Ласточки

Четыре сбоку

– Ну и что теперь будем делать?

Задавший этот вопрос капитан посмотрел на командира орудия и поглядел в сторону дороги, на которой пули в очередной раз выбили несколько фонтанчиков грязного снега. Немцы палили по оставшемуся на дороге ватнику. Видимо принимали его издали за раненого и пытались добить. Выбраться отсюда днем нечего было и думать. Поселочек, в который они сослепу забрались ночью, простреливался с занятой немцами высоты насквозь, дорога тоже. Пушку "сорокапятку" они оттащили под прикрытие четырехэтажного кирпичного здания, самого высокого здесь. Упряжных лошадей завели внутрь, так что тем ничего не грозило. Самим же оставалось только курить, потому что сухпай никто не взял, а у пехоты кроме мерзлого хлеба тоже ничего не было. Занимавшей поселок роте еду привозили через раз и тоже только по ночам.

– Костер разведем, тащ капитан! Погреемся. Я там бочку пустую нашел. Снега натопим, чаю попьем!

Сержант как всегда был весел и доволен жизнью. Бывший штрафник, что называется: "искупивший кровью", никогда не унывал. Всерьез расстроить его могло разве что прямое попадание танкового снаряда.

– Ага… Заодно и помоемся. Мне это очень пригодится, когда командир полка мне клизму будет ставить.

– Тоже верно. Отличную вы мысль подали, тащ капитан! И правда ведь, можно бочку располовинить, снега побольше натопить и водные процедуры устроить.

– Делай. Чем бы дитя не тешилось…

Из подвала вылез пожилой солдат в каске, валенках и надетой поверх ватника шинели. Близоруко прищурился, пока глаза привыкали к солнечному свету. Наконец спросил:

– Вы командир батареи будете?

– Я, – кивнул капитан.

– За вами ротный послал. С батальоном связь наладили, говорят. И это… Тут для вас крупы немного из неприкосновенного запаса достали. Сварите себе. Котелки есть?

– Да, есть. Это хорошо, отдай ее сержанту. Ну, пойдем…

Он поднялся и следом за солдатом спустился в подвал, откуда к ротному НП был прокопан ход сообщения.

* * *

Когда капитан вернулся, в комнате уже приятно пахло кашей. Ему сунули котелок и ложку. Он зачерпнул дымящееся жидкое варево и сунул его в рот.

– Ну как? – спросил сержант.

– Нормально.

– Я не о том. Из полка что сказали? Не разжаловали?

– Решили пока не расстреливать и велели войну выиграть. Тут видишь какое дело, Саня… Выяснилось, что мы здесь вовремя оказались.

– Как так?

– А вот так. Все равно бы сюда ехать пришлось. Полку поставлена задача взять ту высотку, на которой немцы сидят. Полк для этой цели пришлет сюда ночью еще одну роту и всю нашу батарею. Завтра – день на подготовку, послезавтра… Ну ты понял.

– Ага. Хреново.

– Не то слово. Их старлей ходит весь черный. Фрицы закрепились намертво. Народу положат немеряно, а нам стрелять придется снизу вверх. Лошадей напоили?

– Да. Нашли чистую бочку, в нее снега набросали, разогрели и им поставили. Васька для них корм нашел.

– Да ты что? Где?

– Тут у немцев госпиталь был. Они когда драпали, бросили матрасы. А в них – солома. Лошадки довольны.

Капитан закончил с кашей и протянул пустой котелок заряжающему. Затянувшись протянутой ему сигаретой, он о чем то задумался. Потом встал, подошел к окну, смотрящему на север и осторожно выглянул одним глазом. Долго смотрел и наконец отошел, покачав головой.

– Восемьсот метров примерно… Для нас это почти прямой выстрел, но снизу вверх стрелять прямой наводкой, да под огнем. Проще самим повеситься, хлопот меньше. Я там как раз и балку подходящую видел, из стены торчит. Даже с тросом.

Он вдруг осекся, поднял глаза вверх, потом посмотрел в сторону лестницы.

– Что там, тащ капитан? – заинтересовался сержант.

– Госпиталь был, говоришь?

– Ага.

