Принцип 8

5/5

– Господин Дубнер? – решился Ёжик заговорить после пяти-шести минут плавания в абсолютной тишине через глубокое топкое болото. – Не могли бы вы…

Бобёр устало фыркнул и покачнулся: не совладал с нервами; маленькие кулачки пассажира ещё прочнее уцепились за плотный загривок.

– Полено, – бросил мрачную фразу живой плот.

Зверёк, которого подвозила длиннозубая «маршрутка», напряг ум, но так и не понял, что имелось в виду.

– Э-э… простите?

– Полено потерял, ясно?!

– Я… ясно. Вроде бы.

– Вот и замечательно, не отвлекай тогда: думаешь, легко эдакую тушу по трясине волочь?

Надо было сдержаться, но замечание немного задело Ёжика.

– Тушу? Во мне всего-то килограмм…

– Сколько бы ни нагулял, все твои, – опять не стал слушать Дубнер. – Помолчи и дай доплыть.

– Я к тому и вёл.

– А?

– Не могли бы вы затормозить, чтобы я уцепился получше: упаду ведь!

Проворчав что-то, «водовоз» неохотно остановился. Ёж медленно разжал лапы и, стараясь сохранить равновесие на неудобном транспорте, по новой вцепился в толстую кожу.

– Ай! – вскрикнул Дубнер.

– Больно? – всерьёз обеспокоился игольчатый, ослабляя хватку.

– Хе-хе, шучу. Не нравится моё чувство юмора? Слазь! Никто ни держит, хах. Ладно, не кипешуй. Крепче берись, крепче. И потерпи: до дома совсем чуть-чуть.

– Терплю, – раздался безропотный ответ.

Ждать и правда довелось не очень долго, хотя сколько именно – неразрешимая загадка: время в напряжённой темноте играло в прятки с действительностью. Когда нижние конечности перевозимого начали наливаться тяжестью, Дубнер круто повернулся, едва не сбросив Ёжика в воду, обогнул что-то по пологой траектории, взял прежний курс и, не успел молящийся ежиной праматери испугаться по-настоящему, застыл ленивым крокодилом. Ну, или достигшим пункта назначения бобром.

– Приплыли, – оповестил он.

– Да уж, – не мог не согласиться короткохвостый.

– Быстрее бы добрались, если б не та акула.

– К… акая акула? – ошарашено переспросил короткохвостый.

– Да не дрейфь: не водятся в болотах акулы. Если только крошечные, как твои мальки, ха-ха. Эй, чего ждёшь? Всю спину оттоптал! Слезай уже: пошутил я насчёт акул.

– А-а.

Чтобы не упасть, поскольку «ноги» налились тяжёлым металлом, Ёжик предпочёл пешей прогулке размашистый прыжок и приземлился на твёрдую почву. Судя по усиленному пыхтению, Дубнер выбрался следом, а отчётливый шорох с разлетевшимися каплями недвусмысленно указали на то, что он приводил себя в порядок.

– Понабросают мусора – объезжай полночи, – проворчал аутсайдер.

– А всё-таки, – не стерпел путник, разминая ходовые лапки, – что за полено вы искали? Или не полено?

– Любопытный ты, смотрю, – беззлобно промолвил Дубнер. – До добра никого из лесных обитателей не доведёт. Но не тебя, впрочем.

– Что это значит?

– Поленьями камин топят, если не в курсе. Споткнулся о корень, уронил пенёк в воду – целый день сиди в неотапливаемой хижине. Если не добудешь обратно.

– Но у вас же полно брёвен.

– Они для дамбы, – тоном пожилого профессора, читающего полвека единственную лекцию, произнёс Дубнер.

– Вон оно что… Но я вообще-то спрашивал о фразе насчёт любопытных.

Ни слова не говоря, бобёр, который хорошо ориентировался в темноте, да и привык к ней за годы службы, схватив худую лапку клиента, потащил того прочь от болота. Не сбавляя шага, нагнулся, поднял что-то с земли. Ёжик пытался разглядеть что, но не удалось.

