Маранта

Глава 9. Знамя королевства

Дворец гудел, как улей, в который угодила тлеющая головня. В окнах мелькали огни, а по стенам носились какие-то силуэты, в которых нетрудно было узнать переполошенных стражников. За воротами кто-то на кого-то орал хриплым голосом. Охрана у ворот была удвоена, а потом зачем-то утроена. Всё это происходило на фоне тёмного спящего города, жители которого привыкли не проявлять излишнего любопытства раньше времени, ведь все новости можно узнать наутро в трактире.

Вдоль стен, почти сливаясь с ними, скользили две фигуры. Они скользили бесшумно, выбирая самые затенённые места, что было несложно на тёмных улицах города. Но вот, эти двое, словно тени, скользнули в узкий проулок похожий на щель между домами в которую может протиснуться разве что кошка. Тень, что шла первой, была повыше и носила широкополую шляпу, на которой иногда что-то поблёскивало в свете звёзд. Вторая была ниже ростом и тоньше. Её форму почти нельзя было разглядеть, так-как она была завёрнута во что-то длинное, наподобие плаща с капюшоном.

Наконец они остановились возле низенькой двери на задворках приземистого, но очень широкого строения. Тот кто шёл первым, приблизился к этой двери, но не постучал, а казалось, исполнил на её поверхности какой-то сложный ритуал, состоящий из негромких ритмичных ударов и странных поскрёбываний. Когда он закончил, наступила тишина, нарушаемая лишь отдалённым гвалтом, доносящимся со стороны дворца. Наконец в доме что-то скрипнуло, и откуда-то сверху раздался приглушённый и очень удивлённый голос:

– Ты?!!

– Нет, это мой призрак! – насмешливо отозвалась первая тень. – Открывай, не тяни, со мной здесь дама!

Тихо щёлкнул замок, и дверь бесшумно отворилась. Двое вошли в коридор, освещённый тусклым светом масляной лампы, в руке невысокого щуплого человека в котором любой из жителей города сразу узнал бы трактирщика.

– Я думал, тебя повесили! – сказал он, во все глаза, глядя на вошедшего и его спутницу.

– Не вырос ещё тот лен, из которого сплетут верёвку для моей шеи! – ответил тот. – Но льняное семя едва не бросили в землю. Короче! Нам нужно выбраться из города…

– Никак нельзя! Всё что можно перекрыто, даже канализация.

– Тогда необходимо залечь где-нибудь пока стража не успокоится.

– Это можно! Я устрою вас в подвале, но не здесь, а по соседству. Там тепло и сухо, даже есть хорошая постель без клопов и блох, а пропитание я обеспечу.

– Превосходно! А ещё, достань нам какую-нибудь одежду. Моя, как видишь, совсем поизносилась, а у неё…

– Боже, что это? – сказал трактирщик, во все глаза, уставившись на то, во что была завёрнута женщина.

– Королевское знамя, что же ещё? Мы позаимствовали его из тронного зала, когда удирали. Не бог весть, какая тряпка, но всё же лучше чем ничего! Достанешь ей приличное платье, так я эту дрянь с удовольствием сожгу.

Глава 10. Лучшее лекарство

– Да, удружил нам атаман! И на что ему эти бабы? Ни кашу сварить не умеют, ни козу подоить! Аристократки… Тьфу! Ходят, фыркают. Вот скажи мне Зиг, как ты свою-то терпишь?

На заросшем мягкой весенней травой пригорке сидели два парня. Один, белоголовый, как ромашка и веснушчатый, с соломинкой в зубах, босой, одетый в просторную грубую рубаху и шаровары. Другой, темноволосый, с преувеличенно серьёзным лицом, в кожаной безрукавке на голое тело и драных зелёных штанах, заправленных в такие же драные сапоги. Первый что-то выстругивал ножиком из осиновой ветки, второй любовно поглаживал старый дробовик, лежащий на коленях. Невдалеке паслось смешанное стадо из коз, овец и двух коров возглавляемых рыжим быком.

– Мне её атаман поручил, – ответил тот, которого назвали Зигом. – Ты знаешь, я за атамана, хоть к чёрту в зубы пойду. А если по совести, то вот она у меня где! Лежит целый день, стонет…

Он показал характерный жест, постучав себя ладонью по горлу.

– Так оставил бы её этим … – Белоголовый парень грязно выругался, кивнув в сторону нескольких палаток, стоявших в лагере особняком. – Это же их товарка, пусть они её и выхаживают!

