Запад – Россия: тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса

Тем временем боевики загнали заложников в спортзал и заминировали все школьные постройки. Для поддержания паники они обещали расстреливать по 50 пленных за каждого убитого террориста и по 20 пленных – за каждого раненого. Кроме того, они пригрозили взорвать здание школы при малейшей попытке частей спецназа перейти в наступление. Поначалу правительство пыталось вести переговоры и с этой целью отправило к террористам доктора Леонида Рошаля, в 2002-м уже спасшего многих заложников в театре на Дубровке. Вечером 1 сентября состоялось экстренное заседание Совета Безопасности ООН, в результате которого по отношению к террористам было выдвинуто требование «немедленного и безоговорочного освобождения бесланских заложников».

На следующий день стало очевидно, что переговоры не привели к положительным результатам. Террористы отказались от предложенных им еды и медикаментов и не позволяли даже убрать тела. В спортзале стояла такая жара, что многие заложники, в особенности дети, вынуждены были раздеться. Не в силах терпеть жажду, они пили собственную мочу. Эта подробность шокировала весь мир.

К середине дня в результате переговоров с прибывшим на место событий бывшим президентом Ингушетии Русланом Аушевым террористы согласились выпустить 26 матерей с грудными детьми. В 15.30 в оккупированном здании школы прогремели два взрыва. Позже стало известно, что террористы привели в действие взрывные устройства, чтобы помешать спецназу проникнуть в здание.

Утром 3 сентября захватчики позволили медицинским службам забрать тела двадцати одного убитого заложника, потому что из-за жары и влажности трупы начали разлагаться. Группа спасателей, сформированная из МЧС и спецназа, начала пробираться к школе, но в 13.04 террористы снова открыли огонь и спровоцировали два мощных взрыва. В них погибли два спасателя МЧС. Около 30 заложников попытались бежать через брешь, образовавшуюся во время взрывов, но оказались под перекрестным огнем правительственных войск и террористов.

Перестрелка, новые взрывы – но теперь трудно установить реальную цепь событий. По некоторым свидетельствам, одна из бомб взорвалась случайно, когда к зданию школы с целью забрать трупы подъехал грузовик со спасателями МЧС и террористы открыли по нему шквальный огонь, приведший в действие взрывное устройство. Другая версия – что в ходе перестрелки террористки-смертницы взорвали на себе пояса со взрывчаткой. Местное население предполагает третий вариант: снайпер спецназа попал в террориста, сидевшего на детонаторе.

Так или иначе, взрыв послужил сигналом для стихийного штурма здания школы подразделениями спецназа, регулярной армии и МВД, к которым присоединились самостоятельно вооружившиеся местные жители.

Террористы привели в действие два мощных взрывных устройства, в результате чего к 3 часам пополудни здание спортзала почти полностью было разрушено. Бой, однако, продолжался до 23 часов, когда постройка, в которой укрылись остатки террористов, рухнула под ударами гранатометов.

Число жертв теракта кажется невероятным: 331 человек, в числе которых преподаватели, школьники, их родственники, 11 бойцов спецназа и МЧС, 8 милиционеров, 31 террорист (из тридцати двух) и по меньшей мере один из тех гражданских, что приняли участие в штурме. 17 сентября ответственность за теракт взял на себя Шамиль Басаев, что свидетельствует о причастности к событиям чеченских исламистов^[42].

Вот так развивались эти кошмарные события. В течение первых двух дней, как и во время террористических атак 11 сентября в Нью-Йорке, весь мир с замиранием сердца следил за судьбой заложников, и СМИ вели себя вполне объективно. Но едва школу отбили, едва подсохла пролитая кровь, как западная пресса снова ополчилась – но не на кровожадных исламистов, что было бы вполне естественно, а на заложников и их освободителей. Вот ведь парадокс! Под ее стрелы попали российские государственные структуры и силы охраны правопорядка, которых они заподозрили в таких грехах, как манипуляция, устрашение, сокрытие информации, и даже обвинили в том, что они сами устроили резню в Беслане.

Антирусская кампания началась 6 сентября. Радио «Свобода» заявило:

«Существует ряд невыясненных вопросов, касающихся кровавых событий в Беслане. ‹…› Точное количество жертв, количество заложников и многие другие подробности так и не были объявлены».

