Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка

В Александрийской библиотеке, по-видимому, алфавитный порядок распространялся только на начальную букву, а все последующие не принимались во внимание при составлении списка. Лишь в Средние века при расположении по алфавиту начали принимать во внимание вторые, а затем и третьи буквы слова. С тех пор, например, Аристотель уже не мог стоять прежде Алкесты, а Демосфен – после Диониса. Начиная с IX–X вв. списки составлялись на основе двух первых букв, без учета третьей: например, допускалась последовательность «Катон – Кальпурния – Катулл». После того как алфавитный принцип распространился на третью букву, приемлемыми могли считаться последовательности: «Кальпурния – Катулл – Катон» или «Кальпурния – Катон – Катулл». Лишь спустя еще несколько веков стал нормой абсолютный алфавитный порядок, учитывающий все буквы слова, в результате чего единственно возможной в алфавитном списке стала последовательность «Кальпурния – Катон – Катулл».

Впрочем, даже таким образом примерно три четверти свитков Александрийской библиотеки не получилось бы расположить по алфавиту, поскольку они, скорее всего, представляли собой сборники, то есть в одном свитке содержались произведения разных авторов. В каком порядке располагались они – неизвестно. Как мы уже видели, в Греции алфавитный порядок, если и применялся, был лишь одним из множества принципов сортировки. Существовали глоссарии, или списки слов, составленные Зенодотом и Каллимахом. Глоссарий Каллимаха, называвшийся «Местные слова», по всей видимости, имел тематическую организацию; «Редкие слова» Зенодота, по некоторым сведениям, располагались по алфавиту. Глоссарий греческого языка послегомеровской эпохи, составленный учеником обоих лексикографов, почти наверняка использовал тематическую расстановку глосс^[47].

Хотя мы располагаем немногочисленными и неокончательными данными о принципах организации, применявшихся в Александрийской библиотеке, сохранились документы, относящиеся к тому же региону и той же эпохе, которые свидетельствуют о том, что алфавитный принцип был уже известен; таким образом, с большей степенью вероятности можно предполагать, что в «Таблицах» Каллимаха, равно как и в Александрийской библиотеке, в некоторой форме применялось алфавитное расположение по первой букве. Подтверждение этому можно найти в собрании рукописей, известном как Оксиринхские папирусы^[48]. В частности, на оборотной стороне налогового реестра имеется неполный список произведений Еврипида, составленный по первым буквам в алфавитном порядке. Кроме того, сохранился алфавитный список имен купцов, по одному на каждую букву; также близ Карнака найден керамический фрагмент II в. до н. э. с перечнем греческих или римских имен, по одному на каждую букву алфавита – и тоже в алфавитном порядке. Уцелевшие налоговые документы и материалы переписи населения также содержат фрагменты списков, расположенных в алфавитном порядке по первой букве^[49].

Однако наряду с этими списками существуют сотни других документов, в которых алфавитный порядок мог быть использован, но не использовался. Из трех сохранившихся от той эпохи перечней книг только один составлен по алфавиту^[50]. Аналогичная картина наблюдается в сохранившихся списках слов, или глоссариях, древнеегипетского периода: они составлены преимущественно по тематическому принципу, так что расположение слов по группам отражает иерархию мироздания: сначала небо, море и земля, затем люди, согласно их социальному положению и роду занятий, сословиям и кланам, и т. д. Другие глоссарии организованы по звуковому принципу, то есть с использованием системы, напоминающей алфавитный порядок, если не тождественной ему^[51].

Как бы то ни было, представление об алфавитном порядке и его применение не ограничивались Египтом. На греческих островах Кос, Калимнос и Родос, а также на материке – в районе Беотии и греческих Фив – найдены надписи, в которых эпизодически используется алфавитный порядок (подобно тому, что мы видели в Египте эпохи Птолемеев): например, в списке последователей культа Аполлона Делосского имена распределены сперва по семействам и полу, затем по возрасту и месту жительства, но внутри этих категорий они расставлены в алфавитном порядке по первой букве. Перечень морских рыб – возможно, прейскурант торговца – также был составлен по алфавиту. Надпись, высеченная на камне на Родосе столетие спустя, включает фрагмент списка книг, составленного в алфавитном порядке^[52].

