Азбука спасения. Том 35

И Сам Сидящий в небесном граде на престоле величествия на высоких, весь пребывает с душою в теле ее, потому что образ ее положил Он горе в небесном граде Святых – Иерусалиме, а собственный Образ неизреченного света Божества Своего положил в теле ее, Он служит ей в граде тела, и она служит Ему во граде небесном. Душа сделалась наследницей Его в небесах, а Он принял ее в наследие на земле. Ибо Господь делается наследием души, и душа наследием Господа. Мысль и ум даже омраченных грешников могут быть весьма далек от тела, имеют силу в мгновение времени пробегать большие пространства, переходить в отдаленные страны, и нередко тело повержено на землю, а мысль в другой стороне пребывает с возлюбленным, или с возлюбленною, и видит себя как бы живущей там. А если душа грешника так тонка и быстрокрыла и уму ее нет препятствия быть в отдаленных местах, тем паче душа, с которой покрывало тьмы снято силой Духа Святого, когда умные очи ее просвещены небесным светом, и совершенно избавлена от страстей бесчестия, сделалась чистою по благодати – всецело на небесах служит Господу духом, и всецело служит Ему телом, и столь расширяется мыслью, что бывает повсюду и, где хочет и когда хочет, служит Христу.

Это говорит Апостол: да возможете разумети со всеми святыми, что широта и долгота, и высота, и глубина, разумети же преспеющую разум любовь Христову, да исполнитеся во всяко исполнение Божие (Еф.3:18,19). Рассматривай неизреченные тайны души, с которой Господь съемлет лежащую на ней тьму и открывает ее, и Сам ей открывается. Как расширяет и распространяет мысли ума ее и в широту, и в долготу, и в глубину, и в высоту всей видимой и невидимой твари.

Преподобный Симеон Новый Богослов

Достигший в меру совершенства бывает мертв и не мертв, а живущ паче жизнью в Боге

Преуспевающие в духовном совершенстве, когда просвещаются, или осияваются в уме, тогда видят мысленно славу Господа и научаемы бывают мысленно Божественною благодатью ведению за ведением, восходя от созерцания сущего к познанию того, что воистину есть выше всего сущего.

Приближающиеся к совершенству, видя только еще отчасти беспредельность (духовных вещей) и сознавая непостижимость того, что видят, удивляются и приходят в изумление, а чем более входят они, неведомо как, в свет ведения, тем более сознают свою немощь. То, что является им некоторым образом примрачно, показывает себя как бы зерцалом в гадании, и отчасти осиявая ум, мыслящий о том, когда благоволит явить себя в большем свете и соединиться по причастию с тем, кто им освещается, вовлекая всего его в себя, так что он бывает весь в глубине Духа, как бы в глубине безмерных светлых вод – тогда он восходит неизъяснимо в совершенное неведение, как вступивший туда, где все выше ведения.

Достигший в меру совершенства бывает мертв и не мертв, а живущ паче жизнью в Боге, с Коим пребывает, так как он не живет более сам по себе, как говорит Апостол: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал.2:20). Бывает он так же слеп и не слеп; он смотрит не естественными очами, так как стал выше всякого естественного зрения, получив новые очи, несравненно лучшие естественных очей, коими и смотрит выше естества. Бывает бездействен и недвижим, как исполнивший всякое собственное действие. Бывает немыслящ, как соделавшийся едино с Тем, Кто выше всякой мысли, и почивший там, где нет места действию ума, то есть движению его в воспоминании, или помысле, или размышлении. Не имея возможности постигнуть и познать непостижимое и дивное, он некоторым образом опочивает на сем совершенным почитием, оным недвижением блаженного нечувствия, то есть, не любопытно наслаждаясь неизъяснимыми благами, с чувством, однако ж, верным и определенным.

