Не делай добра

Когда Арутюнян с видимым трудом выговорил последнее слово, несколько присутствующих женщин, включая мать, начали всхлипывать. Антон испугался, что станет свидетелем коллективной истерики, однако он зря волновался: под тяжелыми взглядами мужчин дамы взяли себя в руки, ограничившись лишь хлюпаньем носов и вытиранием глаз кончиками платочков.

– Дети, конечно, поторопились, – монотонным голосом продолжал глава семейства, – но в этом ведь нет ничего противоестественного, все равно они скоро стали бы супругами! Но если бы я знал, настоял бы на том, чтобы перенести дату свадьбы на более ранний срок. Я ответил на ваш вопрос?

– Да, спасибо. А жених Маргариты, он… – Антон обвел взглядом находящихся в гостиной людей.

– Его здесь нет, – покачал головой Арутюнян. – Араик – почти член семьи, но парню и так нелегко!

– Вы же понимаете, что мне придется с ним поговорить?

– Зачем?

– Есть вещи, о которых родителям не рассказывают.

– Вы намекаете на то, что Араик…

– Я ни на что не намекаю, Самвел Арамаисович, – прервал главу семейства Антон. – Я лишь пытаюсь исключить тех, кто не имеет отношения к убийству. В интересах Араика, чтобы мы побеседовали как можно скорее, понимаете?

– Ладно, – проворчал Арутюнян, – вы же все равно его разыщете. Марта, – обратился он к женщине средних лет, нежно обнимавшей его жену за плечи, – позвони-ка Араику. Скажи, что ему нужно срочно подъехать.

– Нет-нет, не сюда! – вмешался Антон, боясь, что в кругу почти что родственников парень попытается что-то скрыть из желания никого не обидеть. Или, что также возможно, не подвергнуться коллективному остракизму. – Пусть он подъедет вот по этому адресу, – и он протянул свою визитку.

Арутюнян возражать не стал.

– Делай, как он говорит! – приказал он Марте, и та неслышно выскользнула из комнаты.

* * *

Прием закончился поздно, и Мономах, поднявшись из кресла, в котором просидел, не вставая, почти три часа, с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы. Наступило время реализации квот, и наплыв пациентов был огромен. С одной стороны, хорошо – у всех будет много работы, а значит, и прибавки к зарплатам. В этот раз квоты сбросили пораньше, а не под самый Новый год, и это, опять же, отлично, ведь у отделения полно времени, чтобы принять большое количество больных. Тем не менее возникли проблемы. Желающих оперироваться оказалось столько, что Мономах боялся не справиться. Кроме того, он предвидел неприятности с заведующим отделением травматологии и ортопедии Тактаровым, душевным другом главного. Несомненно, Тактаров начнет ныть, что отделению Мономаха выделили больше квот и что часть операций вполне можно провести в травматологии. Мономах и сам удивлялся такой щедрости со стороны Комитета по здравоохранению, но не собирался ее оспаривать и терять возможность дать своим врачам подзаработать: если уж представился шанс, надо хвататься за него обеими руками!

Он вытащил из шкафа пальто, распахнул дверь и застыл на пороге: из кресла в фойе навстречу ему поднялась мадам Суркова! Он узнал ее сразу и с первого взгляда понял, что в следователе что-то изменилось. Во-первых, она была одета не в траурный наряд своих любимых серо-коричневых тонов, а в симпатичный салатовый костюм, подчеркивающий аппетитные формы, но не выставляющий их напоказ. Во-вторых, ее лицо, красивое, несмотря на полноту, было умело накрашено. И, в-третьих, она улыбалась.

– Вы… выглядите иначе, – пробормотал Мономах вместо приветствия.

– Лучше или хуже? – не переставая улыбаться, поинтересовалась она.

– Гораздо лучше. Не пойму, что произошло!

– Я сбросила семь с половиной килограммов, – похвасталась следователь. – Следую вашим рекомендациям!

