******ный мир

XIII

Тьма началась, как только забинтованный однорукий человек ступил в катакомбы. Коридорчик из камня закончился развилкой. «Пойду налево – всегда везет», – подумал Харон. Он высунул голову за угол и распознал в абсолютной темноте какое-то устройство. «Похоже, это зооморфный излучатель. Старый и поломанный». Мумия высунула руку и помахала ей, чтобы дать устройству возможность выполнить свою работу. «Я все еще не курица, значит, он и правда деактивирован». Харон вздохнул и сначала посмотрел в другую сторону коридора, чтобы убедиться, что ловушка стоит лишь в одном месте. Затем он вошел в коридор и направился к опознанному экземпляру изобретения прошлого. Харон встал возле устройства и увидел, что капсула с магической энергией, питающая пушку, лопнула, а еще (в темноте довольно трудно разглядывать детали, но на этот раз Харон смог применить магию и зажечь глаза) возле моторчика детали почернели, что свидетельствовало о том, что устройство (а это обычное дело для изделий низших гномов) перегорело.

Харон пошел в другую сторону (альтернативы, в общем, не было), словно зооморфный излучатель его не интересовал. Коридор освещал красный свет, поэтому мумия могла справедливо судить о том, что стены сужаются (по миллиметру, но все же). Забинтованные ноги ощущали холод каменного пола, и Харону от этого было не по себе, потому как раньше он не знал таких ощущений. «Как он смог разделить нас? Черт, неужели, та страшила на крыше что-то сделала со мной? Это иллюзия?»

Харон остановился, потому что услышал шаги перед собой. Дальше по коридору вновь начиналась развилка, и в проходе кто-то вышел навстречу агенту, но разглядеть его с такого расстояния было трудно. Когда свет от красных прожекторов Харона приблизился к фигуре, она переместилась за угол в сопровождении эха.

– Харон, это вы? – прозвучал знакомый голос.

– Фальк! Что ты здесь делаешь, сукин сын? – спросил Харон.

Теперь он шел на звук. Их разговор было слышно по всем катакомбам, а некоторые слова с трудом разбирались из-за сильного эха.

– Я вас прошу, не сердитесь на меня! Я на вас зла не держу. Просто, такова воля моего ОТЦА…

– Того, который пропал?

Коридоры вели Харона, закручивались то в одну, то в другую сторону, иногда предлагая выбор, в какую сторону пойти, но агент понимал, откуда доносится голос Фалька. Ему казалось, что морж опережает его на один пролет, поэтому Харон старался ускорять шаг, но теперь их было слышно очень хорошо, и забинтованный человек понимал, что Фальк тоже начинает идти быстрее.

– Он не пропал… Он всю жизнь присматривал за мной! И если бы не он, я бы давным-давно сгинул…

– Ты уже мертв! Ты призрак!

– Ну и что! Я ведь не сгинул…

– Возможно, он как раз и держит тебя!

– Если так, то что держит его? Я стараюсь отплатить ему за заботу, ведь теперь я взрослый и должен помогать ему.

– Помогать в чем?

Фальк перестал отвечать.

– Фальк? Что ты делаешь для него?

Харон остановился, и шаги впереди прекратились. По катакомбам эхом пронеслись всхлипы.

– Фальк!

– Заманивать…

– Что?

– Искать людей для него, – сказал Фальк.

Харон сделал несколько шагов и оказался за углом. Там он на расстоянии вытянутой руки увидел Фалька с опущенной головой. Тот стоял в конце коридора и отказывался смотреть на изувеченного агента. Харон какое-то время смотрел на него, на то, как он выдавливал из себя слезу. Мумия сделала шаг, и Фальк (как по сценарию) вытер щеки и пошел дальше. Харон бросился за ним, но когда он оказался в следующем коридоре, Фалька и след простыл, зато на стене появилась другая знакомая фигура. Харон, глядя на нее, утратил магические способности. Свет его глаз заморгал, а вскоре вовсе потух, но это не мешало отчетливо видеть портрет одноногого человека на костылях (возле картины висел подсвечник).

