Но кому нужен мой литературный дар? В Инете мы общаемся короткими фразами, со специфическими словечками «нах», «норм», «пжлст», «еп», «ноуп» и так далее. В лицее пишем сочинения, которые на самом деле – дебильные критические статьи, жвачка. Никакой самостоятельности проявлять нельзя, писать исключительно по специальной схеме. Вот она.

1. Вступление (2–3 предложения, подводящих к теме рецензируемого текста).

2. Проблема, поднятая в тексте.

3. Комментарий.

4. Авторская позиция.

5. Позиция ученика по поднятой в тексте проблеме (согласие, несогласие, частичное несогласие, двойственная или противоречивая оценка).

6. Аргументы, подтверждающие или опровергающие авторскую позицию (ученик приводит не менее двух аргументов, опираясь на свой жизненный и (или) читательский опыт).

7. Заключение (1–2 предложения должны придать завершенность сочинению, связать его с исходным текстом).

Я, когда начинаю в классе сочинять по этой схеме, сразу чувствую себя роботом с высохшим мозгом.

Однажды поднапрягся и сочинил новеллу про свой район. По-моему, поэтично. Привожу полностью.

ПЕРОВО. ВИД ИЗ ОКНА МОЕГО ДОМА

Посмотрите на этот некогда прекрасный детский садик, в котором малышня митинговала против манки, а воспитательницы, взрослые женщины лет под 50, у которых давно семья, трое детей и четверо внуков, эти почтенные дамы, некогда стремившиеся стать физиками-ядерщиками и выйти за идеального мужчину, передовика производства, члена компартии, учили рисовать квадратики и лепить из пластилина колбаску деток, ровесников моего отца. Сейчас вместо качелек стоят бетонные блоки, а вместо людей – тараканы, крысы и дворняжка, родившая года 3–4 назад нескольких щенят.

В центре кадра стоит высокое здание, про которое я промолчу в силу энных причин, подобно Дориану Грею, скрывающему тайну своего портрета.

Слева, вдали стоит кирпичное здание, в котором я провел свои чудесные годы младенчества, откуда я ушел, но где много осталось родного. Привет моей старой школе!

Ну и сомов сладкое – это постапокалипсический фон. Эти домики, ровесники моей бабушки… Стены их обветшали и почернели, как желтеют страницы старых книг. Эти окна, чернота которых создает ощущение, что все стекла выбиты ударной волной упавшего куска металла со взрывным зарядом. Этот же фон составляют и деревья, зимой смотрящиеся как растения, загубленные злым устройством человека – бомбой.

Ну и, конечно, облака! А н-нет, не облака. Это выхлопы заводов и предприятий, тесно устроившихся рядом друг с другом в этом уголке столицы. Их трубы колом вонзаются в небо, и, благодаря их выбросам, все эти здания сливаются с небом, а линия горизонта теряется, подобно картинам художников-абстракционистов, где море сливалось с человеком, а небо было неотличимо от яхт.

Надо будет отправить координаты Перово Голливуду, чтобы они на декорации не тратились. Может, и меня снимут.

Это сочинение я положил в стопку тетрадей своих одноклассников. А Виктория Леонидовна, наш препод по русскому и литературе, влепила мне «кол». Потому что написал не по теме и не по схеме.

24. ИНОГДА ПО НОЧАМ Я ТАЙНО ОТ РОДНЫХ РАБОТАЮ НА ОДНУ КОНТОРУ

Это происходит так. Опишу один из недавних вечеров, когда ходил на дело.

Мы с отцом поужинали как обычно, в районе 19.00, потом я буркнул:

– Домашки навалом, – и закрылся в своей комнате.

Через полчаса отец ушел на работу: он у меня химик в каком-то институте и еще подрабатывает охранником на фирме. Через два дня на третий у него ночное дежурство. Я слышал, как отец кряхтел, обувался в прихожей, затем хлопнула входная дверь. Я остался один.

Квартира без взрослых сразу становится другой, настороженной, шорохи, то да сё. Когда я сижу дома один, то всегда чего-то жду неприятного. Поэтому включаю телик и начинаю щелкать пультом с канала на канал. Бездумное занятие, но отвлекает от разных тупых мыслей. Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Але! Але! Валера! – закричала в трубку бабушка. – Але! Ты меня слышишь?

– Ба, чего ты орешь? – сказал я. – Слышу.

– Как твои дела, Валера? Отец попросил тебя проконтролировать!

