Звездный наследник

Он кивнул на полированный барьер и снова грохнул по нему кулаком.

Внимательно выслушав горячий монолог гостя, администратор медленно закрыл все три глаза и плавно осел на пол.

Внутри барьера что-то щелкнуло и приветливый механический голос произнес:

– Добрый вечер, мистер Рочерс!

– Привет, – высокомерно ответил Дэнни-дурак, а я направился к Лотте.

Не помню, кто кого поддерживал по дороге к лифту: я Лотту или она меня. Не помню, как мы вошли в лифт и как из него выходили. Не помню, как ввалились в номер. Может быть, мы с Лоттой застряли в лифте, и в течение часа нас вытаскивала из шахты бригада рычащих от ярости аборигенов-ремонтников; возможно, что я где-то выронил ключи и поэтому вышибал дверь в Лоттин номер плечом и одновременно проклинал чужеземные гостиницы с планетой Виолетта впридачу, и поднял на ноги всех обитателей этажа…

Возможно, все это было. Какие-то проблески памяти впоследствии подкидывали мне такие сомнения. Возможно, всего этого не было. Во всяком случае, мне уже никогда не узнать правды. Сам я точно ничего вспомнить не могу, спрашивать у Лотты мне было стыдно, а с персоналом гостиницы я с той ночи не виделся и не разговаривал.

Потому что последующие несколько часов, которые я провел в гостях у земной журналистки Шарлотты Ньюмен, стали последними часами моего прибывания на планете Виолетта…

Когда мы ввалились в двухкомнатный люкс Лотты, мое сознание немного прояснилось. Трезвее я не стал, но смена стандартной обстановки на некое подобие домашнего уюта, даже на такое жалкое, какое может дать гостиничный номер, подействовало на меня благотворно. Лотта, слегка покачиваясь на своих стройных двоих, ушла в ванну, а я развалился в кресле и вынул из карманов пиджака еще две бутылки бренди: Дэнни-дурак следил за своим рационом пуще глаза.

Он благодушно скосил глаза на бутылки и спросил:

«Желания будешь загадывать?»

Я раздраженно-пьяно икнул:

– Мое единственное желание – чтоб ты исчез! – Стены комнаты то плавно надвигались на меня, то становились безмерно далеки. Люстра под потолком совершала стремительное вращение, как вентилятор. – Сгинь, хотя бы на время, я все-таки с женщиной!

Дэнни равнодушно зевнул:

«Я так и собирался сделать, пока ты здесь будешь… Скучно. Но потом вернусь. У нас с тобой сегодня богатая программа! Налей на посошок!»

Я опрокинул в него еще один стакан, и он исчез. Он никогда не оставался со мной, если я уединялся с дамами. Почему – для меня оставалось загадкой. Его уходы очень смахивали на трогательную деликатность, но я все-таки думаю, что это всего лишь проявление его узости: кроме спиртного и пьяных подвижных игр на свежем воздухе, включая драки, его ничто не интересовало.

– Дэн! – прорвался ко мне сквозь пьяный шум в ушах плачущий голосок Лотты. – Подай мне полотенце, я из ванны не могу дотянуться!

Я встрепенулся.

Это был сигнал. Это было разрешение. Это был призыв.

Дэниел Рочерс, неотразимый Дэниел, сорвал с себя галстук. Дэниел небрежно расстегнул на груди рубаху. Дэниел пригладил свои мягкие локоны. Наверно, это все-таки были не локоны, а кудри, но тогда мне почему-то хотелось думать именно так, о локонах. Дэниел Рочерс вправил в глазницы выкаченные налитые глаза и вошел в ванную комнату.

Через минуту мы с Лоттой вывалились из ванной и начали хаотичное передвижение в пространстве люкса. Мы оказывались то в одной комнате, то в другой, то в постели, то за столом. Иногда мы катались по ковру, и тогда на нас падал торшер и столовые приборы. Иногда мы задерживались у окна, и тогда жалобно звенели стекла. Иногда мы налетали на стену, и тогда на нас осыпалась потолковая побелка.

