Осип Горбатов, будучи до смерти жены примерным семьянином, в полковых увеселениях пикантного характера участия никогда не принимал, и представление о них имел почти детское. Овдовев, он начал приобщаться к ним, но как-то вовсе не охотно и не решительно. Получив очередное звание, праздновал он это событие широко, и, подвыпившие приятели как-то затащили его «к актёркам». На старости лет полковник взял и впервые влюбился как мальчишка в кудрявую певичку Ядвигу. Характер у той был легкий, но очень уж любвеобильный. Не желая делить свою пассию ни с кем другим, Осип решил на ней жениться. Все в полку отговаривали его и называли сумасшедшим. Но он уперся и настаивал на своем, считая, что поселив Ядвигу в своем доме, он вернет времена привычной семейной жизни, просто с другой женщиной.

Певичка осады не выдержала, сдалась, они поженились, но через два месяца молодая жена устала от домашней пасторали и заскучала. Вернувшись как-то в неурочный час, счастливый супруг застал у себя дома своего штабс-ротмистра, который аккомпанировал Ядвиге на фисгармонии, а та напевала какую-то арию. Всё бы ничего, и мужа можно было бы заболтать как всегда, но вот незадача – гость был без сапог. Ядвига подверглась домашнему аресту, что сталось со штабс-ротмистром нам неведомо, но все ключи от дома полковник Горбатов теперь держал постоянно при себе. Он делал вид, что в семье царят лад да любовь, супружница его страдала, но вынужденно играла отведенную ей роль.

Такое хрупкое равновесие продолжалось с полгода. Истерики и капризы изнемогающей в одиночестве Ядвиги сменялись бурными сценами примирения, и закономерно, что их результатом стала ее беременность. Надеясь, что таковое состояние остепенит супругу, Осип Иванович снял блокадное положение. Через неделю он застал свою жену в виде чересчур веселом, правда совершенно одну, но с початой бутылкой вина на прикроватном столике и почему-то двумя рюмками рядом с ней. Надо было что-то делать, чтобы обезопасить если уж не свое доброе имя, то хотя бы новую зародившуюся жизнь. Осип снова вспомнил про сестру и слезно умолял ее забрать от соблазнов подальше его непутевую супругу, хотя бы до срока родов. Гликерия, скрепя сердце, согласилась.

В самом начале года, в январе, родилась девочка – здоровенькая и голосистая. Молодая мать радовалась ей, как подарку, или как неожиданности, каждый раз удивляясь, что вот это существо у нее на руках имеет к ней непосредственное отношение, что это ее дочь и что она будет теперь всегда. Она каждый раз, видя Таню, силилась понять, как так происходит, что этот – другой человечек – ее плоть? Разглядывала ее, но так все равно до конца и не понимала. Интереса к новинке хватило ненадолго. Гликерия взяла из деревни хорошую кормилицу, а брату отписала, что грех на душу брать не желает, и что следить за его женушкой сил ее не хватит, пусть забирает к себе. А с детьми все будет хорошо. Генерал обещал, но просил обождать то окончания маневров, то смены квартир, то наступления зимы и все оттягивал свой приезд.

Ядвига стала все чаще уходить невесть куда из дому, а возвращалась лишь под утро, и от нее сильно пахло вином. Когда Танечке исполнился годик, видимо на радостях, мамаша ее загуляла так, что не являлась к дочери аж с неделю. По возвращении, в момент, когда разум ее был в наиболее ясном состоянии, Гликерия попыталась усовестить ее, даже пригрозила… Ядвига плакала, клялась, кинулась обнимать спящую дочь… Но через пару дней у той случились именины, и не отметить их любящая мамаша позволить себе просто не могла. Ее нашли на третье утро после ухода, совсем рядом с домом, замерзшую в сугробе. Забирать генералу из Нижнего стало некого.