– Не могу я, Вань! Приказ есть приказ. Вернётся атаман, прикажет её с маслом зажарить, так я и зажарю, а пока я должен выполнять то, что он сказал мне тогда, в последний раз. Должен и баста!

– А что он сказал-то?

– Он сказал: "Зигель, помоги ей!"

– И ты из-за этого паришься? Атаман имел в виду – "помоги дойти до лодки", или ещё что-то в этом роде! Брось эту дуру и делом займись. Мужики поговаривают, вроде обоз купецкий на днях ждать надо, а у тебя вон какая пушка! Самое время попробовать!

– Не, я так не могу. – Парень с ружьём встал и потянулся всем телом, собираясь уходить. – Тебе не понять. Атаман мне больше чем отец, атаман сказал – Зигель сделал!

– Так ведь он ещё может и не вернётся… Ой, ты чего?

В веснушчатый нос белобрысого упёрлись стволы дробовика, а его недавний собеседник стоял над ним и глаза его метали молнии. Так прошло две долгих секунды, потом Зигель вздохнул, убрал дробовик и зашагал по тропинке в сторону лагеря, бросив коротко через плечо:

– Он вернётся!

Путь его был недолог. Лагерь, состоявший из наскоро построенных хижин, шалашей и латанных-перелатанных палаток, был аккуратно спрятан между холмов, на которых день и ночь дежурили невидимые дозорные. Всё было устроено так, что даже с двадцати шагов нельзя было разглядеть, что здесь живут люди. Зато в самом лагере кипела жизнь, повсюду деловито сновали женщины, бегали дети, готовилась на кострах какая-то снедь, стучали топоры, лаяли собаки, хрюкали свиньи и блеяли овцы.

Зигель уверенно вошёл в этот маленький мирок, приветливо махнул угрюмому бородачу-часовому, стоявшему на околице со страшной дубиной в руках, и направился к знакомой палатке, в которой располагалось его "особое задание". Проходя мимо ряда таких же палаток, он услышал перешёптывание и приглушённый смех. Несколько раз в дырках и разрезах палаточной ткани мелькнули любопытные глаза, и смех снова повторился.

"У, бездельницы!" – подумал юный разбойник. – "А ведь Ванька прав, их бы хворостиной, да на работу! Ну, ничего, атаман вернётся, тогда всё будет по-другому!"

Ещё пара шагов и он вошёл в палатку, где на мягком ложе, устроенном из шкур и трофейных подушек, полулежала молодая женщина, одетая во что-то, наскоро сварганенное из простыни. Увидев вошедшего Зига, она откинулась на подушки и жалобно застонала. Мальчик положил свой самопал на миниатюрный комод, стоящий у входа, подошёл к больной и заботливо поправил подушку у неё под головой. Если бы кто-нибудь сейчас увидел его лицо, то мог бы заметить основательное расхождение между словами, сказанными накануне и тем выражением, которое сейчас на нём присутствовало.

– Ну как вы? Как себя чувствуете? – спросил парень, невольно бросая смущённый взгляд на стройную, полуобнажённую фигуру.

Ответом ему был всё тот же жалобный стон.

– Опять ничего не ели, – с упрёком в голосе сказал Зиг, увидев на маленьком столике возле постели тарелку с нетронутыми варёными овощами, которыми вовсю угощались мухи. – Для кого я всё это готовлю? Надо кушать, а то сил не будет для выздоровления!

С этими словами он взял с тарелки кусочек свёклы и попытался вложить его в полуоткрытый рот больной, но женщина только стиснула зубы и застонала ещё громче и жалобнее.

– Что такое? Где болит? Вот напасть-то!

Всерьёз обеспокоенный Зиг взял свою пациентку за руку, чтобы пощупать пульс. Рука была тёплой, слегка влажной и такой нежной, что у парня почему-то перехватило дыхание.

"Какая она красивая!" – вдруг подумалось ему против воли и он, даже на миг забыл про то зачем сюда пришёл, залюбовавшись ангельским лицом на котором почти прошли синяки.

– Болит… – пролепетали розовые губы лежащей перед ним девушки. – Здесь… болит!

При этих словах она потянула мальчика за руку и положила её себе на грудь. Зиг почувствовал под ладонью упругую мягкую плоть, отделённую от его руки лишь тонкой прослойкой ткани и от этого ощущения его вдруг бросило в жар. Он хотел отнять руку, но женщина держала крепко.

– Чувствуешь? Вот тут!