У меня кружилась голова – от беспорядочной смены декораций, от Лотты, от ее сверкающих глаз, огромных бирюзовых глаз на разрумянившемся от нашей дикой игры лице, от ее заливистого смеха, от ее рук, бесчисленных рук, которые, казалось, тянулись ко мне со всех сторон и обнимали разом…

Мы восстанавливали, как могли, изуродованный интерьер и снова падали на ковер. И снова крушили мебель и стены, и пили бренди, а потом неведомым образом моя голова оказывалась зажатой в щели между стеной и постелью, и мягкие губы Лотты накрывали мои. Затем – снова стол, снова бездонные, нескончаемые бутылки, и уже сама Лотта наполняла мою рюмку – она всегда была настоящей заводной девчонкой! – и снова бросалась на меня, как тигрица. А я упирался, а я, качаясь, убегал от нее, хотя бес вожделения снова одолевал меня. Но я знал: скоро должен был вернуться злой колдун и бандюга Дэнни, и силы мне еще понадобятся…

И он вернулся.

И Дэниел Рочерс начал действовать по сценарию Дэнни-дурака.

– Лоттик! – Я прервал свой отчаянный рейд-побег между кресел, торшеров, музыкально-компьютерного центра, тумбы с видеофоном, стола и замер на месте.

– Что? – Лотта не смогла остановиться сразу и врезалась головой мне в спину. Я развернулся к ней лицом. Она подняла голову и, потирая ушибленный лоб, тревожно посмотрела на меня. – Дэн, что?

Ей было, о чем тревожиться. Я повернулся и восторженно смотрел на нее, и весь мой вид – лицо с выпученными красными глазами, рот, растянутый в идиотской улыбке, всклокоченная шевелюра – являл собой наглядный пример внезапно наступившего безумия. Но я не обращал внимания на неправильную реакцию Лотты. Я не сошел с ума, просто меня посетила гениальная идея.

– А на что нам сдалась эта пропахшая мочевиной Виолетта? – спросил я Лотту тихо и так значительно, как будто сделал великое открытие. – Что мы здесь забыли? Полетели на Землю! Ко мне в мотель!

Глаза Лотты стали такими же круглыми, как и у меня. Гениальность замысла поразила ее с не меньшей силой, чем меня самого.

– У-ух, ты! – запавшим от волнения голосом прошептала она. – А сколько сейчас времени? Теперь ни один корабль, наверно, не взлетит, ночные рейсы запрещены…

О, эти практичные человеческие существа, женщины! Причем здесь время суток, местные порядки, законы, невозможность! Причем все это, когда сама Вселенная призывно смотрела на нас любовным взглядом и звала в свои черные ледяные просторы, и ожидала новых подвигов космического пирата Дэнни!

Я уже одной рукой натягивал брюки, а другой подносил к губам Лотты бокал с бренди.

– Любимая! Мы летим! – Я застегивал на груди рубашку и каким-то образом одновременно осушал из горла последнюю бутылку. Лотта смотрела на меня завороженным взглядом и, следуя моему примеру, уже натягивала на себя мини-юбку. Я подобрал с пола и бросил ей разбросанные по полу женские вещички. – Ты помнишь, любимая, моего покойного папеньку, ты помнишь его?

Я перешел на несколько устаревший и, так сказать, выспренный стиль речи. Мне это было свойственно в минуты особенно сильного волнения.

– Нет, дорогой, – в тон мне ответила уже полностью загипнотизированная моей гениальностью и решительностью Лотта. – Я не помню твоего папеньку…

– О-о, Шарлотта! Как же так! – воскликнул я, а сам затягивал на шее галстук и помогал Лотте справиться с кое-какими застежками на спине, на груди и на боках. – Стыдно! Хотя… – Я замер и посмотрел на нее пронзительным оценивающим взглядом. – Это вполне простительно для столь юной особы… Мой папенька умер почти два года назад, а последние двадцать лет своей жизни жил совершеннейшим отшельником и оставил после себя необыкновенный труд…

– Труд? – В Лотте проснулся хмельной, но чуткий литературный редактор. – А разве труд можно о с т а в и т ь?

