оказался невестой её сына!

Как же она встревожилась и обрадовалась тому, что в жизни Руфуса, наконец, появилась любовь! Все эти дни она присматривалась к Гюрзе и поняла, что это девушка непростая – с чудинкой, странностями, необычными способностями и умениями. (Спасибо Ханне!) Может быть, Руфусу было бы лучше с кем-нибудь попроще, но при взгляде на то, какими глазами смотрят друг на друга эти двое, Маранта прощала будущей жене своего сына любую чудинку! (Уже одно то, что у её среднего сына появилась девушка, было великолепным известием, а тут такая любовь!) И вот теперь эта девочка там, в бричке одна… Она была бы сейчас рядом с мужем, но её нога пока не годилась для ходьбы. Маранта понимала, что сейчас этой бедняжке приходится хуже всех. Она сама мать, и боится за Руфуса, но она хотя бы рядом с сыном.

Руфус протянул руку к ближайшему монстру и погладил его, как погладил бы собаку. Монстр, похоже, не имел ничего против. Он дружески боднул руку проповедника, а потом лизнул её широким, как у коровы языком, странно смотревшимся в крокодильей пасти.

Маранта поняла, что сердце её не бьётся, и усилием воли запустила его. Друзья, стоявшие рядом, как один выдохнули, и снова вдохнули с удивлением и облегчением.

«Стрик-стрик, щёлк!» – послышалось над ухом воительницы и, обернувшись, она увидела мантикору.

Это была совсем молоденькая мантикора, мантикора-девушка. Её светлые волосы были не собраны в причёску, а распущены по плечам, а в зелёных глазах светилась наивность неиспорченной души. Она оглядывала Маранту с таким видом, с каким человеческое дитя смотрело бы на диковинного зверя или птицу. Воительница повесила автомат на плечо и протянула руку к этому милому чудовищу.

Мантикора отпрянула и наполовину втянула голову под бронированный щиток. Маранта не убрала руку, и монстр-девушка через пару секунд успокоилась. Её прелестная головка снова появилась над панцирем, который был серый с розовым отливом, а не чёрный, как у её старших сестёр. Страх в глазах её смешивался с любопытством, и второе, кажется, брало верх над первым. Тогда Маранта просто ласково погладила её по нежной, как у ребёнка и немного прохладной щеке. Выражение изумления на лице чудо-девицы сменилось таким искренним блаженством, что Маранта невольно рассмеялась.

Она оглянулась вокруг. Остальные тоже играли с монстрами, а высыпавшие из автомобилей люди уже не целились в чудовищ, а потихоньку подходили поближе. Вот уже несколько механиков учат глуповато улыбающихся зомбаков здороваться за руку, а вот кто-то из детей, выживших в Торговом городе тянется к пушистому шару на четырёх коротеньких ножках, у которого трудно различить, где зад, где перед, но сверху торчат смешные острые ушки.

– Ну вот, теперь лучшие друзья! – сказал Зиг, скармливая очередную галету покрытому иглами крысюку размером с собаку. – Только, дальше-то что?

– Я думаю, – ответил Золас, – дальше нам надо ехать куда ехали. Эти ребята нам не помеха.

Зигмунд на это что-то презрительно хмыкнул и сделал знак казакам вести его обратно. Похоже, он был не слишком доволен тем, что монстры в качестве противника теперь потеряны навсегда.

Механикус осторожно отвёл руку Гюрзы с кинжалом от её бедра. Женщина, во все глаза глядевшая на то, что проделывал её муж и те, кто был рядом с ним, не сразу поняла, что хочет их стальной друг, а сообразив, покраснела от смущения, как маков цвет. Но она тут же справилась с собой, посмотрела железному охотнику в лицо и попросила:

– Мех, отнесите меня, пожалуйста, к нему.

Если бы у Механикуса было живое сердце, оно бы сейчас запрыгало от радости! Он нёс Гюрзу на руках с такой торжественностью, как будто выполнял обязанности пажа королевы, после чего с поклоном передал её счастливую и немного растрёпанную с рук на руки Руфусу.

– Н-та-ак! – протянула вдруг Диана, которая некоторое время оглаживала пауконя и что-то нашёптывала ему на ухо. – Вы как хотите, а мне пора. Ну, кто за мной, догоняйте!

Одним прыжком она взлетела своему новому другу на спину, тот взвился на дыбы, взметнув три из четырёх пар ног, и тут же снялся в галоп, в считанные секунды, превратившись в точку на горизонте.

– Смотрите! – вдруг крикнул кто-то, едва дробный стук когтекопыт затих вдали.

И тут все увидели, как лежащая по обеим сторонам дороги серая муть впитывается в землю, словно вода в пустынный песок, а на её месте появляется невиданная трава, покрытая невиданными цветами. А совсем недалеко возвышается, едва не до облаков, совершенно невиданный лес!..