Кто не сподобился достигнуть в такую меру совершенства и проникнуть до таких благ, тот пусть винит себя одного, а не говорит в извинение, что это дело невозможно, или, что бывает в нас совершенство, такое, однако ж, о котором мы и не знаем. Удостоверяем, будучи Божественным Писанием, да ведает он, что дело сие возможно, и в истинной своей силе бывает в действительности, и совершается заведомо с сознанием его, но, по причине неисполнения и нарушения заповедей Божиих, всякий, собственно, сам себя лишает таких благ, соответственно своей неисправности.

Из тех, которые сподобились соделаться едино с Богом, соединясь с Ним содействием Святого Духа, и вкусить неизреченных благ Его, никто не услаждается пустою, скажу – бесчестною и ничтожною, славою, приносимою ему от людей; не вожделевает он также ни денег, ни одежд дорогих, ни камней многоценных, как называют их люди неразумные; не любит прилеплять сердца своего, или пристрастие иметь и к богатству, текучему и непостоянному, переносящемуся от одного к другому; – не любит и того, чтоб известному быть царям и начальствующим, которые не суть поистине начальники, властители господственные, будучи обладаемы и господствуемы многими страстями; он и не почитает их за что-либо великое и высокое и не думает, чтоб они особою какою облекали славою тех, кои близкими становятся к ним; не желает быть близким и к другому кому из именитых и славных в мире сем, как никто не желает из богатого сделаться бедным или из властного начальника, великого и славного, сделаться бесчестным, бесславным, презренным, низшим всех.

И кто в состоянии описать радость, исполняющую такого человека? И есть ли что другое, что возможно бы было пожелать такому? Какого царя не блаженнее и не славнее он? Какого мира, или скольких миров не богаче? И в чем бы мог он иногда недостаточествовать? Поистине невозможно ему недостаточествовать в каком-либо благе, которое от Бога.

Но ты, брате, сподобившийся соделаться таковым, – ты, имеющий обитающим внутрь себя всего Бога, добре внимай, чтобы не сделать и не сказать чего-либо, недостойного святой воли Его; иначе Он тотчас удалится от тебя, и ты потеряешь сокровище, сокрытое внутрь тебя. Почти Его, сколько можешь, и не вноси внутрь обиталища Его ничего, Ему неблагоугодного и чуждого естеству Его, чтоб Он не прогневался на тебя и не убежал, оставя тебя пустым. Не многословь пред Ним и не обращай к Нему прошений без благоговейной собранности. Не помышляй в себе и не говори: дай-ка покажу я Ему преобильную теплоту и превеликую ревность любви, да приимет Он доброе мое произволение, и да познает, как люблю я Его и чту; потому что, прежде чем подумаешь ты так, Он уже знает помышления твои, и ничего нет сокрытого от Него. Не покусись еще удержать Его мысленными руками, ибо Он неухватим, и как только ты дерзнешь ухватить Его или подумаешь только удержать Его, – уже не найдешь внутрь себя ничего. Он тотчас удалится от тебя и станет неощутим для тебя.

Тогда, если, сокрушаясь, томя и бия себя, станешь ты каяться и плакать много, то не получишь никакой пользы. Истинно так, ибо Он есть радость и не согласен входить в дом, где печалятся и скорбят, как и трудолюбивая пчела не терпит места, наполненного дымом. Но если благоустроишь себя безпопечением и преданностью в волю Его, то Он опять обретется внутрь тебя. Оставь тогда Владыку своего безмятежно почить в душе твоей, как на одре некоем, и не начинай говорить в себе, что если не стану плакать, то Он отвратится от меня, как от нерадивца и презрителя. Если бы Бог хотел, чтобы ты, достигший совершенства, плакал, как плачет тот, кто еще находится на степени покаяния, то Он виделся бы тебе издали, или совсем скрывался бы от тебя, или освещал тебя издали, и таким образом давал тебе и раздражал в тебе плач к очищению и благоустроению дома твоего.

