Шизо и Зоо

В этом и заключается главный выбор: наконец, никакая тварь не будет лезть к нему в нос со сладкой ватой, кормить, пока не видят дрессировщики, солёными орешками, от которых так крутит в животе. Он с небес будет смотреть на свою мучающуюся, борющуюся с пытками цирка семью, и желать им скорейшей кончины, дабы их души могли встретиться, так как смерть – это единственный выход оказаться на свободе, обрести покой.

Смерть – благодетель, несущий избавление от мук.

Я рад тому, что увидел сейчас мысленно. Теперь я знаю – мы семья бунтовщиков, революционеров! Как бы там ни было, но нас, видимо, так и не удалось сломить до конца. Лишь покладистая мама частично смирилась со своей участью и то, скорее всего, ради нас. Воспоминания о ее смерти были отрывочны. Они являлись мне пару раз, словно отражения в осколках зеркала, но я старался отогнать столь болезненные эпизоды, было страшно вспоминать. Хотелось выбросить из головы, но всё же, видимо, этого было не избежать.

Когда она уже не могла выступать по состоянию здоровья, так как те раны на ногах, ушах и хоботе никогда тщательно не обрабатывались, и её тело сгнивало заживо. Во время трюков она якобы случайно переваливалась на жопку, чем всегда приводила в бешенство выступающего рядом с ней артиста. Делала это она именно тогда, когда возле неё оказывался служитель цирка – человек.

О! Точно! Теперь я выяснил, что не такая она была и покладистая! Молодец, наша кровь! Когда у неё уже не было сил, она якобы нечаянно давила этих скотов. Гордость за мать охватила меня до боли в груди, словно вознесла меня на пьедестал, я резко выпрямился, в глазах померкло! Я закрыл их и окунулся в воспоминания.

«Помотали же мы им нервы, сукам! Не особо повезло им с нашей-то семейкой! Мы гордые слоны, себя не на мусорке нашли! Интересно, когда же я вспомню свою собственную смерть? Почему она ко мне не является? Может, я ещё не умер, просто превратился в человека и должен совершить что-то важное? Но что?»

Я стоял и бездумно смотрел по сторонам. Давно же я не был так близок к своему, до боли близкому, миру. Жирафы мне подмигивали, я им. Так забавно видеть всех сразу в одном месте. Когда моя мама Агнешка приводила меня маленького в цирк, со мной случались невероятные происшествия, сопровождаемые новыми неизвестными ощущениями. Временами я был слеп и глух. Вушах грохотала какофония звуков, и я просто закрывал руками голову, порой опускаясь на корточки от резких болей. Мозг не мог нормально воспринимать увиденное. Всё гудело, свистело. В конце я просто кричал и оскорблял всех подряд, отчего моя мама впадала в гнев. Но здесь всё выглядело немного по-другому. Видимо, швейцарский покой и сдержанность передавались также животным. Они не были счастливы, естественно, но и не выглядели совсем подавленно. Их не держали в клетках и загонах, грубо говоря, метр на метр, как нас. Я заметил, как радовались обезьяны, когда им принесли еду, прыгая счастливо вокруг своего кормильца. Вот, именно то обманчивое, лживое показное кино, которое продают людям, делая вид, что животные счастливы. Безусловно, каждое животное привыкает к той среде обитания, в которой вырастает. Их же отлавливают совсем малышами или они уже рождаются пленниками. Также они находят в каждом, кто их кормит, якобы помогая им выжить, своего родного человека. Наивные, они целуют, обнимают лживого предателя их честной любви, который на их несчастье зарабатывает свою зарплату. Вот как не стыдно этому человеку смотреть на себя утром, в своё отражение? Да я бы на его месте убрал бы все зеркала в доме!

Интересно было бы узнать, где я жил, когда был слоном. Я бы им сейчас отомстил. Я же теперь человек! Когда я проходил мимо обезьян, одно воспоминание всплыл так ясно: я вспомнил, как их жестоко избивали дрессировщики. В памяти постепенно появлялись новые моменты прошлого. Иногда я видел смерти от ужасных поступков людей отрывками, но не понимал, кто именно передал их мне генетически. Бабушка, может, дедушка, сестра или брат?

