Читать книгу: «Власий»

Власий
Часть 1. Магический тренинг для персон в кризисе среднего возраста

Глава 1.

Вдох. Морозный воздух режет горло, обжигая разгоряченную глотку. Белое марево, хрупкое от холода и ветра, ломкими пальцами обхватило землю и небо, не в силах ни удержать, ни отпустить сущее. Его хватка сжимается, крошится самое тело неживого и немертвого Деда, хозяина Зимы, и воздух наполняют миллиарды острых льдинок, столь же прекрасных, сколь и смертоносных. Ни жертва, ни сила, ни дух не могут противостоять царству вековечного сна. Именно в такие дни старики уходили в лес, чтобы еды хватило до первых теплых дней.

Человек ковыляет через поле, на каждом шагу теряя и вновь ловя хрупкое равновесие – сугробы хватают его за ноги, тянут вниз и вбок. Под тяжелой шубой потоки пота пропитали рубаху из плотной шерсти, шапка давно потеряна и забыта. Ледяная неподвижность жжет кожу, заползает за шиворот тонкими, вкрадчивыми пальцами. Все бесполезно. Смирись. Останься. Замри, как сосны под белым одеялом, как серое, низкое небо, как редкий сухостой, торчащий из-под нетронутого покрова на краю чащи. Здесь нет ни света, ни тьмы, только сумрак и край горизонта, сливающийся с облаками. Останься.

Вдох. Человек паникует, неловко взмахивает руками и заваливается на бок. Снег целует открытую кожу, любовно замирая на волосках предплечий. На мгновение голову заполняют враждующие между собой образы, свивающиеся, как корни под старой сосной. Так падал он в сугроб мальчишкой, хохоча и размахивая руками. Так ныряли в снежные шапки на колядки, норовя утянуть за собой хохочущую девчушку в нарядной шубке. Так выходил он в поле, падал и смотрел в ночное небо, каждый раз удивляясь звездным россыпям. Если его не убьет холод, это сделает страх. Ум всеми силами пытается укрыться в воспоминаниях, забыть о погоне.

Человек, кое-как встав на четвереньки, бросает неловкий взгляд на опушку – из бора выходит огромная, едва различимая тень. Ей здесь не место, ведь все медведи давно уже спят в своих тесных берлогах. Они видят сны, в которых реки полны рыбы, а кусты гнутся от налитых соком ягод. Им нечего делать в этой гиблой пустыне, где никогда не бывает солнца. Человек все еще пытается встать, неуклюже ворочаясь в свежем пухляке. Теперь его глаза прикованы к надвигающемуся зверю, как будто плывущему над снежным морем.

Вдох. Здесь не может быть хозяина леса, но он есть. Это не шатун, отощавший и злой, чья шерсть висит свалявшимися клоками. Нет, это сильный, большой, тяжелый зверь, дитя изобильного лета, неспешно бредущее к заплутавшему страннику. Медведь спокоен и ленив, плавные и уверенные движения сочатся могуществом, первородным правом быть именно здесь и сейчас. Человек выпрямляется в отчаянном последнем порыве, коротким движением запахивая шубу как можно плотнее. Он достает нож. Его руки невыносимо дрожат, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. За спиной у надвигающейся тени сосны чуть скрипят, качаясь на ветру.

Семен открыл глаза и застонал. Комната пахла пылью, теплом и застоявшимся воздухом. В окно сквозь голые ветки помаргивал оранжевый глаз фонаря, отбрасывая на стены узор из множества переплетенных линий. Пол безжалостно давил на бок, плечо и бедро – казалось, что лежишь прямо на костях, минуя все промежуточные слои мышц, жира и кожи. Гравитация очевидно ненавидела Семена, а он в свою очередь хотел стать плоским, как камбала. Голова болела, горло пересохло и саднило. Чудовищно хотелось пить, а вот сил встать и пойти на кухню не наблюдалось. Оставалось только тупо моргать, раз за разом надеясь, что вот сейчас-сейчас, и что-нибудь обязательно поменяется. Или забытье, или импульс воли, или заботливые руки… Перекатившись на спину, Семен отдался накатившему потоку сознания – кислотная волна видений ударила по нему, размазав остатки личности в растекающейся кровавой луже.