Однако Мономах понимал, что дело не в этом. Суркова изменилась не только внешне. Раньше в ней присутствовал какой-то надрыв, скрытая печаль. Теперь она прямо-таки источала уверенность. Что-то определенно случилось – может, влюбилась? Говорят, женщин любовь красит. А из мужчин она вытягивает жилы!

– Вы не на консультацию, надеюсь? – нахмурился он.

– Боже сохрани! Я специально дождалась окончания приема. Владимир Всеволодович, нам нужно серьезно поговорить. Вы можете уделить мне время?

– Заходите!

– Я предпочла бы не здесь. Как насчет кафе напротив?

– Вы на диете?

– И поэтому должна есть в определенные часы. Да и вы наверняка голодны!

Мономах и правда ощущал недвусмысленное посасывание под ложечкой: со времени его раннего завтрака прошло больше восьми часов.

– Ну, так что вы хотели мне сказать? – поинтересовался он, сделав заказ. Суркова не врала. Попросив у официанта кофе, она достала из сумки пластиковый контейнер с куриным салатом, прикрытым сверху кусочком цельнозернового хлеба. Мономах предчувствовал, о чем пойдет речь, и специально оттягивал этот момент. Значит, делом Яны Четыркиной занялся Следственный комитет! Чем беременная девчонка, терпящая побои от сожителя, могла их заинтересовать?

– Не делайте вид, что не понимаете, – ответила Суркова, перемешивая вилкой салат. – Я всегда была высокого мнения о ваших умственных способностях!

– Мне казалось, что Мартынюк – не ваш человек?

– Районный опер. Ему наше вмешательство не понравилось!

– Почему? – удивился Мономах. – Разве он не должен радоваться, что с него сняли груз?

– Дело может стать громким, а кому не хочется снять сливки?

– Мы об одном и том же деле говорим? Беременная девчушка попала под машину…

– Вы не все знаете, Владимир Всеволодович, – прервала Мономаха Алла. – Мартынюк считает вас главным подозреваемым по делу, но у меня есть основания не доверять его суждению по причине того, что у нас, похоже, серия.

– В смысле?

– Серийные убийства. Мартынюк с вами не знаком, но я-то понимаю, что подозревать вас глупо!

– Погодите, Алла Гурьевна, я правильно понимаю: вы говорите, что Яну убил маньяк?!

– Я имела в виду, что между жертвами прослеживается что-то общее и что это похоже на серию. Слово «маньяк» я даже не произнесла! И я хочу лично от вас услышать, что связывает вас с гражданкой Четыркиной.

В течение нескольких минут Мономах рассказывал следователю о кратком знакомстве с покойной, а также о том, как Мартынюк пытался подловить его на лжи. Суркова ни разу не перебила, не задала наводящих вопросов – судя по всему, его рассказ в целом не шел вразрез с тем, что она узнала у самого опера.

– А теперь, Владимир Всеволодович, рассказывайте то, что вы скрыли от Мартынюка! – потребовала Алла, когда он закончил.

– С чего вы взяли, что я что-то от него скрыл?

– Потому что за время общения с вами я успела понять, что вы похожи на матрешку: снимешь один слой, а там еще один; снимешь его – а там следующий… Давайте колитесь!

В этот момент к столику подошел официант, принесший винегрет и мясо на гриле для Мономаха. После того как он удалился, Алла устремила на собеседника испытующий взгляд, всем своим видом показывая, что ожидает ответа.

– Что ж, – начал Мономах, – я ничего не скрывал от Мартынюка, но я и в самом деле кое-что сделал. Я навестил квартирную хозяйку Яны.

– Что вы сделали?! – перебила Алла, выкатив глаза. – Вы – один из вероятных подозреваемых, и вы делаете ровно то, чего от вас ожидают – входите в контакт со свидетелями по делу? Вы соображаете, что творите?!

– Я не мог так все оставить! – попытался оправдаться Мономах. – Этот Мартынюк, он вцепился в меня как клещ, даже не дав себе труда разобраться в том, что произошло! Что мне было делать – прижать уши и ждать, пока меня загребут в СИЗО?!

– Ладно, – вздохнула Алла, – и что же вам поведала квартирная хозяйка?