Такие примеры очень редки, поэтому можно сказать о каждом по отдельности. Греки, особенно жившие в Египте эпохи Птолемеев, умели пользоваться алфавитным порядком, но явно считали его не слишком полезным и обычно пренебрегали им. Еще реже применяли этот способ римляне, предпочитая сортировку по географическим категориям. Среди тысяч надписей, датируемых VII в. до н. э. – V в. н. э., найденных на бывшей территории Римской империи, всего в четырех встречается расположение по алфавиту^[53].

Напротив, создается впечатление, что алфавит не столько рассматривался как полезный инструмент, сколько имел символическое или игровое значение. Девять псалмов Ветхого Завета представляют собой акростихи, в которых каждая следующая строка или группа строк начинается со следующей буквы древнееврейского алфавита. Например, первые две строки псалма 9 начинаются с алеф, то есть А, следующие две – с бет, то есть Б, и т. д.: завершенность и последовательность алфавита символизируют в них совершенство и упорядоченность божественного творения – мироздания. Для светских писателей в античные времена алфавит в большей степени являлся игрой. Например, в одном из стихотворений поэт II в. до н. э. Никандр записал свое имя посредством акростиха. Римский драматург Плавт (254–187 гг. до н. э.) вставлял в свои комедии акростихи и использовал алфавитный порядок для создания комического эффекта: в одной из пьес жена застает своего мужа с другой женщиной и восклицает: Hoc ecastor est quod ille it ad cenam cottidie. Ait sese ire ad Archidemum, Chaeream, Chaerestratum, Cliniam, Chremem, Cratinum, Diniam, Demosthenem^[54][55].

Другие римские писатели упорно отвергали алфавитный порядок. Грамматик и антиквар Варрон (116–27 гг. до н. э.), будучи эллинистом, использовал алфавитное расположение – которое, как мы уже видели, было более употребительным в Греции и греческом Египте – для списка авторов в своем труде «О сельском хозяйстве». Но когда другой римский автор переписывал его, он перераспределил имена по географическому принципу – или потому, что не был знаком с алфавитным порядком и не понял расположение имен у Варрона, или же потому, что такой порядок казался ему лишенным смысла. Однако некоторые другие римские писатели смогли оценить принцип упорядочения, примененный Варроном. В «Естественной истории», написанной в 77–79 гг. н. э., Плиний Старший опирался на Варрона при составлении списка получателей жертвенного мяса: всего 31 имя и все они расположены в алфавитном порядке по первой букве. В других местах у Плиния использование алфавитного расположения в списках или отказ от него могут показаться случайными; возможно, дело в том, что Плиний следовал расположению информации, использованному в его источнике: если в нем применялся алфавитный порядок, он воспроизводил его; если нет, то его нет и у Плиния. Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в «Энеиде» также обращается к алфавитному порядку при перечислении героев (за одним исключением в середине списка): Aventinus, Catillus, Coras, Caeculus, Messapus, Clausus, Halaesus, Oebalus, Ufens, Umbro, Virbius (Вергилий, «Энеида», 7, 647–817)^[56].

Ко II в. н. э. алфавитный порядок отчетливо утвердился в двух областях: в медицине и лексикографии. Древнеримский врач и философ Гален (129–200/216 гг. н. э.), более тысячелетия оказывавший огромное влияние на развитие медицинской мысли, вплоть до эпохи Ренессанса, а иногда и позднее, по всей вероятности, использовал алфавитный порядок в своем «Комментарии к непонятным словам (глоссам) у Гиппократа», в котором поясняется, что «структура [этого] труда будет соответствовать порядку букв, с которых начинаются глоссы». Это означало одновременно две вещи – первое, что Гален составил свою работу в алфавитном порядке – по первой или максимум по второй букве; а также, судя по некоторой неуклюжести формулировки, что он не ждал, что его читатели хорошо (если вовсе) знакомы с этим способом расположения материала.