…человек поднимает руки и начинает кричать. Старики говорили, что хозяева леса не любят громких звуков. Этому медведю было все равно. Животное перешло на огромные скачки, создав небольшую метель вокруг себя.

Пару-тройку раз в неделю, продираясь сквозь вечерний сумрак после смены, он почти верил, что всегда был один. «Мы приходим в мир одинокими…», – бормотали сквозь виски сауэр очередные знакомцы, пытаясь попасть рукой в пятый или, может быть, пятнадцатый стакан за вечер. Идиотская банальность грела Семена вплоть до утреннего похмелья, позволяя вообразить себя этаким «вольным волком», усевшимся у самого края волн мировой печали. Возможно, дело было в особых составах, которыми промышляют ушлые московские бармены, выводящие клиента на коммерчески выгодную волну страдальчески-интеллигентного запоя. Некий триггер, особый нейромедиатор включает выработку «гормона Довлатова» у потасканных самцов среднего возраста, коварно прячась в желтоватой мути. Попадая в организм, он заставляет объект воспринимать себя героем великого романа в духе Сартра или Берроуза, в зависимости от отношения к мужчинам и наркотикам. Внутри Великого потока горести превращаются в достоинства, а пороки ложатся благородной патиной на бронзу духовного поиска. Это умозаключение Семен вывел, пообщавшись с бутылочным зеленым змием в гордом одиночестве. Сферическая водка в вакууме склоняла либо к депрессивным расстройствам, либо к неподвижной апатии. Эксперимент был признан успешным.

…первый удар должен был прийтись на нос или глаза, но медведь увернулся. Не смотря на свою скорость и вес, это был ловкий и умный зверь. В последний момент он прянул в сторону и коротко рванул руку, почти по-собачьи щелкнув огромными клыками. Мужчина дернулся, нож полетел в сторону. Мгновение, и оскаленные челюсти ухватили человека за ногу, опрокинув в сугроб.

Исключения бывали, но только ранней весной. Когда снег начинал только-только сходить, Семен натягивал на себя старую косуху, брал три-четыре пива и прятался в глубинах лесопарка. Там, сидя на мокрой коряге, он ловил удивительное чувство небытия. Будто ему пятнадцать, волосы длинные, на дворе 2007 год, и есть только Шлома, который вообще как бы отдельный персонаж. Про него не сказано, что у него есть родители, дом, школа, секция по каратэ и кружок по английскому языку, у него нет ни оценок, ни обязанностей, ничего. Косуха, волосы, перчатки без пальцев, книги с яркими дурацкими обложками и музыка. Вот он, простой, почти несуществующий, как талый снег, который только и умеет, что превращаться в воду и исчезать без следа. Семен в такие дни сидел на корягах долго-долго, пока не начинало темнеть, а потом уходил домой, покачиваясь в такт ритму гитар.

…острые зубы рвут плоть, неистово дергая тело. Человек уже не чувствует ни боли, ни страха. Мужчины беспомощно машет руками, пытаясь попасть по морде, но каждый раз промахивается. Его катает по снегу, как беспомощную куклу. Внезапно его пронзает мысль – почему он еще жив?