Но теперь, после покаяния и очищения, какое получил ты посредством слез, Он пришел в тебя, чтобы даровать тебе упокоение от трудов и воздыханий и исполнить тебя радостью и веселием вместо печали. Стой же прямо, не телом, но движениями и устремлениями души твоей. Водвори в себе тихое безмолвие, так как в дом твой идет Царь царствующих. Скажи со строгостью всем придверникам дома твоего, то есть чувствам своим: Царь грядет; стойте же добре при дверях, стойте смирно и со страхом великим наблюдайте, чтоб не пришел кто к дверям и не стал стучать, и чтоб ничей голос не проходил внутрь, ни изблизи, ни издали. Внимайте добре, чтоб кто не обманул вас и не прокрался внутрь тайком, – и Царь тотчас опять не оставил нас и спешно не удалился.

Так скажи, и стой в веселии и радовании души своей, смотря внутрь себя на неописуемого Владыку своего, благоволившего неописано описаться в тебе, и созерцай красоту Его, ни с чем несравнимую. Созерцая же недомыслимо пресвятое лице Его, неприступное для Ангелов, и для Архангелов, и для всех чинов небесных, изумляйся, радуйся и, духовно скача, веселись, внимая, однако ж, Ему с благоговением, чтоб услышать, что повелит Он тебе сказать или сделать. Внимай убо тому, что Он говорит тебе. Он не имеет нужды требовать что-либо от рабов Своих для Своего собственного упокоения, как имеют ее земные цари, потому что ни в чем не имеет недостатка, и если не обогатит наперед рабов Своих, то и не входит в дом их.

Итак, поелику Он ни в чем не имеет недостатка, как я сказал, но обогатил тебя и Своим к тебе пришествием сделал безнедостаточным, то внимай, да ведаешь, что говорит внутрь тебя Тот, Кто неотлучно изшед из лона благословенного Отца Своего, снизшел с небес даже до твоего ничтожества. Ибо нельзя же тебе найти и подумать, чтоб Он делал это когда-либо как бы мимоходом. Нет, благий и человеколюбивый Владыка наш делает это обыкновенно для спасения и других многих. Итак, если ты почтишь Его, приимешь Его и дашь Ему место и упокоение в себе, то ведай добре, что услышишь из сокровищ Духа Его неизреченные тайны. Не припадая к персям Владыки Христа, как припал некогда возлюбленный ученик Его Иоанн, но имея внутрь персей своих все слово Божие, будешь ты богословствовать богословие новое и ветхое и добре поймешь все богословия, какие изречены и написаны были доселе, и соделаешься органом Духа доброгласным, издающим мелодии, приятнейшие паче всякой музыки.

Но если ты попустишь прийти откуда-либо печали и войти в дом твой, тотчас отбежит радость. Если попустишь войти гневу или раздражению, тотчас удалится Тихий и Кроткий. Если попустишь войти ненависти и вражде к кому-либо, тотчас убежит Тот, Кто наименовался и есть самосущая и ипостасная Любовь. Если попустишь приблизиться любопрению или зависти, тотчас незлобивый и благий Бог станет невидим, ибо Он этого терпеть не может. Если Он заметит, что около дома твоего ходят лукавство или многохлопотливость с любопытством, а ты не отгоняешь их наискорейше с гневом, а кротко принимаешь эти худости, которые Он ненавидит, ты же позволяешь им приближаться к Нему, то не станет наперед извещать тебя, когда удалится от тебя, Простый, Незлобивый и Непытливый, но тотчас оставит тебя, не дав тебе того заметить.

Если также ты, сподобившийся приискренне (равным образом) соединиться с таким Владыкою, увидеть такую славу и стяжать такое богатство, разумею царствие небесное (которое есть Сам Бог), будешь беречься, чтоб в дом души твоей не вошла ни одна из сказанных страстей, и всячески стараться доставить Царю великий покой от них; но лицо свое, то есть ум свой, станешь обращать в другую сторону и беседовать с другим, спиною обращаясь к неприступному Богу, на Коего со страхом и трепетом взирают все чины ангельские, то не по всей ли справедливости Он тотчас оставит тебя, как презрителя и недостойного?

