Записка госпоже Нерукавиной

12

Милон домой вернувшись проведывал отца и мать, жили они бедно в однокомнатной квартире и поэтому за воинскую заслугу дали пожить в квартире для военных ветеранов. Милон сидел на кресле качалке и читал книжку «Стихи юного поэта» и время от времени думал о родителях, которых ему было жаль, думал, как же все-таки сделать, чтобы родители его жили в двух или даже трехкомнатной квартире, а не в одной тесной комнатушке. В двери резко постучали, там оказался посыльный.

– Да-да, войдите, не заперто.

– Я от господина Нерукавина, завтра в шесть он вызывает Вас на дуэль, лично Вам он сказать не может, прихворал. На счет этой дуэли вы можете обсудить при встрече.

– Да-да, я принимаю вызов, так и передайте, но также передайте еще одно, что перед дуэлью я готов говорить правду на Библии.

– Хорошо, господин! Хорошо, я передам! – посыльный ушел.

Так и весь день провел Милон в страшных думах, а что если эта самая правда не провозгласит истину на завтра и ближе к четырем все же заснул. Поспав пару часов в дверь постучали, Милон уже был одет, в руках держал ту самую Библию и открыл дверь.

– Господин, на улице вас ждет карета.

Милон взглянул в окно и в мыслях у него пробежало, что быть может он в последний раз видит рассвет, а в глазах мелькнул вчерашний закат. Милон всегда был справедлив ко всему и он свято верил, что эта справедливость однажды восторжествует. Милон спустился вниз и сел в карету. Посыльный шел позади, взял вожжи и карета тронулась. Милону хотелось с кем-нибудь поговорить.

– А далеко ли назначена встреча с Нерукавиным?

– Минут двадцать езды внутри леса, над объездной дорогой, прямо на пустыре будет она.

– Возьмите! – протянул записку родителям, наскоро написанной карете.

– Если что-то случится, передайте ее моей матушке.

– Хорошо! – взял записку и положил в карман.

В этой записке говорилось о последних мыслях умирающего сына, о последних пожеланиях и слов. У Милона вытекла слеза из глаза, но не из жалости к себе, а из жалости к родителям.

– Вот, подъезжаем! – крикнул посыльный.

А за три версты, ехала со всех скоростей карета Нерукавиной, она сидела и плакала навзрыд. Куда же в тот день пришлось ехать служанке Анечке, именно в тот день она узнала, что тот человек, которого она любит может подписать себе смертный приговор. Она попросила подмениться, потеплее одевшись, пешком побрела к далекому жилищу, где ныне жила госпожа Нерукавина. Путь был не близок, она прошла всю ночь, чтобы сообщить вести. Как бы не хотелось спать, есть, пить, она шла, вспоминая о разговорах с Петром Афанасьевичем, о небе, о звездах, и о том, как она сидела у его кровати, не на минуту не покидая его и в тот случай, когда она сидела рядом и не отходила от него искала в бабушкиных записях рецепты против таких хворей, которые одолели Нерукавина. Он взялся руками за голову, она спросила его:

– У вас болит голова?

– Болит, Анечка! – опустив свои руки, ненароком его рука легла ей на колено, та аж вздрогнула и выронила из рук рецепты. Он сам не сразу этого заметил, а как заметил, убрал руку и посыпал ее извинениями. Анна то с грустью вспоминала эти моменты, то с тоской, то с улыбкой в этих думах в дороге ей не пришлось скучать. Наконец добравшись до конца своего пути, она стучала в двери, что есть мочи, в доме послышались шаги и спящий голос.

–Кто там? – проговорил, зевая дед.

– Это служивая госпожи Нерукавиной, Аня.

– Ой проходи любезная. – открывая дверь.

– Чего ж ты так поздно?! – более любезнее, чем с Твардовским говорил дед.

– Горе дома-то случилось, горе случилось!

– Миленькая, госпожа твоя заболела ведь.