– Дела как дела. Уроки делаю, – сообщил я.

– Умница! – обрадовалась бабушка. – Ты сыт? Все в порядке? Если вдруг что, я приеду!

– Ба, ты чего? Геометрию сделаю – и спать, – сказал я.

– Господи, какой же ты молодец! – возликовала бабушка. – Другие ребята в Интернете после полуночи сидят, родители на нерве, а он – спать! Я так рада!

– Ладно, ба, рада так рада, – буркнул я.

– Все, роднуля, не буду мешать! Спокойной ночи! – сказала бабушка и отключилась.

Я положил трубку и опять взялся за пульт.

Через полчаса телефон зазвонил снова. Я снял трубку:

– Але.

– Здорово, Валер. Дело есть, – сказал в трубку Костян.

– Какое?

Все понятно, отказываться нельзя. У нас с Костяном договор: я – ему помогаю, он – мне…

– Выдвигайся к супермаркету. Через пятнадцать минут, – сказал Костян.

Он знает расписание дежурств моего отца. Все дела и поручения Костяна я выполняю в темное время суток.

Через пятнадцать минут я стоял около нашего супермаркета – темно-синяя куртка, черные джинсы. Костян подъехал вовремя, остановил свою «Ладу Приору» в трех метрах от меня, махнул рукой: давай, старик, в машину!

На часах было что-то около 21.00. Костян рулил сосредоточенно.

– Короче, там будет одна квартирка, – сообщил Костян, глядя на дорогу, – третий этаж. Во дворе есть где приткнуться. Последишь до полуночи, кто ушел, кто пришел, когда… запоминай… потом я тебя заберу.

Костян достал из бардачка фотоаппарат, положил мне на колени.

– Посмотри, за кем глаз нужен.

Я взял фотоаппарат и начал листать кадры. На них оказались седой мужик в рубашке и бежевых брюках (у него умный взгляд), женщина намного младше мужика, с очень живым лицом (она то смеялась, то на кого-то весело глядела), и девчонка, высокая, худая, с длинной шеей. На шее болтался перламутровый дельфин на черном шнурке.

– А что с ними? – спросил я. – Вроде все обычные.

– Вот именно – вроде, – сказал Костян. – Мужик – мафиози, наворовал выше крыши, скрывается. А это его семейка.

– Тогда на фиг за ними следить? – спросил я. – Мужика берите за ж…, а мать с дочкой при чем?

– Мы же договорились – задания не обсуждаются. Я даю цель, а ты выполняешь без комментов. Думать будут аналитики в агентстве.

Я сунул фотоаппарат в бардачок. Мы ехали по вечерним улицам минут двадцать молча. Наконец Костян остановил машину в тени старого клена, мы вышли на тротуар. Один за другим (я – за Костяном) прошли во двор, и Костян, остановившись, сказал:

– Вон смотри: в этом кирпичном доме, третий этаж, слева три крайних окна. Видишь?

– Вижу, – ответил я.

– Твой объект. Сам сиди где хочешь. На детской площадке, возле гаражей, на лавочках.

– Не первый раз, – отозвался я. – Не учи ученого.

– Всё. В полночь приеду, – подытожил Костян и исчез за углом дома.

Я уселся на лавочке около детской площадки, там как раз была густая тень, и уставился на окна – мой объект в этот вечер, переходящий в ночь.

Я могу сидеть в одной позе часа два. Впадаю в сидячий анабиоз. Потом мне надо вскочить и попрыгать.

В тот вечер седой мафиози и его семья не приехали домой. Об этом я сообщил Костяну в полночь, когда он пригнал за мной.

Костян – пунктуальный человек. Он никогда не опаздывает и платит за каждую слежку по 500 рэ.

25. Я НЕ ХОТЕЛ РАБОТАТЬ НА КОСТЯНА, НО ОН МЕНЯ УБЕДИЛ

Когда Костян спас меня от двух парней около бассейна, мы расстались не сразу. Костян подвез меня на машине до дома.

– Садись, садись, – приветливо пригласил он. – Вдруг те придурки где-то рядом.

Я поверил Костяну, сел, и мы помчали. Болтали о бассейне, я соврал, что скоро буду мастером спорта по плаванию, в бассейне готовлюсь к ответственным соревнованиям. Костян в знак уважения пару раз присвистнул.

Я не думал, что мы снова встретимся. Но через неделю Костян встретил меня около бассейна.