Когда взобрались на пригорок, глазам открылось полено, виноватое в ночной прогулке Дубнера. А ещё косая неустойчивая хибарка, будто сонная в столь поздний час. Её окутывала светом одинокая стоваттная лампочка, стеклянное «око», подвешенное на проводе над входом. Съехавшая набок бордовая треугольная крыша вздыбилась, густо-оранжевая ассиметричная дверь располагалась под углом, крыльцо задирало «нос» кверху. Столб с почтовым ящиком лежали возле лестницы, что вела в дом, коротенькой, в две ступеньки разной величины.

– Я по дамбам специалист, а не по зданиям, – не поворачивая головы, сухо оправдался Дубнер.

Ёжик догадался, что лучше тему не развивать, и оставил липшие к языку вопросы при себе.

Приблизились к светлому крыльцу; ореол лампочки обжигал сетчатку, тем более после глубинного мрака. Дубнер аккуратно взошёл по лестнице, Ёжик последовал примеру – и не зря: ступеньки ходили ходуном, словно поставленные на шарниры, скрипели хуже годами несмазанных петель, проседали… Оказалось, сделать два шага, чтобы подняться на крыльцо, может быть страшнее, чем плыть с неизвестным животным по неизвестному, но, без сомнения, опаснейшему маршруту.

– Кстати, почему трясина вас не затянула? – поддерживая реноме, полюбопытствовал Ёжик. – Есть лёгкий путь через болото?

– Заклятье помогло.

– Правда?

– О-ох. – Изгой возвёл очи горе. – Мускулы развиты. Мускулы и упёртость.

– То есть и я так смог бы?

– Ага. Если б родился бобром. – Электрик отбросил полено в сторону дровника. – Проходи.

Дверь протестующе заскрежетала, открываемая и закрываемая создателем.

– Устраивайся поудобнее. – Включив освещение, Дубнер кивнул на табуретку со стулом, занимающие немалую часть кухни-столовой-гостиной, которыми, по сути, являлись девять квадратных метров. Кроме того, она же исполняла обязанности холла и комнаты отдыха. – Переоденусь по-быстрому.

Только тут до Ёжика дошло, что большезубый знаток сверхъестественного, как и любой зверь, летом купался в одних плавках. Бобёр вразвалочку удалился.

Колючий полуночник окинул взором многофункциональное помещение – из него на семьдесят процентов состояло пространство внутри хижины. Оставшиеся тридцать приходились на комнатушку, где менял одежду Дубнер. Всё соответствовало образу нелюдимого аскета: грубые доски стен, простецкий стол, накрытый нестиранной серой скатертью, окна без ставен – и стёкол. Ни краски на потолке, ни обоев… По-видимому, цивилизация претила самому нутру одиночки.

«Или не обжился», – родилось иное предположение.

Возопили тоненькие половицы, арками выгибавшиеся под значительным весом владельца, и, вынырнув из комнатушки, будто из впадающего в «кухню» водоёма, появился Дубнер. Эпизодически потраченный молью строгий костюм сидел на плечистом, рослом владельце, как халат на дубе: костюма, включая даже галстук с пиджаком, было крайне мало. Непослушная одежда всячески норовила лопнуть или хотя бы расстегнуться.

– Класс! – совершенно искреннее оценил Ёжик.

Бобёр и хвостом не повёл; грузно прошествовал мимо остолбеневшего посетителя, отправил скомканное дешёвое полотенце, которым вытерся после купания, в пластмассовую корзину для грязного белья. Плюхнулся на табурет, принудив тот издать ревматический звук, закинул правую нижнюю лапу на левую.

– Садись, – изрёк с недюжинной выдержкой, – докладывай. Рассказывай то есть. Бригадирская, понимаешь, привычка.

Примостившись на стуле напротив, стараясь не тушеваться под пристальным взглядом специалиста, Ёж начал рассказ. Парапсихолог не перебивал – вообще никак не реагировал: за пятнадцать минут лишь рыкнул единожды, от чего докладчик непроизвольно вздрогнул. Дубнер порывистыми движениями развязал узел «селёдки», оставил её висеть, точно спящую, окрашенную в горошек змею, и, подперев кулачищем подбородок, бесстрастно дослушал историю.

– Что-нибудь сохранилось? – задал он нежданный вопрос.

– В каком плане? – растерялся Ёжик.

– В любом. Нужны погодные метки, следы. Улики с места происшествия.

– Ничего такого не припомню.

– Нехорошо. Это усложняет работу до предела.

– Если дело касается зелёных…

– Деньги ни при чём. Надо отталкиваться от фактов, а их нет. Смотрел детективы?