– А, так вам интересно? Потому что Мартынюк и к ней приходил, только она не стала с ним делиться!

– А с вами поделилась?

– Она дала мне визитку некой организации под названием «Дочки-матери».

– Это что, приют для матерей-одиночек?

– Оказывается, Яна обратилась туда, так как ее избивал бывший парень, некий Денис Касатонов.

– Отлично! – обрадовалась Алла, вытаскивая блокнот и записывая имя. – Скажете мне адрес этих «Дочек-матерей»?

– Ну… видите ли, я уже туда сходил.

Алла едва не задохнулась от возмущения, однако то, о чем говорил Князев, оказалось интересно и полезно, и обвинять его в чрезмерном любопытстве язык не поворачивался. Не говоря уже о том, что ему за короткое время удалось выяснить о Четыркиной больше, чем Мартынюку, и, возможно, даже больше, чем смогла бы выяснить она сама, размахивая удостоверением. Алла не раз убеждалась, что людям, не имеющим отношения к следственным органам, окружающие доверяют охотнее.

– Что вы узнали?

– Во-первых, у Яны дом в Красном Селе, но она зачем-то снимала квартиру в городе. Я предположил, что она скрывалась от Касатонова, потому-то и съехала со старого места жительства. Кстати, мы встретились в электричке: может, она ездила за вещами? В съемной квартире, по словам хозяйки, мало одежды и прочих мелочей, необходимых каждой женщине. Вполне вероятно, она уезжала в спешке, а потому не успела прихватить много.

– Так Яна, выходит, была состоятельной барышней? – удивленно пробормотала Алла.

– Какое там! – возразил Мономах. – По словам директрисы «Дочек», она была бедна как церковная мышь!

– А откуда деньги на съемное жилье?

– Меня это тоже заинтересовало. Как и директрису – у нее создалось впечатление, что Яна одна на всем белом свете!

– А как долго Яна находилась в приюте?

– Директриса говорит, около недели.

– Интересненько… То есть Четыркина жила в Красном Селе. Потом перебралась в Питер и сняла жилье, после чего обратилась в «Дочки-матери», произведя впечатление сироты казанской?

– Знаете, – медленно проговорил Мономах, – мне не показалось, что Яна жировала или притворялась: в квартире не было излишеств и ее гардероб не отличался дороговизной и разнообразием.

– Да-с, задачка! – согласилась Алла. – А вы молодец, Владимир Всеволодович: вам удалось так много выяснить! Хочется отругать вас за самодеятельность, да не могу. Но не могу и не спросить, зачем вы это сделали? Вы говорите, что видели Яну всего однажды, и я вам верю. Тем не менее вы ведете себя как лицо заинтересованное. Почему вы чувствуете себя обязанным Четыркиной?

– Потому что не смог ей помочь, хоть и пытался. Как говорится, благими намерениями…

– Вы сделали больше, чем сделал бы любой другой человек, и не ваша вина, что жер… то есть Яна не приняла помощь. Или приняла, но в неудачный момент. Почему она не позвонила и не предупредила о своем приходе, ведь ваш телефон есть на визитке?

– Может, она действовала под влиянием момента? Не планировала приходить, просто так вышло…

– Вот именно – так уж вышло. Судьба! Или рок? Бедной девочке не повезло, но, если это не был несчастный случай (в чем, кстати, пока нет уверенности), ее убили не вы, а парень в капюшоне, которого описывают свидетели.

– Мартынюк дал понять, что алиби у меня нет, – хмыкнул Мономах.

– Как и мотива, – парировала Алла. – Знаете, какие три составляющих вкупе являются доказательством вины в суде?

Мономах покачал головой.

– Мотив, возможность и средство преступления. Допустим, у вас имелась возможность: вы ушли с рабочего места и никто не знает, чем занимались после этого. Ваша машина в ремонте, поэтому вы не оставляли ее на стоянке и не попали в поле зрения камеры. Значит, чисто теоретически вы могли оказаться в означенное время рядом с местом преступления – ну или пока что происшествия.

– Это обнадеживает!