– О, мистер Вориа… Он был первым из жителей, кто покинул нас… Голод и нищета заставили жить человека в страхе. Ветерана этой жуткой войны! Лучше бы это оружие не похоронили здесь, а применили…

Голос Фалька доносился из коридора. Вместе с этим морж уходил все дальше, поэтому Харон снял подсвечник и поспешил за призраком (господин Вориа наверняка был недоволен тем, что агент не уделил ему внимания, но сколько можно разглядывать эти чертовы портреты?).

Харон шел по длинному коридору, и впереди стал вырисовываться силуэт новой картины. Забинтованный человек поднес свечу и увидел то, как погиб Вориа. На картине изображался одноногий мужчина, сидящий в кресле (точнее, скелет, обтянутый кожей). Харон нахмурился и пошел дальше, слушая, как учащается сердцебиение.

– Отец сказал, что он мучается… Что ему страшно, но так и должно быть…

Волшебник шел по коридору, пока не наткнулся на другой портрет (Фальк в это время молчал, и только его шаги раздавались где-то впереди). Харон увидел стену и резкй поворот. Забинтованный человек услышал голос оттуда.

– Ох, миссис Фрейк… тяжела ее ноша…

Харон вновь услышал всхлипы. Он понял, что по дороге встретится портрет с изображением какой-то миссис Фрейк. Забинтованный человек опустил голову. Он подошел к повороту, и на стене действительно висел портрет, но агент не стал смотреть. Он только увидел окровавленные женские ступни и струю крови, выходящую далеко «за границы» картины. Харон сменил тему, отходя от портрета.

– Фальк, а когда это ты перестал заикаться?

– О, так я заика только когда отца нет рядом.

– Понятно…

Харон повернулся и всмотрелся в темный коридор (возможно, он что-то услышал позади). Он пошел дальше и вскоре настиг еще один поворот, за которым его встретил настолько узкий проход, что пришлось идти боком.

«Он не мог тут пройти – подумал забинтованный человек – в реальной жизни он бы не мог…»

Харон услышал, как Фальк говорит ему:

– Я бы хотел забыть свою мать. Она была такой жестокой…

Харон шаркал изорванным плащом по стене, двигаясь на звук. Он нащупал казанками неопознанный объект и попытался его обойти. Получилось так, что у самого носа Харона оказалась картина с семьей из трех человек. Бледная женщина с синяками под глазами, худощавый мальчишка и сутулый мужчина (все они походили на семейку мертвецов) смотрели в красные глаза, которые находились – что называется – «вплотную». Харон старался протиснуться к выходу как можно быстрее, а герои картины в этот момент провожали его взглядом и упирались носами в его тело. В помятой голове Харона появилось головокружение и отдышка. Эти ощущения разбавило уже знакомое волнение. Харон широко раскрыл глаза и наклонился, пытаясь отдышаться.

– Несмотря на то, что мать избивала меня, я чувствую… Сожаление, что все так вышло… Я просто хотел, чтобы отец защитил меня.

– Фальк, Черт возьми! Куда ты идешь!?

Шаги прекратились. Харон ускорился и совсем скоро очутился в большом помещении, стен которого не было видно в темноте. Подсвечник задуло после слов Фалька.

– Вообще-то, мы уже пришли, – сказал Фальк непонятно откуда.

Харон шагнул вперед. Затем еще раз. Впереди стали вырисовываться очертания человека и чего-то еще. Волшебник ступал, не оглядываясь. Харон посмотрел вперед и увидел своего старого знакомого. Это был бледноликий, но агент узнал в нем еще кого-то. Человек (хоть и в темноте) был копией героя картины семьи Фалька. Уверенный грозный мужчина с полотна предстал перед мумией.

Харон замер, услышав бешеный ритм сердца. Бледноликий стоял позади мольберта, накрытого тканью. Вымокший призрак жестом пригласил Харона подойти поближе. Волшебник ответил на предложение и встал перед спрятанным полотном. Он почувствовал, что ему не хватает воздуха. Бледноликий приковал свой взгляд к потрепанной физиономии Харона. Ему было очень интересно посмотреть на реакцию волшебника.