Но Он человеколюбив есть, говоришь ты. И я тоже говорю. Но Он человеколюбив к тем, которые чувствуют Его человеколюбие, чтут Его и благодарят, как подобает. Если же ты, ни во что ставя любовь Его, всеуслаждающую, полюбишь что-либо другое и с тем свяжешь всецело все стремление души своей, и станешь услаждаться другою какою сластью, или пищей, или питием, или одеждою, или лицом каким красивым, или золотом, или серебром, или другим чем, и душа твоя воспохотствует того и побеждена будет любовью к тому, то возможно ли, чтобы Бог, естественно чистый и тебя соделавший таковым благодатью Духа Святого продолжал быть в общении и обращаться с тобою, когда ты уклонился сердцем на другое, а не тотчас оставил тебя? – Само собою явно, что Он всеконечно оставит тебя.

Святитель Григорий Нисский

О том, что и малейшее уклонение от добродетели также опасно

Тем не менее в жизни нашей существует бесчисленное множество уклонений ко греху, и это множество Писание обозначает различно: ибо «мнози», говорит, изгонящии мя и стужающии ми (Пс.118:157) и: мнози борющий мя с высоты (Пс.55:4); много и других подобных речений. Итак, в целом можно прямо сказать, что много есть тех, кто прелюбодейственно строит козни, чтобы растлить эту поистине честную женитву и ложе нескверно (Евр.13:4). Если же нужно исчислить их поименно, то это: прелюбодей гнев, прелюбодей любостяжание, прелюбодей зависть, (а также) злопамятство, вражда, злословие, ненависть словом, все, что апостол исчисляет как противящееся здравому учению (1Тим.1:10), есть перечень прелюбодеев. Представим себе женщину благообразную, достойную любви и потому сочетавшуюся браком с царем, но которая по причине своей красоты подвергается козням со стороны неких беззаконников.

Пока она воспринимает своих обольстителей как врагов и обвиняет их пред законным мужем, до тех пор она женщина целомудренная, преданная одному только своему мужу, и козни наглецов тогда не имеют над ней никакой силы. Если же она уступит (хотя бы) одному из злоумышленников, то, (даже если она и) хранит верность в остальном, (это) не спасет ее от наказания, ибо для осуждения ее достаточно, если и одним осквернено было ложе. Так, Богови живущая (Рим.6:10) душа не будет увлекаться ни одним из благ, которые представляются ей заманчивыми, если же она чрез какую-либо страсть допустит в сердце нечистоту, то сама нарушит закон духовного брака. И как говорит Писание, в злохудожну душу не внидет премудрость (Прем.1:4), так поистине можно сказать, что и в душу, исполненную гнева и зависти или имеющую в себе другой какой порок, не может вселиться благой Жених.

Так кто же найдет способ согласовать между собой то, что по естеству чуждо и не имеет ничего общего? Послушай апостола, который учит, что нет никакого общения свету ко тьме или правды к беззаконию (2Кор.6:14), или, сказать кратко, всего того, чем мы мыслим и именуем Господа по различию созерцаемых в Нем совершенств со всем тем, что по противоположности считается злом. Итак, если невозможна общность того, что по природе несовместимо между собой, то, конечно, чужда и неспособна к сопребыванию с добром душа, одержимая каким-либо пороком. Итак, какой мы отсюда делаем вывод? Тот, что целомудренная и разумная дева должна всячески оберегать себя от нападения какой бы то ни было душевной страсти и блюсти себя для сочетавшего ее с Собой Жениха чистой, не имеющей скверны, или порока, или нечто от таковых (Еф.5:27). Один есть прямой путь, поистине узкий и тесный (Мф.7:14), который не допускает уклонений ни в ту, ни в другую сторону и от которого даже малейшее отступление равно угрожает опасностью падения.