Кивок.

– Ну вот. – Дубнер поменял лапу, что фиксировала подбородок. – Уверен, что нет следов?

– К сожалению, – огорчённо сказал Ёжик.

– Тогда, скорее всего, мы в тупике.

– Странно.

– Что именно?

– Ерунда в голову лезет: палки там, деревяшки.

– М? – Бобёр насторожился.

– Вспомнился тот дуб, обугленная ветка его…

Кулак дамбостроителя уплыл в сторону, подалась вперёд морда, в обхвате превышающая три ежовых.

– Ветка? – эхом отозвался Дубнер. – А ну-ка опиши.

Ёжик безразлично хмыкнул.

– Обыкновенная. Такая, знаете… – Нарисовал в воздухе лапами два овала. – Грушу напоминает, словом.

Дубнер стартовал из-за стола быстрее, чем ракета с полигона.

– За мной. – Печатая шаг, отшельник скрылся в соседней комнатке.

Делать нечего, Ёжик потопал туда же.

Когда он вошёл, прямоугольный люк в полу – уводящая в неизведанность дыра – был уже открыт. Бобёр сменил деловой костюм на галоши с плащом.

– Не бойся, Ёж, никто тебя не съест. Тем более что я сыт, ха-а.

– Э?..

– Снова шутка. Лезь, говорят, если хочешь до правды добраться.

Гость чуть помялся возле дышащего прохладой отверстия, но всё же спустился по узковатым, вделанным в глину ступеням. Погасив светильник и поругавшись, пока втискивался в лаз, скоро рядом оказался кряхтевший от натуги спутник-водолаз. Потянул за неразличимый впотьмах шнурок, захлопывая крышку, – искусственная ночь обрушилась водопадом, памятной яростной грозой. Но длилось ничто секунду, не более: удар, вспышка, треск, и вот внутренности подземного хода выявляет из небытия факел, который зажёг Дубнер от хранящегося здесь же, на неприметной полочке кремня.

– Порядок? – заботливо спросил иммигрант.

– Вполне. – Ёжик повертел головой, ловя напряжение притихшей пустоты, мистику изогнутых теней, что заставлял прыгать горящий факел, фантастику теряющегося вдалеке коридора. И добавил слегка дрогнувшим голоском: – Вроде бы.

– Отлично. Сразу заметно, ты парень смелый, хоть и трусишь иногда.

– Как это?

– Очень просто: любой когда-нибудь, да боится. Однако далеко не каждый способен на борьбу со страхом и, тем паче, на поступок. Ладно, хватит болтать.

Экстрасенс с клиентом направили стопы по длинноте туннеля, преувеличенной затейливой игрой светотени. Повороты чередовались с прямыми участками в произвольном порядке. Зверя, что поменьше ростом, сопровождали авантюрные ассоциации; тот, что выше, беззаботно насвистывал. Ёжик бессознательно похлопывал по боку ладошкой в такт чудной заводной мелодии.

– Хорошая песня, – заметил он, в том числе чтобы развеять отнюдь не книжный саспенс. – Как называется?

– Кабы знать, – пространно ответил Дубнер.

Слева и справа проплыли, зацепившись за краешек зрения, самодельные перекрытия. Колючий рефлекторно повернул голову, мозг принялся анализировать, насколько надёжны конструкции.

– Крепкие, – почуяв, о чём задумался экскурсант, уверил бобёр. – Мазила помогал строить, крот опытный, так что выдержат… Во всяком случае, выйти мы должны успеть.

Провожатый увлечённо рассмеялся.

«Просто у животного такой юмор», – напомнил себе Ёж в попытке свыкнуться с поведением Дубнера.

Дорога устремилась к вертикали. Не прошло и пяти секунд, как зычный, курсировавший от стены к стене смех прервался спокойным:

– Вот и всё.

Сунув факел в металлическое кольцо на стене, Дубнер дёрнул за спрятанный сучок. Скользнула вверх дверь. Ёжика не стали дожидаться: схватили за запястье и вытянули под звёздное небо. Луна загадочно улыбалась из космоса, рикошетом отбрасывая свет на подружку Землю. Бледно-жёлтые лучи перечёркивали воздух, стелились по траве, полосами ложились на электростанцию. Справившись с удивлением, Ёж крутнулся – и уткнулся носом в древний, необъятных размеров, разлапистый дуб.