Один западный журналист обратился к молодому и, по всей видимости, сильно травмированному жителю Беслана с вопросом, что тот чувствует. Вот что ответил молодой человек:

«У меня была сестра. Ее убили. Моя вторая сестра в больнице. Что я чувствую? Вы слышите, как все плачут? Вот и я чувствую то же».

Вслед за ним журналист подхватывает:

«Да, слезы льются рекой, но одновременно с ними рождается вопрос: что же именно произошло в Беслане в эти сумбурные три дня? Версия, что российские силы правопорядка решили взять здание школы штурмом в последнюю минуту, реагируя на то, что активные действия уже начали „оппозиционеры“ [обратите внимание на термин. – Прим. авт.], – это чистой воды фикция, нужная для того, чтобы прикрыть устрашающее число жертв, которое повлек за собой этот якобы тщательно спланированный штурм».

Несколькими абзацами ниже мы читаем продолжение репортажа, в котором приводятся слова Павла Фельгенгауэра, непременного независимого эксперта, «военного аналитика», оппозиционера и члена Jamestown Foundation^[43]. Тот удивительным образом повторяет слово в слово то, что произнес молодой осетин:

«‹…› Версия, что российские силы правопорядка решили взять здание школы штурмом в последнюю минуту, реагируя на то, что активные действия уже начали „оппозиционеры“ [опять этот термин. – Прим. авт.], – это чистой воды фикция, нужная для того, чтобы прикрыть устрашающее число жертв, которое повлек за собой этот якобы тщательно спланированный штурм. И, как во время взятия театра на Дубровке в Москве в октябре 2002 года, от народа скрыли правду».

Далее – в том же ключе:

«Совершенно очевидно, что с самого начала 1 сентября, когда заложников еще только захватили, правительство и силы правопорядка не говорили всей правды. Они делали это преднамеренно, чтобы скрыть, что же на самом деле произошло»^[44].

В тот же день журналистка Анна Политковская, известная своей антиправительственной позицией и поддержкой непокорных чеченцев, прокомментировала в английской «Гардиан»: «Раболепная российская пресса сильно преувеличила ужасы Беслана». Она рассказала, как по дороге в Осетию, в самолете, летящем в Ростов, ее пытались отравить секретные службы. Потом как русские массмедиа скрывали посредничество бывшего ингушского президента Руслана Аушева, пытавшегося уговорить террористов отпустить заложников. Она описала отчаянье семей, которых держали в полном неведении относительно участи их попавших в плен родных:

«Родственники были в отчаянье. Все еще помнили штурм театра на Дубровке, когда спецслужбы пустили в зал газ, от которого погибли 39 террористов и 129 заложников. Все помнили, что правительство тогда лгало. Теперь школа была окружена вооруженными людьми. Это были обыкновенные люди, отцы и матери тех, кто оказался в заложниках. Отчаявшись дождаться помощи от государства, они решили освободить близких своими руками. Обычная ситуация в последние пять лет чеченской войны: люди перестали ждать защиты от правительства, они знали, что добьются только противоправных действий спецслужб. Вот и решили рассчитывать только на свои силы. Им ничего другого не оставалось. После штурма театра на Дубровке в 2002 году заложники сделали для себя ошеломляющий вывод: спасайся сам, потому что все, что может государство, – это помочь тебе погибнуть».

Далее в статье идет критика российских средств массовой информации, «рабски послушных» власти. Статья заканчивается следующим образом:

«Мы стремительно скатываемся к советским устоям, к полному отсутствию информации, что равносильно смерти. Все, что у нас осталось, это Интернет, где пока еще можно найти информацию в свободном доступе. Что касается всего остального, если вы хотите быть журналистом, вам придется всецело подчиниться Путину»^[45].

 

Эти две статьи – лишь отголоски тысячи других, появившихся в американской и европейской прессе в дни, последовавшие за кровавыми событиями, и все они обвиняют российское правительство. Как отмечает Андрей Цыганков в своем исследовании внешней политики Вашингтона и антирусской линии в этой политике, «самая яростная волна обвинений против России и ее правительства, похоже, была порождена событиями в Беслане и не могла не отразиться на официальной позиции Штатов. Американские СМИ, точно сговорившись, выдали шквал статей, требовавших от Кремля переговоров с „умеренными“ и „выделения чеченцам собственной территории“, а от американских властей – более жесткой политики по отношению к России»^[46].