– Можно! – гаркнул я. – Можно, когда дело касается моего покойного папеньки! Он оставил мне звездолет!

– Ах! – вскрикнула Лотта и выронила из рук сумочку.

– Да! Звездолет! – Я поднял сумочку с пола, подал ее Лотте, а сам закинул на плечо свой репортерский багаж. – Сконструированный его собственными руками! Звездолет с принципиально новыми возможностями перемещения в пространстве и ведения боевых действий в условиях Космоса!

Последнее утверждение было, скажем так, спорным и непроверенным на практике. И вообще, я никогда и никому этого не говорил. Держал в строжайшем секрете. Но Дэнни-дурака уже несло, я ничего не мог с ним поделать.

Я взял Лотту за руку и потянул к двери.

– Он оставил мне его в наследство, но перед смертью так и не успел ничего объяснить. И уничтожил всю документацию. Он был гений, а все гении, похоже, или алкоголики, или сумасшедшие…

Я бросил на Лотту многозначительный взгляд. Она смотрела на меня восхищенно. Сейчас в ее глазах я находился сразу в трех удивительных ипостасях – был и гением, и алкоголиком, и сумасшедшим.

– Этот уникальный аппарат, – продолжал я, – как шкатулка Пандоры, напичкан всякими дьявольскими штучками неизвестного предназначения. Ни один человек на Земле не смог бы использовать его на все сто! Скорее, это смог бы сделать какой-нибудь негуманоидный инопланетянин – настолько папенькин звездолет сложен и оригинален!

Меня, точно, сегодня как будто кто-то тянул за язык. Я решил его побольнее прикусить, но времени даже на это не было.

Я уже выскочил в коридор и тащил Лотту из номера за собой.

– Подожди, Дэн! – Лотта преданно стучала каблучками у меня за спиной. Зачем ты мне это рассказываешь? При чем здесь звездолет твоего папеньки?

Я остановился. Мое изумление внезапно открывшейся глупостью своей подруги было так велико, что я превратился в соляной столб. Лотта опять уткнулась головой мне в спину и громко испуганно вскрикнула. Из-за дверей соседних номеров раздались глухое ворчание и ругательства на разных языках.

Что говорить, мы здорово тогда набрались, очень здорово. И моя Лоттик – не меньше меня. Но я не мог дать ей послабление ни в чем, тем более в тот момент – в самом начале столь ответственного предприятия, как возвращение на Землю. Я обернулся и уперся строгим взглядом ей в переносицу:

– Лотта, с тобой все в порядке?

Моя любимая женщина стояла и снова потирала рукой лоб, ушибленный о жесткие лопатки Дэнни Рочерса.

– Дэн, – жалобно протянула она и покачнулась. – Я не понимаю, как мы полетим на Землю в два часа ночи! На Виолетте ночью все звездолеты – на приколе!

О эти две спрямленные извилины в прелестной головке!

– Женщина! – зарычал я. – Причем здесь звездолеты Виолетты? Ты только что прослушала целую лекцию о папенькином звездолете и в чем-то еще сомневаешься?

– Но Дэн!.. – вскрикнула совершенно ничего не понимающая Лотта и запнулась. Дверь ближайшего к нам номера открылась, и из-за нее вылезла в коридор огромная мохнатая голова снежного человека.

«Планета Бадур! – высверкнуло у меня в голове. – Гористая заснеженная планета Бадур! А этот парень – журналист оттуда. Там тоже водятся журналисты! Мы его разбудили, а он умеет плеваться клейкой слюной на двадцать метров и попадает без промаха прямо в глаз. Плюнет – неделю ресницы не разлепишь!»

Снежный человек остановил на нас маленькие злые красные глазки.

– Кхе-кхе… – загадочно прохекал он.

И я понял, что он собирает в своем поганом рту побольше слюны, чтобы исполнить то предназначение, для которого, видимо, и был создан природой плевать в занятых порядочных людей. Журналистика для такого монстра могла быть только легкомысленным хобби.