Ткань слетела с мольберта, и первым делом Харон испытал удивление. Удивительным было то, что перед ним не было очередной картины. На подставке стояло обыкновенное зеркало, в котором с трудом удавалось что-то разглядеть кроме красных глаз (темнота, помните?).

– Мои глаза… – сказал Харон.

В стекло ударил противный свет, на что Харон прикрыл лицо рукой и обернулся. Он увидел перед собой Фалька, держащего яркий фонарь, источающий неприятный белый свет.

– Посмотрите – выходит, вы человек, раз вам больно, – сказал морж.

– Что!? – ответил Харон.

Агент вернулся к зеркалу, и в нем он увидел забинтованную голову с вмятиной на макушке. Между бинтами показались не только глаза, но еще и частички чего-то незнакомого. Харон отогнул лоскут, затем размотал лицо наполовину. Из-под лоскутов выглянул нос, щеки и рот.

– Да быть не может…

Забинтованный человек попятился. Он прикрывал ладонью открытую часть, словно боялся чувствовать кожей лица холод в катакомбах. Но холод шел изнутри и вызывал неприятные ощущения в груди, животе, ногах. Внезапно Харон почувствовал боль в правом плече. Он увидел кровь на своем плаще и понял, что все это время был серьезно ранен.

Харон хотел выйти из тоннелей, но на обратном пути ему повстречался тупик – стена, где агента ждали портреты. Комнату заполнял кровавый туман, в ней стало светлее, чтобы забинтованный ЧЕЛОВЕК смог разглядеть героев картин получше. Его встречали старые знакомые, они по-прежнему хмурились и испепеляли его обвиняющим взглядом. В центре висели портрет охотника и изображение семьи Фалька. Они привлекали больше всего внимания, потому что у охотника с выставленным наизготовку ружьем было нехорошее настроение.

– Фюргельт Тотен всегда боялся смерти… Возможно, поэтому он избрал путь охотника, того, кто всегда сеет смерть, а не бежит от нее.

Харону показалось, что по полотну снова бежит слеза. Он подошел, дабы убедиться и окончательно рехнуться. У седого мужчины задрожали глаза, и они с Хароном посмотрели друг на друга. Агент распознал в этом взгляде тревогу и сожаление (тревогу за предстоящее нехорошее дело и сожаление за слабость перед страхом). Возможно, Харон догадался, о чем предупреждает этот взгляд, но было слишком поздно. Волшебник успел только вспомнить собственный портрет с простреленным туловищем. Никакой жизни перед глазами не пролетело – лишь пронеслась лента из слов: «Тишина, я люблю тебя».

Неожиданный выстрел оглушил все живое в катакомбах. Эхо от такого громкого звука семь раз разнеслось по всем коридорам. Харон до последнего не верил, что это произойдет. Единственной его реакцией стало движение головой. Агент посмотрел на свой плащ, и увидел на груди прострел. Из дырки сочилась струйка вина, и с каждым пролитым бокалом становилось труднее держаться на ногах. Харон повалился на землю. Он посмотрел на кровавый туман, и среди него показался Фальк, который наклонился, чтобы рассмотреть захлебывающегося забинтованного человека.

– Простите, пожалуйста, – сказал морж. Его трясло, и он плакал как маленький мальчик. – Вы мешаете моему отцу.

Над Хароном нависла еще одна фигура. Умирающий агент не признал в ней знакомого. За спиной Фалька стояло высокое существо. Оно было черным как уголь, как тень, как душа того, кто приглашал в это место искателей городских легенд и любителей страха. У тени были длинные рога, которые рассказали Харону, кто перед ним стоит.