– Пойдем-ка, наверх сходим…

От крыши над четвертым этажом остались жалкие ошметки. Чердак был деревянным, пехота разбирала его на дрова, а немцы добавили беспорядка, положив сюда несколько мин. Он подошел к проему в стене, посмотрел вниз, потрогал блок, висевший на торчащей из стены балке и сказал:

– Ну да, точно! Госпиталь, раненые, а вот на этом блоке они сюда мешки с бельем поднимали. Им по лестнице ходить лень было. Как думаешь, Саня, выдержит такой трос нашу пушку?

Он кивнул на ручную лебедку, намертво вделанную в стену. Сержант потрогал трос.

– Вроде бы должен. Она ведь легкая, полтонны всего. Хотите ее сюда? Так ведь засекут нас после первого же выстрела.

– Значит надо сделать так, чтобы не засекли. Смотри, какая позиция! Мы с фланга и все их окопы – как на ладони. Пойдем вниз. Ты говорил, бочки пустые есть?

– Есть парочка.

В подвале капитан осмотрел немецкую металлическую бочку объемом полсотни литров и кивнул головой.

– Потянет. Возьми карабин, пойдем наружу.

Выйдя за ворота, он положил бочку на землю, вставил ствол карабина в горловину и нажал на спуск. Пуля продырявило дно, бочка отлетела. Выстрел гулким эхом прокатился по улице поселка.

– Ну как?

– По звуку на полковушку похоже, или на гаубицу.

– Вот именно! А полковая пушка, что характерно, может и с закрытых позиций бить. Немцы на это и подумают, нам только надо будет в такт попадать. Пошлем в поселок бойца, он даст пять таких "выстрелов" с интервалом в минуту. До кучи костерок разведем за домами и еще какую-нибудь активность изобразим, чтобы они не сомневались, что мы сюда батарею "бобиков" приволокли. Да вот хотя бы ящик из под снарядов на виду бросим. Пусть бьют по поселку. Я тем временем посмотрю, где у них что установлено. Сейчас пойду к пехоте, попрошу нам в помощь выделить десяток бойцов, а ты пока тросом пушку подцепи и лебедку проверь. Снаряды есть, прямо сейчас немцев пощупаем, пока солнце их подсвечивает. Посмотрим, где у них что стоит, ночью всю батарею сюда затащим, а утром начнем, с божьей помощью.

– Зачем откладывать хорошее дело!?

– Верно. Давай, Саня, работаем.

* * *

К полудню следующего дня все было закончено. Поднятые ночью наверх четыре "сорокапятки" расстреляли немецкую минометную батарею и перенесли огонь на окопы, уничтожая пулеметные гнезда. Подошедшая ночью рота автоматчиков под прикрытием их огня по сигналу ракеты без потерь миновала нейтралку и завязала рукопашный бой в траншеях. Вскоре обратно повели пленных. К тому времени пушки уже опускали вниз и одну за другой отправляли на захваченную высоту, на новые огневые позиции.

Чучело-хрючило

По капюшону плащ-палатки шлепали капли теплого летнего дождя. "Век бы такую погоду!" – думал Андреич, пробираясь по мокрой траншее. Немец не летает из-за облаков, снайперам тоже делать считай, что нечего. Ходи хоть в полный рост. Изредка протарахтит MG в белый свет, как в копеечку, напоминая о себе и снова тишина. Только дождь шелестит по брезенту. Сапоги, конечно, мокрые насквозь, но это ничего. Портянки сухие есть, а эти и подсушить можно. Считай: постирал лишний раз.

Сзади угрюмо топал вестовой, вызвавший его к командиру роты. Ефрейтору дождь не нравился. Он кое-как закрывал от капель свой ППШ и тихонько материл войну, фрицев, погоду, лужи под ногами и начальство. Ефрейтор к ним попал из морской пехоты, знал толк в ругани и в эпитетах почти не повторялся. Андреич даже удивился, слушая, в каких причудливых сочетаниях могут упоминаться русалки, морские черти, боцман и якорь.

Дверь ротного блиндажа тихо скрипнула. Старшина вошел, кивнул старшему лейтенанту (тот давно уже привык к его привычке фамильярничать) и покосился на стоявшего у двери солдатика. Солдатик был непонятный. Форма явно "х/б б/у" – вон и дырка заштопанная на плече, но шинель в скатке новая и вещмешок тоже. Башка нестриженная, а ведь должны были подстричь. Может быть, с госпиталя? Тоже не похоже. Молодой совсем, необстрелянный с виду – уж это-то замкомвзвод сразу мог отличить. А где его оружие?