В этот раз все должно было быть по-другому. Семен вообще не планировал открывать глаза и стонать, а должен был переселиться на другой астральный план. Согласно многим месяцам путаных астрологических расчетов и чтения профильной литературы, ритуальное повешение открывало перед ним существенные перспективы в качестве жителя иных измерений. Увлекшись за два года одинокой жизни скандинавским язычеством, густо смешанным с Блаватской, Кроули и Андреем Шандором Ла-Веем, тридцатитрехлетний журналист решил совершить «великое делание» и покинуть сию скорбную юдоль, так сказать, с блеском. Благо, возраст подходящий, немного рокенрольный, немного возвышенный, символичный во всех своих аспектах. Посвятив свое тело и дух великому богу шаманов и воинов Вотану с помощью «химического трамплина», Семен привязал к лампе веревку с али-экспресса (настоящая пенька) и шагнул в неизвестность. Теперь рядом с ним лежали обломки люстры, по полу мелкой крошкой рассыпалось стекло, а дедушкин ковер понемногу всасывал лужу из семеновской крови, натекшей откуда-то из-под волос. Не помогли ни татуировки, с особым тщанием скопированные с прорисовок из научных статей, ни пост с медитацией, ни разгульное пиршество накануне. Семен был жив, ему было больно и очень стыдно. «Вселенная долбоебов воспитывает», – промелькнула у него в голове свежая дидактическая сетненция, после чего долгожданный импульс погнал его промывать ссадину. Доделывать великое делание через окно резко расхотелось.

…человек смотрел на то, как медведь ест его плоть. Длинный язык любовно оглаживал кровавые лоскуты, липкие от обильной слюны. Красное на белом, розовое на красном, изредка белое и черное. Удивительно, но даже спустя час мужчина был в сознании. От него осталась только голова и несколько костей, но все же он мог видеть, думать и даже что-то ощущать. Не было только боли.

В ванной Семена ждали новые открытия. Во-первых, он не смог обнаружить ссадину, дырку или еще какие-то повреждения. Пять минут судорожного ощупывания черепа не принесли никаких результатов, как и поспешное бритье головы машинкой для стрижки бороды. Семен твердо решил взяться за ум, и в это совершенно не входил визит психиатрической бригады. Скорая немедленно вызовет санитаров, увидев обстановку в квартире. Суицидники не ездят на машинах, не гуляют по барам и не играют в ДнД по пятницам, они сидят в диспансерах и беседуют с компетентными специалистами. Он же не сумасшедший, он просто… Да, точно, духовный рост оказался совсем не тем, что сочетается с Семеном. Он елозил машинкой по затылку, свернувшись в три погибели над ванной, и увещевал себя различными житейскими мудростями, холодея при мысли о желтоватых костях черепа, блестящих из-под расползающейся кожи. Спустя полчаса в зеркале засинела абсолютно невредимая лысина. Семен издал всхлип и осел по стенке. Последнее что он видел перед тем, как вырубиться – синие розочки на кафеле пару раз сложились то ли в вальдкнут, то ли в эмблему корпорации «Umbrella», а затем растворились в темноте.

…человеку казалось, что он пролежал в снегу несколько тысяч лет. Звезды крутились перед его взором, иногда скрытые пеленой синих и зеленых огней, танцевавших в вышине. Вечность несла в себе покой несуществования, присущего только природе – человек был частью Вселенной, такой же, как сухостой, сугроб или камень под ним. Внимая ветру и холоду бесконечной ночи, он забыл сначала жуткую сцену пира на собственных костях, потом свое имя, а затем и все, что было им. Многие годы человек просто смотрел вверх, восхищаясь удивительной круговертью огней над собой, складывавшихся в удивительные видения. Там бил хвостом огромный змей, удерживавший воды всех морей, там гром бил в осину, а из-под земли выходили удивительной красоты девы с холодными глазами. Он видел все и ничего, зная, но никак не участвуя. А потом пришел медведь и, неловко взяв его голову своими огромными лапами, водрузил её обратно на его тело. Человек покачнулся, поклонился и пошел дальше. Говорят, он вернулся домой с первыми лучами тусклого рассвета и никогда больше не был прежним, хотя всего лишь ходил за хворостом в лес.

Глава 2.