Дети росли. Сережа после гимназии так ничем определенным и не занимался, по слабости здоровья к военной службе был не годен, но вроде бы в нем проснулись способности к поэзии – он ходил на поэтические чтения, был одним из постоянных членов некоего литературного кружка и его даже пару раз напечатали тоненькими изданиями. Тетка своих воспитанников не баловала. Кормить кормила, одевать одевала, но в руки денег давала мало, все время пыталась их приструнить, приладить к какому-нибудь делу, и как казалось брату и сестре, главной ее жизненной задачей было ограничение их личной свободы. Смерти ее они не ждали и не желали, потому, как с наследством не поймешь – открыто она никогда ничего не обещала, ни племянникам, ни брату своему. А вдруг, возьмет и отпишет все какому-нибудь приюту? А у папаши ясно, какое состояние – что и было, то поиздержалось, а прибавлением его никто и не озадачивался. Когда уж тут, все служба, да служба. Так что пусть пока уж так идет. Но мысли о самостоятельной жизни ни одного из них не покидали.

***

– Я говорю, познакомь меня с этой Лизой! – Сергей умел быть настойчивым, когда это было нужно ему лично.

– Ну, пошли. – Таня даже приподнялась на стуле, но тут же плюхнулась обратно, передвинув графин так, чтобы он загораживал ее лицо. – Ой, нет, не сейчас. Не пойду туда, там княжна Чиатурия с ней.

– А это что за растение?

– Ну её! Зануда.

– А родители зануды кто?

– Грузинские князья. Но тебе там делать нечего, братец. Княжна Нина до того правильная, что если ей только покажется, что с ней ведут себя не честно, или не почтительно, то ее папаша тут же обидчика зарежет. О! Кого я вижу! – Таня горделиво ухмыльнулась – А это уже мой поклонник. Архитектор Борцов собственной персоной.

– Он же старый! – скривил рот Сергей. – Ему уже лет сорок, наверно.

– Не может быть, чтобы сорок! – Таня изумленно посмотрела на братца. – Да он тебя не так, чтобы намного старше-то! А впрочем, какая разница, если он талантливый?

– Ты имеешь в виду «богатый», сестрёнка? – хохотнул Сергей. – И где же ты его подцепила?

– Фи, что за выражения! – скривилась Танюша. – Он был в Институте гостем maman и половину экзамена по рисованию простоял около моего мольберта.

– А что ж тогда на балу он все с твоими занудами танцевал, а не с тобой? – дразнил Сергей сестру.

– А может это ты его спугнул! Вдруг он подумал, что ты – мой жених? – Таня не собиралась сдаваться. – А скорей всего, он перед Мимозовым выслуживается, тому Лизин отец компаньоном приходится.

– Тогда точно, знакомь меня с ней. Как хочешь! Если там Мимозов рядом, то это неспроста, его деньги за три версты чуют, – и Сергей, переключившись вниманием, позвал: – Официант! Смени салфетку.

– У тебя что, платка нет? – брезгливо спросила Танюша, видя, что тот утирает салфеткой лоб.

– Платок уже давно мокрый.

– Но тут совсем не жарко. Может быть, ты плохо себя чувствуешь? – обеспокоилась она, только сейчас замечая испарину на его лице.

– Нет, сестренка! Сегодня я чувствую себя прекрасно. Но в аптеку на обратном пути заехать надо. Но это после. Я сегодня не уйду отсюда, пока ты нас не познакомишь. А пока пойду на воздух. Покурю.

Не только брат и сестра Горбатовы занимались наблюдением за посетителями ресторации. Они и не заметили, что и сами стали объектом пристального внимания одной персоны. За столиком у окна, спиной к нему, так чтобы свет падал на лица собеседников, а не на ее собственное, скучала в окружении нескольких поклонников дама, на вид лет двадцати пяти, в черном кружевном наряде, видимо траурном. Молодые люди в ее окружении, а женщин среди них больше не было ни одной, наперебой пытались угодить Черной Даме, то доливая вина в бокал, то поднося спичку к длинному мундштуку. А некий молодой, но уже лысоватый, человечек, коим при ближайшем рассмотрении оказался непризнанный даже в своем окружении поэт Клим Неволин, исполнял сегодня при ней должность порученца.

– Клим Валерианович, не будете ли Вы так любезны, рассказать мне о том молодом человеке, ведь он, кажется, из вашего литературного сообщества? – лишь глазами указывая на свой интерес, вопрошала Черная Дама. – Кажется, я вижу его уже не первый раз?

– Чудеснейшая наша, то мой ближайший друг, величайший поэт эпохи, талант, умница!