Лотта истерично завизжала, но я, мирный человек, действовал под чутким руководством Дэнни-дурака. И поэтому скомкал шерстяную рожу в одном огромном кулаке, а ударом второго огромного кулака отправил снежного человека вглубь номера. После чего захлопнул дверь.

– Так вот… – Я взял Лотту за локоть и повел в сторону черного входа. Что-то подсказывало мне, что не стоит проходить мимо трехглазого администратора в вестибюле. – Так вот, Лотта, я чувствую, что ты не совсем готова к восприятию ситуации, – вдумчиво начал я, но Лотта прервала меня:

– Ты же говорил, что никто не может поднять звездолет твоего покойного папеньки в воздух! И что он находится на Земле! – Она помолчала и снова выпустила своего редактора. – Естественно, звездолет находится на Земле, а не папенька…

– Ты права, дорогая, мой покойный папенька – не н а Земле. Он уже давно в земле, – печально констатировал я. – А вот насчет звездолета ты ошибаешься. Он здесь. Стоит в Долине Навигаторов.

В этот момент мы как раз спускались по лестнице. Лотта открыла от изумления рот и споткнулась. Если бы я ее не удержал, то очередной лестничный марш она бы миновала намного быстрее, чем рассчитывала.

– Что-о? Так ты умеешь управляться с этим загадочным, оригинальным, гениальным летательным аппаратом?

Лотта в подпитии нравилась мне все больше и больше. А ей, по всему видно, все больше нравился мой звездолет, которого она не видела никогда в жизни. Я снисходительно ухмыльнулся в ответ:

– Зачем ты спрашиваешь? Когда Дэн Рочерс ставит перед собой задачу – он решает ее. Это закон.

Она бросилась мне на шею и одарила горячим поцелуем. А я не стал больше ничего объяснять. Потому что, как ты тут не объясняй, по всему выходило, что это не я освоил управление папенькиным звездолетом, а Дэнни-дурак…

Мой папенька когда-то был инженером Бюро Звездных Стратегий. При этом надо сказать, что невзрачное слово «бюро» никак не передает огромных масштабов строго засекреченного научного комплекса, созданного с целью разработки концепции и аппаратного обеспечения защиты Земли от инопланетных вторжений.

Дураков там не держали. Более того, там не держали и свинцовозадых середняков. И если мой папа был «всего лишь» специалистом среднего звена Бюро, то это означало, что он давал сто очков форы любому ученому-«внештатнику» в вопросах, относящихся к проблемам космического оружия, перемещения в пространстве и технического оснащения звездолетов.

Впрочем, он этим не особенно гордился. Потому что знал одну тайну, которая ставила его недосягаемо высоко над всеми – не только над какими-то там «внештатниками», но и спецами высшего звена Бюро Звездных Стратегий. Незадолго до своей смерти он открыл мне эту тайну.

– Я – гений, сынок, – сказал он мне просто, и я почему-то поверил ему.

Мне очень хотелось верить ему. Я любил своего папу.

Несмотря на то, что в тридцать пять лет он ушел с работы и из семьи, и доконал этим мою мать, и через два года после его ухода я, тринадцатилетний пацан, остался один; несмотря на то, что он уехал со своим другом Джеймсом Уокером, таким же сумасшедшим яйцеголовым энтузиастом, как и он, куда-то в недра забытых цивилизацией северных лесов и там занимался воплощением неизвестных никому гениальных замыслов; несмотря на то, что встречался я с ним один раз в несколько лет, когда он удосуживался вылезать из своей строго засекреченной берлоги; несмотря на…

Я любил его. И всегда его ждал – когда был ребенком, когда был юношей, а когда я стал взрослым, то одного его тихого зова было достаточно, чтобы я бросил все и оказался рядом с ним. И когда он, умирая, попросил меня прилететь и дал мне свои координаты, которые, скорее всего, до сих пор не давал ни одному человеку в мире, я примчался к нему в тот же день. Примчался в дикий замороженный лес, на огромную, покрытую черным снегом – снегом или сажей, или мазутом, смешанным с грязным снегом, – поляну. И поляна эта, как я и думал, оказалась затерянной в тысячах миль заснеженных пустынь и лесов, и даже сам Господь Бог никогда, наверное, не подозревал о ее существовании…