О том, что несовершенно благо, если ему не хватает даже одного какого-то (свойства) добродетели

Если это так, то мы, насколько возможно, должны исправлять обычай многих тех, кто решительно ополчается против удовольствий более постыдных, но охотятся за удовольствиями, заключающимися в почестях и любоначалии. Они поступают подобно рабу, который старается не от рабства освободиться, а довольствуется только сменой господ, считая за свободу перемену владельцев. Ведь рабская участь одна и та же, хотя бы и не одни и те же господа управляли, пока тяготеет чья-то власть и начальство. А бывают и такие, кто, храбро сражаясь с наслаждениями, (тем не менее) скоро сдается противоположной страсти и при строгом и правильном образе жизни с легкостью попадает в плен печали, вспышкам гнева, злопамятству и всему прочему, что противоположно страсти удовольствия, и (от чего) освобождается с трудом. Это бывает тогда, когда на пути жизни мы руководствуемся не стремлением к добродетели, но какой-либо страстью.

Конечно, заповедь Господня столь светла, что просвещает очи (Пс.18:9) даже младенцев, как говорит Писание, утверждая, что благо есть прилеплятися единому Богу (Пс.72:28); Бог же не есть ни печаль, ни удовольствие, ни трусость, или дерзость, или страх, или гнев, или иная какая-нибудь подобного рода страсть, которая господствует над невежественной душой, но, как говорит апостол (1Кор.1:30), самосущая мудрость и освящение (ср.1:30), истина, и радость, и мир (Рим.14:17; Гал.5:22), и тому подобное. Итак, каким образом может прилепиться (1Кор. 6:17) к имеющему такие совершенства тот, кто одержим (тем, что совершенствам) противоположно? Или разве не безрассудно, радея о том, чтобы не подчиниться одной какой-то страсти, полагать добродетель в противоположной? Например: избегая удовольствия, предаваться печали, уклоняясь дерзости и безрассудства, ослаблять дух трусостью или, стараясь быть недоступным гневу, впасть в боязливость?

Ведь какая разница: отпасть от добродетели так или по-иному, или, точнее, отдалиться от самого Бога, который есть всецелая добродетель? И в телесных болезнях никто не скажет, что есть разница: от чрезмерного ли голода или от неумеренного пресыщения пришло в расстройство тело, потому что неумеренность в обоих случаях приводит к тому же концу. Итак, кто заботится о жизни и здравии собственной души, будет держаться (золотой) середины бесстрастия, не склоняясь и не приобщаясь ни к одной из противоположных крайностей, лежащих по ту и другую сторону добродетели. Не мои это слова, но от самого божественного гласа, ибо это правило ясно следует из учения Господа, когда Он учеников своих, вращающихся в этом мире как «агнцы» посреди «волков», учит быть не «голубями» только, но иметь в своих нравах некоторые свойства змия (Лк.10:3; Мф.10:16).

Это значит, чтобы они ни считающейся похвальной у людей простоты не простирали до (последнего) предела, потому что такое свойство недалеко от крайнего скудоумия; ни восхваляемых многими изворотливости и хитроумия, самих по себе, без примеси противоположных качеств, не почитали за добродетель, но чтобы из видимых противоположностей составили один смешанный образ действия, отсекши от одной скудоумие, а от другой изощренности в коварстве, так чтобы из обеих противоположностей образовался один прекрасный образ поведения, состоящий из простоты души и изощренности ума: ибо будите, говорит, мудри яко змия, и цели яко голубие (Мф.10:16).