Бедные макаки, вот они вообще непослушные! Чтобы приучить обезьянку к определённому порядку, трюкам, её необходимо так исполосовать плёткой, чуть ли не до крови. Я обернулся, уловив их взгляд. Успел заметить, как они будто замерли, после чего начали озорно скакать по клетке. Ещё те забияки!

По запаху я знал и чувствовал, где именно находятся слоны, но жуть как ссал подойти. Боялся в них увидеть моих родственников, показаться им на глаза в бесславном облике человека.

Мелкими шагами на трясущихся ногах я приблизился к огромному вольеру. В этот момент их кормил какой-то мужчина. Видимо, это был час кормёжки. Нормально, в Парижской Бастилии также давали еду по этикету, всем одновременно. Жаль, её разрушили. Могли бы и туда напихать животных.

В тот момент мне так и хотелось выкрикнуть:

– Затопчите этого гада!

Но вовремя одумался, ведь кипер ни в чём виноват. Хотя…

Порой люди сами перестают чувствовать себя надзирателями, при виде, как животные радуются их приходу в клетки, тем более с лакомствами в руках. Я помню свои ощущения, когда я выполнял всё то, к чему меня принуждали. В какой-то момент мне давали покушать что-то вкусненькое, и я, несмотря на всю ничтожность ситуации, принимал это за счастье. В заточении всё новое становится для тебя радостью. Если тебя не обливают некоторое время водой, по тебе ползают всякие мухи, ты воняешь собственными выделениями, это неприятно. Издеваются над тобой за то, что ты чего-то не сделал, не довёл дело до конца, конца – которого ты вообще не осознаёшь! Вы знаете, как сложно понять человека, выполнить то, что он от тебя хочет? Он стоит с палкой в руках, на конце пика, орёт и машет ею перед тобой, бьёт по ушам, бокам, ногам. Ты в панике стараешься понять его, но болевой шок настолько силён, что хоть у тебя и огромная голова, но она не срабатывает мгновенно, поэтому месяцами приходится додумывать, догадываться самому, что этот угрёбок от тебя вообще хочет! И когда ты, наконец, стоишь под струёй долгожданной воды, она так радует тебя, ты невольно начинаешь прыгать, счастливый, радостный, довольный слон, даже не замечая, как аплодируют вокруг зеваки. Ведь даже этот, в каком-то смысле интимный, момент выставляют на всеобщее обозрение. Люди вокруг свистят, осматривая твои чистые изгибы. Они получают именно ту, фейковую эмоцию, которую живодёры и спекулянты пытаются в рекламах навязать народу. «Счастливый слон купается! Приходите посмотреть!» А как тут не быть счастливым, когда тебя давно уже не мыли, ответьте! Вдогонку ещё: «Счастливый слон с мячиком на хоботе стоит на двух ногах». Ну не уроды, а? Присмотритесь сначала внимательней к моему окровавленному хоботу: пока на него поставили этот мяч, мою плоть не раз проткнули насквозь. Посмотрите на мои избитые передние ноги – по ним колотили так, что я готов был неделю стоять на задних, показывая им трюки «24 часа на 7 дней»! Постфактум решайте, кто был при этом счастлив – Вы или я. Скажу вам честно – это был я! Потому что струя долгожданной воды доставляла мне неимоверное удовольствие, блаженство. Говорят же люди, что в тюрьме начинаешь ценить всё то, на что в нормальной жизни перестаёшь обращать внимание. Жаль! Тот, кто олицетворяет настоящих виновников, лишённых элементарного благородства людей – лучший друг моего отца! Как же мне было горько принять мысль, что отец может дружить с таким типом людей. Насколько же жесток мир, и коварен человек в целом. Какой позор, что я хожу, как придурок, по тюрьме своих больших и малых соседей по земле в теле кровожадного монстра, и ничего не могу при этом сделать! Я рефлексивный человек, отличающийся от зверей лишь обликом, страдающий оттого, что знаю нечто, но ещё хуже то, что я знаю о своём знании! Спасите меня от мучений!