– Фальк… Спасибо… Спасибо, что без хвоста…

ЧТО-ТО КОНЧАЕТСЯ, ЧТО-ТО НАЧИНАЕТСЯ
4254 год, 70 день лета

Ночью в лесу близ Цитадельфии особенно свежо, и звучит вся природа так, словно лучшие музыканты Востока заехали на опушку сыграть самую живую музыку на планете «Вода». Под оригинальное исполнение пернатых солистов танцевали маленькие сияющие девушки, размером с человеческую ладошку. Эти создания летели по лесу, чтобы насладиться запахом листьев (феи никогда не могли вдоволь налетаться по лесу на Юге, потому как в силу умеренного климата лето здесь длилось не дольше зимы). Лесные санитарки были нарядными в этот день, они надели свои самые прелестные платья из белых, красных или фиолетовых листьев канны. Лепестки были привязаны друг к другу за ниточки, и всю эту красоту приминали ручки летящих фей (чтобы на ветру не задирался подол, и не потому что фей смущает собственная женственность или нагота, но потому что лепестки загородят обзор).

Существ стало еще больше, они слетелись на свет мотыльков, начав крутить хороводы. Танцевали только девушки, и поблизости не было ни одного кавалера (не было ни одного задокументированного случая с обнаружением мужчин среди фей в принципе). Иногда крылья одной цветочной девушки врезались в прозрачные лепестки другой, но это не становилось проблемой, потому как у фей две пары крыльев (мамаша-природа обо всем позаботилась, так что никаких разборов полетов фей!). Одна из девушек ухватилась за другую так, что их отнесло в сторону. При всем этом они улыбнулись друг другу и, держась за руки, полетели в неизвестном направлении.

Между ветками просачивались голоса воздушных менестрелей жаворонков, и их трели не давали феям спокойно пролететь мимо (они то и дело посылали самцам воздушные поцелуи, а те (по-птичьи) смущались). Лес Цитадельфии создавал мелодию, без которой весь род фей вымер бы давным-давно (а это почти что произошло во времена, когда гномы, альвы и люди воевали и не спали друг с другом так массово и так охотно). Выходит, что искусство прижилось эволюционно.

Музыка леса стала пропадать, когда лепестки двух платьев вырвались на влажный воздух поля. Внизу, у входа на лесной концерт, танцевала Тишина, владелица этих пределов. Феи помахали ей, а черноволосая озарила их своей улыбкой (понятно, почему Харон постоянно думал про эту девушку, ведь один ее взгляд умиротворял сильнее дождя и моря, пробуждая скрытое желание сесть в поезд – высадиться у моря).

Феи набирали скорость, чтобы поскорее увидеть, что ждет их за полем сочной и влажной травы. В воздухе послышался ритм, но не такой, под который привыкли плавно кружиться девушки в канновых платьях. Под этот ритм было невозможно двигаться плавно, получая удовольствие от легких махов и поворотов в воздухе. Поле закончилось, и феи увидели гигантские каменные стены. В стенах были светящиеся дыры, в которых мелькали такие же существа, что и сами феи. Они действительно не были способны делать плавные махи, зато у них резво получалось трясти тем, чем феи никогда трясти не думали. Одна из порхающих дев попробовала новые движения, стараясь копировать поведение особи за каменной стеной. Вторая фея подлетела к спутнице, нелепо изгибающейся, чтобы положить свои ручки на бедра феиЧИКИ и затрястись в такт. Это возбудило первую цветочную деву, поэтому она улыбнулась и опустила глаза. Затем фея улетела обратно, попутно влияя тазом так, как это показала девушка в шумном окне. Вторая же зависла и не последовала за подругой, потому как засмотрелась на брачный танец гигантских фей без крыльев. Конкретно лесную красавицу привлекли руки одной из особи, которыми она водила везде, где ей вздумается. Это было столь интересно для феи, что она не сразу почувствовала, как спутница тянет ее за собой. Цветочная дева сконцентрировала внимание на партнерше и попробовала трогать ее там, где вздумается.

На обратном пути они не нашли Тишину на поле, а еще до них продолжал доноситься ритм новой музыки, который распугал певчих жаворонков на краю леса.

***

Глаза почувствовали, что на них давит теплая рука. Сначала пальцы массировали веки, но затем они надавили на них, и появилась боль. Это чувство распространилось по всей голове, отчего он закрыл лицо рукой, чтобы солнце больше не пыталось его расплющить и иссушить (Откуда я это знаю? Думаю, каждый имеет опыт удавшихся вечеринок).