Я примчался, выскочил из арендованной «птицы» и побежал, спотыкаясь, к насквозь проржавевшему, древнему, как сама Земля, кое-как утепленному ангару. Я бежал, а сам все смотрел себе под ноги и боялся провалиться, потому что знал по словам отца: подо мной лежит целый подземный город, набитый приборами и аппаратурой. Город, который отец и Джеймс создали вдвоем, – всего лишь вдвоем, с помощью пары устаревших киберов! – и вся поляна усеяна отверстиями утилизаторов и снего-водо-воздухозаборных люков.

Я высматривал еле заметные ловушки в снегу и перепрыгивал через них, а когда достиг ангара, застучал ногами по металлическим узким ступеням и распахнул дверь. И пока наощупь пробирался по темному длинному коридору к отцовской комнате, только страх, один только страх был в моем сердце.

Я боялся, что опоздал.

Я не опоздал. Я застал его живым. И был последним человеком, на которого он смотрел и с кем говорил. Последним. И единственным – я знаю! – с кем он хотел проститься.

– Я – гений, сынок, – сказал он мне тогда. – Ты потом, может быть, поймешь это. А может быть и нет. Поэтому я тебе это сам говорю, поверь своему отцу и запомни. Так же, как и то, что я всегда любил тебя. И скучал. Но не мог ничего поделать. Прости.

Он с кряхтеньем повернулся на постели, посмотрел мне в глаза своими блеклыми, больными, безмерно усталыми глазами. Мне показалось, что я увидел в них нерешительность. Он медлил говорить то, что, видимо, считал нужным сказать…

Он опустил взгляд, пожевал бледными тонкими губами и продолжил:

– То, ради чего я когда-то бросил тебя и маму, стоит в подземном ангаре, в секторе Z. Потом пройди туда. Когда мы приступали к работе, я думал, что создание генератора пространственных коридоров стоит любой жертвы. Только… Мы получили не совсем то, что хотели… Даже совсем не то… Мы вышли на уровень, в тысячу раз значительнее и масштабнее того, на котором начинали работать. – Он снова откинулся на подушки и уставился в потолок. – Лучше бы ничего этого не было… Мы создали супероружие, Дэн, страшное, мать его… А когда обкатывали и модернизировали эту штуку, наткнулись во Вселенной на одну гадость… Испугались, но останавливаться было нельзя, – ты понимаешь? – мы не имели права останавливаться… Джеймс в конце концов не выдержал ответственности и улетел куда-то к чертовой матери. И таким образом все возложил на меня. А я не смог закрыть «дыру»…

Отец замолчал, переводя тяжелое дыхание. Я мало понимал из того, о чем он говорил. То, что он и Уокер занимались пространственными преобразованиями и поиском новых способов перемещения во Вселенной, я знал из его обмолвок в наши прежние редкие встречи. Но что это за «гадость», на которую они наткнулись, и какую «дыру» отец собирался закрыть – оставалось для меня тайной.

Задавать вопросы я не хотел: отец был очень плох.

Он собрался с силами и снова заговорил:

– Уокер перед своим отъездом просил меня уничтожить генератор… Но этого просто нельзя делать, такой масштаб… Вчера я сжег всю «сопроводиловку», все документы, чтобы никто и никогда не смог ни в чем разобраться, и сегодня отдаю генератор тебе в наследство. И таким образом слагаю ответственность с себя. А на тебя – возлагаю. Эта штука… Хочешь – возьми ее, она по праву принадлежит тебе, это плод жизни твоего отца. Не хочешь – не бери. Тогда взорви здесь все к… Когда я умру.