– Привет, – сказал он, – как жизнь?

– Нормально, – ответил я.

– Те лохи не пристают? – поинтересовался Костян.

– Не. Как ты их погнал – ни слуху ни духу, – ответил я.

– Слушай, Валер, можно тебя попросить? Помоги мне, а? – Костян широко улыбался.

Не люблю я такие варианты: они как ловушка. Вроде обязан теперь этому Костяну. Я неопределенно пожал плечами.

– Последишь за одним фруктом пару часов? – сказал Костян. – Полтыщи в кармане за работу.

– Последить? На фиг? – процедил я.

– Ладно, понял. Надо разжевать и на блюдечко положить, – снова щедро улыбнулся Костян.

Около бассейна, метрах в ста, есть кафешка. Я иногда туда захожу – кофе, бутерброд, взбитые сливки с черничным соусом. Туда, в кафешку, и потянул меня Костян. Мы сели за столик, что-то заказали, Костян рассказал мне про себя и свою работу.

Он – юрист, три года работал следователем в отделении полиции. Потом решил открыть свое дело, частное детективное агентство. К Костяну обращаются люди, которые отчаялись и не надеются на помощь государства. Например, тетке изменяет муж. Она хочет вывести его на чистую воду, чтобы потом устроить разборки дома или в суде. Не в полицию же с этим вопросом идти! Идут к Костяну. Или один человек взял взаймы у другого, а тот, который взаймы дал, расписку не потребовал. Должник в нужное время деньги не отдал, скрывается, его родные по телефону отвечают, что он здесь больше не живет. Как быть пострадавшему? Правильно, к Костяну. А у него есть такие шустрики типа меня. Они следят за нужными объектами, работа не бей лежачего: сиди-ходи, не дремли, запоминай детали…

Я бы на такой тупизм ни за что не подписался, но Костян обещал мне найти одного человека.

– Ну что, убедил, Валер? – спросил тогда в кафешке Костян.

– Да вро-оде, – нехотя протянул я. – Но следить… не…

– Так, Валер, вижу, не веришь. Доказать, что я – детектив?

Я промолчал, хочет – пусть доказывает. Костян закурил, пустил тугую струю дыма в сторону.

– Короче. Ты учишься в лицее 1648, тебе – шестнадцать, про будущего мастера спорта наврал, живешь с отцом… – сказал он. – Хочешь, я найду твою мать?

Этот вопрос раздался, как выстрел. У меня стало сухо во рту.

– Костян, зачем я тебе? – глупо спросил я.

– Понравился! – засмеялся он. – Но если влом сотрудничать, всё, всё, всё!

Костян поднял руки вверх, будто сдавался врагу. Я молчал. Откуда он в курсе о моей мечте – узнать, кто мама и где она? Значит, он в самом деле детектив?

Костян протянул мне руку, пожал мою и сказал:

– Валер, ты – мне, я – тебе.

Прозвучало, как пароль. И я согласился поработать на Костяна. Вот уже полгода занимаюсь этой ерундой – слежу за незнакомыми людьми.

26. ПОСЛЕ ЗАНЯТИЙ В ЛИЦЕЕ Я ЕМ ПЕЛЬМЕНИ

Я всегда варю себе пятнадцать пельменей. Это мой ритуал. Еще мой ритуал – под пельмени смотреть мультфильм «Король Лев». Глупо, конечно, но это так.

Год назад я, придя из лицея, как обычно, сидел на кухне и ел пельмени. Когда я проглотил восемь штук, в дверь позвонили. Я встал, прошел в прихожку, посмотрел в глазок. У лифта топтался дед в круглых очках, сером пиджаке и синтетической шляпе.

– Вам чего? – спросил я через дверь.

– Здесь проживает Маркелов Олег Валерьевич?

– Здесь, – ответил я. – Его нет дома.

– Ему телеграмма, – сообщил дед. – Возьмите, я второй раз приходить не буду.

Пришлось открыть. Очки у деда оказались с трещиной по всему левому стеклу, толстые такие стекла, глаза из-за этого смотрели по-рыбьи.

Дед сунул мне телеграмму, потом достал из жеваного портфеля тонкую тетрадь, огрызок карандаша, ткнул в нужное место:

– Распишись. Вот здесь подпись, число, время.

– А сколько сейчас? – как идиот, спросил я.

Дед посмотрел на свои доисторические часы.