Один из слонов, почувствовав моё присутствие, оглянулся, но не подал вида. После чего толкнул хоботом слониху, и они оба двинулись в мою сторону, остановившись, как вкопанные, на полпути. Мне казалось, что я должен подойти к ним ближе, но перегородка не давала мне приблизиться. Наши взгляды встретились. Я был их, они были мои, мы были командой. Мне стало не по себе, и я выбежал из зоопарка на улицу. Отец, наблюдавший за мной издали, побежал следом. Сзади послышался окрик контролёрши, которая сидела на кассе, взимая деньги с посетителей. Тоже, такая низкая, на мой взгляд, работа! Она что-то сказала отцу на немецком или на швейцарском, я не понимал ещё до конца их языка.

– Фредди? Фредди? Постой!

– Да, папа!

– Что с тобой?

– So va bien. Со мной всё в порядке, – ответил я на французском.

– Ты бледный, сыночек, хочешь воды или фанты?

– Да, я бы выпил немного холодной газировки.

– Пойдём внутрь, там есть кафе, выберешь что-нибудь. Скоро начнётся представление морских котиков.

– Хорошо, пойдём.

Мы зашли обратно. Тётка на кассе на ломаном французском принялась успокаивать меня, будучи уверенной в том, что я испугался животных. Она убедительным голосом рассказывала, что в их зоопарке работают профессиональные дрессировщики: «Сто процентов – ничего плохого случиться не может». Я ей поверил, зная эту систему изнутри, пережив всё на своей шкуре.

– Будешь «pommes frites» – картофель фри?

– Нет, пап, я не голоден, спасибо.

Отец принёс мне фанту-лимон, которую я не любил, себе взял пиво. Его лицо было необычайно бледным, и я решил поинтересоваться, что с ним происходит.

– Па?

– Ау.

– Что с тобой?

– Я всё видел, сынок.

– Что видел?

– Я видел, как животные к тебе относятся.

– И как же?

– Я, наверное, схожу с ума.

– Но почему же? Ты же веришь что я слон, правильно?

– Кажется да, я начинаю в это верить.

– Ты говорил раньше, что веришь! Ты меня обманывал?

– Да. Прости. Я надеялся, что это твоё детское воображение.

– Так ты не рад тому, что я слон? Это же намного круче, чем быть алчным человеком. Всё в жизни делать ради денег!

– Ты очень взрослый для своих лет. Тебе ещё рано рассуждать о том, чего совсем не понимаешь!

– То ты говоришь – я взрослый, теперь – маленький, определись, наконец!

– Давай закроем эту тему, люди на нас смотрят!

– А чего это они на нас смотрят? Заплатили посмотреть, как измываются над животными, вот пускай и пялятся в другую сторону!

Отец не отвечал больше на мои реплики, молча пил своё пиво, пока я не задал тот самый решающий вопрос, который определил в будущем всю мою жизнь.

– Папа, я хочу здесь жить и в будущем работать. Быть ближе к животным, помогать им в трудных ситуациях. Ведь я лучше любого врача смогу определить, что у кого болит, и у кого есть какие предпочтения. Раз я не могу бороться с системой человечества, мне хотелось бы хоть как-то изменить в лучшую сторону жизнь обречённых на муки животных.

– О господи, что я слышу! Как такое вообще возможно?

– Ты не хочешь мне в этом помочь, скажи? Только правду, прошу!

– Ты мой сын, и я помогу тебе в жизни во всём, даже в твоих сумасшедших идеях.

– Спасибо, папа!

Я встал из-за столика, с благодарностью обнял своего папу: как истинный слон, потёр ему ушком щёку, отчего он ещё больше побледнел.

Все выходные в немецкой части мы провели с удовольствием, гуляя по городу Рапперсвиль, куда из Цюриха приплывали корабли, вечерами на некоторых громко звучала музыка.

Вы не представляете, что со мной творилось, когда я впервые встретил друга своего отца, того самого хозяина цирка. Правда, он был не единоличным владельцем – это был семейный бизнес. За столом в одном из рыбных ресторанов, если не ошибаюсь, он назывался «Марцарала», с глубокой философской и нравственной убежденностьюй он рассказывал о том, как счастлив, что имеет возможность приносить людям радость с помощью цирковых выступлений, славящихся на весь мир. Однако я так до конца и не понимал, чем он так гордился. Естественно, в разговоре я обмолвился, что хотел бы быть ближе к животным, работать с ними. Но не дрессировщиком, разумеется. На что получил ответ, что я обязан окончить школу с отличием, чтобы приобрести престижную профессию типа зоолога, ветеринара.