– Какое горе… – крикнула Нерукавина с постели.

– Вот там она. – показывал дед на дверь.

– Ой Елизавета Владимировна… – зашла в комнату, та в свою очередь встала с кровати.

– Муж ваш стреляться хочет с солдатом Милоном.

– Во сколько? Во сколько? – схватила ее.

– В шесть часов было намечено.

– Дедушка, скорей коней! – схватившись за сердце.

– А где же будет это? Бегу-бегу. – закричал дед одеваясь.

– Не знаю, но недалеко-недалеко.

Вот таким образом, за три версты, блуждая по местам, где обычно происходят дуэли мчалась карета с Нерукавиной и ее служанкой.

«Кто знает, кто знает…» промелькнуло в мыслях Милона, когда тот слазил с кареты. Большой пустырь и кругом по разным кустарникам вблизи находился лес, издали еще ехала одна карета. Посыльный взглянул вверх:

«пасмурно» – подумал он про себя. «Да уж…». И действительно ветер был прохладный, весь первый снег впитала сырая земля и будто вскоре снова будет уже второй снег, но увы лишь холодный ветер, который все разгневался от стужи и пространства полей. И с другой кареты, которая находилась в пятистах метрах на расстоянии, вылезли Нерукавин и Твардовский. Макрат все вглядывался, тот ли кучер приехал или другой. Господа встретились, Милон начал

– Твардовский, это наш разговор оставьте нас.

Но тот уходить не хотел.

– Какое Вы имеете право так разговаривать?

– Но Вы уж извините это все же наша дуэль!

– Ладно, я вас оставлю. – прошипел и отошел в сторону.

– Господин Нерукавин, сообщите в чем суть дуэли всей.

– Вы сказали, что всю истину вы изложите на Библии, что же…

Твардовский услышал такие слова, свистнул Макрата и быстро поманил пальцем и что-то прошептал ему на ухо, тот ответил.

– Это безумие, открытая местность.

– Скорей, не восклицай!

А у тех продолжался разговор.

– Да! – говорил Милон. – Такого не было, чтоб я солдат по званию, старший лейтенант, разгуливал с женой газетного магната.

– И Вы хотите сказать все то, что вы мне сейчас сказали, можете повторить на Библии?

Твардовский заметил, что не зря он натаскал Нерукавина в карете и говорил, так как ему было нужно, но из-за Библии все шло не по плану, но при этом…

–Господин Милон, но вашей Библии нет в карете. – вернулся из кареты посыльный.

– Как нет? – резко возмутился Милон.

– Браво! – похлопал в ладоши Андрей Семенович.

– А теперь начнемте господа и закончим!

Милон лично обследовал карету, но не знал, что Макрат ее уже стащил и спрятал.

– Ну хорошо… – выдохнул Милон. – Если вы не верите мне и хотите дуэли, то вы ее получите! Пистолеты сюда!

– На десять шагов извольтесь. – проговорил Нерукавин.

– Андрей Семенович-позвал Макрат Твардовского, -У меня дело…

– Какое еще дело, Макрат? Ты вспятил, что еще у тебя?

Макрат начал пока они удалялись в противоположную сторону от дуэли.

– Макрат! Сейчас? Надеюсь не по глупости!

– Простите, но времени у меня нет, с вами прощаться.

–О, Макрат, избавь меня от всех этих шуток.

– К сожалению, это так, мне нужно срочно уехать.

– Но почему, черт возьми, Макрат, почему?

– Помните, как мы с вами с одного города сорвались, прихватив с собой очень важные патенты? С которых можно было получить прибыль, но ничего тогда не получилось, и кто-то меня узнал, чтоб не подставлять вас нужно срочно умчаться.

– Ах ты, Макрат, ты подставил нас обоих, подлец! – и дал пощечину Макрату.

–Что ж если я этого достоин, то я не хотел бы с вами так.

Послышался голос Нерукавиной и выстрел. Твардовский обернулся и заметил, что он отдалился уже далеко.