– Прекрати, Клим! – перебил его другой паладин Черной Дамы, – Какой ты ему друг! У него вообще друзей быть не может. Он же у нас «одинокий странник», – и окружение разразилось ехидным смехом.

– Я, между тем, жду ответа на свой вопрос! – дама начинала гневаться, – Вы, господа, конечно, все и всех знаете, везде бываете. Грешно же вам глумиться над бедной вдовой! Я в своем незнании обращаюсь к вам за разъяснениями, а вы превращаете все в фарс. Вам смешно! Я никуда не выезжаю, я не имею возможностей получать сведения хотя бы про отголоски жизни. Только от друзей. А вас я и почитала за своих друзей, но, видимо, всё в этом мире обман! А я так тоскую о жизни, так хочу жить… Но я в трауре, господа! Первый раз поддалась я вашим уговорам выйти в такое людное место. И вот! Вы смеетесь надо мной.

– Помилуйте, прекраснейшая наша муза! – лебезил Неволин. – Да как вы подумать могли, что над Вами! Это они над ним, от зависти.

– Чему там завидовать, Климушка? Ты, как всегда, всё преувеличиваешь.

– Вы так и не ответили мне! – дама теряла терпение.

– О! Пардон, великолепнейшая наша Богиня строгости, – Неволин сложил губы гузкой – Это генеральский сынок, поэт Сергей Осипович Горбатов.

– Действительно талантлив?

– Издавался, – кратко ответил тот молодой человек, который, по мнению Неволина, завидовал Сергею.

– А что это с ним за спутница? – поинтересовалась вдова, сначала разглядывая соседний столик в лорнет, а после обведя взглядом все свое окружение. Никто не ответил. – Господа, я теперь спрашиваю про его даму, мне снова устраивать дознание, или вы не станете в другой раз мучить меня ожиданием?

– Несравненная жрица Храма настойчивости! Помилуйте! – оправдывался за всех Клим Неволин. – Просто никто ее раньше среди нас не видел.

– Клим, голубчик, пойдите, разузнайте.

Неволин перебрался за столик, где сидели Горбатовы, покрутился там минут десять для приличия, выпил винца и ретировался обратно.

– Докладываю, бесподобная наша! Это его сестра!

– Сестра? – изумленно переспросила вдова. – Но между ними нет ничего общего. Вы точно узнали?

– Абсолютно достоверно, драгоценная наша дознавательница! Сестра, сводная, по отцу. Только как пару дней из Института благородных девиц.

– Эх! И я же была когда-то благородной девицей, – вздохнула Черная Дама, а обедающие с ней снова захихикали, теперь уж двусмысленности произнесенной фразы, но на этот раз хозяйка компании вовсе не обиделась. – А почему, господа, мы с этим вашим «странником» до сих пор не представлены? Неволин, я же просила собрать всех интересных людей творческого направления у меня. Я хочу, господа, чтобы мой салон был лучшим в городе. Я собираюсь устраивать вечера. Я мечтаю, чтобы все источники фантазии и созидания концентрировались у меня в доме. Что бы все вокруг говорили – вот где живительный родник искусств. Я хочу находить и поддерживать таланты. Я, господа, поняла, что это – моя миссия на земле.

В это время Сергей как раз выходил из-за стола. Вдова кивнула Неволину, и тот бросился наперерез:

– Серж! Позволь познакомить тебя. Покровительница искусств и несравненных достоинств женщина, Варвара Михайловна, прошу любить и жаловать. А это Серж Горбатов.

Сергей вынужденно остановился и поклонился в сторону Черной Дамы, остальных гостей за столом не замечая, и хотел так же молча продолжить свой путь, но тут она заговорила:

– Куда же Вы, новый знакомый, прошу Вас, присядьте.

– Благодарю Вас, мадам, но я направляюсь на веранду. Не желаю мешать аромат табака с запахами кухни. Простите.

– О! Тогда, может быть, угостите огнем и меня? – и губы вопрошающей приникли к мундштуку.

Тут же после этих слов, сдуру, полез за спичками господин, сидящий рядом с ней, но на него за столом шикнули, и он смешался. Серж перегнулся через стол, и вдова прикурила свою длинную пахитоску, глядя все время ему в глаза.