Вялое движение руки заставило девушку упасть на кровать, потеснив еще одну, наполовину укутанную в одеяло. На его торс легла худая рука, с другой стороны. Третья девушка обняла его, как только слезла первая. Все они прижались друг к другу, но в центре внимания находился хмурый человек, пытающийся открыть глаза (но открывать их было лень). Он нахмурился сильнее, когда посчитал количество рук на своей груди. Он потрогал каждую ручку и с трудом спросил:

– Что? Где я?

– Ты в раю, мой мистер Грей, – ответила она (Анна).

Сонный голос донесся откуда-то снизу, из-под перины, и он не смог понять, где находится источник звука, пока этот источник не шлепнул ручкой по полу, высунув ее из-под кровати на стальных ножках. Он снова напрягся, чтобы что-то сказать. Девушка с длинными ушами подняла подбородок с теплого торса и спросила:

– Анна? Что ты там делаешь? А, пофиг…

Он расправил руки, чтобы девушки смогли выбраться из его объятий. Когда они поднимались, он почувствовал, как ему в щеку тычет длинное ухо. Парень убрал голову, чтобы лишний раз не соприкасаться с незнакомками.

Из окна дул ветерок, но он ничего (и никого) не остужал, потому что в покои к обеду набежала духота с улицы (или из помещения все еще не выветрилась ночная жара).

В покоях появился сквозняк, но вскоре воздушного змея разрубила дверь в металлической оправе, когда ее захлопнули изнутри.

– Джон, ты уже… Проснулся. Я подожду за дверью… Я… Да, в общем… Надо поговорить.

Альвийки наспех прикрылись покрывалом, но это только сильнее смутило говорящего, потому как тоненькая простыня плотно прилегала к длинноухим девушкам, давая волю воображению (только потому, что человек продолжал пялиться). Однако он тут же вспомнил о своих манерах и решил пока не беспокоить покои.

– Так, девочки, я вам безмерно благодарен. Ночь с вами, наверное, была незабываемой. Но сейчас мне придется попросить вас покинуть эти владения… И тебя, Анна, тоже.

Паренек поднял себя с кровати, и за его ногу (худую, но сильную) схватилась рука, возникшая из-под перины. Девушка вытянула себя наружу и простонала:

– Ох, ты же обещал покатать на своем драконе…

Человек в костюме Адама надел портки, затянул их ремнем с серебряной пряжкой «Ω» и пустой кобурой.

– У меня сейчас важная встреча, и на это нет времени.

Парень начал заправлять постель. Девушки быстро оделись и направились к выходу, словно репетировали это годами, но остановились в дверях (около вешалки с серым пальто), чтобы потребовать деньги.

– С тебя двадцать чешуек, – сказала альвийка.

– Только за двоих? – спросил он.

Девушки непроизвольно посмотрели на грудные мышцы, которыми он случайно сыграл, когда положил простыню. Парень открыл тумбу и стал там что-то искать.

– Ну, мы же тебе сделали скидку. За твое обаяние, – сказала одна и подумали все остальные.

– Это очень… Благородно… – сказал он, бросив мешочек с золотыми чешуйками.

Девушки нахмурились. Девушки не попрощались. Человек, стоящий за дверью, дождался, пока эти девушки выйдут, чтобы войти после них. «Подумать только: пускают после проституток», – подумала эта личность. На вошедшем человеке был черный плащ. Длинное одеяние разделял надвое ремень с золотой пряжкой (в виде символа «Ω»). Воротник поднимался кожаной (искусственной) стеной, но это было едва примечательно на фоне худеньких плеч и аккуратной талии. Над воротником сверкали очки, а за ними зеленые, как малахит, глаза. На одно стеклышко упала прядь рыжеватых (или все еще русых) волос.

Она заметила, что хозяин просторной комнаты (в каменном общежитии с острым шпилем и металлическими наличниками) не заметил ее. Стройный плащ элегантно и бесшумно подошел к роялю у стены. Пальцы надавили на открытые клавиши. Мелодия помогла парню улыбнуться, хотя он мог просто воспротивиться тому, как плохо слышит музыку его наставница.