– Прощайте! -кинул вслед Макрат.

Как все же произошла дуэль? Здесь изложено следующее Милон и Нерукавин вообще больше не разговаривали лишь, пожелав удачи уже через мгновение оба стояли нацелившись друг на друга. Как только произошел крик Нерукавиной, Нерукавин стреляет в тот миг, когда Милон обернулся на крик госпожи. Нерукавина плюхнулась на землю.

– Идиотина! – Твардовский напрыгнул на Нерукавина, тот в свою очередь выронил пистолет.

– Вы чего, Андрей Семенович?

Твардовский опомнился, отпустил «друга».

– Открой же карету! – закричал дед Нерукавиной, поднимая свою внучку, аккуратно поднимая.

– Ой, осторожней, служанка.

–Прости меня, муженек мой.

В карету поднимали госпожу Нерукавин и Твардовский.

– Но я Милона люблю, а измены у нас с ним не было. Прости меня, Петечка, прости!

Твардовский в недоумении не мог понять, как его фарс мог нести хоть малейшую правду.

– Рана неглубокая, срочно врача! – говорил дед.

– Надо туда, прямо по дороге. – отвечала служанка. Кареты тронулись друг за другом, лишь та карета, которой управлял Макрат, осталась стоять одиноко на пустынном месте.

– Да как же так?! У нас ведь есть сынок.

– Если дожить мне нынче, если дожить.

– Госпожа, все будет хорошо! – успокаивала служанка.

«Будто в воду смотрел».

Думал Твардовский, лишь он один сидел тихо в этой суете без движения, глаза его были направлены в окно, где встречало утро лесные массивы и луга.

13

Любов ехал домой, все дела он свои сделал, прибыв домой, где он пробыл пару часов заглянул к Нерукавиным. Встретила его служанка, сообщила, что господ не было дома. Съездив до казармы от помещика узнал, что Милон и Нерукавин, вчера на рассвете стрелялись, но в тяжелом состоянии теперь Нерукавина. Любов сразу поехал в госпиталь. На входе стоял Твардовский, он в свою очередь колотил ногами стены и невнятно бормотал, Любов слегка презрительно сказал:

– Андрей Семенович, ну что, какие новости?

– Ну что Вы ко мне все пристали? Черт побери.

– Извиняюсь…

Любов понял, что попал под горячую руку. Оба поднялись на второй этаж, у окна стоял дед голова его была опущена вниз и украдкой из-под седины волос виднелись на глазах слезы. Рядом на стуле сидела служанка.

«Я виновата, я виновата, зачем же тогда?!» -думала она.

Нерукавин сидел в палате с госпожой. Любов взглянул через щель: бледная, белее снега лежала Нерукавина и тихо шептала мужу, который согнулся над ней колесом и плакал:

– Что же с нами случилось? – шептала она. – Мы стали так холодны друг к другу. Прости меня, но совсем недавно я полюбила Милона, он об этом не знает и тайна пусть будет здесь, нехорошо. А изменять, не изменяла! -хриплым голосом молвила она.

– Не умирай, Лизочка! Не оставляй нас с Павлушей.

– Тут уж ничего не поделать, не в моих силах. Богушка то уж и решит, умереть или все-таки жить. – закончила она вздыхая.

Любов читал заключение, куда попала пуля и шептал:

– Рана ниже левой груди, но рана неглубокая. Как же так стрелялись те, а попали в другую?!

Вдруг появился Нерукавин.

– Ну как она? – спросила служанка.

– Спит. – печальным голосом ответил.

– А состояние то как? – дед с испугом.

– Пока все хорошо. – сказал Нерукавин.

– Друг, скажи пожалуйста, кто из вас попал в Елизавету Владимировну? – в недоумении Любов.

– Я, я. – и пал на плечо к Любову. – Я дружище.

– Кто из вас Твардовский?

Все с возмущением повернулись, Твардовский резко вскочил.