О том, что следует направлять к добродетели все силы души

Итак, сказанное здесь Господом да будет общим правилом для жизни каждого, в особенности же для тех, кто приступает к Богу чрез девство, чтобы они, обращая внимание на одно какое-либо доброе дело, не только остерегались противоположных (ему пороков), но отовсюду извлекали для себя доброе, так чтобы жизнь их со всех сторон была в безопасности. Ибо и воин, покрывший доспехами лишь некоторые части тела, подвергает опасности все остальное обнаженное тело. И что пользы для него от защиты доспехами (одной) части тела, когда у него открыты смертельным ударам (другие) обнаженные части? Кто назовет красивым того, в ком одна из составляющих его красоты изувечена вследствие какого-то несчастного случая? Это уродство отнимает красоту и у неповрежденных частей. Если смешон тот, кто, как говорит где-то Евангелие, решившись на «созидание столпа» и употребив все свое старание на его «основание», не достиг конца (Лк.14:28—30), то, чему другому учит нас эта притча, как не тому, чтобы мы, взявшись за какое-либо возвышенное занятие, старались довести его до конца, усовершенствуя эту работу Божию различными надстройками заповедей.

Как не один камень составляет все строение башни, так и не одна заповедь доводит совершенство души нашей до желаемой меры, но непременно нужно сперва положить «основание», как говорит апостол, затем поставить (на нем) здание из злата и камения честна (1Кор.3:12), ибо так называются дела заповедей, по слову пророка: возлюбил заповеди Твоя паче злата и камене честна много (Пс.118:127, Пс.18:11). Итак, ревность о девстве пусть будет положена как основание для добродетельной жизни, и на этом основании пусть зиждутся все дела добродетели. Ибо, хотя девство признается делом весьма достойным и богоугодным (оно и действительно таково, каким считается), но если и вся жизнь не будет согласоваться с этим благим делом, если будут осквернены нестроением прочие силы души, то оно будет не что иное, как усерязь злотый в ноздрях свинии (Притч.11:22) или бисер, попираемый ногами свиней (Мф.7:6). Но довольно об этом.

Если же кто в ничто вменяет упорядочение (всех сторон) жизни во взаимном согласии, тот пусть научится этому правилу, посмотрев на то, что делается в его доме. Думаю, что хозяин дома не допустит видеть в своем жилище чего-либо непристойного или безобразного: или перевернутую постель, или стол, заваленный всякой гадостью, или того, чтобы сосуды честны (2Тим.2:20,21) были задвинуты в какой-нибудь грязный угол, а предназначенные для низкого употребления стояли на виду входящих в дом. Но расположив все благообразно и в должном порядке и определив каждой вещи подобающее место, он смело принимает гостей, нисколько не боясь позора, если сделается известным, как у него ведутся дела по дому. Так, я думаю, должен действовать и нашей скинии (2Пет.1:13,14) хозяин и распорядитель я имею в виду ум: все, что в нас есть, он должен расположить стройно, каждую из сил души, которые Зиждитель предусмотрел нам вместо утвари и сосудов, должен употреблять сообразно с ее природой и во благо. Если нас никто не обвинит в говорливости и многословии, то мы объясним и все по порядку, чтобы, пользуясь как примером тем, что у нас есть, каждый мог устроить жизнь свою на пользу.

Итак, мы говорим, что желательную (силу) следует утвердить в чистоте души, пожертвовав Богу как дар и начаток своих благ, и, посвятив ее (Ему) однажды, блюсти неприкосновенной, чистой и не запятнанной никакой жизненной скверной. Раздражение же, и гнев, и ненависть держать, как сторожевых псов, чтобы они бодрствовали для противодействия одному только греху и направляли свою естественную (злобу) против того «татя» и разбойника, который тайно проникает, чтобы лишить нас божественного сокровища и входит для того, чтобы украсть, убить и погубить (Ин.10:10). Мужество и смелость следует держать в руках, словно щит, чтобы не убояться страха нашедшего ниже устремления нечестивых находящего (Притч.3:25); надежду и терпение словно жезл, чтобы опираться, когда (подвижника) приводят в изнеможение искушения. К «печали» благовременно прибегать в случае «покаяния» во грехах (2 Кор. 7:10), так как она ни на что другое не годится, как только на одно это употребление.