Другу отца, его звали Фридрих, я очень симпатизировал. Он видел меня впервые. Пару раз отец по смс отсылал ему наши семейные фото. На всех снимках мама была навеселе, так как трезвая она никогда не фотографировалась. Также Фридрих отметил, что животные, и правда, реагируют на меня как на своего, а это большой дар. Не каждому дано найти общий язык с животным миром. Чему я был очень рад. Наконец, я нашёл человека, который хоть немного меня понял, разобрался в моих пристрастиях и талантах. Также они обсуждали моё вероисповедание, в котором я вовсе не разбирался, и почему я до сих пор не был крещёным. Отец как-то не задумывался об этом раньше, поэтому ответил, что своего бога каждый должен выбрать сам. Ведь в наше время человек может сам решить, кому поклоняться и поклоняться ли вообще. Я знаю, почему он так сказал. Потому что знал наверняка, что мой бог – это слон, он для меня свят.

В воскресенье нам пришлось покинуть землю обетованную и моих новых друзей. Я успел подружиться со всеми, даже с обезьянами. Обещая им непременно вернуться.

* * *

Ах! Домой возвращаться совсем не хотелось. Выслушивать истерики больной матери было уже невмоготу.

– Фредди, просыпайся, мы приехали!

– Папочка, как я сладко спал. Первый раз я был в раю, спокоен, как слон.

– Я рад, что тебе понравилась поездка.

– Да, я определился с профессией. Ты поможешь мне собрать необходимые книги для изучения материала?

– Конечно, это лучшая награда для отца! Когда казалось, твой совсем маленький сын уже знает наверняка, чего он хочет, определив свои цели и стремления. Я горжусь тобой!

– Пап, дома темно. Мамы нет, наверное.

Он в панике промчался в дом, рыская по всем комнатам.

– Позвони ей!

– Сто раз набирал по дороге, хотел, чтобы она нам хоть что-нибудь горелое с дороги состряпала, но она не отвечала.

– Жаль, что у меня нет телефона!

– Мы же договорились, ты получишь его на свой день рождения! И так много времени проводишь за компьютером, для чего тебе мобильная связь?

– Ещё целый год! Так долго! Почему вы так долго не покупаете мне телефон, скажи? У всех моих сверстников уже пять лет назад были айфоны.

– Поверь мне, когда-то ты будешь жаловаться, что время бежит очень быстро, и ты истратил его на тупое препровождение с придурками в чатах.

– Ну, это, наверное, в старости. Люди боятся конца, начинают ныть, жаловаться на ни в чём не повинное медленное время.

– А-ха-ха! Ты меня умеешь развеселить, сынок.

– Па, давай сами что-нибудь приготовим и уляжемся смотреть какой-нибудь классный фильм?

– Какой фильм, ты время видел? Почти одиннадцать вечера. Быстро перекус и в постель, завтра в школу!

– Иду, иду.

Я видел, что отец сам не свой. Быстро подогрел мне кусок сыра, и еле дождался, когда я уже улягусь. Я слышал, как он прямо из бутылки отхлебнул маминого пойла из холодильника. Фу, меня аж передёрнуло. Я представляю, какое мама пила дешёвое дерьмо, лишь бы накачаться. Раньше она давала мне попробовать эту гадость, после чего часа полтора моя кровать крутилась вместе со мной вокруг своей оси. На следующий день в школе я не понимал заданий, после чего получал плохие отметки, вследствие чего отгребал в итоге дома тумаков. Замкнутый круг, короче, везде виновен.