Старшина еще раз покосился на солдата и вопросительно посмотрел на ротного. Тот хмуро сказал:

– Вот, полюбуйтесь на этого кадра, товарищ старшина!

– За этим звали?

– Совет твой нужен. Чучкин, выйди пока за дверь.

Солдат поднялся и вышел. Дверь закрылась. Ротный посмотрел ему вслед и спросил:

– Андреич, правду люди говорят, что ты попом раньше был?

– Правду. Только я сан с себя не складывал, так что я и сейчас священник.

– Скажи, есть такая вера, что оружие в руки брать запрещает?

Все было понятно. Чучкин этот наверняка из сектантов и видимо упертый, раз винтовки нет. Вот только как его на фронт-то занесло? Таких в военкоматах фильтруют…

– Вера христианская брать в руки оружие не запрещает, – сказал он. – Петр-апостол меч поднимал, защищая Христа. Но если он, к примеру, из баптистов, то да, не возьмет.

– Не разбираюсь я в этой ереси… В общем: это чучело как раз уперлось. Винтовку не берет, стрелять отказывается. "Вера не велит!" Говорю: "Под трибунал пойдешь." Отвечает: "На все воля Божья!" Не знаю даже, что делать. Первый раз такое. Можешь поговорить с ним? Сам знаешь: свяжись с трибуналом – и это тебе долгонько вспоминать будут. А дальше что? Расстреляют ведь.

– Поговорить-то можно… Только ведь священник православный для них не авторитет. Они вообще протестанты.

– Да? И против чего протестуют?

– Нет, это церковь так называется: "протестантская". Попробовать можно. Зови.

– Чучкин! – заорал ротный. – Иди сюда!

Дверь снова скрипнула. Солдатик вошел и снова встал справа от двери. Старшина тем временем достал из под плащ-палатки кисет и начал свертывать самокрутку. Свернул, вопросительно посмотрел на старлея. Тот протянул зажигалку.

– Трофейная? – спросил Андреич.

– Чья же еще?

– Умеют делать… Ну а ты, значит, – он повернулся к Чучкину, – у нас в вере крепок?

Тот молча кивнул.

– Как же тебя звать?

– Харитоном.

– И как ты, Харитон, к нам сюда попал?

– С пополнением.

– Это понятно, что не немцы тебя с парашютом скинули. Как тебя военкомат пропустил?

– Мне повестка пришла. Я явился. Ну… сказал, что не могу оружие… А они: "В маршевой роте тебе его и не дадут" – и сюда.

– Понятно…

Андреич кивнул. В военкомате решили, что на фронте разберутся. Ладно, будем разбираться.

– Скажи, ты Писание читал ли хоть раз?

– Читал.

– Грамотный, значит. Это хорошо. А помнишь про: "Богу – Богово, а кесарю – кесарево"?

– Помню. Но это не про оружие.

– Как раз про оружие и есть, – старшина затянулся и выпустил густой клуб дыма. – Вот, к примеру, топор тебе вера не запрещает брать в руки?

– Нет.

– А ведь он – тоже оружие хоть куда. Или вот лопатка саперная – скажешь, не оружие? Смотри тогда!

Старшина почти без замаха метнул лопатку, которую только что вытащил из под плаща. Та с хрустом врезалась в косяк и застряла в нем.

– Это же инструменты…

– Верно. Убить чем угодно можно. Важно не это, а отношение. Но как ты из винтовки человека убьешь, если в ней патронов нету?

– Не знаю… Ударить можно.

– И лопаткой можно. Но лопатку ты в руки брать не боишься, хотя ею драться даже сподручнее. Как так?

Солдатик молчал, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну так что? – старшина передал бычок ротному. Тот тоже затянулся. – Если винтовка без патронов – выходит, что ее можно в руки брать?

– Если без патронов – можно.

– Ну и зачем мне солдат без патронов? – спросил старший лейтенант. – Куда я его дену?

– Деть его как раз не проблема, начальник. В первой роте санинструктора на днях подстрелили. Этого "воина" нужно к нашему коновалу приставить, чтобы его натаскал раны перевязывать и будет пацан таскать сумку. А винтовку – да Бог с ним, пусть не заряжает.