Утром был четверг, и потому Семен осознал себя целиком уже в метро. Вагон мерно покачивался через черное ничто, изредка моргая фонарями в сонные глаза сплюснутых как шпроты пассажиров. Раньше, лет пятнадцать назад, ностальгические синие старички-Ежи и функционально-строгие «номерные» вагоны каждое утро встречали почти шесть миллионов человек в день уютным желтым светом бабушкиной лампы. Казалось, что эта состарившаяся, но добрая подземка как бы украдкой, незаметно для краснокаменных башен и асфальтированных улиц, гладит тебя по руке и сует конфетку в карман перед долгим днем. Просыпайся, внучок, ты умненький мальчик, ты сможешь. И пусть в той подземке жили бомжи и собаки, пусть осыпалась побелка, а сиденья никогда не были мягкими, все же она любила тебя, окутывая своим особым запахом. В ней можно было быть чуть-чуть пьяным, немного раздолбаем, не чувствуя огромного города над своей головой. С роботами, эффективно перемещающими возросший пассажиропоток из одной точки в другую, такие шуточки не прокатывали. В глянцевом мире победившего успеха дуракам было не место – их выбраковывали ярким светом, освещая несовершенство на суд сограждан. Экраны не терпели слабости, глупости и вялости. Тут ты ехал исполнять функцию, ради которой твое существование, собственно, и терпели.

Натянув шершавую шапку на уши, Семен поднял глаза от телефона и уставился на свое отражение. В начищенном стекле обреченно качался на поворотах запойный упырь, напоровшийся на священника-самбиста. Лицо отекло и обмякло куда-то вниз, натянув нездорово-бледную кожу. Из ореола черных синяков на равнодушный мир глядели две узкие красные щелочки, то и дело пускавшие слезу в заросли перепутанной бороды. Очки с солидным минусом еще сильнее уменьшали глаза, добавляя жути невольным соседям по вагону. У Семена дрожали руки, во рту перекатывалась похмельная гниль. Невыносимая тяжесть давила на плечи, не хватало воздуха. Собрав остатки сознания в мягкую кучку, Семен решил пройти последний перегон по поверхности, благо руководство от него не требовало присутствия по часам.

Эзотерический портал «Семь облаков», совмещенный с магазином и студией ногтевого дизайна, своего копирайтера в целом любил и ценил. Быть может помог всесильный Фатум, или норнам ловко удался именно этот узор, но так удача была благосклонна к нему далеко не всегда. Случилось так, что генеральный директор и хозяин заведения в одном лице с начала локдауна осела на дальних югах и не стремилась возвращаться на отчизну. Мешала чума, потом специальные мероприятия высокого начальства, а затем и сотня других оправданий, среди которых узкое сообщество подчиненных почитало главными факторами горячих негритянских парней и доступность разнообразных «лечебных» трав, помогающих при глаукоме и депрессии. Впрочем, возможно она и вовсе пропала – никто с ней с той поры не контактировал, кроме завсклада, Марии Васильевны Смирницкой. Одетая в немыслимо пестрые шелка с «Садовода», в текущей реальности она была регентом при отсутствующем императоре, наделенная полной и абсолютной властью. Предприятие снабжало отчизну амулетами, приворотными духами, картами Таро и волшебными палочками, но особенно хорошо шли ароматические свечи. Как раз их то и поставляла неукротимая Мария Васильевна, добывая в малоизвестных цивилизации местах за сущие гроши. На круг получалась солидная жменька чистой прибыли, что позволяло худо-бедно платить аренду и содержать сайт. В сем одухотворенном курятнике Семен два года назад пришелся ко двору, вяло распушив хвост творческой личности, облагороженной поиском средств к существованию. Конечно, на зарплату это никак не влияло, но и к его регулярному разгильдяйству тоже особо не придирались.

Подперев плечом серый камень стен Дворца Молодежи, Семен в обществе накофеиненной газировки уставился на Комсомольский проспект. Влажный холод утреннего сумрака прочистил отмирающие синапсы, протолкнув апатию на задворки сознания. Подстегнутые легальными стимуляторами ЦНС, в сознании завели хоровод упрямые факты. В особенности никак не удавалось поженить разгром в квартире с отсутствием повреждений на тушке. Так не бывает. В реальности не бывает, хоть что говори. Никак нельзя напустить лужу крови без дырки в организме. Это уже не эзотерика, а натуральное фэнтези, с чудесами и драконами. Впрочем, стоп! А вдруг ему вообще все это пригрезилось? Ведь бывают же непредсказуемые эффекты, если, скажем, субъект не был готов договориться с духом вещества? Улыбка раздвинула усы. Ничего не произошло на самом деле, это был мираж испуганного и мятущегося ума. Чудо! Волос нет, а чудо есть.