И все же мы не можем быть уверены, что сам Гален был знаком с ним. «Комментарий» сохранился лишь в поздних списках, в которых алфавитное расположение практически абсолютное, учитывающее все буквы слова, – уровень, который был вряд ли доступен до IX–X вв.^[57] Вполне возможно, что Гален разместил свои глоссы в простейшем алфавитном порядке – по первой букве – и снабдил его громоздким описанием, а затем, спустя века, последовательность записей была изменена переписчиком. Или все это было позднейшим дополнением, поскольку в других произведениях Галена используются различные методы классификации. В сочинении «О свойствах пищи» материал сгруппирован тематически: имеются специальные разделы о зерновых и бобовых растениях, рыбе и мясе. Внутри них Гален использовал субъективное расположение, начиная с продуктов, которые он считал «наиболее полезными» или «наиболее питательными»^[58].

После стольких веков существования печатной книги трудно представить себе, насколько изменчивым был рукописный текст, как легко он мог меняться от копии к копии, от переписчика к переписчику, умышленно или случайно. Очень многие сочинения, имеющие теперь алфавитную организацию, известны нам лишь в позднейших списках, и текст их вполне мог быть переустроен, так что его расположение стало существенно отличаться от первоначального. Хотя мы называем словари и списки слов в числе первых примеров широкого использования алфавитного порядка, в действительности мы мало знаем о том, насколько распространенным было его применение. Одним из таких примеров является первый известный нам латинский словарь «О значении слов» (De verborum significatu) римского грамматика Марка Веррия Флакка (55 г. до н. э. – 20 г. н. э.), сохранившийся лишь во фрагментах, воспроизведенных Секстом Помпеем Фестом (конец II в. н. э.) в его собственном произведении. Труд Феста также сохранился только в виде фрагментов, переписанных бенедиктинским писцом VIII в. Павлом Диаконом. Возможно, он точно скопировал их, а возможно, и переработал, так как текст расположен в алфавитном порядке, отчасти учитывающем буквы вплоть до третьей, отчасти – только начальную^[59]. Когда мы подробно анализируем историю произведений вроде этого, становится ясно, что мы ничего не можем знать наверняка о расположении их оригинального текста.

Таким образом, мы вынуждены признать, что у нас имеется мало достоверной информации о существовавших в Европе того периода системах классификации. Тем не менее тень алфавитного порядка часто появляется на полях рукописей. В глоссарии конца II в. н. э., дошедшем до нас еще в одном оксиринхском папирусе, перечислено около 20 слов, начинающихся со слога mu на персидском, лидийском и халдейском языках, и они расположены в абсолютной алфавитной последовательности – возможно, это первый случай ее применения^[60].

На другой стороне земного шара, где использовалась совершенно неалфавитная система письма, в Китае, во времена династии Хань (206 г. до н. э. – 221 г. н. э.) принципы организации информации намного опережали Запад – особенно в том, что касалось государственного управления. Император Чэн-ди (51–7 гг. до н. э.) поручил составить инвентарную опись и каталог всех документов в имперских архивах. Были построены три императорские библиотеки и составлены каталоги, упорядоченные по тематическим категориям: общие справочники, конфуцианская классика, философия, поэзия, военное дело, предсказания и медицина^[61]. Также составлялись словари. «Букварь Цан Цзе» (ок. 220 г. до н. э.) был задуман как пособие для обучения детей китайским иероглифам. Он не сохранился, но, по некоторым сведениям, иероглифы в нем классифицировались по значению и по структуре. Таким образом, «безумие», «физический изъян», «головная боль» и «ожог» оказывались в одной группе, так как все они относились к иероглифу, означающему «болезнь».

За ним последовал «Эръя» (ок. 200 г. до н. э.), который называют первым китайским словарем. Он также был организован тематически, по предметным категориям, объединявшим слова, которые необязательно покажутся связанными с современной точки зрения: так, считалось, что дороги и мосты берут начало от императорского двора, и поэтому они относились к заголовку «Истолкование Двора»; военное дело также входило в компетенцию правителя, который назначался божеством, соответственно, это слово попадало в раздел «Истолкование Небес». Примерно в 100 г. н. э. в словаре «Шовэнь цзецзы», содержащем около 9 500 знаков, была использована система сортировки, основанная не на значении, а на способе написания знака. Каждый иероглиф определялся либо как единое целое, либо как составной знак, а затем классифицировался по 540 элементам, называемым ключами, которые могли быть как семантическими, так и графическими составляющими знака – например, направление черты. Каждый письменный знак был отнесен к единственному ключу, который и определял его для лексикографических целей^[62].