– Пятнадцать двадцать три.

Я расписался в тетради, поставил время «15.24» (специально прибавил минуту), отдал тетрадь, и дед, сопя, начал спускаться по лестнице.

Я вернулся на кухню, положил телеграмму на окно, а сам снова сел за стол, чтобы доесть остальные семь пельменей. Но они почему-то не лезли в рот. Телеграмма на окне не давала мне покоя.

Я встал и открыл ее. Текст был примерно такой: «Олег днем рождения успехов здоровья Валя Штукевич»

Я ничего не понял. Какой или какая Валя Штукевич? Про какой день рождения лай? Отец родился летом, а не осенью. Телеграмма была из города Николаева.

Когда отец пришел вечером домой, я протянул ему телеграмму и сказал:

– Телеграмма из Николаева.

Отец вырвал ее у меня из рук и начал:

– Не смей читать чужое!

– Пап, а кто это – Валя Штукевич? Тетка?

Отец пробежал текст, скомкал телеграмму, буркнул:

– Дядька. Учились вместе.

– А чо я про этого Штукевича первый раз слышу? – спросил я.

– Не было повода, – хмуро сказал отец. – Валя Штукевич. Учились в университете, на химическом. Отличник группы. Дороги разошлись лет десять назад: он уехал работать в Николаев. Валька с моим днем рождения напутал, он всю жизнь путаник.

Отец ушел в свою комнату, а я подумал: раз этот Валька Штукевич накорябал телеграмму, значит, скучает. Охота ему про молодость вспомнить, друга бывшего порадовать. Но отец не из тех, кто будет жилеткой. Я думаю, что взрослые так же одиноки, как и мы, их детки. Поговорил бы отец со мной, про университет свой рассказал, еще про что-нибудь. Нет, у него не выходит. Ушел и дверь за собой плотно закрыл.

27. Я СЧИТАЮ, ЧТО БЕЗ ИНТЕРНЕТА ЛЮДИ СДОХНУТ

В Интернет я выхожу по ночам. Это мое время. Куча народу не спит. Все общаются друг с другом.

Я люблю заходить на чужие страницы, читать посты, разглядывать фотки. Лайки никогда не ставлю – это принципиально.

У меня 478 друзей. Но это ничего не значит, почти все эти люди для меня – мертвые души. Когда-то щелкнул мышкой, пригласил в друзья. Или меня кто-то так же позвал. Постоянно я общаюсь с горсткой людей: это Подгорбунский, Костян, Тим из нынешнего класса (у него всегда записаны домашки, я часто пользуюсь его услугами), Фисочка – тоже из нашего класса. Девчонка с асимметричной прической. С ней мы ржем так, без всякого повода. Она еще какие-то стихи мне шлет, но я в них ничего не понимаю. Вот, пожалуй, и всё.

28. МОЙ НИК «ТОПОЛЬ-КРАКЕН»

В городе, где я живу, умирают деревья. Они все чахлые, облезлые, с жидкой листвой. Отец говорит, что деревьям нечем дышать в городе. Это правда.

На моей улице растут тополя. Весной их постоянно уродуют люди из ДЭЗа. Подъезжают на спецмашине, из нее выдвигается кран с люлькой, в люльке стоит человек в рыжей безрукавке с бензопилой. У него такой вид, что он сейчас совершит подвиг и ему дадут за это орден. А он всего лишь начинает выть пилой и рубить красноватые ветви очередного тополя. Они рушатся на асфальт одна за другой. На этих обрубленных ветвях есть уже десятки липких почек, они готовы были раскрыться, и мы все в городе увидели бы листья салатового цвета. Нет, с тополями борются, потому что боятся их пуха. И на нашей улице, да и по всему городу, если пройти посмотреть, стоят инвалиды, обрубки, жалкие уроды тополя.

Однажды я видел тополь, который до сих пор не могу забыть. Я был маленький, а тополь – огромный. Наверное, высотой с семиэтажный дом. У этого тополя было столько ветвей и веток, столько листьев, ствол – в два обхвата, что я стоял и смотрел на него в полном восторге. А рядом был кто-то очень родной и хороший. Отец? Вряд ли. Он вечно на работе. А тополь я видел утром, это точно, – синее высокое небо, много солнца, и сотни веток тополя купаются в этом восторге… Значит, со мной была мама.