Власий есть, а тебя нет.

Семен моргнул и закашлялся, подавившись колючим дымом. Голову пробил десяток тупых гвоздей, загнанных прямо в нежную мякоть мозга. +Власий есть!+ рокотало под сводами, пугая голубей. +Власий здесь!+ ревела двигателем синяя бэха, разбрызгивая снежную кашу из-под колес. +Власий! Власий! ВЛАСИЙ!+ душил золотыми кольцами змей, вынырнувший из потаенного сердца Нижнего мира. Рассудок разорвался на части, потерявшись в раскаленном добела мареве. Казалось, вот-вот лопнут сосуды, треснет кожа и мясо изойдет паром на хмурых камнях. Семена трясло, буквально выворачивая наизнанку. Время растянулось и потеряло смысл, разделенное на череду замерших снимков. В каждой капле воды, замерзшей, испарившейся и текущей, рождались и рушились вселенные – снова и снова умирал Имир, разбивалось мировое яйцо, а Шива неистово плясал, вгоняя с каждым неистовым толчком ноги нежный хрящ все глубже и глубже в хрустящую гортань реальности. Каждый миг являлся вероятностью порождающей миллиарды новых вероятностей, равновеликих и равноправных, сплетающих все новые и новые нити узора. Кто скажет, что есть и чего нет, если каждый из живущих – не более чем тень из череды теней, скользящих своим вниманием по бесчисленному множеству миров? Дикая, неистовая пляска для тех, кто видит лишь одну песчинку под волнами ревущего океана, и воды жизни для вечно голодных левиафанов, просеивающих клубящуюся придонную пену в поисках одиноких искорок сознания. Семен заорал от ужаса, почувствовав, как приближается тень, высасывая своим присутствием остатки света над ним. Он не мог видеть, ведь у него не было глаз. Не было ни кожи, ни тела, ни стука сердца, ничего, кроме собственного «Я», каким-то образом висевшего… где? Ответа не было, но он сейчас и не был нужен. Семен знал, что его скоро сожрут, и он перестанет существовать на столь глубоком уровне, столь фундаментально и окончательно, что даже самое тяжкое бытие представлялось раем. Паника достигла пика, пробив его сознание насквозь, и в этот миг он ощутил, как в его центре как будто открыла глаза какая-то дополнительная часть. Это был не Семен, точнее, это было нечто, ощущавшееся как его «плоть», но не принадлежавшая ему. Золотой импульс внимания был холоден и жесток, взирая на мир равнодушными глазами притаившегося полоза. Тяжелый, неизменный в своей природе, и в то же время пламенный, как отблеск солнца, металл возник как ответная ассоциация, хоть какая-то характеристика происходящего для Семена. Змей внутри него поднял голову и принюхался, неторопливо гладя воздух языком. Он тоже чуял присутствие чудовища, но не боялся его. Левиафан мог пожрать его играючи, но был слишком большой, чтобы среагировать быстро, и слишком сильный, чтобы сомневаться в себе и своих поступках. Ему было очень хорошо известно, что надо делать. Золотой полоз развернул блестящие кольца и обхватил Семена, стягивая его суть в единое намерение. Бежать.