В Европе не делалось попыток создания классификаций такого уровня сложности. И там, где использовался алфавитный порядок, во многих случаях он рассматривался не как справочный инструмент, а как мнемоническое средство – способ закрепления в памяти ряда предметов, так как европейская культура по-прежнему сильно зависела от устной традиции. Возможно, «Изречения Секста», состоящие из 123 философских сентенций о правильной жизни, были расположены в алфавитном порядке именно по этой причине. А возможно, и нет: в нашем распоряжении только поздние копии текста, в которых его порядок мог быть изменен. (Следует прибавить, что пифагореец Секст едва ли был настоящим автором этого сочинения.)^[63] Известно, что переупорядочение по алфавиту было обычной практикой. Басни, написанные поэтом по имени Бабрий, часть из них теперь относится к числу Эзоповых басен, сохранились в списках, в которых они расположены по алфавиту, по первой букве каждой басни. Однако оксиринхский папирус, содержащий фрагмент тех же басен, датируемый II в. н. э., показывает, что по крайней мере одна из более ранних версий текста имела иное расположение. Цель перестановки, возможно, заключалась в том, чтобы помочь слушателям заучить стихи, чтобы затем рассказывать по памяти. Применение алфавитной расстановки было часто связано с памятью: греческий грамматик Афиней перечислил 81 вид рыб в алфавитном порядке по первой букве, «чтобы [читателю] было легче их запомнить»^[64].

Впрочем, заметим, что использовавшиеся тогда способы систематизации по большей части непривычны для нас. Наиболее распространенная во II в. н. э. форма организации материала применена и описана в «Ономастиконе» Юлия Поллукса – словаре терминов и выражений на аттическом диалекте древнегреческого языка, который уже стал отчасти непонятен современникам автора^[65]. Поллукс сообщает читателю: «Я начну с того, с чего следует начинать человеку праведному, – с богов; а в остальном буду располагать [слова] по темам, по мере их появления»; таким образом, он упорядочивает свое сочинение сперва по иерархии – от большего к меньшему, в соответствии с религиозными и общественными представлениями, а затем по подкатегориям, выстроенным по хронологии человеческой жизни. Аттические названия женщин следуют после названий мужчин, поскольку мужчины в целом имели приоритет; в разделе о женщинах в начале списка помещены слова, используемые в отношении всех женщин, за ними – слова, обозначающие молодых женщин, затем зрелых и, наконец, пожилых^[66]. (Снова замечу: по крайней мере, так нам представляется; однако все наши знания об «Ономастиконе» основываются на рукописях его эпитомы (краткого изложения), составленной в начале X в.)^[67]

Не только рукописи исчезали, уничтожались или разрушались – менялась сама технология чтения. Свитки хорошо подходили для непрерывного чтения, но они существенно затрудняли поиск отдельных сведений. При чтении свитка его приходилось разворачивать до непрочитанной части, сворачивая уже прочитанные разделы. Поэтому к I в. н. э. свитки начали заменять на кодексы, представлявшие собой поначалу деревянные таблички, переплетенные с помощью кожаных завязок, а затем – сплетенные вместе листы пергамента. Новый формат подарил античным читателям ту гибкость, которую мы ожидаем от книг сегодня: устройство кодекса позволяет легко открывать его в нужном месте, и читатели могут без труда просматривать его вперед и назад^[68]. Не будучи больше связаны необходимостью сворачивать и разворачивать свитки, они могли теперь начинать с середины книги или прерывать чтение, чтобы посмотреть что-нибудь в начале или конце кодекса. Понятно, почему одними из первых текстов, переписанных в форме кодекса, стали технические руководства и Библия, для которых особенно важна возможность выборочного чтения^[69].

С приходом новой технологии чтения во множестве стали появляться глоссы и тексты, облегчающие понимание других произведений, – то, что мы сегодня называем справочниками. Они не предназначались для непрерывного чтения, но служили для поиска определенной информации. В IV в. Евсевий Кесарийский, историк и богослов, составил труд под названием «Ономастикон городов и мест Священного Писания», включавший все географические названия, упомянутые в Библии. В предисловии он пояснил: «Я соберу слова из всего Богодухновенного Писания и расставлю по их начальным буквам, чтобы можно было легко найти [названия], разбросанные по всему тексту»^[70]. Таким образом, Евсевий использовал алфавитное расположение по первой букве; затем под каждой буквой он использовал более распространенный в то время способ, располагая топонимы по порядку их появления в тексте Библии.