Когда у меня появился комп и я решил завести страницу в соцсети, то тут же вспомнил сумасшедший тополь. Маленьким был, не мог дать ему имя – слов не хватало, а сейчас дал – Тополь-Кракен. И решил, что меня будут звать в Инете – Тополь-Кракен. Красиво и жутко.

29. Я ОБОЖАЮ ПИСАТЬ В ИНТЕРНЕТЕ ВЗРОСЛЫМ ТЕТКАМ

Это очень увлекательное занятие. Тетки не знают, сколько мне лет, я не поставил год своего рождения и ради смеха время от времени исправляю день и месяц рождения. То пишу 1 января, то 15 июня или 7 ноября. Поздравления в эти дни сыпятся как горох.

Я пишу теткам о том, как они хорошо выглядят и что у них очаровательные глаза, улыбки – застрелиться! Спрашиваю, что они любят, чем живут. Почти все мне отвечают и затевают душераздирающую переписку. Они думают, я – взрослый. Когда начинаются разговоры за жизнь, я перестаю отвечать. Ненавижу чужие сопли.

Однажды я пригласил одну тетку на свидание. У нее не было ни одной фотки, она скрывала свое лицо от интернет-сообщества, зато каждую неделю меняла на аве цветы. То ромашкой прикинется, то розовым лотосом. Короче, я написал ей, что хочу с ней встретиться. Она согласилась не сразу, потом спросила: «Как я вас найду, если приду в парк?» Я ей ответил, что у меня усы черного цвета и синие, морские глаза. И в свою очередь тоже спросил: «А вы как выглядите?» Она: «Я буду в лиловой шляпке».

Она пришла, толстая такая, крашеные рыжие волосы, нос картошкой, села на скамейку около фонтана и все стреляла круглыми глазами из-под старушечьей фиолетовой шляпы вправо-влево, ждала черные усы. А я сидел напротив, ел мороженое и мысленно умирал от смеха.

Не знаю, как это объяснить, но мне кажется, что те тетки, которые ищут в Интернете, с кем бы потрепаться и излить душу, – дуры и лживые насквозь.

30. У МЕНЯ ЕСТЬ ДРУГ ПОДГОРБУНСКИЙ. ОН НИКОГДА НЕ ЛЕЗЕТ В ДУШУ

Надо рассказать про Подгорбунского. Он того достоин. Вот один из примеров нашего общения.

Как-то физрук Иван Вадимович в конце урока объявил нашему классу:

– Кто хочет в байдарочный поход в начале мая, принесите заявление от родителей, что они не возражают.

Я лично давно мечтал о байдарочном походе. Уже сто раз представлял: река, лодка, скорость, километры за спиной, привалы, костры… Я несколько раз ел еду с костра (отец любит жарить шашлыки на даче) – это очень вкусно!

Короче, после уроков я пошел к Димке Подгорбунскому.

Мы с Подгорбунским общаемся с первого класса, учились вместе в пятисотой школе, потом меня перевели в лицей № 1648, но я с Подгорбунским связи не теряю. Он – очень нужный человек.

У Подгорбунского есть мечта – работать в особых структурах, где он будет разрабатывать секретные шифры, читать чужие секретные послания, если что, ездить по миру на ответственные задания с риском для жизни. В общем, Подгорбунский спит и видит себя разведчиком.

Подгорбунский был дома и что-то размножал на принте.

– Ты чего? – кивнул я на работающий принтер. – Листовки в стан врага?

Подгорбунский заржал:

– Какие листовки, Маркел! Это я у одной взял пропуск… ходит в Школу юного психолога при университете. Вот размножаю, всем желающим даю – пятьдесят рэ. Давай присоединяйся, университет – твой!

Я плюхнулся в кресло, с удивлением взглянул на Подгорбунского:

– Я чо, идиот?! В лицее полдня оттрубить, а потом в университет, к этим юным психологам тащиться?

Подгорбунский посмотрел на меня снисходительно:

– Маркел, ты всегда был идиотом! Знаешь, у них в университете пирожки и пиццу на каждом сантиметре продают. А потом, это же супер: ты приходишь в закрытое заведение, раз! – пропуск охране в зубы, а они – два! – тебя пропускают без звука! Делай в здании потом что хочешь, хоть в туалет иди, хоть пирожки жри!

Подгорбунский порылся на своем захламленном столе и показал мне новенькое удостоверение. Там было написано, что в Школе юного психолога учится слушатель Алексей Сергеев. Рядом с именем и фамилией была приклеена фотка Подгорбунского.