– Пап…

– А больше я тебе ничего не скажу. Пусть все остается на волю Хозяина всех гениев и их безумных открытий… И на твою волю тоже…

Он отказался от лекарств, от помощи врача, которого я мог бы доставить ему в полчаса: «Бесполезно, Дэнни. Эту болезнь не берут лекарства. Она не то, что ты думаешь… Она – не земная… Я попался в одно… поле во время наших экспериментов. Не суетись – пустое…»

Он умер на следующее утро. Я не испытал серьезного потрясения от его смерти. Я любил его, но не был к нему привязан. «Любил» и «привязан» – для меня независимые понятия, кто прожил детство безотцовщиной при живом недосягаемом отце, меня поймет…

После того, как я похоронил его под старой кривой сосной, – «положи меня там, Дэнни, ты увидишь издалека. Моя судьба была кривой, как это дерево…» я спустился в подземный город и нашел сектор Z…

«Штука» оказалась космическим летательным аппаратом размером с длинный трехэтажный коттедж. По внешнему виду она ничем не отличалась от стандартных двухместных звездолетов – все тот же уплощенный корпус типа «амеба», все те же серебристые плоскости из стандартного сверхпрочного сплава, тупой, чуточку задранный нос, дюзы для маневрирования вне режима «быстрого» перемещения…

В университете нас, гуманитариев, довольно рьяно натаскивали на практическое освоение управления разными видами космических аппаратов. Потому что знали: настоящий журналист при первой возможности заимеет собственный звездолет, чтобы забыть, как страшный сон, пассажирские «тихоходы». Мобильность и оперативность – вот основа успеха настоящего профессионала, а их может обеспечить только личное средство передвижения, это в нас вдалбливали тоже.

Так что в технике я разбирался на уровне грамотного пользователя, и папин звездолет меня нисколько не испугал.

Я нашел на стойке шасси пульт управления «вход-выход», включил внутреннее освещение, открыл нижний люк и проник в звездолет. После внешнего осмотра, который ничем меня не поразил, вряд ли я ожидал увидеть что-то необычное внутри. И я, действительно, поначалу не нашел для себя ничего интересного.

Все было до боли знакомо – уютный полукруглый зал с креслами для пилотов на носу корабля, встроенные в стены мониторы и различные пульты, две двери – в бытовое и служебное помещение, вход в отсек ходовой части…

И только потоптавшись на месте пару минут, когда я в третий раз заставил себя оглядеть каждую деталь интерьера, а потом охватил взором все помещение разом, я начал понимать, что здорово ошибаюсь.

Этот звездолет был мне незнаком.

Я, точно, никогда такого не видел.

Зал, несмотря на идеальное сходство интерьера со стандартным интерьером обычного звездолета, имел площадь, раза в полтора меньшую, чем предписывалось Сводом технических параметров космических летательных аппаратов. За серебристыми переборками, следовательно, скрывалось н е ч т о. Та самая «штука», о которой говорил отец. И еще. Ни одна клавиша ни на одном пульте не имела опознавательного знака или надписи. А это при отсутствии документации делало даже поверхностное ознакомление с управлением звездолетом невозможным.

Я теперь уже с опаской пересек зал и подошел к раздвижным дверям технического отсека. При моем приближении они открылись. Я настороженно остановился на пороге, и не зря. Дальше хода не было. Герметичные массивные кубы, заключающие в себе рабочую часть двигателя, были смонтированы прямо у дверей, а не в глубине отсека, как полагалось. Стальной мрачной стеной они закрывали собой обширное пространство кормы звездолета.

Я немного постоял и подумал. И решил, что в кормовой зоне стоит основная часть «штуки», а пространство за переборками зала занимают ее периферийные устройства.

После этого я включил бортовой компьютер. Два монитора перед креслами пилотов засветились большими объемными экранами.

– Назовись! – приказал я компьютеру.

– Голос не идентифицирован, – равнодушно ответил он мне довольно приятным голосом. – Дальнейшие попытки контакта приведут к перезагрузке системы с необратимым стиранием хранящейся в памяти информации.

Я заткнулся. Выводить из строя бортовой компьютер мне не хотелось.

В тот день на более тщательные исследования меня не хватило. После того. как я понял, что звездолет представляет из себя всего лишь наглухо заколоченный неподъемный стальной сундук неизвестного предназначения, усталость и печаль вдруг охватили меня. Я выключил компьютер, вылез из звездолета и побрел к эскалатору, идущему вверх, на папину поляну.