Не всегда всё было так плохо, иногда она воровала для себя в магазине что-нибудь качеством получше. Но хорошее всегда быстро заканчивалось, приходилось догоняться чем попало. Эта гадина так ловко воровала, нагло, на полном морозе запихивала себе в сумку товары прямо при людях, с такой уверенностью, что никто не мог даже подумать, что это не её личные предметы. Однажды мы пошли с ней за кроссовками, она, как обычно, платить не хотела, засунула те в сумку, но на выходе рамка начала гудеть, так мало того что звенела, маму ко всему прочему притянуло к рамке магнитом, лежащим у неё в кармане. Магнит служил для разблокирования заклёпок на вещах, именно тех, которые так звонко на выходе звенят. Получилось, что «магнит воровства» поймал преступницу с поличным. Если не ошибаюсь, в странах третьего мира этот же магнит – виновник кражи воды. Его устанавливают на счётчиках, он в свою очередь притягивает к себе железные цифры, крутящиеся на табло, с помощью которых определяется количество использованных кубометров.

Мгновенно подбежала девушка-консультант – проверить, в чём дело. Видел бы кто – ошалел на месте, как мать на неё вылупилась, выставила сиськи вперёд, нос кверху, сделала царский вид, как будто двери были виновны в том, что пищат. Так что вы думаете, у неё даже сумку не проверили. Девушка подумала, что на её одежде где-то осталась не снятая с другого магазина наклейка, провоцирующая сигнал. Правда, она сделала вид, что не выходила, а заходила в магазин. После чего ей пришлось выложить дорогие кроссовки из сумки, пока никто не видел, и купить мне дешёвые, став в очередь вместе со всеми перед кассой. При этом она ещё и жаловалась, что в магазине полно народу. Воровству все возрасты покорны. Вот она меня тоже научила, так как денег на всё не хватало. Промышляли частенько вместе в целях экономии семейного бюджета. Шопинг в нашей семье – классический атрибут воровства!

Я спал, а может, не спал. Усталость накрыла меня. Моя голова так и не смогла очиститься от мыслей. Внезапно я услышал, как папа надевает штаны, на которых пояс звенит так регулярно, как будильник. Этот звук я слышу с пелёнок каждое утро, перед тем, как тот раньше меня уходит на работу. Странно, кого он может фотографировать в такую рань? Разве какую-нибудь бабку, которой уже на фотографиях наплевать на утренние мешки под глазами?

Я встал и начал натягивать спортивки. Не хотел, чтобы отец бродил в одиночестве по ночам, ведь за окном ещё не рассвело. И вообще, куда это он собрался?

Мы вышли из дома, я, правда, выпал в окно с другой стороны особняка. Я даже умел прыгать из своего окна на траву, как в бассейн, сальто. Но в тот раз пришлось выполнить трюк потише, как слоны, приземляясь на жировую подушку как на «амортизаторах». Забавно же, как слоны тихо ходят, правда же? Сидишь так в тишине, где-нибудь в Индии, оборачиваешься, хренак – а за спиной у тебя 7 тонн стоит.

Папа шёл медленно, взрывая ногами листья, как все это делают, когда им грустно. Вечер был очень тёплым, несмотря на осенний месяц. Осень – пора бесспорно неописуемая, моя любимая. В этом месяце я становлюсь старше, иногда получаю подарки – разумеется, лишь благодаря отцу. В целом сдаётся мне, что именно в эту пору некоторые животные бегают в панике по лесу, заканчивают свои дела, обустраивают убежища, готовясь к холодной зиме. Им вовсе не до нас, не до людей. Благословенная погода дарит им возможность побыть без посетителей в лесу. В дождь или туман никому неохота бродить по дремучему лесу, так природа даёт возможность животным побыть в одиночестве, сконцентрироваться на своих делах, успеть уберечь себя и родных от холодов. Квинтэссенция настолько подстроена под жителей на земле, что даже простые деревья, на которых уже нет веток, не дают каким-то естественным образом обламывать свои сучья до конца, обеспечивая ступеньки наверх тем, кто желает подняться на лесной небоскрёб, поглядеть на свой дом – лес – сверху, насладиться просторами свободы. Не то, что человек, сидит, как дурак, в квартире или доме. Разве это интересно?