Потом выяснилось, что Дубнер куда-то подевался. Окликнул его, на что получил недовольное исчерпывающее «Тут». Обошёл громадный ствол кругом, подступил к бобру; тот рассматривал перебитую молнией ветку.

– Подходящая форма, – подытожил отшельник.

– Для чего?

– Не удивлён, что это случилось возле постройки людей, – невпопад ответил Дубнер.

Устроил пятикилограммовый кусок на мощном плече, вперевалочку затопал к потайной двери в дубе.

– А теперь куда? – нагнав, осведомился Ёж.

– Спать. У меня дома, на чердаке, переночуешь, а утром отведу в деревню.

– У вашей хижины есть чердак?

Бобёр притворился, что не услышал; подойдя впритык, прошептал:

– Чтоб ты знал, производственная травма, да. Но слышу я не какую-нибудь аномальную муть!

Ёжик в тон собеседнику машинально заговорил шёпотом:

– Звук?

– Угу. И мелодии. Ты тоже услышишь, позже.

Они шагнули в полость, что вытягивалась катакомбой.

– Прекрасная тут реверберация, не правда ли? – Озвучил риторический вопрос Дубнер, опуская сучок-рычаг.

Выскочила тайная дверь. Заглушив Ёжиков вопрос «реве… что?» и утвердившись на прежнем месте, дверь вновь придала дубу вид обыкновенного дерева.

Часть 2. Гитара

1/5

В доме безработного электрика любая вещь выглядела ненадёжной (за исключением ламп, наверное), чердак же претендовал на звание наиболее тревожного помещения. Скрипящие, проседающие половицы в паре мест треснули или вздыбились, стены вогнулись, окошко-лилипут покрылось грязью, затянулось паутиной, потолок качался попугаем на жёрдочке, стоило неуверенно подуть ветру. Кровать издавала пронзительные астматические звуки; когда-то подложенные Дубнером брусочки дерева ничуть не улучшили положения: ночной «дом» всё так же раскачивался с жуткой амплитудой. С достопримечательностями в комнате дело швах, в то время как просто примечательности, казалось, прут изо всех щелей: ни светильника, ни обоев, ни ковра. Потерявшие цвет тоненькие занавески на малюсеньком окне, металлическая койка с чистым жёстким бельём – вот и вся обстановка. «Звёздами» гостиница похвастаться не могла, а если говорить начистоту, рейтинг ночлега значительно ушёл в минус.

Но, невзирая на гротескные неудобства, на беспокойство о будущем, подстёгиваемое новостями, которые свалились на голову, подобно россыпи градин-алмазов, спал Ёжик хорошо и даже без сновидений. Только раз пригрезилось что-то вроде ключа, чёрное, изящно изогнутое, помаячило немного перед внутренним взором, после чего с мелодичным звоном испарилось. Этот незнакомый, однако манящий образ настолько удивил колючего, что тот, проснувшись, погрузился в размышления. Бесплодные попытки проникнуть в суть увиденного и услышанного продлились до самого рассвета, когда вставал Дубнер. Бобёр-то и вернул «постояльца» в мир земной, позвав завтракать. Не чувствуя усталости – надо же, выспался! – Ёж аккуратно преодолел неполных два метра чердака, спустился по шаткой, возрастной лестнице.

– Доброе утро! – поздоровался он с более лохматым, чем раньше, Дубнером, одетым в забавный оранжевый передник.

Бобёр жарил омлет с сырозаменителем; по запаху заменитель казался весьма и весьма приличным. Чуть позже, отведав «суровой мужской утренней еды», Ёжик убедился: блюдо и вправду совсем неплохое. И откуда только у Дубнера берутся продукты? Наверное, помогают друзья-знакомые.

– Доброе, – отстранённо сказал «хозяин заведения», видимо, потому что был занят.

Не успел Ёж сесть за скромный столик, накрытый подыстёршейся скатертью, как появилась тарелка в простовато нарисованных колокольчиках. Блюдо украшал дышащий паром кусок омлета. По центру стола располагалась пузатая солонка, сбоку от неё – гретое соевое мясо на сковородке, с противоположной стороны – чайник, чашки. Звякнули о столешницу вилки-ножи-ложки.