Наваждение кончилось, как будто повернули рубильник. Жидкая грязь облепила штаны и рукава куртки, забрызгала жгучими точками лицо. Бешено стучало сердце, пульсировали сосуды в шее и голове, наказывая за чрезмерное напряжение. Семен хотел вдохнуть и не мог, хотел моргнуть, хотел сделать что угодно, чтобы его отпустили. Мир обрушился на него сенсорным штормом, перегрузив рецепторы звуком, цветом, осязанием и обонянием. Никогда он не ощущал реальность в такой полноте, от движения капельки пота на большом пальце правой ноги до запаха пота прохожего, наступившего в грязь перед ним всего лишь пять минут назад. Глаза были готовы взорваться, кожа горела огнем, а уши – лопнуть от перегрузки. Содрогаясь в мучительных спазмах, Семен успел подумать, что глупо было избежать смерти от пасти гигантского зверя, чтобы пасть жертвой собственного тела. И это сработало. Ему показалось, что кольца вокруг его сознания, до того не осознававшиеся как отдельная часть ума, ослабли. Вместе с силой объятий уходила сила, мощь, намерение и мир, грохоча, затихал вокруг, возвращаясь к нормальной жизни.

Через несколько минут Семен уже мог соображать. Обыденность восприятия показалась ему столь сладкой, что он позволил себе несколько минут просто стоять на карачках, наблюдая за тем, как рассасываются последние вибрации в его позвоночнике. Пусть все вокруг смотрят на него, пусть зовут полицию и росгвардию во главе с танками, все ничто и все пустяк по сравнению с упоительной нежностью запаха талого снега. Как ответ на наивное блаженство, преступное для мужчин в России испокон века, через пару минут из-за угла бодро вывалился наряд полиции, вразнобой стуча берцами по советскому граниту. Бритые молодые люди весело щебетали, помахивая дубинками. Их явно устраивало утреннее спокойствие, милостиво позволявшее вот так ходить, говорить и ничего не делать, радуясь грядущей весне, умеренно вкусному кофе и компании. А что еще делать, когда тебе всего двадцать, и в твоих легких упрямо рождаются новые бабочки с каждой сменой времени года? Чувства так наивны, так чисты и однотонны, что стоит только подумать и тут же рождается новая песня, в ритме берцев, ударяющихся без устали о гранит полов. Но радость, как известно, быстро сменяется на все что угодно, особенно если ты юн. К примеру, вид Семена омрачил государственные лики предчувствием работы, переключив рубильник, скрытый форменными фуражками. Ребятки посуровели, посерьезнели и выдвинулись вперед. Семен же повернул голову и широко улыбнулся. Он стоял к полиции задом, облепленным грязью и снегом, так что улыбка могла быть расценена в равной степени и как приглашение, и как издевка над общественным строем и нормами морали. Скорее всего, наряд почувствовал все сразу и еще что-то свое, ибо молодые лица вдруг прорезали морщины от сжатых челюстей, а очи превратились в бездонные колодцы яростного огня. На коже счастливого рака-Семена сконденсировалось колючее внимание, пристальный взгляд закона обжег нервные клетки. Он едва успел разглядеть, как раскрывается рот самого молодого из группы, как готовятся вылететь первые слова… На мгновение разбитый и совершенно растерянный копирайтер увидел себя со стороны. Нескладное, жалкое зрелище, извивающееся в попытках сохранить остатки достоинства. Семен мысленно простился с собой и сдался, покорно оставшись ждать неизбежного в снежной жиже. И тут, резко, по краю зрения к полицейским метнулась золотая молния. Разряд сжиженной воли на мельчайшую долю секунды остановил время, и тут же запустил его вновь. В это же мгновение взгляд Семена сместился, видение мигнуло и растворилось, исчезнув быстрее воробушка с крошкой в клюве. С точки зрения полиции его просто не было, остались только стены и утренний город. Наряд моргнул, сбив шаг. Ни один из них не готов был признаться сослуживцам, что только что увидел мужика, который стоя на четвереньках, призывно скалился, маня полицейского присоединиться к себе. Одно дело – пьяный московский содомит, и совсем другое – его видение, как известно существующее в твоем собственном уме. Это недопустимый урон чести, здравомыслию и рассудку, так что гнетущий образ был моментально вытеснен за границы сознания и стерт из памяти. Наряд снова улыбнулся, а после бодро потопал дальше, оставив невидимку моргать на своем месте. Неловко выпрямившись, Семен встал. Ноги дернулись, сделали шаг, еще шаг, и через мгновение копирайтер растворился в тишине детских площадок.