Она дошла до кровати, чтобы обратиться к полуголому парню. Но перед этим по зеленым глазам ударил блек ярко-оранжевого пера (торговцы магическими прибамбасами именуют такие перышки перьями феникса), а потом она заметила кусочек пергамента с надписью от руки: «Магия – это то, во что ты веришь».

– Ты опять тренировал социальную коммуникацию?

Парень улыбнулся.

– Не знаю. Наверное. Как мне рассказали, я учился торговаться. Выторговал у них полсуммы, кстати, – сказал он.

Гостья рассмеялась и скрестила руки.

– Торгуешься, вот как? Полезное умение, например, для сбора информации, – ответила она.

– Надеюсь, я ничего с них не собрал, – сказал парень, натягивающий на себя свитер (девушка посмотрела на его торс, и сделала она это так заметно, что этот интерес вряд ли можно считать эротическим).

– А почему «наверное»? Опять провал в памяти?

– На этот раз по причине исключительно уважительной. Я пил. Видимо, много.

Она снова посмотрела на переливающееся перо феникса.

– Ты уверен? Не припоминаю, чтобы ты собирался спиться на выходных.

– Как видишь, не спился.

– Да, но ты был очень близок.

– Одним охотником больше, одним меньше… ЭТОТ МИР НЕ РУХНЕТ, ЕСЛИ Я ИЗ НЕГО ВЫПАДУ.

Они направились к двери, и парень накинул кашемировое пальто, а затем поправил воротник, чтобы он не задирался.

– Как твоя кошка? – спросил он.

– Греется в лучах солнца на балконе. Наверно.

Дверь заскрипела, потом затрещала, защелкала, задрожала и… закрылась.

– У тебя есть балкон? – спросил парень, проснувшийся с альвийками.

– У соседа есть. Кошка сейчас у него.

На каменное крыльцо вышло двое. Они спустились по широкой и короткой лестнице, и позади них остался дом, снабженный просторными покоями для молодежи. Парень сделал вдох, прочувствовал всю сырость города, и только затем последовал за молодой женщиной. «Значит, кошку отдала… Куда-то намылилась, ни свет, ни заря!» – подумал паренек. Девушка (да кто ее знает – походка больно гордая, чтобы зваться девушкой, как у женщины, которая не стала растрачивать лучшие годы на неблагодарный рок) в черном плаще кивала почти всем проходящим мимо людям в плащах или пальто (точнее, тем, кто носил символ «Ω»). Один раз она поздоровалась с женщиной в короткой юбке, и один раз с пожилым мужчиной в котелке, но даже у этих людей при себе был атрибут с символом «Ω».

– Так, что вообще за дело-то? – спросил парень в сером пальто, когда они шли по торговой площади Цитадельфии. Со стороны было не догадаться, что кто-то из них спешит на работу.

– Видимо, дело серьезное, но я сама ничего не знаю, так что узнаешь на месте. От ментора.

– От ментора, говоришь (ты же знаешь, что для меня ментор – это ты)? По сути, какой бы не была предыстория, все всегда сводится к простому «принеси – подай», «сходи-поймай». Даже если попросит старик Пэтр.

– То, что для тебя это простые примитивные задания, хорошо. Это говорит о том, что ты смотришь на этаж выше. Или самодовольничаешь.

– На этаж выше? Выше только старик Пэтр (сидит, один, на своем девятом этаже), – сказал парень в пальто, когда они шли мимо извозчика, разбирающего багаж телеги для женщины в лиловом пышном платье.

– Думай, что хочешь, протеже, – сказала девушка (и улыбнулась).

– Ох, а город-то сегодня какой-то живой.

Она не ответила (словно ее не волновали разговоры о прекрасном и о жизни – волновали только о вещах и, желательно, по делу).

Они прошли вдоль трехэтажного здания газетной редакции с вывеской «Зеленый апрель». Оно стояло через дорогу от ратуши с плакатом между колонн, на котором бушевала (из-за ветра) надпись «Выбор короля – выбор будущего» с мелкой припиской, содержащей всю информацию, включая дату и места проведения тех самых выборов.