– Приятного аппетита! – не сбавлял градус вежливости игольчатый.

Дубнер коротко кивнул, сдобрил свой кусок омлета мясом и приступил к трапезе. За минут пятнадцать-двадцать, что длился завтрак, Ёжик не услышал от консультанта ни слова.

«Ладно, пословица о глухоте и немоте во время еды не так уж плоха», – рассудил визитёр, поддерживая молчание.

И тут, внезапно, согласно закону некоего Мёрфи, которого, кажется, никто никогда в глаза не видел, Дубнер заговорил и несколькими словами лишил Ёжика дара речи:

– Ну и как тебе та штуковина? Занятная, да? Только непонятная, з-зараза, как дамские желания. – Дубнер выругался словно бы с неохотой, будто бы по необходимости, и умудрился сделать это образно.

Поперхнувшийся чаем, Ёж попросил салфетку. Дубнер, ни слова больше не говоря, подошёл к опасно накренившемуся шкафу, то ли подпираемому стеной, то ли подпиравшему её, достал несколько бумажных платочков, вконец выбеленных временем, и, подойдя, бросил на стол перед сотрапезником. Адресат схватил салфетку, со смущённым видом вытер следы «самого гостеприимного напитка», потом отдраил результат двумя оставшимися лже-белыми квадратиками, заставив Дубнера устало зевнуть.

– Ну, ты всё? Закончил прихорашиваться? – отчасти недоброжелательно осведомился бобёр, любивший основательность, но не чрезмерную, когда она превращалась в лень.

– Извините, господин Дубнер, – попытался оправдаться колючка, – я случайно…

– Ладно уж, оба взрослые животные, да и подружились мы. Нет?

– Да! – поспешно заверил Ёжик.

Электрику же, судя по выражению морды, было всё равно. Его интересовало другое:

– Знаю, что ты видел, и мне также известно, что ты видел. Как тебе оно? Подумай, прежде чем ответить, от сказанных слов может зависеть многое.

– А может не зависеть? – Загадочный тон хозяина дома обеспокоил визитёра пуще прежнего.

– Может. Но вряд ли.

– Мне оно… это… в общем, понравилось. Как нравятся… м-м…

– Летние деревья с пышной зеленью? – подсказал Дубнер.

– Да. Да, точно!

– Бегущая весной речка.

– В точку!

– Свадебная перекличка двух милых пташек?

– Верно-верно! И откуда только вы берёте сравнения! – восхитился Ёжик.

Дубнер вздохнул, и в этом звуке любой бы расслышал утомлённую мудрость, любой – кроме Ёжика, – тот расценил вздох просто как вздох.

– Вопрос из разряда «Откуда берутся идеи?», – указал пузатый мудрец.

– И откуда же?

– И тоже риторический, – продолжили диалог, не обратив ни малейшего внимания на последнюю фразу. – Тем не менее, учитывая обстоятельства, я отвечу: из природы беру я сравнения. Метафоры, гиперболы, аллюзии. Из воздуха, из эфира, ноосферы, мыслей.

Зверь с колючей спиной опешил.

– Из чужих мыслей? – с трудом выговорил наконец.

– Бывает. А может, из своих. Трудно рассуждать, когда вселенной все ходы расписаны, прочтены, сделаны и отменены за много веков до того, как кто-нибудь возьмётся за фигурку на доске.

Боясь потеряться в потоке, состоящем в основном из малоизвестных или вовсе не известных символов, Ёжик подрулил разговор обратно к насущному…

– Вы спрашивали о той штуке, в моём сне.

– Прекрасно помню, – не по-бобриному гавкнул Дубнер. Потом, видимо, понял, что зря, но виду не подал – то ли гордость не позволяла признавать ошибки, то ли лень, то ли (что вероятнее всего) ему было по барабану. – Я тебе объяснял устройство вселенной, где, между прочим, мы оба живём. Следовало бы усвоить прописные истины хотя бы в дошкольном возрасте.

– Я… – проявил настойчивость Ёжик.