Правда да будет верным мерилом правости (Пс.44:7,8) при определении того, что непогрешительно во всяком слове и деле, как надо располагать силами душевными и как воздавать каждому свое по достоинству. А желание большего, которое в душе каждого велико и безгранично, если кто применит к вожделению божественного, тот будет блажен в усиленно своем любостяжании, «понуждая» себя к приобретению того, к чему похвально понуждать себя (Мф.11:12; Лк.16:16). «Премудрость» же и благоразумие пусть будут советниками (Прем.8:9) относительно того, что ему полезно, и помощниками в его жизни, чтобы никогда ему не впасть в обман от неопытности или неразумия. Если же кто вышеназванные силы душевные использует несоответственно их природе, но направляет не на то, на что нужно: желание обращает на предметы постыдные, ненависть устремляет против единоплеменников; любяй же неправду (Пс.10:5) восстает на родителей, дерзает на неподобающее, надеется на суетное, удалив от себя мудрость и благоразумие, дружится с жадностью и безрассудством и так же ведет себя во всем прочем тот до такой степени глуп и смешон, что даже и описать нельзя его глупости, насколько она того заслуживает.

Представим, что кто-нибудь, надев доспехи навыворот, повернет шлем так, что закроет им лицо, а (волнующийся) гребень свесит назад, ноги поместит в панцирь, а поножи приладит к груди, и что из вооружения предназначено для левой стороны, перевернет на правую а что для правой на левую. И что должен потерпеть в сражении вооруженный таким образом воин, то же самое неизбежно потерпит в жизни и тот, кто допускает смешение в мыслях и извращение в употреблении душевных сил.

Итак, мы должны заботиться о водворении во всем этом согласия, которое обычно возникает в душах наших от истинного целомудрия. Если же нужно приискать самое совершенное определение целомудрия, то, быть может, в точном смысле целомудрием следует назвать благоустроенный порядок всех душевных движений, соединенный с мудростью и благоразумием. При таком устроении души не будет нужды в каком-либо (особом) труде или прилежании для достижения высочайших и небесных благ, при нем душа с совершенной легкостью достигнет того, что без него кажется неудободостижимым.

Самым убыванием противоположного (ее намерениям) она естественно достигает искомого блага: ибо кто не во тьме, тот по определению пребывает во свете, и кто не умер, тот жив. Следовательно, иже не прият всуе душу свою (Пс.23:4), тот непременно будет на пути истины, потому что предусмотрительность и благоразумие в рассуждении того, чтобы не совратиться с истинного пути, служат вернейшим руководством на прямом пути. Как слуги, освободившиеся от рабства, когда, перестав служить господам, делаются сами себе господами, обращают все внимание на самих себя, так, я думаю, и душа, освободившись от служения телу, обращается к познанию свойственной и естественной ей деятельности. Свобода же, как мы знаем, в частности, от апостола, состоит в том, чтобы не держаться под игом рабства (Гал.5:1) и, подобно беглому рабу или злодею, не быть закованным в цепи брака.

Но я опять возвращаю слово к самому началу к тому, что совершенство свободы состоит не в одном только удалении от брака (да не сочтет кто-нибудь обязанность девства столь малой и незначительной, чтобы видеть всю заслугу всего лишь в хранении чистоты плоти), но поскольку всяк, творяй грех, раб есть греха (Ин.8:34), то во всяком деле или занятии уклонение в сторону зла подвергает человека рабству и накладывает печать, оставляя на нем от ударов греха рубцы и клейма. Таким образом, кто поставил себе великую цель девственную жизнь, тот во всем должен быть равен себе и являть чистоту во всей жизни. Рыболовное искусство, согласно притче Господней (Мф.13:47—49), отделяет полезных и съедобных рыб от негодных и вредных, чтобы какая-нибудь из последних, попав в сосуд, не сделала вредным употребление и полезных. Так и дело истинного целомудрия состоит в том, чтобы из всех занятий избирая одно чистое и полезное, непристойного избегать во всем, как бесполезного, и предоставлять его обыкновенной мирской жизни, которая иносказательно в притче названа морем (Мф.13:47).