30 сентября 2004 года PNAC (Project for a New American Century), неправительственная политическая организация «Новый американский век», написала «Открытое письмо, обращенное к главам государств, к правительству Евросоюза и к высшим руководящим органам НАТО»^[47], которое подписали 115 известных американских и европейских политиков и интеллектуальных лидеров. Письмо было опубликовано в западной прессе. Его авторы обвиняют Кремль в том, что он использовал Беслан «для наступления на российскую демократию и для принятия новых мер с целью восстановления в России авторитарного режима». Получив поддержку со стороны русских радикальных западников и в полном соответствии с ожиданиями чеченских террористов, антирусское лобби использовало события в Беслане, чтобы выступить против Путина как деспота, отказывающегося от переговоров и жаждущего сломить политическое равновесие в стране. Мало кто из обозревателей сумел пробиться сквозь хор обвинений доминирующих СМИ и заставить услышать свои возражения по поводу интерпретации событий в Беслане. Список бранных статей в адрес российского правительства настолько велик, что невозможно назвать и процитировать все. Андрей Цыганков в своей книге упоминает некоторых авторов, среди которых Роберт Колсон, Ричард Пайпс, Питер Бейкер, Сьюзен Б. Глассер, Майкл Макфол, Хасан Баев, Марк и Збигнев Бжезинский, Ричард Холбрук… Что касается органов печати и вещания, давших трибуну этим голосам, то их список впечатляет не меньше; это радио «Свобода», «Вашингтон пост», «Бостон глоуб», «Интернешнл геральд трибьюн», «Лос-Анджелес таймс».

В Европе статьи той же тональности наперебой публиковали государственные печатные органы, подверженные американскому влиянию и в высшей степени враждебные России, такие как «Либерасьон», «Франкфуртер альгемайне цайтунг», «Файнэншл таймс Дойчланд», «Нойе Цюрихер цайтунг» и, конечно же, «Ди Вельт». Названия статей и выступлений говорят сами за себя: «Война с террористами или война с журналистами?» спрашивает Роберт Колсон на радио «Свобода» 7 сентября 2004 года. В тот же день Ахмед Закаев публикует в «Гардиан» статью под красноречивым заголовком: «Наши убитые и раненые дети. Жестокость в Беслане: в духе российского террора в Чечне». А бывший советник президента Картера Збигнев Бжезинский в своей колонке в «Уолл-стрит джорнал» от 20 сентября 2004 года даже сравнил Путина с Муссолини^[48].

115 атлантистов против Путина

Содержание и перечень подписей под Открытым письмом в Евросоюз и в НАТО также свидетельствуют о том, как ловко бесланская трагедия была использована в западных СМИ ненавистниками России – в то время как семьи погибших еще не перестали оплакивать своих родных. Организация антирусской кампании была поручена бывшему президенту Чехословакии Вацлаву Гавелу, сохранившему свои радикальные антирусские воззрения даже после падения советского режима. 115 человек, подписавших письмо, проявили себя гораздо более тонкими и осторожными дипломатами, чем представители прессы, – ведь с европейцами надо действовать аккуратно. Тон письма, начинающегося с выражения соболезнования семьям погибших, поначалу кажется нейтральным и деловым. Но это лишь уловка, чтобы удобней было напасть на российские власти. В третьем абзаце мы читаем:

«Мы глубоко озабочены тем, как президент России использует эти трагические события для ущемления демократии в России. Российские демократические структуры всегда были слабыми и нестабильными. Став президентом в январе 2000 года, Владимир Путин сделал все, чтобы ослабить их еще больше. Он планомерно ограничивает свободу и независимость прессы, разрушает систему поправок и политическое равновесие Российской Федерации. Он упрятал за решетку своих реальных и предполагаемых политических соперников и вычеркнул из предвыборных списков законных претендентов на пост президента. Он подверг преследованиям и арестовал руководителей неправительственных организаций (НПО) и умышленно ослабил политические партии России. В результате кровавого преступления в Беслане Путин озвучил план дальнейшей централизации власти и принял ряд мер, которые еще больше приблизят Россию к авторитарному режиму. ‹…›

Все эти перемены – новые доказательства того, что современное правительство России отходит от основных демократических принципов евро-атлантического сообщества. В прошлом Запад слишком часто молча наблюдал за происходящим и не позволял себе высказываться, полагая, что шаги Владимира Путина в опасном направлении – лишь случайность, и веря, что Россия вернется на путь западного, демократического развития. Западные лидеры продолжают выказывать по отношению к Путину расположение, хотя совершенно очевидно, что Россия движется в опасном направлении и что меры против терроризма все больше урезают в стране демократические свободы. Мы совершенно убеждены, что диктатура не будет и не может быть решением проблем России, ответом на реальную опасность, которая над ней нависла. Западные лидеры вынуждены признать, что наша теперешняя политика по отношению к России не дала положительных результатов»^[49].