– С какого ты стал Алексеем Сергеевым? – удивился я, изучая пропуск.

– Маркел, ты совсем, что ли? Для конспирации! Все равно никто ни во что не вникает!.. Давай соглашайся, неси фотку, пятьдесять рэ, и ты… Максим Поликарпов!

Я вернул липовый пропуск Подгорбунскому и сказал:

– Слушай, бро, я к тебе по делу. Накорябай одно заявление.

– Какое?

– У нас в лицее на мази байдарочный поход, а физрук, Вадимыч, срочно просит заявление от родичей, что они не против.

– Маркел, я-то при чем? Двигай к родичам, – резонно заметил Подгорбунский.

– Мои то на работе, то по делам… Я их только по ночам вижу… А если сплю – это чаще – не вижу совсем. Сечешь?

Подгорбунский выключил принтер, взял новенькие фальшивые пропуска, быстро пересчитал, пробормотал:

– Одиннадцать… Не хило… – Потом посмотрел на меня и сказал: – Ладно. Стольник.

Я мысленно прикинул: заявление того стоит, потом срочность, то да сё и ответил:

– По рукам.

Через десять минут мы сочинили заявление следующего содержания: «Я, Светлана Алексеевна Маркелова, мать Валерия Маркелова, ученика 10-го класса «А» лицея № 1648, не возражаю против того, что мой сын поплывет в байдарочный поход». Число, подпись «Маркелова» с закорючкой на последней букве «а».

Подгорбунский отдал мне бумагу, я ему сунул стольник (у меня в заначке всегда пара соток), и мы расстались, как братья. Подгорбунский на прощание сказал:

– Заходи, Маркел, если что. Или просто так заходи.

Вот так мы частенько общаемся с Подгорбунским.

31. Я СООБЩИЛ ПОДГОРБУНСКОМУ ПРО 100 ФАКТОВ

В очередную встречу Подгорбунский спросил меня, не знаком ли я с девушкой-няшкой? Чтобы ее пригласить в кино, потусить в кафе, чтобы она была норм, а не какая-нибудь шлюха. Короче, Подгорбунский созрел для отношений.

Я сказал Подгорбунскому:

– У меня в друзьях есть одна. Собирает по сто фактов с народа.

– И чо? – спросил Подгорбунский.

– Прикинь, ей можно написать про себя, познакомиться. Она вполне няшка.

Подгорбунский подсуетился. Он в тот же вечер начал про себя сочинять, но какие-то срочные дела отвлекли его от самоанализа. Правда, он все равно отправил собирательнице откровений плоды своего труда. А она не замедлила их поместить на своей странице. Вот результат мозговой атаки Подгорбунского.

1. Я мальчик.

2. В моем полном имени 7 букв – это счастливое число.

3. У меня 60 родинок.

4. 24 шрама.

5. Я человек.

6. На данный момент мне 16.

7. День рождения в июле.

8. Хожу в театральную студию.

9. Занимаюсь спортом.

10. Курю.

11. Нет девушки.

12. Перешел в 10-й класс.

13. Этот номер факта соответствует номеру пятницы, когда нечисть вылезает.

14. Я христианин.

15. У меня умирали родные и близкие.

16. Люблю иллюзии.

17. Люблю смотреть фильмы.

18. Три раза лежал в больнице.

19. Моя фамилия состоит из 13 букв.

20. В детстве хотел стать учителем начальных классов, чтобы мучить детей домашними заданиями и ставить им двойки.

21. Хочу уметь рисовать.

22. Хочу научиться играть на муз. инструменте.

23. Есть двоюродный брат.

24. Скоро еще один будет: тетя снова беременна.

25. Есть троюродные сестры и многоюродный брат.

26. Люблю тайны.

27. У меня не все в порядке с головой.

28. Мою маму зовут Анна.

29. Не хочу учиться.

30. Любимое время года – зима.

31. Я наивный.

32. Я пишу это по совету Маркела.

33. Пишу с маминого старого телефона.

34. Постоянно хочу спать и есть.

35. О! Я очень наивный!

36. Я переехал в Коровино. Это дурацкое название.

37. Из 24 шрамов 5 я сделал себе сам.

38. Я не люблю кошек или, как скажут некоторые, просто не умею их готовить.

39. Я люблю готовить еду.

40. К сожалению, у меня слишком развита фантазия.

41. Мне кажется, что я поздно родился.