Однако его героическую попытку, как шаткий заборик на склоне заснеженной горы, снесла лавина под названием «Дубнерова уверенность»:

– Не перебивать старших нужно, а слушать и иногда, по вкусу, поддакивать – глядишь, расскажут побольше путного. Уважай стариков и взрослых людей, уважай их, не груби им, не подначивай их, поскольку однажды придётся ждать от них помощи. А если они уже настроены против тебя…

– Не понимаю! – настолько нагло, что сам не ожидал, взбрыкнул короткохвостый. – По какому праву меня учите да к тому же двусмысленно оскор…

Здесь вспыльчивость Ёжа встретилась лицом к лицу с боевым темпераментом Дубнера и, поджав хвост, быстро удалилась, поскуливая по дороге. Гость аж чуть-чуть вдавился спиной в стул. Стул заскрипел; четвёртая, самодельная ножка подогнулась, норовя в сотый раз вылететь из паза. Но лесному путешественнику повезло: вливание мудрости ограничилось лишь острым взглядом. Неужели они с Дубнером начали находить общий язык? Но с чего вдруг убеждённому отшельнику и аскету видеть в изнеженном, по его меркам, фермере родственную душу, или что он там разглядел?

Оказалось, именно родство, да какое!

– Несмотря на то, что ты недостаточно смышлён, – без обиняков стал излагать бобёр, – чересчур самоуверен и, плюс ко всему, трусишка, я отдам тебе свои паззлы, то есть знания, чтобы помочь тебе собрать картину. Не знаю частностей, но от общего у меня немало в загашнике завалялось.

– А за ним надо идти?

Дубнер расхохотался и подивился – тоже вслух – этакой наивности, хотя и отметил, что Ёжик недалёк от истины: существуют и материальные паззлины. Мало того, с некоторыми первооткрыватель уже вступал в контакт. Вот только… первооткрыватель ли?

– Информацию, как таблетки при лечении, буду выдавать дозированно, чтобы не спровоцировать у тебя вредный всплеск инициативы, – пошутил Дубнер. И пока Ёжик про себя, иногда шевеля губами, переводил фразу на доступный, общезвериный язык, парапсихолог по привычке огорошил: – Та грушевидная ветка – часть большего.

– Да? А чего большего?

– Как и звук ЖЖЖЖ. Как и электростанция. Как и я.

– Вы опять не ответили на вопрос, – чуток обиженно заметил Ёж.

– Это ты так думаешь, – теперь спокойно и трезво отозвался многокилограммовый аскет. – Представь, что от тебя зависит судьба другого существа, пускай даже незнакомого. И все твои действия, все шаги и мысли, ведут его либо к могиле, либо к счастью. Представил?

– Ну-у… да. А зачем?

– А теперь представь, что ты жил долгие годы, не подозревая о таком, и вот в обсустроенную, размеренную, а возможно, и тихую жизнь врывается знание: каждое действие несёт судьбу для связанного с тобой существа. Пример: ты пошёл в театр, насладился зрелищем, правда, спектакль попался грустный – трагедия или хотя бы драма. Тогда как связанному с тобой в этот требовался позитив, и ты своими глубокими переживаниями можешь его…

– Не продолжайте, – попросил Ёжик, – я понял, понял.

Дубнер посмотрел на него пристально, покачал головой, снова вздохнул – горче, чем в прошлый раз, – и резюмировал:

– Ни лешего ты не понял. Но чувствую, по крайней мере, осознал, насколько ненужными и опасными бывают лишние вопросы. Всё тайное обязательно станет явным, только необязательно сразу.

Дубнер с кряхтением встал. Стул воспользовался моментом: заскрипел, будто старик, больной радикулитом, и не преминул тотчас же развалиться, чем навеял мысли о распоследней стадии артрита. Ёжик непроизвольно озвучил мысли, потом извинился, а после призадумался, о чём также высказался вслух:

– Похоже, я заразился от вас образностью, метафоричностью и прочими болезнями, господин Дубнер.

– Давай уж без «господина» и на «ты», – устало предложил бобёр, не фиксируя взгляда на сломанном стуле и меряя комнату-ящик грузными шагами.

– Давайте… ой, давай. Дубнер. Хорошо.

– Всё верно. Всё как и должно быть, – точно бы опять невпопад произнёс пухлый парапсихолог. – Я примерно так всё и воображал. Кроме тебя – на твоём месте был кто угодно, но только не ты.

Странно, однако Ёжик спросил не «Что это – всё?» и не «А как должно быть?», – вместо этого он сказал:

– Почему? – и сам удивился.

– Потому что природа нас почти никогда не спрашивает. Осмыслил?