В следующем столетии Иероним Стридонский (347–420) перевел труд Евсевия, а также написал собственное сочинение – «Книгу толкования еврейских имен». В ней имена также располагались в алфавитном порядке по первой букве, а затем в порядке их упоминания в Библии. Такое расположение – и для богословов, и для их читателей – было более привычным, чем алфавитный порядок: многие библейские тексты они знали наизусть и представление имен в библейской последовательности служило для них подсказкой, позволяя вспоминать соответствующие отрывки при переходе от одного названия к другому^[71].

Опора на память, вероятно, была причиной того, что алфавитный порядок, хотя и был известен, часто уступал место другим типам расположения материала: он оказывался не особенно полезен для преимущественно устной культуры, предполагавшей запоминание больших объемов текста или чтение текстов от начала до конца, а не поиск в них определенных сведений.

2
Бенедиктинцы
монастыри и раннее Средневековье

Падение Западной Римской империи в 476 г. сопровождалось в Западной Европе разрывом с античной традицией. Преподавание грамоты теперь почти полностью оказалось в ведении церкви, в то время как общественная литературная жизнь за пределами религиозных учреждений стремительно приходила в упадок. Последняя публичная библиотека в Риме была основана императором Александром Севером (правил в 222–235 гг. н. э.), после чего общественных библиотек в античном мире больше не появлялось.

Это не означало, что не было вообще никаких библиотек, но с тех пор они принадлежали в основном церковному миру и располагались в монастырях. Евсевий сообщал о своих занятиях в Иерусалимской библиотеке в правление епископа Александра (ум. 250); имеются сведения о церковной библиотеке самого начала IV в. в Цирте (в современном Алжире) и о еще одной библиотеке того же времени в монастыре в Тавенисси, поблизости от Дендеры, в Египте. Первая известная нам монастырская библиотека в Западной Европе датируется VI в. Она находилась в Виварии, в нынешней Калабрии, и была основана высокопоставленным государственным деятелем Остготского королевства Кассиодором (ок. 485 – ок. 585) после его отставки^[72].

Подобные библиотеки создавались отнюдь не для того, чтобы демонстрировать миру богатства монастырей, но представляли собой коллекции, имевшие вполне практическую задачу: обеспечивать членов общин духовной пищей. Монастырский устав в Тавенисси требовал, чтобы каждый вечер монахи возвращали книги ответственному за них брату, который их пересчитывал, дабы убедиться в отсутствии каких-либо утрат, а затем помещал под замок в fenestra, обычно представлявшую собой зарешеченную нишу в каменной стене^[73]. (Слово fenestra чаще всего переводится «окно», но также могло означать отверстие или углубление в стене.)

Так началось тысячелетие монастырской учености. Преподобный Бенедикт (480–543/547) разработал ряд правил для установления гармонии в жизни религиозной общины, известных как «Устав святого Бенедикта», главное из них гласило: Оra et labora («Молись и трудись»). Чтение было одним из видов духовного труда, и от братии требовалось проводить много времени за книгами. Бенедикт постановил, чтобы в Великий пост каждый брат «получал по одной книге из библиотеки и прочитывал ее полностью», – убедительное свидетельство того, что бенедиктинские монастыри располагали достаточным запасом книг, чтобы одновременно обеспечить всех членов ордена. К 831 г. библиотека бенедиктинского аббатства Сен-Рикье на севере Франции содержала 250 томов, в описании они были разделены по категориям: богословие, грамматика, история, география, проповеди и богослужебные книги. Библиотека бенедиктинского аббатства св. Галла, основанная в 720 г. (ныне на территории Швейцарии), использовала аналогичную классификацию^[74].

Многие другие библиотеки также выстраивали перечни книг, а скорее всего, и сами книги в иерархическом порядке. Первую и самую главную группу составляли рукописи Библии; далее следовали сочинения отцов церкви^[75], затем богословие в целом, потом гомилии, или проповеди; жития святых и, наконец, светская литература, которая иногда подразделялась на произведения христианских авторов, им отдавалось предпочтение, и книги языческих писателей.