Она взглянула на него из-под полуопущенных век своими томными васильковыми глазами и распахнула широкий вырез импровизированного одеяния. На сей раз под, вмиг вспотевшей, рукой Зига оказалась нежная, как лепесток розы и такого же оттенка кожа. Эта кожа покрывала некие, совершенной формы, холмики, увенчанные тёмными сосками, от вида которых у парня закружилась голова.

– Нет, не так. Приложи ухо!

Зиг, уже плохо соображающий, что делает, положил свою голову на грудь женщины, и она тут же прижала её к себе обеими руками. Он услышал частый-частый стук сердца, а в нос ему ударил сводящий с ума запах – смесь яблока, молока и молодой кожи с примесью чего-то цветочного. Он сам не понял, как случилось, что его губы слились с её горячими губами и как они оба вдруг оказались совсем без одежды.

– Но ты же больна! – пробормотал мальчишка, которого била лёгкая дрожь.

– Да! И ты – моё лучшее лекарство!

– Но ты же девушка атамана! – решительней сказал Зиг, пытаясь отстраниться от распалившейся девицы.

– Не думай об этом! – ответила она ласково. – Здесь все девушки были девушками твоего атамана, но мы все свободны, и он это знает и понимает, как никто другой. Золас конечно лучший, но ты так хорош! Ты юный, красивый, ласковый, заботливый и… и мой! Иди сюда!

С этими словами она притянула мальчика к себе и больше уже не отпускала. Зигель знал, что сейчас с ним происходит, хоть у него это было впервые. Знал он и о пристрастиях своего атамана к молодым красоткам, и о его широких взглядах, и потому он больше не сомневался, а когда его мужское естество погрузилось в жаждущее лоно юной самки, в нём проснулся такой дикий и необузданный зверь, что вскоре её громкие, сладкие стоны услышал весь лагерь.

Глава 11. Способная ученица

– Своих родителей я почти не помню. Они погибли, когда мне было лет шесть, и единственное, что осталось в памяти, это сплошной огонь и истошные крики вокруг. Помню меня схватила какая-то старуха, волосы которой горели, а лицо было до того страшным, что её я испугалась больше чем огня и криков. Она-то и вытащила меня из пылающего дома, но больше я её не видела, даже не знаю, кто она мне, откуда взялась и куда делась. Я оказалась совершенно одна на улице горящего города и то, что меня попросту не затоптали, само по себе чудо.

А потом… потом наступил рассвет наполненный дымом и слезами. Оставшиеся в живых жители потеряно бродили среди развалин и пытались разглядеть что-то в обгорелых остовах своих домов. Но даже среди такой беды находятся те, кто может помочь ближнему и направить людей не знающих, что делать и как дальше жить. Кто-то организовал разбор завалов, этим занялись мужчины и женщины, а нас, детей оставшихся без родителей, собрала суровая, неулыбчивая тётка, которая сперва показалась мне очень злой.

Потом было долгое путешествие на трясучей телеге, корка хлеба в качестве еды на весь день, постоянный плачь и теснота. Несколько самых младших умерли по дороге. Нет, с ними обращались не плохо, просто нас было много, а еды мало вот и вся арифметика. Так я оказалась здесь в этом городе, где Лоргин, приказал устроить приют.

Когда нас грязных и измученных высыпали из телеги, смотритель приюта схватился за голову, но место нашлось для всех, каждый был отмыт и накормлен в этот же день.

И потянулись для меня годы жизни за приютским забором. Грех сказать плохое о том времени. Да, мы не знали обуви, и наша одежда висела лохмотьями, но нас кормили и учили, как могли. Девочек – стряпне и шитью, а мальчишек всяким простым ремёслам. Тот, кто хотел, мог научиться грамоте, но таких было немного, и я оказалась среди этих немногих. А ещё, меня и нескольких моих подружек стали привлекать мальчишеские уроки воинского искусства, которые преподавал старый одноглазый охотник.

Поначалу нас оттуда гоняли, потом ради смеха дали попробовать стрельнуть из лука и помахать мечом, а в конце концов стали учить наравне со всеми. В двенадцать лет я уже кое-что умела, а однажды в приют явился толстый мордатый дядька и долго беседовал с нашим учителем. Они часто посматривали в мою сторону и, в конце концов, этот толстяк подозвал меня к себе и спросил, не хочу ли я пройти настоящее обучение в школе воинов? Я обрадовалась и сразу согласилась, дурёха.