* * *

Так и стал Чучело санитаром. Кличка прилипла к нему сразу, в первый же день. Башка лохматая, фамилия подходящая, а солдаты – народ простой и всегда рады над кем-то поржать. Смеялись, впрочем, беззлобно и никто его не шпынял. Санинструктора обидеть легко, а продырявят – кому пойдешь жаловаться? Вот то-то… С сумкой с красным крестом Чучкин не расставался, обязанности свои после недолгой практики у санинструктора второй роты выучил наизусть и никого особенно не интересовало, заряжено ли у него оружие. Через месяц забылось, кто он и откуда, потому что рота в наступлении сначала потеряла половину состава, потом приняла пополнение, а потом сменился командир. Новый капитан религиозными пристрастиями солдат не интересовался, а за вынесенных под огнем с поля боя раненых представил Чучело к медали "За боевые заслуги". Тот был весьма удивлен и даже приходил к Андреичу посоветоваться, можно ли ему носить такую награду. Тот в ответ показал свою "За отвагу".

Наступление между тем продолжалось. Фронт продвигался на запад, в августе сорок третьего войска обошли Харьков и уперлись в оборону дивизий "Рейх" и "Викинг". Солдатам конечно никто не стал объяснять, кто перед ними. Приказ был очень простым: совместно с танками атаковать и занять какую-то деревеньку, от которой осталось только несколько груд кирпича. Рано утром, после артподготовки, роты пошли в атаку.

* * *

Старшина пришел в себя от боли. Болела рука. Левое предплечье будто огнем жгло. Голова тоже, казалось, сейчас развалится. Он равнодушно подумал, что это вторая контузия за три месяца и как бы после такого не съехала кукушка на сторону. Потом понял, что его куда-то тащат.

– Что за?..

Он закашлялся. В горле было, как будто его накормили наждачной бумагой. Правой рукой старшина попытался нащупать на поясе флягу с водой, но конечно ничего не нашел.

– Держите.

– Спасибо!

Вода была затхлой, но показалась райским нектаром.

– Ты кто?

– Чучкин я.

– А-а-а! Ты где меня нашел?

– Там… У вас рука сломана. Я шину наложил. А еще кровь из носа.

– Понятно. А чего у тебя голос хрипит и вроде как хрюкает что-то?

– Меня тоже того… Подстрелили. Но я вас дотащу, вы не бойтесь.

– Я и не боюсь. Ну-ка, сплюнь мне на бинт! Да у тебя кровь в слюне. Легкое задето, небось?

– Я… Ничего. Дотерплю как-нибудь.

– Вот балда! Как же ты меня-то тянул? Давай, показывай, чего ты там сам себе перевязал.

Через четверть часа старшина вытер руки окровавленным бинтом и кивнул.

– Вот теперь дотянешь. Давай, поднимайся на ноги и пойдем не торопясь. До дороги полкилометра, а там санбат совсем рядом. О! Ты и карабин мой прихватил. А он ведь заряжен!

– Так он же ваш, не мой…

– Твоя винтовка тоже не у тебя первого побывала. Эх ты, Чучело-хрючило! Ладно. Пойдем, грешник великий, а то темнеет уже.

Щедрость русского танкиста

Набитый битком пассажирский вагон не спеша катился за паровозом, по Румынии, которая очень вовремя превратилась из врага в союзника. Сами румыны пока еще к русским как следует не привыкли, но выданные в качестве денежного довольствия леи брали охотно. Брали и рубли, так что вина было хоть залейся и занявшие три купе возвращающиеся из госпиталя офицеры культурно бухали второй день, не обращая особого внимания на румынскую публику.

Они специально выбрали местный поезд. Старшего по команде надоумил земляк в комендатуре: "Езжай на этом!" Военные эшелоны гнали сквозняком, без задержек, а "трамвай" подолгу стоял на разъездах, пропуская теплушки с пехотой и платформы с танками. "Куда спешить? Войну без нас не закончат, а если и закончат, так мы не обидимся. Приедем, отметимся у коменданта, дальше – в полк резерва офицерского состава, потом снова в танки, ну а в танках уже – как повезет." Деньги пока были, беречь их по дороге на фронт никто не собирался. Выданный на дорогу сухпай даже не трогали. Ели сероватый румынский хлеб, запивали красным вином и общее мнение было таким, что так можно бы ехать хоть до Берлина.