– Средство преступления – вы сами, ведь, по показаниям очевидцев, Четыркину толкнули под проезжающий автомобиль. Что, повторюсь, требуется еще доказать! Но вот с мотивом проблемка, Владимир Всеволодович, ведь у вас не было причин убивать потерпевшую! Вы не являлись ее лечащим врачом, близким другом, родственником или даже соседом. Вы ничегошеньки о ней не знали, пока не увидели ее труп в прозекторской. Даже без моего вмешательства дело против вас рассыпалось бы еще до того, как попало в суд… Пообещайте мне кое-что, ладно?

– Что пообещать?

– Что больше не станете действовать самостоятельно. Если, как я предполагаю, жертв что-то связывает, то мы имеем дело либо с одним серийным убийцей, либо даже с целой преступной группой. В таком случае любой, кто окажется у преступников на пути, рискует жизнью. У меня есть предчувствие, что вы не успокоитесь, но я настоятельно прошу сообщать мне обо всем, что узнаете, и предупреждать о своих планах. Действовать в одиночку неразумно!

– Хорошо, – согласился Мономах. – Обещаю, что позвоню, если решу что-то предпринять.

– До этого, а не после, да?

– Договорились. Знаете, я рад, что дело вам поручили: теперь есть надежда, что все наконец выяснится!

* * *

Алла отправилась к матери погибшей Юлии Иродовой сразу после визита к Князеву. Анна Иродова, известная телезвезда, которой, собственно, Алла и была обязана получением дела, работала, несмотря на то, что произошло. Предварительно созвонившись с ней, Алла выяснила, что у телеведущей по плану вечерний прямой эфир, и договорилась о встрече. Ведущая согласилась встретиться после передачи, и Алла, несмотря на сгущающиеся сумерки, решила погулять минут сорок в ожидании окончания программы. Честно говоря, гулять на улице Чапыгина практически негде: малюсенький скверик находится в нескольких сотнях метров от полукруглого здания телецентра, а бродить по темным улицам, в дневное время выглядевшим вполне безобидно, как-то не хотелось. Поэтому Алла дошла до скверика и принялась мерить его шагами взад-вперед. Диетолог утверждает, что без физической нагрузки потеря веса недостаточно эффективна, но Алла никогда не была спортивной девушкой, предпочитая гимнастическому залу хорошую книжку или интересную передачу по телику. Тем не менее диетолог не сдается, и Алла начала задумываться о приобретении абонемента в бассейн. Плавание казалось ей наименьшим из всех спортивных зол и, раз уж не было возможности избежать упражнений, пусть они будут в приятной, теплой водичке! Пока вопрос не был решен, Алла старалась как можно больше ходить пешком, причем быстро, так как медленная ходьба, по словам все того же диетолога, отнюдь не способствует похуданию.

Порядком замерзнув в легкой куртке и ловя на себе подозрительные взгляды хозяев собачек, выгуливавших питомцев в крошечном скверике, Алла взглянула на часы и убедилась, что можно выдвигаться. На проходной она назвала свое имя и получила разрешение войти, так как Иродова предупредила охранника о приходе посетительницы. Телеведущая вышла из студии через десять минут после того, как Алла примостилась на стуле в коридоре. Поднявшись ей навстречу, Алла отметила, что Анна, оказывается, невысокая, худенькая, почти полупрозрачная женщина. Иродова выглядела моложе своих лет («Гугл» сообщал, что ей сорок три). Под слоем профессионального макияжа лицо выглядело неподвижным, что не позволяло обнаружить следы слез и переживаний.

– Добрый вечер, – ровным голосом произнесла Иродова, протягивая Алле руку. – Значит, дело поручили вам?

– Мы можем поговорить в кабинете?

– Разумеется, не в коридоре! Следуйте за мной.

Офис телеведущей выглядел по-спартански – ничего лишнего, только самое необходимое. Это, по мнению Аллы, говорило в ее пользу, ведь в чересчур комфортабельном помещении невозможно создать рабочую обстановку. Усевшись на стул с высокой спинкой, Анна указала гостье на короткий диван.