– Оставайтесь. У нас тут запах табака приветствуется.

– Еще раз простите, мадам, но я курю трубку, а она требует уединения. Разрешите откланяться. – И Сергей Горбатов продолжил свой путь. Когда его спина скрылась за стеклянными дверями, давешний его «завистник» прошипел вслед:

– Ну, не наглец ли?!

– Нахален, этого не отнять, – задумчиво сказала Варвара Михайловна. – Но, с такими бывает и интересно – не знаешь чего ожидать. – Она обернулась и глянула через окно на улицу. – Здесь уже стало скучно, господа. Поедемте кататься! А кто не сможет, тех жду сегодня вечером на ужин. А завтра, не забудьте, у меня чтения. Жду всех! – Она открыла расшитую черным стеклярусом сумочку-кошелек и, достав из него бумажку, сунула ее подошедшему официанту. – Это тебе, голубчик. А всё это запиши на мой счет. Пойдемте, господа. А Вы, Неволин, выполните мою просьбу. Привезите мне к вечеру все издания этого «странника». Десяти рублей Вам достаточно будет? А завтра, будьте любезны, доставьте автора лично. Старайтесь, голубчик, старайтесь!

– О, да, постараюсь уложиться в сумму, добрейшая Царица щедрости!

– Постарается он, – себе под нос бубнил «завистник». – За семь рублей полное собрание Лермонтова с золотым тиснением приобрести можно. А на этого и сорока копеек жалко будет. Тьфу!

Шумная компания высыпала на улицу, загрузилась в две коляски и покинула Выставку. Неприкаянный Неволин остался в одиночестве, достал из кармана платочек и вытер намечающуюся лысину от капелек пота. Он огляделся и заметил в полумраке веранды Сергея. Неволин вернулся, подошел к нему и искренне поделился:

– Простофиля ты, братец! Такую рыбу упускаешь. Вон вокруг нее, сколько мошкары вьется, а тобой она собственноручно интересуется.

– Да повидал я, Клим, и рыб таких и акул, – нехотя, не выпуская трубки изо рта, отвечал Сергей. – У меня сейчас другой интерес есть.

– Это ты зря. Интерес интересом, а Варвара Михайловна женщина щедрая. Мне вот денюшку дала, чтоб я твои вирши ей в печатном виде приволок, то-то.

Сергею польстило такое внимание, и скрыть этого не получилось. Но он сразу же принял прежний скучающий вид и как бы между делом спросил:

– И много дала?

– Достаточно.

– И откуда ж она такая?

– «Пароходы Товарищества Мамочкина. Отправляются ежедневно до портов Каспийского моря и попутных пристаней», – Неволин простер руку куда-то вдаль. – Слыхал? Еще пару пассажирских до Твери ходили. Мамочкин для пробы запустил да преставился вскоре. Вот она Мамочкина вдова и есть. Уж год как миновал. Теперь оне оживают и всяческим искусствам покровительство оказывать изволят. А я временно Гермесом при богине состою.

– Ну, так беги, служи, доставай.

– Побегу, Сереженька, побегу. Гордыня – грех смертный. А я милости с благодарностью принимаю. Она и тебя, многим чем, могла бы одарить.

– Вот-вот. Как бы лишнего не заполучить, – саркастически ухмыльнулся Сергей.

– Ты это зря, Серж. Она – женщина чистая в своем роде, а что молодым людям помогать склонность имеет, так кто из нас без слабостей, да без греха? А пользы от нее больше. Вот Казакевич. Сочинял вальсики да полечки для своих племянниц, и кто про них знал и слышал? А с ней связался, так зайди в любой нотный магазин – на первой витрине красуется.

– И где ж сам твой Казакевич? – цедил слова Сергей. – Что-то я его при ней не заметил.

– Ну, так он дурак оказался. Болтал лишнего.

– И чего ж он сболтнул?

– Да глупость, Сереженька, – развел руками Клим. – Ерундистика просто! Что обои в ее спальне без вкуса подобраны. Всего-то.

– И что мадам?

– Погнала. Поганой метлой. Теперь в поисках и в тоске. А ты ей дерзишь. Глупо, Серж. Она добрая. Велела тебя всё равно завтра звать на вечер.

– Сводня ты, Клим! Тебе-то какой интерес?