Религиозные библиотеки преобладали, и одним из немногих исключений была дворцовая библиотека в Аахене, при дворе Карла Великого, хотя даже за этой королевской библиотекой надзирал священник. В 782 г. Алкуин (735–804), английский богослов, писатель и учитель, получивший образование в Йорке у учеников Бéды Достопочтенного, был поставлен во главе дворцовой школы и в этом качестве способствовал расширению придворной библиотеки, превратив ее в прославленный центр, из которого знания и рукописи распространялись повсюду. При Алкуине дворцовая библиотека, по-видимому, включала не только стандартные богословские тексты, но и светские произведения и даже книги на немецком языке, наряду с латинскими^[76]. Несмотря на литературные богатства, обнаруженные в этом центре западной цивилизации, Алкуин тосковал по Йоркской библиотеке, где он провел студенческие дни, так что даже составил ее воображаемый каталог (о «воображаемости» каталога мы можем заключить из того, что на тот момент в Йорке не было всех перечисленных в нем книг), расположив произведения по образцу монастырских библиотек в иерархическом порядке:

 
Здесь сияет мысль Иеронима, Амвросия, Илария
И отточенность формы Афанасия и Августина.
Орозий, Лев и Григорий Великий
Блистают рядом с Василием и Фульгенцием.
Важный Кассиодор, с ним Иоанн Златоуст,
Затем выступают магистр Бéда и высокоученый Альдхельм,
Меж тем Викторин и Боэций стоят рука об руку
С Плинием и Помпеем.
Мудрый Аристотель взирает на Туллия по соседству.
Потом появляются Седулий и Ювенк.
Далее Альцим, Климент, а также Проспер,
Паулин и Аратор. За ними мы видим
Лактанция, Фортуната. В одном ряду сияют
Вергилий Марон, Стаций, Лукан.
Донат, Присциан, Проб и Фока открывают
Свиток мастеров грамматической науки.
Евтихий, Сервий и Помпей продолжают
Список. Комминиан его завершает.
Ты найдешь, о читатель, еще много
Прославленных своим стилем мастеров древних знаний.
Всё множество их книг перечислять по одной
Было бы слишком утомительно в этом стихе^[77].
 

У этого идеализированного каталога был по меньшей мере один предшественник. На полтора столетия раньше похожий метод воображаемого каталогизирования применил для своей личной библиотеки один из отцов церкви Исидор Севильский (ок. 560–636)^[78]. Мало у кого имелось столь внушительное частное собрание, как у Исидора: тома в нем занимали 14 книжных шкафов и были распределены по авторам, но не в алфавитном и не в иерархическом порядке. Вместо этого архиепископ определил отдельные полки семи богословам, четырем христианским поэтам, двум церковным историкам, Григорию Великому, брату Исидора св. Леандру, трем юристам и двум врачам. Один историк отметил, что труды некоторых авторов были слишком малы, чтобы заполнить отведенное им место, и предположил, что Исидор в качестве мнемонического приема мог назвать каждый книжный шкаф по имени одного из авторов, заполняя полки произведениями на близкие темы^[79].

Нет ничего неожиданного в том, что способ хранения книг, примененный Исидором, отражал его глубокий интерес к упорядочению и расположению материала, ведь именно он первым создал то, чему впоследствии суждено было стать одной из высших форм организации знаний: энциклопедию. Цель, заявленная в его «Этимологиях» (начаты в 600 г.), выглядела крайне амбициозной: представить краткое изложение всего, что можно познать во Вселенной, основываясь не только на христианском богословском учении, но и на классической литературе. Исидор разделил свое произведение на 20 книг, причем первые пять следовали тривиуму и квадривиуму – семи свободным искусствам в античном образовании. Тривиум (trivium), или «трехчастный путь», давал начальные знания: грамматику, риторику и логику; квадривиум (quadrivium), или «четырехчастный путь», охватывал математику, геометрию, музыку и астрономию. Считалось, что сочетание этих курсов является фундаментом, опираясь на который студент может совершенствоваться в более серьезных областях философии и теологии.