42. Я хочу собаку хаски и хамелеона. (См. Википедию: «Хамелеоны {лат. Chamaeleonidae) – семейство подотряда ящериц отряда чешуйчатых, приспособленных к древесному образу жизни, способных менять окраску тела»).

43. Я обалдел, когда узнал, что по-русски хамелеона можно называть «земляной лев».

На факты с 44 по 100 у Подгорбунского не хватило пороху. Правда, он не одинок: редко кто дотягивает до сотки. Я решил – это надо исправить. Буду тем, кто напишет ровно сто фактов о себе.

Да, Подгорбунский назначил собирательнице откровений свидание. Она обещала прийти.

32. МОЙ ОТЕЦ МЕНЯ НЕ ПОНИМАЕТ

Я продолжу ту историю с заявлением. Хочу доказать, что отец и я – вода и пламень, плюс и минус, инь и янь, московский «Спартак» и петербургский «Зенит».

На следующий день я отдал заявление моей матери, написанное Подгорбунским, физруку, а через пару дней, сидя за ужином, отец сообщил:

– Валер, меня в твой лицей вызывают. Не знаешь, по какому поводу?

– Из окон не прыгал, йогуртом в столовке не бросался, – ответил я, жуя пельмени. – Не знаю, чего они там.

В общем, отец отправился на встречу с Натальей Юрьевной. Она у нас второй год классным руководителем, преподает алгебру, такая круглая тетка, на переменах смеется, когда видит, как мы с ребятами бегаем и прыгаем. Сначала смеется, а потом ругает:

– Десятый «А»! Вы маленькие? Пол проломите!

Отец пришел из лицея на следующий день задумчивый, сел перед теликом, взял пульт, но включать телик не стал. Сидел так минуты три, потом позвал:

– Валер.

Я подошел к отцу:

– Чего?

– Сядь. Поговорим.

Не люблю я этот отцовский настрой – каменное лицо, сосредоточенно сдвинутые брови. Сейчас начнется…

В сентябре отец стирал мои джинсы и нашел в кармане нож, тогда тоже были непроницаемое лицо, брови в одну полоску, расспросы:

– Валера, зачем ты носишь нож? Тебе кто-то угрожает? От кого ты решил защищаться?

Я тогда отцу ответил:

– Пап, я иногда люблю колбаски купить… докторской… сяду на бульваре, порежу на ходу и… с булкой. Вкусно!

Я не дурак говорить отцу, что в нашем дворе есть одна компания старших пацанов, они к кому не лень пристают – сигарету дай, деньги. Я как-то от них убежал, но это был позор. С тех пор ношу нож, если новая встреча – не побегу, решил защищаться, как мужик.

Раз отец попросил сесть, я сел недалеко, на диван, сделал внимательное лицо, глаза в кучку. Отец посмотрел на меня и сказал:

– Давай скажи, у тебя есть вопросы ко мне? Что-то не так? Как жизнь молодая?

«К чему это он клонит? – подумал я. – Заход какой-то левый».

Отец смотрел на меня и ждал. Тогда я придумал, что спросить:

– Пап, я в ванной вчера краску для волос нашел. Цвет – роскошный каштан. Ты красишься?

Отец смутился, хотел что-то с ходу брякнуть, но потом хмыкнул и признался:

– Крашусь.

– Зачем? Обновление?

– Валер, это не то, что ты подумал. Просто хочу выглядеть на тридцать пять. Чтобы на работу без вопросов брали.

Отец ответил честно, и мне почему-то стало его жалко.

Моему отцу пятьдесят лет. Все понятно – сутулые плечи, седые виски. Я у него поздний ребенок. Когда отцу было тридцать четыре, я появился на свет и меня назвали в честь моего дедушки по линии отца.

Мы с отцом помолчали. Вдруг он спросил:

– Валер, ты разве забыл, что у тебя плохое сердце? Ты же стоишь на учете у докторов!

– Не забыл, – ответил я. – При чем тут мое сердце?

– При том. В байдарочный поход тебе нельзя. Нагрузки, сложности. В пути приступ, что тогда педагогам делать?

– Ничего. Звонить ноль – три! – раздражился я. – Пап, ну ты как всегда – про нагрузки и мое сердце! Я в Интернете читал – с моей болячкой живут сто лет.