– Итак, вы хотели поговорить о моей дочери, – ровным, лишенным эмоций голосом начала она. – Меня уже опрашивали, но, судя по тому, какие вопросы задавали, я пришла к выводу, что дело замотают. Меня это, как вы понимаете, не устраивает!

– Поэтому вы напрягли связи?

– Точно. Знаете… – она устремила вопросительный взгляд на собеседницу.

– Алла Гурьевна, – подсказала Алла.

– Так вот, Алла Гурьевна, за свою жизнь и довольно долгую карьеру я пришла к выводу, что ничего нельзя оставлять на волю случая. Если сидеть на пятой точке и ничего не делать в ожидании, что кто-то честно выполнит свою работу, можно так сидеть до второго пришествия! Мне жаль, если вы недоволь…

– Кто сказал, что я недовольна? – прервала женщину Алла. – На вашем месте я поступила бы так же!

Взгляд Иродовой слегка потеплел.

– Надеюсь, с вами мы найдем общий язык, – кивнула телеведущая. – Оперативники спрашивали меня о том, встречалась ли Юля с мальчиками.

– Я читала дело, – кивнула Алла. – Вашей дочери было шестнадцать, и, однако, она оказалась беременна!

– Для меня это стало ударом! Моя девочка, она не была… она не из таких, понимаете? Не из ранних. Ее интересовала только учеба, как и положено в ее возрасте. Конечно, она дружила с мальчишками, но не было ни одного особенного, к кому она испытывала бы склонность.

– А как насчет более взрослых поклонников?

– Да вы что, у Юли не было времени с кем-либо знакомиться! Репетиторы, музыкалка три раза в неделю, ораторский клуб, бассейн… Нет, это совершенно невозможно!

– А как насчет учителей-мужчин?

Анна нахмурилась.

– Думаете, я не перебирала в уме всех, кто близко общался с Юлей? – спросила она. – Но никто не подходит! Преподавателю сольфеджио далеко за пятьдесят, и он вряд ли прельстил бы мою дочь.

«А вот и не факт! – промелькнуло в голове у Аллы. – Молодая, романтически настроенная девочка при его умелом ухаживании и хорошо подвешенном языке вполне способна плениться заурядным поклонником, гораздо старше и не особенно привлекательным!»

– Есть еще руководитель ораторского клуба. Он молод, но мне кажется, он «голубой».

– Вам кажется?

– Он определенно «голубой»! Кроме того, неужели вы полагаете, что, появись у Юли ухажер, я бы не заметила?

– Ну, вы занятая женщина, Анна Трофимовна, – заметила Алла. – Пропадаете на работе целыми днями…

– И поэтому я плохая мать?

– Я лишь имела в виду, что Юля могла легко скрыть наличие поклонника, видя вас только поздно вечером или в выходные.

Иродова помолчала несколько минут.

– Да мы и в выходные почти не встречались, – пробормотала она едва слышно. – Я каждый раз давала себе слово, что вот закончу очередной проект, и мы поедем куда-нибудь только вдвоем, проведем время вместе, поговорим обо всем… Нет, вы правы, и я плохая мать! Если бы я была хорошей, Юля ведь пришла бы ко мне со своей бедой, да?

Алла думала именно так, но у нее не было детей. Могли бы быть. Как минимум один, но несколько лет назад она сделала неправильный выбор, пожертвовав беременностью ради мужчины. Сколько же раз она жалела о своем малодушии! Но, как следователь и человек, неплохо разбирающийся в психологии, Алла понимала, что доверительные отношения с родителями бывают далеко не у всех. Да и они не являются гарантией того, что у детей нет секретов от матери или отца! Подростки частенько лгут и изворачиваются – к примеру, предвидя слишком бурную реакцию со стороны предков или же просто не желая их расстраивать.

– Большинство родителей проводят с детьми недостаточно времени, – произнесла она вслух. – Есть вещи, которые происходят помимо нашей воли. Нам кажется, что мы полностью контролируем свою судьбу, но это не так!