– А мой интерес маленький, Сережа. Крошечки с барского стола. Так что ты подумай еще. Ну, побегу твои тиражи выискивать, не все ж еще, наверно, раскупили?

– Беги, беги, – Серж откинулся на спинку кресла и замер в глубокомысленной задумчивости.

***

– Что Вам налить, Лиза? – спрашивал ухаживающий за ней сегодня Лев Александрович.

– Воды, пожалуйста.

– Может быть шампанского? Или легкого вина?

– Ой, нет, что вы! Я его ни разу в жизни и не пробовала, – искренне ответила Лиза.

За столом ее посадили между отцом и Борцовым. Напротив оказалась Нина с родителями. Разговор между девушками шел про то, как они собираются тратить свои первые деньги. Нина считала, что их надо приберечь до момента, пока не соберется солидная сумма, а потом думать о чем-то действительно нужном и стоящем. А Лиза хотела потратить все прямо сейчас.

– Папа, я теперь сама могу заняться и клумбой, и наверно даже садом. Я бы хотела купить цветов, чтобы она не зияла как голое пятно. Давай поедем на базар или на ярмарку. Где можно купить рассады? Или лучше отпусти меня с Кузьмой, чтобы я совсем сама всё сделала?

– Лиза, да, пожалуйста, хоть завтра отправляйтесь, а я извозчика возьму. Надо только узнать есть ли на ярмарке то, что тебе надо, официального-то открытия там пока не было.

– Меня как раз завтра вызывают на службу, – поддержал Лев Александрович разговор. – Я думаю, что управлюсь за полдня, так что, если позволите, то я могу Лизу привезти обратно домой.

– Вот было бы хорошо, папа! Тогда не надо Кузьму, а я, наконец-то, покатаюсь на трамвае. А обратно, с грузом, меня Лев Александрович подвезет.

– А можно и до завтра не ждать, – Лева посмотрел на часы. – И хотя уже скоро смеркаться будет, но можем успеть.

– На ярмарку? – Полетаев покачал головой. – Не успеете, далековато.

– Да зачем на ярмарку, здесь на Выставке можно посмотреть, на образцовых полевых участках.

– Да разве на Выставке что-то продается, Лева? – удивился сам Савва.

– Экспонаты нет, только после подведения итогов. Ну, а те, что до закрытия завянут, думаю, продают, – улыбнулся Борцов. – Елизавета Андреевна, давайте посмотрим скоренько, хотите? Мы можем по обводной железной дороге подъехать.

С ними захотели пойти Арина и Аглая, которые только утром приехали в город, и самой Выставки еще толком не видели. Анфиса с Настей тоже начали было канючить, но их не взяли. Проходя через общий зал, Лева не мог не заметить в этот раз ни за что не прячущуюся Татьяну, которая призывно улыбалась им из-за столика. Он посмотрел на Лизу, та тоже увидела одноклассницу и уже раскланивалась с ней. Пришлось подойти. Саввины дочки прошли к выходу одни.

– Добрый день, Полетаева. Здравствуйте, Лев Александрович. Очень рада вас встретить, – Танюша с радостью распростилась бы с Лизой и осталась наедине с кавалером, но вовремя вспомнила про указания братца. – А вы уже уходите?

– Нет, мы ненадолго отлучимся, – вежливо отвечал ей Лев Александрович. – У Елизаветы Андреевны тут небольшое дельце неподалеку, я должен сопроводить ее с подругами. Вы как поживаете?

– Наслаждаюсь, как в каникулы, – закатила глаза Татьяна. – Выставку сегодня посмотрели, но, конечно далеко не всю. Хотелось бы еще и старую, добрую Ярмарку посетить, я там сто лет не была.

– Ой, Таня, а я как раз завтра туда собиралась, – искренне обрадовалась Лиза. – Мне сказали, что в этом году она одновременно с Выставкой торговлю начинает, еще до сезона.

– Одна, Лиза?

– Ну, у папы дела в городе, поэтому наверно одна. А Лев Александрович потом меня домой отвезет, у него на ярмарке – основная служба.

– Как интересно! – Таня чуть не хлопала в ладоши. – Лев Александрович, а можно посмотреть хоть глазком как Вы работаете?