Теперь, более десяти лет спустя, надо признать, что Россия, несмотря на все обвинения и прогнозы, не превратилась в диктатуру. И странным образом в этом письме нет ни малейшего упоминания о мерах по ограничению свобод, принятых после терактов 11 сентября 2001 года самими Соединенными Штатами.

Эти меры обрели форму так называемого «Патриотического акта» и ничуть не меньше ущемили свободы граждан, чем меры российского правительства против исламистских террористов. А что уж говорить о тюрьме Гуантанамо, про которую в то время еще никто и не слышал? Или о регулярном прослушивании частных разговоров службами АНБ (Агентства национальной безопасности США), о котором стало известно через несколько лет благодаря Джулиану Ассанджу и Эдварду Сноудену?

Кроме того, все эти деятели интеллектуальных сфер и приглашенные эксперты не только разразились в мировой прессе яростной критикой «отклонений» России в сторону авторитаризма, но еще и стали требовать, чтобы она вступила с террористами в переговоры и предоставила их якобы «умеренному» вождю Аслану Масхадову и его помощнику Ильясу Ахмадову независимую территорию на Кавказе. Они даже не вспомнили о той помощи, которую Россия оказала Джорджу Бушу на следующий день после событий 11 сентября, ни о том, что именно русские поделились важной информацией: чеченские исламисты используют те же каналы, что Аль-Каида и магрибские исламисты, и именно они воевали в Боснии, Алжире, а затем в Афганистане, чтобы потом обосноваться в Ираке, Йемене, Ливии и, наконец, в Сирии, где в январе 2011 года готовились арабские выступления. А как бы они возмутились, если бы три недели спустя после взрыва нью-йоркских башен-близнецов, когда страна оплакивала жертв Аль-Каиды, русские эксперты выступили бы в американской прессе и посоветовали бы Вашингтону провести переговоры с бен Ладеном и позволить ему делать все что заблагорассудится на территории Афганистана!

Половина из 115, подписавших Открытое письмо, – это эксперты и бывшие дипломаты из окружения сенатора-консерватора от республиканцев Джона Маккейна, а также бывшего главы ЦРУ, демократа и неоконсерватора Джеймса Вулси. Все они глубоко убеждены в «исключительности» и высоком предназначении Соединенных Штатов, призванных управлять миром и охранять демократию. Вторая половина – деятели интеллектуальной сферы, эксперты и бывшие крупные государственные чиновники как правого, так и левого толка, в основном из стран Северной и Восточной Европы: их объединяла ненависть к России, якобы скатывающейся к диктатуре и пытающейся восстановить свои имперские границы. Среди «подписантов» было пять французов: Паскаль Брюкнер, Андре Глюксманн, Питер Хасснер, Бернар Кушнер и Жак Рюпник.

Чуждые слепой ненависти, от них отмежевались «умеренные» политические комментаторы, близкие к консерваторам, такие как Анатоль Ливен из Фонда Карнеги и Гордон Хан из Гуверского института. Но их довольно быстро заставили замолчать. В «Нью-Йорк таймс» также прозвучало несколько робких голосов, призывавших к сдержанности по отношению к России^[50].

Что на самом деле произошло в Беслане

Что же на самом деле произошло в Беслане и можно ли подозревать российское правительство в том, что оно манипулировало террористами, дабы спровоцировать кровопролитие, нужное для оправдания ужесточения диктатуры – версия, явственно проступающая в статьях западной прессы. Некоторые даже писали о «Путинском заговоре» во время московских терактов 1999 года. Как же найти правду в этом дремучем лесу пропаганды и лжи? Теперь, много лет спустя, когда факты много раз изучены и проанализированы, мне представляется, что самое объективное описание, весьма далекое от того, чтобы его можно было заподозрить в симпатии к российским властям, это доклад, написанный в ноябре 2004 года Хенри Плейтер-Зиберком для Центра исследования конфликтов при военной академии Великобритании^[51].