– Если бы Юля пришла ко мне, я не стала бы на нее кричать, не стала бы ругать, – качая головой, сказала телеведущая. – Я бы нашла ей самого лучшего врача, и уже через неделю дочка не вспомнила бы о том, что случилось! А мою девочку разрезал какой-то мясник, и она истекла кровью. Господи, как она, должно быть, мучилась!

Вопреки ожиданиям, Иродова не заплакала, но Алла видела, что женщина с трудом справляется с эмоциями.

– Анна Трофимовна, Юля не мучилась. Пришел отчет патологоанатома: она умерла не от кровотечения.

– Нет?

– От удара по голове. – Алла решила не уточнять, что ударов было несколько, чтобы не усугублять горе матери. – В предварительном отчете была указана другая причина, но, судя по всему, смерть наступила мгновенно.

– Господи, так это же убийство! – воскликнула Иродова. – Преднамеренное убийство!

– Вы правы.

– Значит, им мало было ее… зарезать, они еще и голову ей разбили?!

– Вполне вероятно, Юлю убил другой человек.

– Мне сказали, у нее при себе не оказалось ни телефона, ни денег?

– Верно.

– Ее ограбили, выходит?

– Или она, по какой-то причине, не взяла вещи с собой.

– Да вы что, Юля со своим смартфоном не расставалась! Мы даже ругались из-за этого, потому что она постоянно отправляла и пересылала друзьям какие-то фотки, тексты бесконечные…

– В любом случае пока рано говорить. Опера, занимавшиеся делом Юли, сделали поквартирный обход подъезда, но, судя по их записям, никто ничего не видел и не слышал.

– Ну да, как обычно! – фыркнула Анна. Алле показалось, что она даже как-то воспрянула духом, узнав о том, что ее дочь была убита. По крайней мере, это имело хоть какой-то смысл – возможно, ограбление. Надо будет снова пробежаться по квартирам, хотя, разумеется, спустя время выбить из людей правду о том дне будет сложнее!

– Анна Трофимовна, – сказала Алла, – я прошу вас дать мне контакты учителей-мужчин вашей дочери.

– Вы все-таки считаете…

– Как вы правильно заметили, это – дело об убийстве, а значит, все под подозрением.

– Вы будете искать врача, который…

– Само собой, но я бы на вашем месте не рассчитывала на суровое наказание для такого специалиста: в конце концов, Юля погибла не от кровопотери.

– Но она бы не оказалась в том подъезде, если бы не истекала кровью! – возразила Иродова.

– Доказать такую причинно-следственную связь почти невозможно, особенно при наличии хорошего адвоката. Мне очень жаль, Анна Трофимовна. В любом случае мы постараемся отыскать тех, из-за кого произошла трагедия, а дальше… Что ж, дальше предоставим действовать закону.

* * *

Мономах собирался свято блюсти слово, данное Сурковой: он решил забыть о деле Четыркиной и позволить спецам заниматься своими непосредственными обязанностями. В конце концов, он сделал что мог, и благодаря добытым им сведениям у следачки появились хоть какие-то отправные точки! Однако Мономах почему-то не ощущал облегчения. До тех пор пока не поговорил с Сурковой, он считал, что пытается выяснить причину, по которой погибла всего одна девушка. Теперь же выходит, что Яна не единственная. Неужели в городе орудует маньяк?

Трель мобильного вывела Мономаха из состояния задумчивости.

– Слушаю! – резко сказал он в трубку.

– Владимир? – услышал он низкий, густой голос, который сразу узнал.

– Азат Гошгарович? – уточнил он, хотя ни секунды не сомневался в том, с кем говорит.

Азат Гошгарович Кайсаров приходился отцом Алсу, у которой с Мономахом был бурный, но короткий роман. Девушка оказалась убийцей, «ангелом смерти»^[2]. Положившись на слово Кайсарова, пообещавшего изолировать Алсу от пациентов и поместить в клинику, Мономах не стал сообщать о своих выводах Сурковой, которая вела дело. Он подозревал, что она считает его поступок неправильным, но сам Мономах был с ней не согласен. Он полагал, что Кайсаров в любом случае отмазал бы дочку от суда, поэтому Мономах, по сути, выбрал наименьшее из двух зол. Кроме того, он не являлся работником правоохранительных органов, в его задачу не входило задержание преступников, и даже Суркова это понимала^[3]. После отъезда, а скорее, бегства Алсу Мономах не общался с ее отцом. Однако он подозревал, что вал квот, которые он получал в последнее время, направляет чья-то властная рука. Возможно, рука Кайсарова, занимающего высокий пост в Комитете по здравоохранению. Что же ему нужно – ждет благодарности?