Отсюда Исидор переходил к другим разделам знания: конечно же, к богословию, а также к медицине и юриспруденции, которые считались скорее техническими, чем «свободными» науками, равно как и география с естествознанием. Труд Исидора, новаторский по своей сути, предваряло еще одно нововведение: перечень рассмотренных тем в порядке их появления в книге, то есть то, что мы называем оглавлением. «Этимологии» стали образцом: их рукописи имели настолько широкое обращение, что спустя два столетия они были уже практически в каждом крупном центре образования. Более тысячи рукописей сохранилось до наших дней, что позволяет лишь догадываться о том, как много их существовало прежде^[80]. В результате новаторские для того времени средства организации информации – энциклопедия и оглавление^[81] – стали привычны для многих читателей.

Изображение trivium и quadrivium (XV в.)^[82]

Этим нововведения Исидора не ограничились. В IX книге «Этимологий» рассматриваются народы и царства, а в XI книге – человеческий род и «знамения», обе упорядочены по традиционному тематическому принципу. Однако расположенная между ними X книга, в которой Исидор поместил словарь, неожиданно отличается от них: ее материал сперва отсортирован в алфавитном порядке по первой букве, затем, внутри этого порядка, по этимологии слов, и далее включается третий принцип организации – собственное суждение Исидора, так что слова с благостным или положительным значением получают приоритет над словами с негативными ассоциациями^[83].

Образ мыслей Исидора был двойственным. С одной стороны, используя оглавление и алфавитное расположение, Исидор предвосхитил систему организации текста, расцвет которой наступил лишь в конце XII – начале XIII в. С другой стороны, его энциклопедия, будучи задумана как зеркало мира, являющегося частью Божьего промысла, несомненно, характеризовала Исидора как человека своей эпохи.

В XXI веке мы не замечаем многое из того, что для средневекового мировоззрения было исполнено символического смысла; значения, которые представляются нам определенными и зафиксированными, в Средние века могли быть совершенно подвижными. Тогда, как и сейчас, сутки составляли 24 часа, но разделение на часы в корне отличалось от известных нам 24 равных единиц. В средневековом понимании существовало 12 часов дневного времени и 12 часов ночного, поэтому в Южной Европе час летом был значительно длиннее часа зимой, в то время как в Северной Европе 12 летних ночных часов пролетали в мгновение ока. Да и само время было не просто мерой: более важным часто признавалось символическое значение чисел, напоминающее о вечной сущности Бога, а не конкретное обозначение времени суток. И числа в целом также обозначали нечто большее, чем просто величину. «Три» имело ключевое значение как число Святой Троицы; «шесть» считалось совершенным, потому что Бог создал мир за шесть дней; «семь» также было важно, потому что Бог отдыхал на седьмой день; «десять» воспринималось как число заповедей; «сорок» – как число дней, проведенных Иисусом на земле после Воскресения^[84],^[85].

Средневековые энциклопедисты, естественно, разделяли это мировоззрение и пользовались им для организации знаний. Мы воспринимаем энциклопедию как справочник, который просматриваем, чтобы найти определенную информацию. Для великих энциклопедистов Средневековья и их читателей этот жанр, переживавший расцвет со времен Исидора до XIII в., стал, если пользоваться словами Августина, «инструментом образования, целью которого было достижение счастья через познание Бога». Счастье и религиозное познание были неразрывно связаны: нельзя было получить одно без другого. Кроме того, невозможным считалось понять мир без понимания Божьего промысла, так что любая хорошо продуманная энциклопедия должна была объяснять мир, отражая замысел Божий как в структуре текста, так и в содержавшихся в нем сведениях. В XIII в. в сочинении «О природе вещей» (De rerum proprietatibus) Варфоломей Английский (до 1203–1272), который, несмотря на свое имя, жил и писал в Париже (а место его рождения неизвестно), представил порядок великой цепи бытия: от Бога к человеку, животным и неодушевленным предметам^[86]. Бог устроил мир иерархически, и те, кто следовал ему, отражали эту иерархию в своих трудах. Алфавитный порядок выглядел как сопротивление, даже мятеж против порядка божественного. Или невежеством: автор, который поместил бы angeli (ангелов) перед deus (Богом) лишь потому, что А предшествует D, должно быть, просто не смог понять устройство Вселенной. Только при написании текстов вроде словаря, в котором слова не находятся в отношениях превосходства или подчинения, такой автор, как Исидор, мог предпочесть нейтральный организационный принцип.