Это было особое заведение, которым заправляла женщина без имени. Её называли просто – Наставница. Вот, где мне показалось небо с овчинку! В эту школу, кроме меня, взяли только двух парней из нашего приюта, из девочек туда попала я одна. Через пару месяцев обоих парней отчислили, а я осталась. Короче, поначалу это был ад. Нас учили не просто владеть оружием, а убивать любыми предметами и голыми руками. Приучали бестрепетно переносить сильную боль, голод, жажду, унижение. За малейшую провинность или просто за плохо выполненное задание нас нещадно пороли, лишали еды и сна. Выдержали немногие. Зато уже к шестнадцати годам мы превратились в боевые машины, способные в одиночку противостоять целому отряду хорошо вооружённых и обученных воинов.

– Я знаю про эту школу.

Золас протянул руку к кувшину и налил всем вина.

– Я тоже про неё слышал, – сказал трактирщик, заворожено слушающий рассказ Маранты. – Но, кажется, её больше нет?

– Да, её больше нет, – ответила девушка и отхлебнула из своей чаши. – Её закрыли по приказу Лоргина.

– Ещё бы! – пояснил Золас с видом знатока. – Ведь там готовили наёмных убийц, и делали это под самым носом у властей. Эту школу не просто закрыли, её разгромили.

– А ты откуда знаешь? – Маранта взглянула на него с подозрением.

– Я участвовал в этом, – был ответ.

В повисшей над столом тишине громом прогремела выроненная девушкой чаша.

– Так ты…

– Тогда я служил в Гвардии Лоргина и был в чине капитана. Существование этой школы несло угрозу государству, и Лоргин был совершенно прав, когда приказал её ликвидировать. Да, помнится, немало народу полегло, прежде чем мы смогли нейтрализовать старших и запереть младших адептов, но хуже всего было драться с вашими учителями. Один этот толстяк положил человек пять моих воинов, прежде чем мне удалось всадить ему в лоб арбалетный болт. Что он у вас преподавал?

– Он ничего не преподавал, он только выискивал, где мог, самых способных детей и привозил в школу.

– Нда. А вот тебя я среди пленников не помню.

– Это потому, что я и ещё несколько наших, сбежали вместе с Наставницей, пока вы там вязали остальных. К тому времени я входила в узкий круг избранных состоящий из «лучших из лучших».

– Подумать только, какие мы важные!

– Ну да, а выражалось это в том, что с нас втройне спрашивали и в десять раз больше гоняли.

– А что было дальше? Я знаю, что в Гвардию ты вступила в восемнадцать лет. Где болталась ещё два года?

– Мы тогда уехали из столицы и поселились в пограничном городе. Наставница открыла там трактир, в котором мы все поначалу работали, ну а потом разбрелись кто куда. Я вот в Гвардию вступила.

– А я вот как раз тогда из неё вылетел!

Золас сказал это таким голосом, словно сообщил что-то весёлое, но в глазах у него сверкнули недобрые искры.

– Я вот не никак не пойму, – спросил трактирщик, – как же случилось, что такой опытный воин, как вы, Маранта, попал в лапы королевских палачей, дал себя связать и всякое такое…

– Я думаю это сделал кто-то из наших, – ответила девушка задумчиво. – Почерк моей старой школы. Только врядли это кто-то из тех, кого я знала. У Наставницы были способные ученики и до и после меня.

– Так она не бросила своё занятие?

– Не бросала, пока не умерла в прошлом году. Я ведь до конца навещала её при каждом удобном случае. И каждый раз она учила меня чему-то новенькому.

– Любопытно чему такому она могла тебя ещё научить? – полюбопытствовал Золас.

– Не всё, знаешь ли, предназначено для мужских ушей.

– Понятно! Проехали. Теренций, достань-ка ещё кувшинчик!

Последняя реплика была обращена к трактирщику, который тут же исполнил просьбу.

– Пожалуй, я вас оставлю. – сказал он, берясь за корзинку, с которой пришёл в тайное убежище. – Дела, знаете ли. Моё отсутствие не должно быть замечено. Скажите только на прощанье, что вы всё-таки собираетесь делать с этим знаменем?

– Я же говорил – в печку!

– М-мм, такая хорошая ткань…

– Ну, так возьми его себе на половик!

– Идёт!