Автор подробно рассказывает и анализирует то, что произошло: последовательность событий, количество убитых и раненых заложников, количество и происхождение террористов, их вооружение, реакция российских сил правопорядка, федеральных и местных властей и т. д. С его выводами трудно спорить:

«Плохая организация работы органов информации со стороны российской власти – и это стоит взять на заметку всем, кто работает в России, – породила несправедливые обвинения в цензуре и манипуляциях со стороны правительства. А будь власти строже и последовательнее, – их не преминули бы обвинить в диктаторских замашках те же, кто критиковал их за недостаток строгости и последовательности. […] При этом газеты и журналы публиковали много критических статей о российской власти. Нет никаких подтверждений тому, что президент Путин якобы оказывает давление на прессу, в то время как вполне очевидно, что некоторые [российские] медиамагнаты пытались давить на „своих“ журналистов, наперебой стремясь проявить никем не требуемую сервильность.

Публичная критика властей либеральными демократами редко бывала существенной, а из-за этого предлагавшиеся ими решения были нереалистичными. Западные медиа слишком часто повторяли их критические выступления, не пытаясь даже вникнуть в то, рациональны они или нет».

Наконец, он яростно нападает на предложения антикремлевского лобби, которое, следуя примеру активистов-правозащитников вроде Елены Боннэр, вдовы академика и диссидента Сахарова, призывало вести переговоры с террористами об «основных принципах» и к справедливому суду в случае их капитуляции. Или вроде Анны Политковской, убеждавшей Аслана Масхадова уговорить захватчиков отпустить детей^[52].

По сути же президент Путин оказался в таком же положении, что и Джордж Буш после атак 11 сентября. Если не считать того, что позиция Джорджа Буша изначала была куда выгоднее – он мог рассчитывать на расположенные к нему медиа и, осознавая это, без колебаний развязал войну за границами США, в Афганистане, и принял строжайшие ограничительные меры, введя слежку за гражданами и внесудебные аресты.

Но самым обескураживающим тут выглядит отношение западных медиа, отметившихся в реакции на эти события теми же антирусскими уловками, что и после авиакатастрофы над Юберлингеном. Первым их порывом стало обвинить позицию властей, которые попытались защитить и освободить заложников, – а не заклеймить террористов, которые очень скоро начали убивать детей.

А ведь в то же самое время появились и свидетельства дикой жестокости чеченских исламистов и множества их бесчинств – отрезанные головы, вскрытые трупы – так похожих на бесчинства бойцов Исламского государства, которые так возмутят Запад осенью 2014-го…

И точно так же большинство западных медиа не упомянули или почти не упомянули тот факт, что если штурм и привел к гибели 350 человек, – он все-таки позволил спасти 800 детей, после трехдневного голода и жажды уже полуживых.

Теперь, двадцать лет спустя, да еще и после убийств в редакции «Шарли Эбдо» и парижском «Батаклане» в 2015 году, нельзя не выразить недоумение и даже возмущение позицией 115 подписантов и журналистов в 2004-м. При том, как беспрецедентно Франция сплотилась, чтобы осудить теракты и выразить солидарность с их жертвами, – никто на Западе не объединился ради выражения простого сочувствия тем 350 детям и взрослым, которых исламские террористы убили в Беслане.

Что сказала бы западная пресса, если бы «Russia Today» или парижское бюро «Аль-Джазиры» стали убеждать Франсуа Олланда в январе 2015 года вступить в переговоры с убийцами и позволить французским исламистам спокойно разгуливать по городам? И что бы она сказала, если б иностранные журналисты обвинили французского президента в том, что в нем одном причина убийства сотрудников «Шарли Эбдо», как она в 2004-м году писала такое о Путине? Она бы возмущенно завопила и была бы права.

А какой была бы реакция американской прессы, если бы на следующий день после атак 11 сентября 2001 года международные медиа потребовали бы от президента Буша предоставить Бен Ладену убежище в Соединенных Штатах или обвинили бы его в сговоре с террористами после крайне жестких репрессий против участников первого покушения на башни в 1993-м?^[53] А ведь именно это и западная пресса, и прозападные российские журналисты писали на следующий день после Беслана.