– Вы еще на работе? – поинтересовался Кайсаров.

– Да, – ответил Мономах. – Что-то случилось?

– Это не телефонный разговор. Жду вас в баре напротив больницы!

Слова Кайсарова не предвещали ничего приятного. Однажды он предупредил Мономаха о написанной на него жалобе и сделал так, чтобы документ затерялся в ворохе прочих бумаг, поступающих в Комитет. Он также намекнул, что в его, Мономаха, отделении завелся «крот», который сливает информацию главврачу, Муратову. Как и завтравматологией Тактаров, он спит и видит, как бы убрать Мономаха из больницы, но пока у него ничего не выходит. Специализированное отделение ТОН – одно из самых популярных в больнице, и за годы работы Мономаху удалось сколотить отличный коллектив профессионалов. Такое положение вещей многим не дает покоя – в том числе и Муратову, считающему несговорчивого и упрямого заведующего ТОНом соперником и даже противником. Как и большинству посредственных руководителей, ему не нужны пользующиеся авторитетом подчиненные с собственным мнением и твердыми убеждениями.

Часы на стене бара показывали половину шестого, и в это время народу было еще мало. За стойкой сидели две девицы, оценивающими взглядами сканирующие присутствующих. Вошедший Мономах привлек их внимание, но ненадолго, так как он сразу двинулся в глубь зала, заметив поднятую ладонь Кайсарова, разместившегося за дальним столиком. Тучный мужчина чуть приподнялся, чтобы пожать ему руку.

– Я заказал коньяк, – сказал он.

– Все правильно, Азат Гошгарович, – кивнул Мономах, усаживаясь напротив. – Что заставило вас приехать – с Алсу что-нибудь?

– Слава богу, с ней все в порядке, – слегка улыбнулся тот. – Она в клинике. Условия отличные, мы с матерью недавно ее навещали. Она вас вспоминает.

– Я тоже.

Мономах не лгал. Он не был влюблен в Алсу, но она была мила, хороша в постели и так молода!

– На самом деле я посещал вашего главного, – продолжал Кайсаров.

– Из-за того, что произошло на днях в приемном отделении?

В понедельник случился скандал с летальным исходом, и СМИ подхватили новость, обсасывая ее в прессе и по телевидению. Под утро в приемное отделение поступил мужчина с черепно-мозговой травмой, полученной в результате массовой драки. Он пришел своими ногами, поддерживаемый двумя приятелями, которые ретировались, оставив дружка в больнице – как им казалось, под присмотром медиков. Однако пациент начал дебоширить, и медсестры попросту разбежались, не желая иметь дело с подобным типом. Возможно, неадекватное поведение было вызвано травмой, однако разбираться не стали, предоставив больного самому себе. Дежурный врач, правая рука Тактарова Антон Миронов, приказал санитару утихомирить буяна и удалился к себе в отделение. Санитар подумал, что возиться с мужиком – себе дороже, так как подмоги не предвиделось, и решил подождать, пока тот сам угомонится. Не получив медицинской помощи, пациент попытался самостоятельно подняться по лестнице на второй этаж, но не удержался и скатился по ней, несколько раз ударившись головой о ступени, что в красках зафиксировала камера наблюдения. Даже после этого, хотя больной уже был полностью обездвижен и безопасен для окружающих, к нему никто из медперсонала не подошел. Через час он умер от кровоизлияния в мозг.

Кайсаров кивнул, подтверждая догадку Мономаха.

– Неужели ваш главный полагал, что этот инцидент останется без нашего внимания? – задал он риторический вопрос. – Пусть скажет спасибо, что этим не занялся Отдел медицинских расследований, а то и резонанс был бы больше, и нарушений, думаю, нашли бы попутно немерено!