И вот я брёл за моим отцом-человеком. Таким мешковатым, сзади походившим на грушу. Не хочу быть спойлером, но я примерно знал, куда он направился, отчего мне было его ещё больше жаль. Через пару километров, мы дошли до перекрёстка, мне пришлось дать крюк, чтобы выйти на ту улицу, куда направлялся отец, и перейти две зебры. На рассвете тусклые лампы на улицах красных фонарей защищали шлюх от полного уродства, придавали более или менее товарный вид. Мне захотелось трахаться. Правда, я ещё ни разу этого не делал, но уже хотелось. Мастурбировал я везде. За столом, пока ел, если никого не было, вернее, никто не кушал в кухне; в ванной, в туалете, прямо при маме в кровати, и даже сейчас иду и дрочу. Он всегда твёрдый, я держу его в кармане как поручень в автобусе, кажется, если я его отпущу, тут же упаду. Мама говорила: единственное, что точно досталось мне не от папы, то бишь, моих родственников, так это член. И когда я умру, его наверняка поместят в фаллологический музей, как доказательство того, что у человека есть полноценная пятая конечность.

– Putain de merde, – выругался я, увидев неадекватные действия отца.

Папа шустро перепрыгнул через ограждение и попал во внутренний дворик, где окно, в которое он хотел посмотреть, было заклеено чёрной, по всей вероятности, тонированной, плёнкой. В углу окна был маленький просвет, через который можно было посмотреть внутрь, – плёнка на стекле облезла или её оборвали. Отец припал к стеклу, как к окулярам бинокля – чуть не вплотную прижавшись лицом. Что он там видел, не знаю. Знаю только то, что окно это выходило на стойку бара, возле которой мы частенько находили маму. Она выходила оттуда с деньгами, размахивая у отца перед носом, гордясь тем, что за вечер может заработать столько же, сколько тот за неделю. За такое она, конечно, получала свою пощёчину, но к ним она уже давно привыкла. Ведь он никогда не шёл дальше, не избивал её, хотя я бы на его месте давно отпинал бы её ногами. Со временем у неё даже получалось подставлять лицо так, что ей было вовсе не больно. Ну что, картина была понятна. Отец пытался несколько раз безуспешно набрать её на мобильный, но – увы. Решительным шагом он прошёл в бар, ни минуты не мешкая, вытащил своё мясо на улицу. Со стороны казалось, что чувак вышел просто с резиновой куклой в руках. Агнешка была настолько ненастоящей на вид, игрушечной, что ли…

– Пьер-Алан! Отпусти меня, моральный урод!

– Кто бы говорил! Ты опять за своё? За старое? Говорят же, бывших проституток не бывает!

– Это про наркоманов такое говорят!

– Заткнись, Нешка, или я тебя огрею! Становись на ноги и иди молча домой, сын там один.

– Я за него не беспокоюсь, честно!

– Я вижу.

Она шмыгнула носом.

– Ты что, нанюхалась?

– Да! Да! Да! Вот бы сейчас глоточек холодненького пивасика, мммм…

– Вода дома из крана, и спать.

– Пьер-Алан?

– Да?

– Я хочу развод. Я оставлю тебе твоего сына-гиганта взамен на дом.

– Что? Дом захотела? Он достался мне от родителей по наследству!

– Мне просто негде жить.

– Поезжай в Польшу!

– Да кому я там нужна, скажи?

– Тогда будь дома, смотри за сыном и перестань заниматься грязными делами.

– Консумация – не грязное дело! Я просто бухаю на халяву, за это мне ещё и деньги платят, – соврала Агнешка.

Конечно, она ходила иногда в комнаты с клиентами, об этом все знали. Думаю, её даже все соседи переимели. Так как русская Екатерина Ковалёва, живущая в доме напротив, не раз тягала маму за волосы, что мне иногда приходилось наблюдать из окна моей спальни. Видимо, та уводила у неё мужиков.