– Н-надеюсь, что да, – осторожно согласился Ёж.

– Чтобы ты не счёл меня сумасшедшим, поделюсь ещё парочкой паззлин.

– Да я вовсе и не полагал…

– Врать будешь работодателю, а меня просто слушай. Помнишь, о чём только что был разговор?

– Уважением к старшим, аккуратное обращение с информацией, – с готовностью ответил Ёжик.

– Вот именно, – Дубнер наполовину покровительственно, наполовину довольно покивал, – так что слушай и вслушивайся, но не перебивай.

Он остановил маятник шагов, отодвинул ногой в угол поломавшийся стул, взял оттуда же запасной, по виду, не надёжнее поломанного предшественника. Присел, порылся у себя в мыслях, отыскал нужную и бросил Ёжику на рассмотрение:

– Наверняка знаешь занимательный факт – любой псих всегда заверит: «Я абсолютно нормальный, это кругом одни больные!» А если тот же зверь примется утверждать, что он неизлечимо психически болен, окружающие непременно насторожатся. И не зря: пока человек способен воспринимать происходящее с юмором, с иронией, сарказмом – называй, как заблагорассудится, – ни он не потерян, ни мир для него. Усёк?

Ёжик выждал паузу; но и Дубнер молчал, из чего зверёк-иголка сделал вывод: можно говорить.

– Усёк. Вы – не псих.

– Я этого не говорил. – Бобёр рассмеялся – громко, а без налёта ненормальности. – Решишь сам. Сразу предупрежу об одном: в мире есть и другие, вроде нас с тобой. Я лично знал двух, затем они пропали. Не думаю, что им кто-то мстил или что кто-то прознал об их информированности, и… Короче, они самолично толкнули себя в пропасть хаоса. В отличие от них, у тебя есть выход, а там – вдруг-то! – и мне подфартит. А? Ладно, ничего не говори. Смысл истории, к которой я тебя подводил, очень прост, сродни простоте самой истории.

Когда-то водный электрик Дубнер подводил кабель к дому одного крайне влиятельного господина. Тот господин до сих пор живёт, радуется безбедной жизни, наслаждается тем, что управляет, как он считает, жизнями других; к слову, недавно его свергли. Ну да суть не в этом: напарник, оказавшийся редкостной скотиной, свалил вину на меня. У провода обнаружился разрыв; я занырнул поглубже, одетый в защитный спецкостюм. Прощупал дамбу, к которой примыкали строения того влиятельного бобра. Да, он был из наших; вообще-то, прежде чем стать эдаким аутсайдером, я жил в мире и согласии с другими бобрами. И до сих пор бы оставался в том райском, для нашего племени, уголке, получал бы достойную зарплату, женился бы на бобрихе, которая в конце концов ответила на ухаживания и дала добро на свадьбу. Тогда бы я с радостью променял разорванную тогу непризнанного гения на свободную удобную одежду от кутюр, но то тогда бы.

Потребовалось много времени, чтобы забыть, как мой лучший друг, оказавшийся моим же злейшим, до преступного беспринципным конкурентом, намеренно вызвал перегрузку в трансформаторе. Позже выяснилось: он и кабель повредил, и меня уговорил разобраться в проблеме, как более опытного, и наплёл судье с три короба, выставив меня ненормальным, нарушающим все писаные и неписаные закону. По его же вине, меня с позором изгнали с Бобрового острова, понятное дело, когда вылечили от удара током – такой мощи, что и защитка до конца не сдержала натиск электричества. Потом меня ещё заставили платить за лечение и штраф наложили – «Из-за несвоевременно и некачественно выполненной работы».

Тем моментом, враг, искусно маскировавшийся под друга, праздновал окончание войны и предвкушал безбедную жизнь: моя экс-суженая, как пишут в газетах, была баснословно богата, конец цитаты. А кроме прочего, он заполучил мою невесту – бонус, не особо нужный, по сравнению с деньгами, зато приятный. Противник, конечно, алчен без меры, однако и удачную партию мимо себя не пропустит. Года три продолжалось его веселье, перед тем как – не без моей помощи, ага – истина всплыла на поверхность. Правда, истина, ответ – сложные, неприятные слова, скользкие, будто мячики под водой: невероятно трудно удержать, и когда-нибудь хоть один, да всплывёт. Следом за ним поднимутся наверх, на свет, и остальные кусочки правды: из-за усталости, самонадеянности, потери концентрации… Конкретная причина неважна.