– Простите, барышня, я думаю, это будет не совсем удобно, – опешил Борцов от такого напора. – Там деловые люди только, да еще схемы, чертежи, планы. Не думаю, что Вам интересно будет. Ну, мы, наверно, пойдем, а то у нас время поджимает. Извините.

– Я вас до выхода провожу. – Татьяна поднялась из-за столика. – Так как, Лиза Полетаева? Может быть, завтра вместе на ярмарку? Мы тогда там гадалку еще разыщем, давно хотели, жуть как любопытно!

– «Мы»? – переспросила Лиза. – Так ты, Таня, там будешь не одна?

В это время они вышли на воздух, где их уже поджидали Арина и Аглая. И тут Лиза увидела его! Он сидел в самом дальнем конце веранды, откинувшись на спинку кресла и небрежно опершись о подлокотник одной рукой, к которой дымилась причудливой формы трубка. Вторая рука безвольно свисала вниз. Это был тот таинственный незнакомец, что поднял ее веер на выпускном вечере.

– Да, не одна. – Как сквозь сон услышала Лиза Танин голос. – Позвольте представить вам моего брата Сергея. – Таня в этот раз произнесла данные слова отчетливо и обдуманно, потому что Борцов был рядом, и тут двусмысленностей ей было совсем не нужно.

Сергей поднялся и подошел к ним. Он поклонился всем троим барышням, ничем на этот раз Лизу не выделяя, а Борцову коротко пожал руку. Они с Таней вроде бы еще раз подтвердили завтрашнюю встречу, но Лиза делала сейчас все чисто механически. Борцов увлек девушек к проходящему вагончику, и на ходу простившись с Горбатовыми, они вскочили в него и скоро уже ехали по территории Выставки. «Куда мы едем? Ах, да. Мне за цветами!» – думала Лиза, но потом ей стало совестно, что она совсем не слушает, что говорит ей Аглая, и взяла себя в руки.

***

– Егоровна! Посмотри, каких цветов мы накупили во двор! – Лиза влетела в дом, держа в руках две корзиночки, из которых торчали разноцветные головки, и просыпалась на пол земля. – Там еще много, мы вчетвером, сколько могли, донесли до повозки. Надо только их перенести теперь оттуда.

– Красота-то красотой, но куда ты их в дом тащишь! Пойдем, покажу, где мы под навесом пока их пристроим.

– Няня, а они не завянут? Может быть, их сразу надо посадить?

– Так полей, они так еще с неделю простоят. Куда сейчас сажать-то – ночь на дворе, – Егоровна с Лизой дошли до коляски, сплошь уставленной разнокалиберной цветочной рассадой. – Как доехали-то, благодетель?

– Сам не знаю, Егоровна, – смеясь, отвечал радостный от радости дочери Андрей Григорьевич. – Ютились! Места совсем не осталось для нас. Ну, вы тут сами дальше разберетесь? Я – в дом.

– И сколько ж он на это баловство потратил? – ворчала няня.

– Нисколько, Егоровна! – гордо ответила Лиза. – И почему баловство-то? Это для красоты. Я, няня, сама всё купила. Мне сегодня первый мой гонорар заплатили.

– Птица моя райская! Да как же это! Ну, выросла отцу помощница, дал Бог, – Егоровна, сложив замком руки у подбородка, любовалась на свою подопечную, – И что ж, весь гонорар – сюда?

– Сначала так и хотела, няня. – Лиза аккуратно расставляла цветы, чтобы они не задевали бутоны друг друга. – А после решила поделить на части. Так что тут, конечно, на всю клумбу не хватит. Но завтра я еще на ярмарке буду, может, там чего докуплю, а часть денег я отложила, – Она выпрямилась и обращалась теперь к няне с поручением. – А ты узнай, есть ли поблизости хороший настройщик. Да поспрашивай, сколько они берут. А я еще у папы в газетах объявления посмотрю. Надо привести инструменты в порядок. Это я тоже сама могу сделать.

Утром за завтраком Андрей Григорьевич сказал Лизе:

– Ну, не везет тебе, дочка, с поездкой на трамвае! Оказалось, я всё-таки сам могу тебя подвезти, но только в одну сторону. Мне в губернаторскую канцелярию заехать надо, думал, они пришлют с курьером документы, да мне срочно надо, уж сам спрошу. Так что я только на минутку в Главный дом, а потом в город поеду.