Я шел по захламленному, полуразрушенному подземному городу, по его серым коридорам-«улицам», я обходил кучи металлического лома, спотыкался о клубки кабелей и трубопроводов, щурился на редкие, измазанные какой-то дрянью лампы и ни в чем, нигде не находил ни нотки, ни звучка жизни. Смерть отца, как я не отстранялся от нее, все-таки подавила меня.

Смерть отца. И заснеженная поляна посреди заледеневшего от безысходности мира. И город – подземный разваленный памятник запустению и безнадежности…

А потом был длинный тоскливый вечер, и ветер выл за мутными стеклами ангара, и луна носилась за облаками по всему небосводу, как ведьма, и корявые руки стонущих от бури, заледеневших от бури, умерших от бури тысячу лет назад, мертвых, как смерть, и все-таки стонущих деревьев – стучали в стены и в дверь. И я сидел и стонал им в лад и вспоминал отца, и думал об этой нелепой трагикомедии под названием «человеческая жизнь», и жалость к отцу сжимала мне сердце, и точила, свербила в мозгу одна жестокая, безнадежная, больная мысль о том, что уже ничего, ничего невозможно исправить…

А потом пришел Дэнни-дурак, и я тогда обрадовался ему, и встал, и открыл папины запасы спиртного. А когда через два часа Дэнни-дурак в нашем тандеме стал человеком номер один, он поднял меня и вывел под дождь и снег, и злобный ветер, и мы спустились в подземный город, чтобы снова забраться в папенькин звездолет…

А дальше я ничего не помню…

Когда на следующее утро я очнулся на отцовской постели – смертельно больной с похмелья, замерзший, как собака, и опухший, как пятидневный труп, первым моим желанием было опохмелиться. Я немедленно сделал это, немного взбодрился, и тогда ко мне пришло второе желание: узнать, что вчера натворил Дэнни-дурак в папином звездолете.

Я привел себя в порядок, побрился, позавтракал, как мог это сделать в своем болезненном состоянии, и отправился в подземный город.

Звездолет, слава Богу, стоял на месте и был целехонек. Я очень этому обрадовался, потому что от злого колдуна Дэнни можно было ожидать что угодно. Когда же двери контрольной камеры открылись, и я вошел в зал, то радость моя сменилась изумлением.

Первое, что бросилось мне в глаза – бортовой компьютер был включен, два его монитора перед креслами пилотов приветливо мигали крупными буквами озорного приветствия: «Ура Дэну Рочерсу, новому хозяину космической развалюхи!»

Судя по стилю, это была шуточка Дэнни-дурака. Значит, он включил компьютер и… Я быстро подошел к мониторам и громко сказал:

– Назовись!

– Бортовой компьютер класса L, условное название «Ланцелотт», инициирован ровно шестьсот минут назад, в два часа ноль пять минут по местному времени. Система управления передвижением в пространстве находится в состоянии готовности.

У меня закружилась голова. Значит, ночью Дэнни-колдун сумел «распечатать» компьютер?! Но как он это сделал? Блокировка такой степени, какую установил отец, была практически непреодолима. Ее снятие требовало замены некоторых плат в системном блоке. Но при этом уничтожались все программы, управляющие информацией в памяти. При желании, хорошенько покопавшись, можно было привести бортовой компьютер в действие, но это был бы уже просто электронный ящик, требующий загрузки нового программного обеспечения…

Дэнни-дурак каким-то образом обошел блокировку!

Алкоголик. Колдун. Дьявол…

Я встряхнулся и снова забегал взглядом по экранам мониторов. Что еще удалось выжать из этого ящика Дэнни? Спрошу о пультах управления…

– Ланцелотт, покажи табель опознавания управляющих клавиш.

На экранах мониторов высветились схема пультовой клавиатуры и таблицы с обозначением функционального назначения каждой клавиши. У меня чуть глаза на лоб не полезли: ничего себе, полный контакт! Я мгновенно выделил знакомые любому пилоту названия. Теперь я мог лететь на папенькином звездолете, куда угодно, и навсегда забыть об аренде страшных замызганных космолетов, а также о пассажирских лайнерах! Вот это подарок! Спасибо, папенька! Спасибо Дэнни-дураку!