– И как же вам удалось отстранить ОМР? – поинтересовался Мономах.

– Угадайте! – буркнул чиновник.

Мономах догадывался, что, так как ОМР не подчинялся Комитету, а находился в ведении губернатора, начальство поостереглось подпускать его к делу, опасаясь последствий того, что он мог раскопать. Муратов не просто так стал главврачом. Наверняка у него есть мощная лапа в Комитете, а то и в министерстве. Иначе бы Муратову могли грозить серьезные неприятности вплоть до снятия с должности, а он что-то не выглядит озабоченным!

– Азат Гошгарович, – начал Мономах, – если вы вызвали меня, чтобы узнать подробности…

– Да нет, это вы предположили, что дело в вашем небольшом, э-э… происшествии. Такое, знаете ли, сплошь и рядом происходит – человеческий фактор, что поделаешь? Но разбираться надо. А я вас пригласил по другому поводу. Вы в курсе, что Муратов хочет убрать вас из больницы?

– Ну, это не новость – он постоянно строит планы на мой счет, но пока у него ничего не выходит!

– А если я скажу, что его новый хитроумный план вполне себе осуществим?

– Вы о чем? – нахмурился Мономах.

– Значит, вы еще не слышали… Есть мнение, что отделение ТОН следует расформировать.

– То есть?

– В вашей больнице есть отделение травматологии и ортопедии, а также отделение хирургии позвоночника – кое-кто в Комитете считает, что этого более чем достаточно.

– Кое-кто?

– Ну, есть такое мнение.

– Мы в ТОНе занимаемся вещами, которые не делают ни в травматологии, ни в хирургии позвоночника! Ни одно отделение, к примеру, не может обеспечить такое консервативное лечение, как у нас, а операции, проводимые в ТОНе…

– Да я-то в курсе, Владимир! – перебил Мономаха Кайсаров. – Я на вашей стороне. Но вы должны понимать, что и у Муратова есть свои люди в Комитете, и они станут отстаивать его точку зрения. Не ваш главный это придумал: необходимо сократить расходы, как обычно, и нужно уволить людей. О младшем и среднем медперсонале речи не идет – их и так не хватает. Остается вспомогательный, то бишь технический, персонал и врачи.

– Мои врачи!

– А вот это – уже муратовское решение. Я знаю, что ваши ребята лучшие в городе. Пациенты голосуют ногами, как говорится: к вам запись на годы вперед, все хотят делать операции у вас, просят квоты перераспределить, чтобы вам больше досталось. Что могу, я делаю, но я не всесилен.

– Я понимаю, что мне вас нужно благодарить за квоты, – прервал Кайсарова Мономах. – У нас никогда столько их не было!

– Это самое малое, что я могу сделать. Если бы Муратов был на вашей стороне или по крайней мере на стороне больницы и пациентов, он обошелся бы малой кровью, убрав часть ординаторов и врачей пенсионного возраста. Кроме того, я подозреваю, что сокращение премий некоторым заведующим отделениями, а также главврачу могло бы значительно улучшить финансовую ситуацию и предотвратить ненужные увольнения. Но мы имеем дело именно с тем человеком, с которым имеем, а потому должны ожидать худшего.

– Муратов действительно может это сделать? – спросил Мономах, впервые ощутив настоящее беспокойство. – Сократить целое отделение?

– Я все кумекал, стоит ли вас предупреждать, Владимир, – не отвечая на вопрос, продолжил Кайсаров. – Однако кто предупрежден, тот вооружен, верно? Вы не можете повлиять на ситуацию, но по меньшей мере будете понимать, что происходит вокруг. И еще: вам сейчас нужно вести себя предельно осторожно, не давать ни малейшего повода для придирок и взысканий. А вот Муратов… То, что случилось в приемном отделении, доставит вашему главному кое-какие неприятности, и эффект можно усилить при желании. Если мне удастся накопать что-то на Муратова, я могу вернуть в игру ОМР, и для этого мне необходимо знать из первых рук, что делается в вашем учреждении.