Последнее замечание: на следующий день после парижских событий января 2015 года французская юстиция и правительство дали ход 54 искам в «оправдании терроризма», в том числе против юмориста Дьёдонне. Сколько крика поднялось бы, если бы российское правительство на следующий день после Беслана подало иск против Анны Политковской и подписантов открытого письма в защиту чеченского исламского терроризма? И уж точно не преминули бы в заголовках свободолюбивых газет и на мстительных передовицах разоблачать недопустимые посягательства на свободу слова со стороны «кагебистского режима Путина».

Военный конфликт в Южной Осетии (2008 год)

Она началась 7 августа 2008 года, в 23.40 на границе между Южной Осетией и Грузией. Большинство глав государств находились в это время в Пекине на открытии Олимпийских игр, и весь мир, изнемогая от жары, приник к экранам телевизоров в ожидании грандиозного зрелища. Поэтому никто не обратил внимания на то, что произошло.

А произошло вот что: продолжавшиеся несколько дней пограничные стычки между силами южно-осетинских сепаратистов, сформированных при участии России и ею поддерживаемых (с одной стороны), и грузинскими регулярными войсками (с другой) переросли в открытый вооруженный конфликт. В ночь с 7 на 8 августа грузинские войска начали штурм столицы Южной Осетии Цхинвала; в результате погибло 18 военных ССПМ (смешанных сил по поддержанию мира, в числе которых было много русских), а также более 160 южно-осетинских военных. Таковы официальные данные, представленные Россией в конце 2008 года.

В 2004 году президентом Грузии стал прозападнически настроенный лидер Михаил Саакашвили, который постарался вернуть области, стремящиеся к независимости, в состав Грузии. Южная Осетия стала таким образом предметом конфликта, хотя с 1992 года обладала независимостью de facto и сепаратистов на ее территории было большинство, о чем свидетельствуют результаты двух референдумов: 1992 и 2006 годов. Кроме того, жители Южной Осетии желали утвердить свою независимость de jure. Российская Федерация, в силу международного соглашения игравшая в этом конфликте роль посредника-миротворца и базировавшая на южно-осетинской территории свои военные подразделения, не предпринимала никаких шагов для разрешения конфликта в пользу той или иной стороны противостояния.

Так, в атмосфере растущего напряжения, 7 августа, в 23.10 правительство Грузии информировало генерала, командующего российскими войсками, о том, что намерено силой восстановить «конституционный порядок». В 23.40 двое русских солдат ССПМ были убиты разорвавшейся гранатой. От начавшегося массивного артобстрела загорелись и обрушились здания, занимаемые в Цхинвале русскими. Российские миротворческие силы, несмотря на отсутствие танков, сумели, тем не менее, противостоять наступавшим, и грузины взяли лишь две трети города. В 23.56 министерство обороны Грузии объявило о начале штурма.

Русские были информированы о готовящемся грузинской стороной штурме приблизительно с 21 часа. Президент Медведев узнал об этом в 22.43 и отдал распоряжение Григорию Карасину, помощнику министра иностранных дел, связаться с Саакашвили. Но Карасину удалось дозвониться только до американского дипломата Дэна Фрида, заверившего его, что американцы пытаются овладеть ситуацией. Тем не менее, начиная с 02.06 усилия по сохранению мира становятся бессмысленны. Через Рокский тоннель, не контролируемый Грузией, в Южную Осетию были направлены подкрепления численностью от 5,5 до 10 тысяч человек, дислоцированные в Северо-Кавказском военном округе^[54].

Практически немедленно враждующие стороны вступили в спор: кто первым начал боевые действия. Подключилась пропаганда. Русские заявили, что от обстрела и бомбардировок погибло полторы тысячи человек гражданского населения. Грузины в ответ стали обвинять русских в том, что использование Рокского тоннеля – заранее спланированная акция. И вот уже обе стороны принялись винить друг друга в военных преступлениях и в преступлениях против человечества.

В течение четырех последующих дней российские войска активно продвигаются на новые рубежи и обстреливают несколько грузинских городов. Медведев объявляет, что цель достигнута и что российские подразделения останутся на позициях, установленных соглашением 1992 года. Это соглашение когда-то положило конец войне Грузии против национальных меньшинств, в ходе которой погибло 3 тысячи человек.

16 августа подписано перемирие, военные действия приостановлены, хотя остаются нерешенными судьбы Южной Осетии и Абхазии. 26 августа Российская Федерация официально признает независимость этих двух государств и обязуется «обеспечивать их безопасность».