Вот они приблизились к доске объявлений, и на ней висел всего один анонс: «Ежегодное представление вышло на новый уровень! На этот раз вас ждет огненное шоу, оркестр лучших музыкантов Воды, танцевальная группа „Ферстандбург стиль“ и особенный ЭКЗОТИЧЕСКИЙ НОМЕР под названием „Феникс“! Успевай купить билеты на грандиознейший концерт года до последнего дня лета (в кассах своего города). Место проведения: полночь 1-го выходного зимы, главная площадь Кор де Менте, резиденция короля». Они посмотрели на доску только на моргание, потому как ярко-оранжевые цвета плаката манипулировали их сознанием.

Дальше на площади стоял мемориал павшим охотникам. Глыба с именами располагалась так, чтобы каждый охотник по дороге в Цитадель проходил мимо камня, так что женщина и парень знали эти имена наизусть (Виссарион Белинский, Никола Фандей, Ницших Фриде, Соломон Гоуст и прочие служители Цитадели).

– Рад видеть памятник в целости и сохранности. Быстро его восстановили.

Девушка (стянутая ремнем словно пучок сена шпагатом) посмотрела туда же, куда глядел ее спутник. Они в этот момент шагали по тротуару, который вел к статуе, вдвое выше обычного человека. Скульптура изображала одноглазого человека (глаз был посередине) в кожаном доспехе, с луком в левой руке и большой стрелой в правой. Наконечник старался походить на символ «A» (альфа), а другой конец стрелы походил на тот же знак, который девушка (прекрасная женщина) и парень носили на поясах (серебряная и золотая пряжки в виде символа «Ω» (омега)). Каменный лучник не целился – он смотрел ниже, будто бы, на проходящих мимо людей.

– Его легонько задело. Бегемот¹ раскрошил ногу, но когда это великана Фёрста удавалось свалить с ног? – сказал немного рыжий ангел (рыжая она, оттого что восходящее солнце светило в свежие бардовые волосы, наполняя их не только светом, но и привлекательностью и даже элегантностью – прохожие мужланы, впрочем оценили стройную талию, которую обнимал плащ, активно пожирающий свет, прямо как Андерс и Сон пшеничное пиво. Кстати, про братьев Андерсонов…).

Мимо охотников прошли два человечка (похожих, как две капли, но один из них был брюнет, а другой блондин) с тяжелым (по виду) сундуком (в котором звенело что-то стеклянное). Они сказали, как поравнялись с парнем в сером пальто: «Здарова, Анита! Анита, здарова…» – и потопали дальше и даже не обратили внимания на этого самого парня. Полурослики шагали в сторону памятника, но делали они это гораздо быстрее высоких (на самом деле, обычных) людей. Спустя пару минут гномы дошли до конца улицы и повернули налево. Там их было видно еще какое-то время, пока они не скрылись за многоэтажкой. Охотницу заинтересовало содержимое этого гномского сундука (точнее то, с каких таких пор братья Андерсоны таскают звенящие ящики на работу, и кто это им вообще разрешил), а парень (тот с которым не поздоровались) только вздохнул, когда посмотрел им вслед.

Вот они и сами оказались возле памятника и тоже повернули налево. Перед ними предстал удивительный пейзаж (от которого у рассказчика в первый раз захватило дух). Дорога из тротуара и газона заканчивалась обрывом, но никто не сигал вниз, потому как сразу начинался огромный подъемный мост из темного дерева. Этот мост вел во двор постройки, описать которую хочется, одновременно передавая и эмоции, и детали (но в итоге не получается должным образом передать ни то ни другое, потому как это надо видеть вживую без предупреждения). Вдалеке по этому самому мостику бежали букашки (один черный, другой белый), которые чем-то напоминали гномов, в толпе таких же букашек (но чуть повыше). И вот эти люди, гномы и альвы ходили по мосту, но по сравнению с размерами здания их рост (как и вес, размер обуви, мышечная масса, длинна ушей, количество чешуек в кошельке и число «последователей» в «Палмбуке») был безжалостно ничтожным и неважным. Если бы мы смотрели героям в спину, то они бы шли на фоне гигантской постройки, которая блестела бы на солнце, и этот свет переливался бы по всем ее заостренным и ребристым стенам. Здание помимо размеров также впечатляло тем, что выглядело так, словно выдуманные непонятно кем боги в него понатыкали сотню огромных мечей из темного серебра.