Мама была настолько странной! Что меня действительно в ней удивляло, так это то, как можно без конца подбухивать и при этом ходить ровно и хорошо выглядеть. Она даже больше хорошела, чем увядала. Раньше она, как мне казалось, выглядела хуже, хоть была и моложе. Наверное, многие девушки в 20 лет выглядят как-то по-чмошески. Не умеют за собой ухаживать, красятся вызывающе, одеваются непонятно как, без вкуса, целлюлит ещё на жопе от изобилия сладостей. Да и деньжат-то на всё в 20 лет не хватает. Мало того, что она блондинка от природы, ей хотелось быть ещё ярче. Ярче настолько, что она выбеливала чуть ли не до чисто белого, почти седого цвета, голову. Сейчас у неё нормальный натуральный цвет, от которого она казалась только моложе. Водит она машину, кстати, без проблем, круто. Думаю, пьяной у неё даже лучше выходит. При этом она не сделала ни одной аварии, лишь мелкие царапины. Царапины не только на машине, но и на теле. Однажды она врубилась глазом в своё же стекло от машины. Ездит она на «ауди», в которой двери со стёклами без рамок. Просто прозрачное окно отъезжает вниз. Так вот она поехала, как всегда, бухать в одиночку вниз на реку, недалеко от нашего дома, чтобы папа её не ругал, да и я меньше видел мать с бутылкой. Она там болтала по телефону, слушала музыку, размахивала руками. Вышла из машины в темноте пописать, а возвращаясь обратно, со всего размаха напоролась на стекло, слава богу, рядом со зрачком, глаза бы уже не было. Таким же макаром, на той же речке, она разрезала себе руку, пытаясь швейцарским ножом, маленьким таким, от фирмы «Victorinox», откупорить бутылку с вином, естественно, ворованную. Бог всё видит! Ножичек подвернулся и чуть не отрезал ей палец. Вся в кровище она приехала домой. Папа думал – она кого-то сбила и закопала. Как ей так везло в жизни, не понимаю. Вечно она могла от всего отмазаться, выйти сухой из воды, раны, как на собаке, заживали. А дар убеждения чего стоил? Фух! Она могла такое людям на голову нарядить, что даже мне, мальчику, становилось смешно. Но что удивительно, люди ей верили! Да ещё и как!

Я опять обошёл наш дом, быстро залез обратно в свою комнату. Переодеваться не было времени, так как я знал, что первым делом она придёт ко мне. Так как под наркотой и алкоголем её одолевает скука, папа с ней не разговаривает, она выливает мне, спящему, свой понос раскаяния в уши. Или будет рассказывать в сотый раз, как у неё в детстве нашли вши первого сентября, и как ей было стыдно ходить лысой в школу. Ну, короче, чтобы этого всего избежать, нужно было тупо сбежать из дома или лежать и притворяться мёртвым. Не дай бог, она заподозрит, что я не сплю, будет трясти меня рукой. Если я демонстративно закрою глаза, она будет говорить:

– Да не спи ты, послушай!

В этот момент хочется взять её за шиворот и выбросить в окно. Но сидеть в тюрьме из-за неё неохота, честно, насиделся уже в прошлой жизни на цепи, хватит! Не то, чтобы я боялся тюрьмы или умереть, нет, я не трус, морально я бы смог себя подготовить к смерти, например, за идею или отстаивая свои принципы, м-да, но не за это жалкое чудо, называющее себя матерью. Она, хоть я в это и не до конца верю, по факту моя биологическая мать. Даже иногда жаль её. Родила и не справилась с материнством. Такая неряха, растерянная, всё у неё из рук валится, пошла туда, забыла куда, зачем, не помню. Растяпа, одним словом.

На самом деле я был ей во многом благодарен, например, что я умел говорить и понимать польский язык. Ведь за все годы она так и не выучила до конца французский. Чтобы хоть как-то уметь с ней коммуницировать, приходилось учить ее язык. Или мозг был наглухо пропит, или ей было достаточно пары слов, чтобы сморозить какую-нибудь хрень. О чём я вообще говорю, какой французский, она даже крышку на сковороду подходящую не может подобрать. Раскалённое масло стреляло во все стороны, она в панике из шести предложенных набором вариантов, вечно напяливала ту, которая подходит по размеру последней. Иногда вообще у неё не хватало терпения подбирать их, она брала просто первую подвернувшуюся крышку, с которой в итоге стекала на плиту вода и через некоторое время гасила конфорку. Слава богу, у нас была умная плита, электрическая, нового образца система, запрограммированная от наводнений и рукожопых. Представить даже страшно, если бы она пользовалась газовой плитой. Наши имена давным-давно украшали бы надгробные столбы – рано или поздно она бы нас взорвала, дом взлетел бы, сто процентов, на воздух. На интересующий меня вопрос, почему отец её ещё не оставил, не развёлся, я найду ответ, но это будет намного позже…