– Паша у нас в Бухаресте ихнем отличился, – рассказывал коротко стриженный старший лейтенант, державший в руке большой кувшин с вином. – Эй, Паха!

– Чего тебе? – донеслось из соседнего отсека.

– Расскажи, как ты без очереди в кино пролез.

– Да ну тебя!

– Ну расскажи! А я тебе стаканчик налью…

В проходе появился здоровенный лейтенант, которого непонятно, как вообще в танковые войска взяли. Еще немного – и плечи не вошли бы в люк.

– Стаканчик? – спросил он.

– Ага…

– Давай, наливай.

Лейтенант уселся на сиденье, взял маленький румынский стакан, до краев полный красного, отломил горбушку и начал:

– Бухарест мы заняли, как сейчас помню: 31 августа. Последний день лета был. Немцы там конечно еще кусались, но ясно было, что город им назад никто не отдаст. Там мне и прилетело в бочину пара мелких осколков от мины, во время разведки. Фигня, за две недели зажило. И тут мне один кент предлагает в город сгонять. Я: "Зачем? Они же союзники, их даже на предмет выпить не тряханешь." А он сказал, что они тут рубли берут!

– Я тогда тоже удивился, – подтвердил сидевший у окна капитан. – Рубли, оказывается, даже в сорок третьем тут ходили. У нас один пацан был из партизан, родом с Молдавии, он рассказывал.

– Во! А мне незадолго до того за два подбитых танка выписали в финчасти. Полный карман бумажек, а куда их деть? Разве что в карты продуть. Сел в госпитале – масть пошла, еще выиграл! Ну и что? Решили сделать марш-бросок. Зашли в какой-то кабак, на пальцах растолковали, чего хотим. Притащил он бутылку водки ихней, закуски всякой. Сидим, отдыхаем, табак местный курим, официант на цырлах вокруг бегает, чего-то бормочет… Я думаю: "Денег хочет. Сколько ему дать?" Вытащил из кармана сотню, сунул ему. Он убежал, вернулся еще с одной бутылкой. Нормально! Теперь цены знаем…

– А кино-то когда было?

– Терпение! Сидим мы, значит… Одну бутылку уже уговорили. Смотрим: напротив кабака какая-то вывеска и туда стоит очередь, несколько мужичков. Мне зема говорит: "Там кинотеатр, наверное!" Мне сразу захотелось кино посмотреть. Хрен с ним, не пойму ничего, зато с полным правом потом у себя в бригаде похвастаюсь, что культурный уровень повысил. Нам к тому времени уже на хвост пара летчиков сели. Добили мы с ними второй пузырек по-быстрому, чтобы с собой не таскать, они остались, а мы пошли через улицу. На очередь конечно внимания не обратили никакого. Заходим… Мать честная! Я думал, такое только в старых книжках про буржуйскую жизнь бывает. Никакое это не кино оказалось, а самый настоящий… не знаю даже, как назвать. Короче: бабу там за деньги снять можно было.

Купе заржало в восемь здоровых глоток.

– Это вы удачно зашли!

– Еще бы! И без разведки, вот что самое главное! Потом туда весь госпиталь бегал, пока особист не прочухал это дело, а тогда я поначалу слегка того… как будто с "тигром" нос к носу столкнулся в городе. Сидят три девки на диванчике, смотрят, улыбаются… Потом думаю: "Триппер не ловил – значит и не жил!" Достаю из кармана еще одну сотенную. Девки смеются и тычут пальцем на окошечко в стене. Там у них касса была. Я сотню сунул, два пальца показал, кассирша сразу всекла, что без сдачи. Дает мне два билетика. Я врубился в систему. Значит билетик даешь той, что понравилась и идешь с нею. Ну я рыжую выбрал и мы пошли. И знаете что?

– Давай, рассказывай!

– После меня она сразу домой отправилась, вот такой походкой – он приподнялся и показал некое подобие ходьбы в раскорячку. – Работать в тот день не смогла больше. Но я ей еще один стольник на память дал. Пусть помнит щедрость русского танкиста.

– А что замполит? – спросил тот же капитан. – Он с тобой потом то же самое не сделал?

– Пытался. Но я уже выписывался и мне по щиколотки были и замполит, и на его предъявы. Пусть на фронт за мной с ними бежит.