Через некоторое время была создана независимая международная комиссия для изучения подробностей вооруженного конфликта в Грузии. Инициатором был Евросоюз, а возглавляла комиссию швейцарка Хайди Тальявини, дипломат и представитель Генерального секретаря ООН по Грузии и Абхазии. Помогал ей Уве Шрамм, бывший посол Германии в Грузии. Из отчета, опубликованного 30 сентября 2009 года, явственно следует, что войну развязала Грузия с целью захватить территорию Южной Осетии^[55].

Но в августе 2008 года этого отчета еще не существовало и никто толком не знал, какая из сторон первой открыла огонь. Однако уже начиная с 8 августа пресса набрасывается на Россию, как она это делала после столкновения самолетов над Юберлингеном и в дни теракта в Беслане. После «революции роз» в 2002 году и прихода к власти Саакашвили в 2004 году в стране сформировался прозападный режим. Новый президент когда-то учился в Соединенных Штатах, в Колумбийском университете и университете Джорджа Вашингтона, где завязал прочные связи с правыми консерваторами и сторонниками теории американского превосходства. Он телегеничен, говорит по-английски и по-французски и связан тесными узами с президентами США и Франции – Бушем и Саркози.

Едва заступив на пост президента, Саакашвили заявил о своем намерении примкнуть к Евросоюзу и НАТО. В 2004-м он послал большую партию солдат, прошедших боевую подготовку в США, воевать против Саддама Хусейна. Грузинская армия тренировалась и выполняла некоторые задания вместе с американскими солдатами, и так продолжалось вплоть до лета 2008-го. Все годы своего правления Саакашвили регулярно выступал в западных СМИ, чтобы заработать себе репутацию истинного демократа. Затем, презрев обычные средства коммуникации, он нанял американское пиар-агентство «Аспект-Консалтинг», работавшее также с компаниями Exxon Mobil, Kellogg’s и Procter & Gamble. Агентство представляло грузинского президента как защитника европейских идеалов и «провозвестника демократии», при этом усилия двух российских пиар-агентств, уполномоченных Кремлем, были обречены на поражение. Это мнение авторов исследований о медийном покрытии грузинского конфликта^[56].

Итак, все американские, а также многие европейские средства массовой информации безоговорочно обвинили российское руководство в том, что это оно развязало конфликт. «Россия напала на Грузию, пока Запад смотрел телевизор» – так 8 августа заявила в онлайн-журнале «Слейт» радикально настроенная журналистка Анна Аппельбаум, обозреватель газеты «Вашингтон пост»^[57]. Ее клич подхватили другие. 11 августа представитель неоконсерваторов Уильям Кристоль поднял тревогу на страницах «Нью-Йорк таймс», а вслед за ним уже весь хор журналистов принялся кричать о «русском нашествии».

Пресса не гнушалась и оскорбительными историческими сравнениями. Так, Збигнев Бжезинский отмечал, что «нападение России на Грузию сродни захвату Финляндии» в 1941-м («Хаффингтон пост»). В других периодических изданиях, включая норвежские («Афтонбладет»), начало войны сравнивали с вводом советских войск в Чехословакию в 1968 году. Третьи вспоминали Судетский кризис 1938 года^[58]. Чтобы заклеймить Путина и российскую интервенцию в Грузии, в ход пошло все позорное прошлое планеты от Гитлера до Сталина – и все это, заметим, вопреки очевидным фактам.

Тон, который взяла Европа, чуть менее агрессивен. Журналист «Фигаро», автор книги о «русском реванше» Лора Мандевиль, крайне враждебно настроенная к Путину, считает, что Россия стремится наказать своих бывших субъектов за их стремление сблизиться с Западом. «Монд», со своей стороны, пишет о желании России вернуть энергетические, политические и геостратегические позиции на Южном Кавказе, где пролегают нефте-и газопроводы и перекрещиваются оси Вашингтон – Анкара – Тбилиси и Москва – Ереван – Тегеран. В передовице от 27 августа «Монд» пишет: «Сегодня российский реваншистский национализм питается нефтью и газом, ставя одну единственную цель: возродить распавшуюся империю»^[59]. Процитированное мной выше исследование ссылается также на «Хандельсблатт», «Нойе Цюрихер цайтунг» и австрийскую «Штандарт», которые единогласно примкнули к политике большинства и обвинили Россию в территориальной агрессии.