Я окончательно осмелел и, предвкушая только получение положительных ответов, стал задавать компьютеру быстрые вопросы:

– Автопилот работает?

– Да.

– В память заложены трехмерные карты земного шара?

– Да.

– Галактики?

– Да.

– Освоенных секторов Вселенной?

– Да.

Я возбужденно потирал руки. Пора домой, Дэн! Сделай кружок над поляной на унаследованном звездолете, обкатай его, как полагается, а потом отправь автопилотом арендованную тобой «птицу» на базу. А сам возвращайся домой с в о и м ходом.

Мой взгляд снова задержался на таблицах, высвеченных на экранах мониторов, и тут я и опомнился. А «штука»? Я сел в кресло пилота и внимательно изучил таблицы. Названия четырех управляющих клавиш «штуки» ни о чем мне не говорили. Более того, они настораживали. «Ловушка», «Зеркало», «Окно»… Одна из клавиш называлась особенно загадочно – «Уйти, чтобы остаться»… Знаменательное выражение. Наверно, это Джеймс выдал, подумал я, папенька не запоминал подобные обороты… Я немного помешкал и спросил:

– Слушай, Ланц, как насчет «Ловушки»? Эта функция инициирована?

– Вместе с системой управления звездолетом инициируются все заложенные программы. Запуск программы «Ловушка» приведет встроенную корабельную систему в активное состояние и немедленному выполнению поставленной задачи.

Встроенная система! Вот она – «штука», подумал я и перебил Ланца:

– Сформулируй эту задачу! – Я задержал дыхание. Неужели Ланц сейчас откроет мне папенькину тайну?

– Развернутые определения задач, поставленные перед встроенной корабельной системой, стерты из памяти Ланцелотта. Ваша просьба не может быть удовлетворена.

Я раздосадованно выдохнул. Чудес не бывает. Тайна есть тайна. Настроение мое упало, но ненамного. Судя по тому, что говорил папенька о «штуке», лучше действительно не знать, на что она способна. И заблокировать клавиши со страшноватыми названиями. Если бы отец знал, что Дэнни так легко вскроет компьютер и положит руку на управление его «штукой», он бы, ясно, не обрадовался. Так и не будем тревожить его мирный сон. Спи спокойно, папа. Ты подарил мне звездолет, и этого Дэну Рочерсу вполне достаточно. А там посмотрим. Жизнь покажет…

Я заблокировал программы, связанные со «штукой», простился с Ланцем и отправился отдыхать. Вечером мне предстояла «обкатка» нового звездолета. После этого, ночью, я собирался улететь с огромной заснеженной поляны, от старого ангара, от похороненного под землей города, от отцовской могилы – навсегда.

Когда я выходил из звездолета, одна мысль промелькнула у меня в голове. Я вспомнил хрипловатый папин голос: «Я не смог убить свое детище. Да этого просто и нельзя делать, такой масштаб…»

И подумал о том, что если бы отец не подозревал о существовании Дэнни-дурака и его колдовских способностях, он не стал бы сжигать документацию.

Вот такая история. Я не собирался обо всем этом рассказывать Лотте: в тот момент у меня были дела поважнее. Мы, во-первых, должны были зайти еще раз в бар, чтобы взять с собой запас бренди для неутомимого Дэнни-дурака. Во-вторых, мы должны были без приключений добраться до Долины Навигаторов. А в-третьих, что было самым трудным, как-то проникнуть на территорию космодрома, которая ночью охранялась местными аборигенами с особенной тщательностью.

– Лотта, – оторвал я от себя восторженную подружку. – Прекрати! Вот, смотри, мы уже на втором этаже, здесь есть ночной бар!

– Вперед! – мгновенно оценила обстановку моя ветренная дива, и через минуту мы уже проталкивались сквозь танцующую толпу местных аборигенов, инопланетян и землян: на Виолетте любили погулять ночью. Я навалился грудью на стойку бара, потребовал две бутылки бренди и двойное виски без содовой.