И псалмопевец также в одном из псалмов, излагая нам учение исповедания, именует эту непостоянную, страстями одержимую и мятежную жизнь водами, души коснувшимися, бурей и глубиною морскою (Пс.68:2,3), в которой всякий неустойчивый ум, подобно египтянам, яко камень во глубину погрязает (Исх.15:5). Что дружественно Богу и имеет способность прозревать истину, что в истории названо Израилем, лишь одно оно преходит море, яко по суху (Исх.14:22; Евр.11:29), нисколько не чувствуя горечи и солености житейских волн. Так образно, под водительством закона (ибо Моисей был прообразом закона) и израильтяне перешли через море, не омочив ног, египтяне же, вслед за ними вступив в него, потонули, каждый по своей собственной природе: один переходит легко, а другой тонет в глубине.

Ибо добродетель есть нечто легкое и устремленное ввысь, поскольку все, по ее правилам живущие, яко облацы летят, по словам Исайи, и яко голуби со птенцы (Ис.60:8). Ибо тяжел грех, как говорит один из пророков, над талантом оловянным седящий (Зах.5:6). Если же кому такое изъяснение истории представляется натянутым и неуместным, и он не допускает, чтобы чудо, совершенное при переходе через море, описано было для нашей пользы, тот пусть послушает апостола, что онем же сия вся образи прилучахуся, писана же быша в наставление наше (1Кор. 10:11).

Истинное совершенство состоит в том, чтобы никогда не останавливаться в возрастании к лучшему

Итак, в том состоит, по моему суждению, совершенство христианской жизни, чтобы со всеми именами, выражающими значение имени Христос, иметь общение душою, и словом, и образом жизни, так, чтобы, по благословению Павла, на нас постоянно сохранялось во всей полноте, без всякой примеси зла, освящение во всецелом теле и душе и духе (1Сол.5:23). Если же кто скажет, что благо труднодоступно, ибо один Господин творения неизменяем, а человеческое естество изменчиво и склонно к переменам, и как можно в изменчивом естестве достичь твердости и неизменности в добре? на эти слова мы возразим, что никто не может быть увенчан, если не законно будет подвизаться (2Тим.2:5), а не может быть законного подвига, если нет противоборствующего. Следовательно, если бы не было противника, не было бы и венца; победа сама собою не существует, если нет побеждаемого. Итак, мы подвизаемся против самой изменчивости нашего естества, мысленно борясь с нею, словно с неким противником, достигая победы не тем, что ее ниспровергаем, но тем, что не попускаем ей пасть.

Ибо не к одному только злу направлена изменяемость человека (невозможно было бы ему пребывать в добре, если бы по природе он имел склонность к одному только тому, что противно добру), но изменяемость производит и прекраснейшее дело возрастания в добре, когда изменяющегося к лучшему изменяемость в сторону добра постоянно приближает к Божеству. Таким образом, то, что кажется страшным (я имею в виду изменчивость нашего естества), есть словно бы некое крыло для воспарения к большему в этом убеждает наше рассуждение. Так что было бы даже вредом для нас, если бы наша природа не допускала изменяемости к лучшему.

Итак, пусть не скорбит тот, кто видит в своей природе склонность к изменению; но, непременно изменяясь к лучшему и преобразуясь от славы в славу (2Кор.3:18), переменяется так, чтобы чрез ежедневное возрастание постоянно становиться лучше, всегда совершенствоваться и никогда не доходить до предела в совершенстве. Ибо истинное совершенство в том и состоит, чтобы никогда не останавливаться в возрастании к лучшему и никаким пределом не ограничивать совершенства.