Всё вроде бы улеглось. Я уснул, желая вспомнить всё больше и больше новых фрагментов из прошлого. Мне до боли хотелось выяснить, что же было и есть на самом деле со слонами и вообще с животными. Почему до наших времён осталась такая жестокость? Ведь мы уже не дикие, имеем интернет, делимся друг с другом информацией, новыми технологиями. И тут на тебе, такое! Тюрьмы для животных до сих пор существуют, цирки – даже страшно произносить это слово, тоже имеют место. Мысли не давали мне покоя.

Я украдкой, чтобы никто не заметил, через коридор пробрался в кабинет отца, открыл его компьютер. Пароль я знал наизусть, так как некоторые школьные задания от нас требуют выполнения именно на компе. Я стал листать сведения, связанные со слонами, дрессурой, цирками – животным миром и фауной, в общем. На меня хлынуло море информации, которую я с лёгкостью поглощал. Да, да, да! Я здесь, на этой земле чтобы донести до людей то, чего они не видят и не понимают, так как сталкиваются с лживой подачей информации. Я не знал, с чего начинать, в какую именно сторону пойти, с чего начать свою нелёгкую миссию, чтобы не ошибиться и принести хотя бы некоторую пользу своим собратьям. Нужно дождаться утра и переговорить с отцом. Он должен мне помочь в принятии решений.

И вдруг новые воспоминания обрушились как снег на голову, сопровождаемые ужасной болью в висках. В памяти всплывали новые картины.

Какие-то люди с вертолетов обстреливали слонов. За несколько секунд они уложили целую семью, включая детёнышей и стариков. Мой родственник наблюдал эту картину с соседнего пастбища, это передалось мне, видимо, через гены. Я сам лично там не присутствовал. Я быстро набрал в поисковике запрос «расстрел слонов», и тот мне выдал ответ:

«Огромное стадо из более чем 30 слонов лениво бредет на водопой по африканской саванне. Внезапно, откуда ни возьмись, появляется вертолёт. Животные в ужасе разбегаются. Они движутся беспорядочно, сталкиваются друг с другом и ранят маленьких слонят.

Вертолет опускается ниже, и снайпер выпускает стрелы. В них содержится вещество, парализующее животных. Затем подъезжают вооруженные люди на джипах.

Мужчина, вооруженный крупнокалиберным ружьём, спокойно подходит к усыпленным животным и стреляет в голову большому слону, ранее стоявшему впереди стада.

Через несколько минут его судьбу разделит всё стадо, включая самок и детенышей.

Так выглядел типичный процесс селекции слонов в Африке в 1970-х – 1980-х годах, когда тысячи животных были умерщвлены, потому что их стало слишком много.

Зоозащитники возмущены решением властей Ботсваны возобновить охоту на слонов, однако мнения экологов по этому поводу разделились. Некоторые из них готовы допустить и даже оправдать убийство животных в определенных обстоятельствах».

– Вот уроды! За что? Почему?

У меня не было слов! Хотя то, что я узнал наверняка, откуда я родом, обрадовала меня, но возмущение и гнев эта новость не была способна во мне потушить.

Что за причина убивать, скажите? Просто нас много! Тупо много! Нормальное решение – нужно убить! Здорово! Молодцы, разобрались в проблеме, справились! Слонов много! Ну, странно же звучит, не правда ли? Китайцев тоже много, но их никто не убивает! Запретили размножаться, как котятам, ввели закон, но не убили же! Как это вообще происходит на земле? Я просто возмущён, честно. Нет бы – подсыпали нам в еду или в воду какой-нибудь противозачаточный препарат, вколоть его из ружья вместо смертельных пуль. Мы бы всё это пережили и умерли бы бездетные, но довольные, своей смертью, в обнимку с родными и близкими. Для себя же, сволочи, придумали противозачаточные, а нам – казнь! Конечно, думать, изобретать, ломать голову не нужно. Нажал на курок и справился. Пришёл вечером домой с работы, включил «Дискавери» и смотрит со своими детишками забавных животных, а наших, сука, детей убил три часа назад!