Вот прошли девушки. Они о чем-то беседовали, а когда увидели женщину в черном плаще, отбросили речь ни о чем.

– Здравствуйте, Анита, – сказала девушка с красными волосами. Джон в тот день увидел на ней лосины, темную куртку с коротким «подолом» (то есть она привлекала внимание мужиков и гномов).

– Здравствуй, Скортум. И тебе привет, Мэри, – ответила рыжеватая охотница.

Вторая девушка (черноволосая красавица, владеющая какой-то своеобразно робкой, но грациозной хореографией) подняла взгляд, но он пал не на приветствующую женщину, а на брюнета, который просто наблюдал в ответ.

– Привет, Джон, – сказала девушка, а когда увидела, что Джон кивнул ей, поторопилась за своей (гипотетической) подругой, используя движения с маленькой амплитудой (проще говоря, стеснительно). Она оглянулась, чтобы еще раз увидеть его, но он заметил это, и девушка всю оставшуюся дорогу смотрела исключительно себе (или подруге) под ноги.

– Готов? – спросила русая, красивая и опытная наставница.

– С чего вдруг? – ответил парень.

– Ладно. Спрошу позже.

Во дворе их встретил человек в чистой, целой, но однозначно старой куртке. Он держал в руках метлу и елозил ей по каменному полу внутреннего дворика.

Это место многие из прохожих называли нулевым этажом, а смысл данного «этажа» заключался в том, чтобы тренировать мальчиков и девочек на манекенах, грушах, турниках и брусьях. Вокруг бегал отряд юных людей. Во главе этого взвода (назовем его так, ведь никто не может быть против такого названия для небольшой группы людей, хоть это и отсылает к истокам армии; автор категорически против пропаганды военного ремесла по причине того, что миру нужно исцеление, а не болезнь).

Человек с метлой встретил гостей на своей земле спросив, почему волки так рано вернулись в берлогу.

– Здравствуй, Свен. Нас вызвали. Как твои дела? – ответила женщина в черном плаще.

Свен улыбнулся и сказал, что у него с самого утра болит шея, но в целом он в порядке. Он говорил неразборчиво, так, что понять его могла только взрослая девушка с рыжеватым хвостиком и хитрыми глазами, а ее напарнику едва удавалось разобрать парочку слов в предложениях.

– Как обстоят дела с деньгами? – спросила она.

Свен посмотрел в небо, загнул несколько пальцев и что-то прошептал, а потом ответил, мол он за неделю накопил на еще один зуб, и что в общей сложности ему осталось работать пару месяцев, чтобы купить себе нормальный протез челюсти. Дева Цитадельфии поджала остренькую превосходную челюсть и достала из глубокого кармана мешочек. Оттуда она отсчитала дюжину золотых чешуек и отдала их Свену, похлопав мужика по плечу.

– Знаешь, я не то чтобы не хочу тебя здесь видеть. Просто возьми это… В знак благодарности от всех нас, кому ты чистишь этот… Каменный пол. Вот.

Они пошли вглубь высокого двора, огороженного каменными стенами с трех сторон и железным замком с одной. Они ушли, оставив позади мужчину с широко раскрытыми глазами. Он выглядел не как бездомный стареющий человек, а, скорее, как семилетний мальчик, которому в тарелку положили целый торт, хотя он тянулся за вишенкой.

– Почему ты дала ему денег? Опять.

– Потому что он в них нуждался.

– Невозможно так помогать всем нуждающимся. Он ведь получает за свою работу…

– Он получает гроши, а трудится честно. Я дала ему за труды.

– Он метет пол!