Лиза долго не могла решить, во что одеться и перебрала все. Когда они с Егоровной разбирали мамин гардероб, ей приглянулась изящная шляпка с лиловыми лентами и цветами фиалок, вполне подходящая под моду нынешнего сезона. Юбка тоже нашлась – однотонная, цвета увядшей сирени, узкая в талии и бедрах, широкая к низу. Красивая вышивка в тон материалу шла тонкими стрелами узора от широкого пояса до середины длины. Лиза только спорола с подола нижний черный кант, который был там совсем не к месту, а сегодня пожалела об этом. Дело в том, что у нее нашлась единственная блуза, которая подходила к этому наряду. Белая, батистовая, с пышными вверху и узкими от локтей рукавами. На груди вдоль застежки были заложены вертикальные складки, а ворот завязывался на классически строгий черный бархатный бант. Вот этот бант и не давал возможности собрать все в единый ансамбль. Если бы еще он поддерживался старомодным черным кантом на юбке, но того уже не было. Папа вышел во двор к Кузьме, пора было уже ехать. Лиза метнулась к Егоровне:

– Няня! А где коробка с лентами?

– На своем месте!

– Егоровна! Ну, я не знаю пока ее место. Я вообще в этом доме еще не привыкла, не мучай, покажи.

Поджав губы, Егоровна принесла откуда-то круглую шляпную коробку, куда складывали все вновь купленные ленты и обрезки, оставшиеся от былых переделок. Лиза тут же сбросила с нее крышку и стала рыться, роняя лишнее на пол. Егоровна, не желая видеть этого бесчинства, развернулась и пошла на кухню, бурча себе под нос:

– Поспешишь – людей насмешишь!

Но Лиза уже отыскала обрезок фиолетовой ленты в тон юбке, убрала черный и повязала новый бант. Довольная, она поспешила к выходу, но что-то вспомнив, вернулась, зашла на кухню, молча чмокнула Егоровну и выбежала из дома.

Перед самым въездом на Ярмарку повозка остановилась, потому что впереди случился какой-то затор. Лиза невольно засмотрелась на беседующую невдалеке пару. Верней кавалер ее мало заинтересовал, а вот дама была очень изысканна, и, как ни странно, ее наряд был чем-то неуловимо схож с ее сегодняшним собственным простым одеянием. Юбка у дамы была светло-лилового тона и сзади заложена крупными складками, блуза из тончайшего шелка, а кушак украшен переплетением темно-лилового атласного шнура. Но главным было то, что опиралась дама на элегантный зонтик с обтяжкой точно в тон юбке, и схожего оттенка рукояткой из розового дерева. «Ах, как с картинки!» – подумала Лиза и глубоко вздохнула. Видимо, это заметил старик Полетаев, потому что он сначала хотел что-то уточнить у дочери, но потом проследил за ее взглядом и, передумав, спросил явно о другом.

– Ну, где твои приятели, Лизок? – задорно воскликнул он.

– Пока не вижу, да мы и раньше назначенного времени приехали, – они оба сошли с коляски. – Но ты иди, папа, я тут подожду, посмотрю. Далеко пока отходить не буду.

Лиза прождала с полчаса, но Горбатовых всё не было. Солнце уже стало припекать не по-весеннему, и она порадовалась, что оделась так легко, потом подумала спрятаться от жары и зашла вслед за отцом в Главный дом, решив, что походит по пассажу, пока того нет, но почти сразу увидела его выходящим из торговых рядов.

– Лизонька! – обрадованный чем-то родитель кинулся ей навстречу. – Вот, это тебе! Парасоль в подарок. Я сам выбрал. Нравится? – И Андрей Григорьевич протянул дочери летний зонтик.

Где и сколько дожидался тот своего покупателя? У основания украшенный пышными кружевами, с длиннющей сиреневой бахромой по краю и резной ручкой из слоновой кости с шишкой на конце, сам он был сплошь усыпан мелкими лиловыми цветочками на белом поле. В общем, что тут скажешь, зонт был ужасен. Нежданные слезы подступили к самому носу, но показать их отцу нельзя было ни в коем случае. Лиза держалась, но не могла выдавить из себя даже «Спасибо», чтобы они не прорвались наружу. Отец тем временем, ничего не замечая, стал негромко напевать:

– Мой Лизочек так уж мал, так уж мал,

Что из листика сирени

Сделал зонтик он для тени,

И гулял, и гулял!