– Я Твардовский, что вам угодно?

– Пройдемте со мной. – сказал комиссар, вошедший с двумя солдатами.

– Я считаю, что это ошибка какая-то. – и вчетвером они удалились

– Эх, брат…

Любов и Нерукавин присели. Любов продолжил:

– Брат ты мой! Кому ты поверил жулику? Что ни на есть хамелеону.

– А что брат… – абсолютно равнодушно.

– Сестру то Твардовского я видывал, рассказала мне много разных вещей и что сестра его ничего не видела, ни каких-либо встреч между твоей женой и Милоном, ее обязуюсь заметить, в городе то не было, еще, что любит он ее страстно.

Нерукавин расширил глаза.

– Тогда как же я? Как же так? – схватившись за голову остальное понял сам.

– Ну, а биографию его, я расскажу позже, в пути очень устал, надо бы передохнуть. Брат, я тебе сообщил, теперь ты знаешь сам. По дороге в комиссариат Твардовский все кидал одни и те же лозунги, то что они ответят за содеянное в том, что они обвиняют его, то чего не совершал, а сам прекрасно знал, что старое может всплыть и прекрасно понимал, что много дел он наделал в том городе с Макратом.

Наконец прибыв в комиссариат, Твардовский важно шел впереди, делая вид, что его не задержали, а шел он туда по делам. Главный комиссар уже сидел в своем кабинете, и Твардовский начал:

– Надеюсь, это был ложный вызов.

– Я тоже надеюсь. – сказал комиссар.

– Мы Вас вызвали, для дачи показаний одного интересующего нас вопроса. – слегка улыбнулся.

– Ну, начинайте чего уж тут. – усмехнувшись.

– Ваш служивый Макрат… – Твардовский побледнел. – Оказался врагом для правительства, некоторые секретные источники передали нам, что у него есть документы, которые нужны правительству, а также он может быть опасен, так как подозревается в убийстве совершенном два месяца назад, что Вы можете сказать по этому поводу?

– Макрат служит у меня двадцать лет и ничего подобного я не слышал. Ну те… -замешкавшись, – Он говорил что-то на счет патента-снова замешкавшись. – Но я не придал этому большого значения, так как кто он мне он мой служивый и чего важного от него можно знать. Но, а если Вы спросите, когда я видел его в последний раз, то вчера утром, во время дуэли господина Нерукавина и солдата Милона. Может быть он знает чего-нибудь, а после дуэли ровно сутки я просидел в больнице у госпожи Нерукавиной. Вот и вызывайте солдата, я его и Макрата тогда последний раз видел.

– Солдата Милона, из сто семнадцатой роты, скорее!

– О! – воскликнул Андрей Семенович, когда увидел Милона он как раз был тут по своим делам, уходя Твардовский сказал:

– Дорогой Милон, я дождусь Вас за дверью мне надо с Вами переговорить.

– Хорошо! – лицо Милона было такое же мертвое, как у Твардовского.

А чуть ранее буквально двадцатью минутами назад комиссар говорил:

– А теперь, поговорим об указе поставленным Вашей подписью о покушениях, на убийствах совершенных в одном городе, нам как раз дело передали это, обязуюсь заметить, что Вы мне на это скажете.

– Не мое. – робко проговорил, – Я абсолютно не знаю, что было лет десять тому назад.

– А никто и не говорит, что это было десять лет назад. Я знаю, Вы примерно тогда и уехали из того города.

– Господи! Да я образно выражаюсь, значит было давно! – восклицает тот.

– А кто сказал, что это было давно?

– Ну кто-то сказал, слышал где-то.

– Где же вы могли слышать? Такое, это совершенно секретно.

У Твардовского оставался подельник, Рязинин Антон Сергеевич из-за коврижки он с радостью ему помог, но и подозревать он тогда не мог, что тот его сдаст и теперь Твардовскому грозила тюрьма. Твардовский растерянно продолжал.