Глава 12. Достойная награда

На этом добрый трактирщик удалился, прихватив с собой королевский штандарт. Он миновал короткий коридор, где приходилось низко наклонять голову, почти становясь на четвереньки, открыл крохотную дверь неотличимую от остальной стены и оказался в погребе, уставленном ларями и бочками. Теренций передвинул массивный ящик, так, чтобы он совсем загородил проход, отряхнулся, одел свою корзинку на сгиб локтя и чинно вышел в торговый зал просторной лавки, под которой и находился приют беглецов.

– Благодарю, Порфирий! – обратился он к хозяину, занятому с несколькими клиентами. – Я нашёл на твоём складе всё, что мне нужно. Получи плату, почтеннейший!

С этими словами он подал лавочнику небольшой мешочек, в котором что-то звякнуло, чинно раскланялся и вышел на улицу. Теренций беспрепятственно дошёл до своего трактира, не замечая, что за ним наблюдают чьи-то внимательные, злые глаза. Он привычным движением распахнул знакомую дверь и целую секунду созерцал совершенно пустой зал, который в это время дня должен был быть полон народу.

В следующее мгновение Теренций получил сильный удар в спину, от которого растянулся во весь рост и выронил корзинку. Ему грубо заломили руки за спину и зачем-то наступили на шею, хоть он и так не мог сопротивляться.

– Карась попался, попадётся и щука! – пропел сверху вкрадчивый и одновременно визгливый голос. – Поставьте-ка его на ноги.

Трактирщика вздёрнули вверх, словно мешок с мукой. Теперь он мог видеть, что происходит вокруг. А вокруг происходило вот что: зал его заведения был полон стражей, его самого держали два здоровенных амбала с крайне тупыми рожами, а всем этим командовал мелкий седенький человечишко похожий на крысу.

– Та-акс! Значит трактирщик Теренций, да? – пропищал этот уродец. – Ну и куда ты ходил сейчас, трактирщик Теренций, когда тебе надо было быть здесь и обслуживать клиентов?

– Я ходил за покупками… э-э, ваше превосходительство! – ответил Теренций, у которого звон стоял в ушах после падения, а мысли метались с лихорадочной скоростью.

– Значит за покупками? И что же ты купил?

Ледяные мурашки побежали по спине трактирщика. Он понял, что сейчас произойдёт непоправимое.

– Я купил… ткань, – сказал он, стараясь не выдать себя дрожью в голосе, – ткань, жене на платье.

Крысоидный человечек подобрал его корзинку и приподнял крышку.

– Действительно, ткань, – сказал он с некоторым удивлением. – Дорогая ткань, видно платье задумано праздничное.

С этими словами он отшвырнул корзинку в угол, принял грозный вид и проорал в лицо Теренцию:

– А теперь говори, собака, кого ты принимал у себя вчера ночью и куда ты их дел?! Не вздумай отпираться: тебя видели, их было двое, один высокий в шляпе, другой поменьше в плаще! Очень похоже на тех государственных преступников, которые сбежали из-под стражи. Если всё расскажешь, то тебе гарантировано прощение. Будешь отпираться – повесят!

– Я ничего не знаю, ваша светлость! – пролепетал трактирщик, умело изображая испуг и повысив на всякий случай "титул" крысоидного командира. – Вам наверно кто-то неправильно донёс! Я законопослушный гражданин, меня весь город знает! Спросите любого…

– Хватит! – отрезал плюгавый начальник. – Лейтенант Мохель! Этого на допрос в холодную, здесь всё заколотить и опечатать! Заведение закрыто. Да, и выдайте стукачу Деносию вознаграждение. Он там позади дома дожидается.

Эти распоряжения были исполнены с удивительной точностью – беднягу Теренция уволокли по направлению к зданию полиции, двери трактира забили крест-накрест досками, после чего наложили на них сургучную печать с королевским гербом. После этого один из стражников прошёл на задний двор, где его дожидался долговязый человек с очень добрым и приветливым лицом. В нём любой мог бы узнать одного из завсегдатаев трактира.

Они поздоровались, пожав друг другу руки, затем стражник вытащил из кармана мешочек с золотом и принялся отсчитывать награду. Вдруг один из жёлтых кругляшей нечаянно выскочил из грубых пальцев стражника и откатился прямо к ногам, переминавшегося в нетерпении, стукача. Тот улыбнулся и наклонился, чтобы подобрать его. Он ещё услышал, как прогудел воздух, распарываемый могучим кулаком, когда удар сверху вниз по затылку навсегда избавил его от иудиных соблазнов, как впрочем, и от жизни. Стражник брезгливо перевернул труп носком сапога, забрал последнюю монету и удалился.