Моя анонимка сделала своё дело; я не просил ни чинов, ни благодарностей, ни пересмотра дела – никто этим и не занялся. Даже благоверная (но могу ли я сейчас так её называть?), даже она не приехала проведать меня, извиниться. Приехал, ты не поверишь, лишь мой враг-друг. Мы с ним поболтали о былых временах и мирно разошлись, в надежде вновь встретиться. Естественно, встречи не произошло, она мне и не требовалась; ощущение порядка в линиях жизни намного важнее.

Тут-то у меня и разладилось: после удара током я стал… немножко другим. Немножко – для себя, ведь я чётко ощущал, какие во мне произошли перемены, понимал, что они не критические, мелкие, если говорить точнее, просто неожиданные. Непривычные для тех, кто любит в жизни порядок и размеренность. Я слышал Её, Музыку. И я слышал звук ЖЖЖЖ! Слышал-слышал-слышал каждый день, и это не сводило меня с ума, нет, – позволяло иначе осмыслить мир. Слушая песни на иностранных, мне незнакомых языках, я понимал, о чём поётся, с полуслова; в инструментальных вещах с первых аккордов улавливал заложенные эмоции. Музыка играла в меня, и захотелось направить её вовне, ведь мир, так мне казалось, имел право слышать!

– Но у вас, выходит, ничего не получилось, – совсем неязвительно – сочувственно, скорее, – подметил Ёжик.

– Истинно так, мой друг. Да ладно, не тушуйся, – с друзьями надо быть открытым. – Дубнер подмигнул.

– А я слышал, никому нельзя верить. И если друг – правда друг, то познается в беде.

– Мудро, не по годам.

– Вы зря ехидничаете: я не так уж молод.

– Но и не стар. А я, если что, не ехидничал. Омлет доешь?

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Ёж.

Ни слова не отвечая, Дубнер в мгновение ока заглотил порцию сотрапезника; сыто рыгнул и не извинился («У аскетов – собственный этикет», – подумал Ёжик).

– Чаю налить? – поинтересовался электрик-парапсихолог, заваривая в специальном металлическом чайничке пряную, травяную жидкость.

– Да, неплохо бы… протолкнуть, так сказать. Хотя омлет превосходный, – поспешил повторить гостящий.

– Слышал уж, – с не распознаваемым выражением молвил Дубнер, налил в чашки заварки, разбавил её водой из давно вскипевшего чайника.

– Холодный чаёк, – подметил Ёжик; испугался, что сказанное истолкуют неправильно – как грубость, – и добавил: – Люблю холодный не меньше горячего. – «Политик», кстати, не покривил душой.

– Хорошо-хорошо, – отмахнулся Дубнер.

Собрал посуду, вынес на улицу, разложил на неструганом, нечищеном полуимпровизированном столике. Ёжик остался ждать в доме. Когда с улицы донеслись характерные стуки ручного умывальника, колючий понял, что ждёт напрасно. Выглянув наружу, он обнаружил прихорашивающегося Дубнера. Грязная посуда, отмытая до блеска, до скрипа, лежала в сушилке из того же модельного ряда «сделай сам». Легковатое, незлобивое солнце испаряло влагу на посуде и постепенно напекала макушки зверям. Роса с травы почти испарилась; день переключался на следующую передачу.

Бобёр вытер лицо пушистым полотенцем дисгармонирующей расцветки и уступил место перед умывальником.

– Твоя очередь. – Дубнер в последний раз обтёрся и повесил полотенце на ржавый гвоздик. – Вон мыло, вон зубная паста, вон щётка. Закончишь – приходи, отведу тебя домой.

Ёжик немного опешил.

– Но ведь мы не договорили…

– Потом, – оборвал психолог мягко, но решительно.

«И как он добивается такого эффекта?!»

– Ответы ждали годы – что им какие-то лишние несколько часов.

– Но можно ведь опоздать! – удивлённо вскричал Ёжик.

– Опаздывают к тому, о чём знают; по-другому никак. Ты знаешь, на что намекаешь.

– Н-н-нет. – Губы игольчатого растянулись соответственно звуку «н-н-н», превратившись в мохнатую трубочку. – Зато…