Отец встал, походил по комнате, зачем-то потрогал листья бегонии (у нас на окне растет гигантская бегония), сел в кресло снова и, уже не глядя на меня, сказал:

– Валера, мне надоело твое вранье. Думаешь, данные из одной школы не поступили в другую? И учителя дураки, они про учеников ничегошеньки не знают?

Я пожал плечами: хрен их разберет.

– Кто писал заявление? – спросил отец.

Ах вот оно что!

– Я, – легко ответил я, улыбнувшись.

– Врешь. Почерк росписи не твой, – строго парировал отец.

– Ой, я забыл! Если не я, то Подгорбунский, – сообщил я. А что тут такого? Мы же не магазин ограбили.

– Рыжий такой? Серьга в ухе? Из прошлой школы? – Вопросы из отца прямо посыпались, как горошины из стручка.

– Ну да, – опять легко подтвердил я. – Рыжий. Серьга.

– Значит, проделки Подгорбунского? – В голосе отца прозвучали угрожающие нотки.

– Пап, ладно. Что ты пристал? Ну сидели с Подгорбунским, ржали. Потом придумали про заявление… – заканючил я. – Пошутить уже нельзя?

Отец ничего не ответил на мой дурацкий вопрос. Сидел молчал, наконец снова взглянул на меня.

– Сын… – сказал он драматическим голосом. – Ты уже большой. Хочешь поговорить про маму?

У меня что-то напряглось внутри, под ложечкой. Словно я должен шагнуть со скалы в пропасть. Тьфу, гадость какая!

– Нет, – ответил я отцу, – на фиг мне это надо? Я ж ее не знал.

Я видел, как у отца зашевелились желваки на скулах и сжались кулаки.

– Значит, мама для тебя – пустое место?

– Выходит, так. Пап, я ж ее не помню.

– Но когда-то ты должен обо всем узнать… – вздохнул отец.

– О чем – обо всем? – дебильно поинтересовался я.

– Ну, о том, как мы с мамой жили… какая она была… как ты появился… Мы тебя с бабушкой и дедушкой берегли, не говорили про маму… – Отец с трудом подбирал слова. – А сейчас… я думаю… самое время… Это заявление от имени мамы… Я обалдел, когда Наталья Юрьевна его показала…

Я понял – отец завел шарманку, и это, если не остановить, надолго. Я встал и сказал:

– Слушай, пап, не заморачивайся. Я уже все знаю. Мне достаточно.

Я хотел выйти из комнаты, но отец громко приказал:

– Стой!

Я оглянулся. Никогда не забуду, как в одну секунду лицо отца побелело. Он вскочил со своего места, схватил меня за руку:

– Что ты знаешь?! Откуда?

Я начал выкручиваться из его железной хватки:

– Отстань! Отпусти!

– Что ты знаешь, паршивец? Кто с тобой говорил? Ну! – настаивал отец незнакомым, злым голосом.

– Все, все знаю! Но не скажу! – завопил я. – Вцепился, как клещ!!

Отец сразу отпустил меня. Может, испугался, что мне станет плохо? Или я удачно выбрал момент и ловко выдернул пальцы из его твердой горячей ладони?

Я выскочил из комнаты и через секунду закрылся у себя. Всё, я в своей «пещере», вряд ли отец будет сюда рваться. Я сел на тахту, прислушался. Прошло несколько мертвых минут, ни звука, потом энергичный голос телевизионного комментатора с напором начал вещать про футбольный матч. Ну вот, отец переключился с меня на телик.

До глубокого вечера я сидел и делал уроки. Это был первый вечер за весь учебный год, когда я выполнил все домашние задания. Потом я встал, почистил зубы, сходил в туалет, вернулся в свою комнату и лег спать.

В комнате было сумеречно, потому что в городе не бывает кромешной темноты, как у нас на даче, например. За окном в ночном мареве фонарей дрожала тусклая луна.

Эх, отец, я очень хочу поговорить о маме! И все про нее узнать! Но ты же много лет… а я как рыба об лед… Бабушка с дедушкой тоже молчали. За вашим молчанием стояла тайна, о маме нельзя было спрашивать. Когда я был маленьким, вы все ловко уходили от моих вопросов. Но три года назад я просчитал ситуацию – общий ужин перед Новым годом, все сидят за столом, как зайчики, едят «Оливье».

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Пред.12

Другие книги автора

Текст

Ирина Анатольевна Андрианова

Мой сумасшедший папа

Сто фактов обо мне

С этой книгой читают

Другие книги автора