Помнишь, Лизонька? Помнишь, как мама тебя учила?

Всё. Это стало последней каплей. Больше сдерживаться было уже невозможно, и, забыв, что благородная барышня должна скрывать свои эмоции и не выражать открыто чувств на людях, Лиза расплакалась. Но одна минута, одно слово перевернуло всё. Теперь она не рассталась бы с этим зонтиком за все сокровища мира. Вся любовь, вся нежность, вся родительская забота, переданная одним через другого, сосредоточилась и перелилась теперь в эту тросточку с парусиновым куполом. Лиза прижалась к отцу, злосчастный зонт оказался зажат между ними, а Полетаев только гладил плачущую дочь по спине и приговаривал:

– Ну, довольно, Лизонька. Совестно, люди смотрят. Ах, ты ж, я дурак старый!

– Папа, папа, ты не старый вовсе! Спасибо тебе. Я люблю тебя, папа.

– Пойдем на воздух, дочь? – у Полетаева самого защипало в глазах.

***

Лиза проводила отца до повозки, и он уехал. Она, конечно, переживала, что на лице остались, быть может, следы недавних слез, но на душе стало отчего-то очень светло и спокойно. И она уже без утреннего трепета думала о том, что скорей всего Таня придет одна, без него. Ну, и ладно. Действительно, что ему, такому взрослому, такому необыкновенному, возиться целый день с ними, барышнями, вчера еще сидевшими за партой? Ну, и пусть… И тут она увидела их обоих, идущих к ней через площадь.

– Здравствуйте, Лиза! – Подойдя, Сергей легко коснулся ее пальцев.

– Здравствуйте, – Лиза смотрела на лицо Сергея и не находила в нем сегодня никакой загадочности. Лицо было простым и открытым.

– Полетаева, здравствуй. А что это у тебя такое? Боже мой! А в Институте все считали, что у тебя есть вкус, – Татьяна заметила пресловутый зонт.

– Это папин подарок, – ответила Лиза, немного смущаясь.

– Ну, тогда понятно. Мой тебе совет – забудь его где-нибудь в извозчике или в трамвае. Это лучшее ему применение. Ох, уж эти папы! – она переглянулась с братом и они оба чему-то усмехнулись. – Чем, абы что, самому покупать, мог бы просто дать денег.

Смущение куда-то исчезло, а на его месте в душе у Лизы стало нарастать непонятное ей чувство, и под его напором она, не думая, довольно насмешливо отрезала:

– Мог бы дать денег, а дал любви!

Татьяна, не любившая моменты, когда она чего-то не понимает, вопросительно обернулась к брату. Но тот, видимо, поставив себе целью быть сегодня душкой, подхватил обеих девушек под руки и, не дав ходу недоразумению, направился с ними прямо к торговым рядам, приговаривая:

– Я сегодня самый счастливый человек на ярмарке, меня сопровождают две самые красивые барышни этого города!

– Мы что, будем что-то покупать? Торговый же сезон еще не открыт, раз флаги на башнях еще не подняли?! – всё ещё обиженным голосом капризно спросила у брата Танюша. – Пойдем сразу к увеселениям!

– Ну, во-первых, сестренка, надо спросить и у твоей подруги, ей, наверно, тоже что-то нужно, она же сюда не просто с нами погулять пришла. А во-вторых, тётка, узнав, что мы на ярмарку собрались, велела настоящего хорошего чаю купить. Нам же не зерно пудами для фуража закупать требуется, сестра! А китайские-то ряды наверняка торгуют. Ты же знаешь, что по средам у нашей тётушки журфиксы. А сегодня первый после твоего выпуска, так что тебе она его и посвящает. Будешь вечером пить «Царский букет» в обществе тетушкиных товарок. Она же тебе говорила об этом?

– О, боже! Говорила что-то, но я не слушала. Не желаю старых клуш развлекать, я лучше с тобой. Ты сегодня где?