Алая раковина сердца. Инди-новеллы

Шепот бабочки

Оставалось несколько часов до вылета из Нанди в Сеул и три банкноты на общую сумму в девять фиджийских долларов. Вещи были уже упакованы, так что можно было пробежаться и купить какой-нибудь сувенир на память о поездке. – О себе любимом он как-то позабыл! —

Никита вышел из отеля. До сувенирного магазина Jack’s Handicrafts было довольно далеко, да и покупать кич не хотелось. Этого добра хватает в Москве. Никита огляделся по сторонам. Кругом лавки индусов, заваленные дешевыми майками и грубыми поделками из дерева или ракушек. Туристы в такие не заходят. Потом не отвяжешься от назойливых торговцев с масляными глазками. В некотором отдалении он заприметил маленькую ненавязчивую лавчонку. Обычно в такие заведения заглядывают местные – потрепаться и запастись необходимой житейской мелочевкой, а если хозяин коренной фиджиец, то и выпить кавы – опьяняющего настоя из корня дикого перца.

Отодвинув висящую в дверном проеме тряпку, Никита зашел внутрь лавки. Вроде ничего занятного. Какие-то травы, коренья, настойки и вытяжки, словом, туземные лекарства и благовония. Да и хозяин не сильно обрадовался посетителю. Мельком осмотрев полки, Никита рассеяно пошарил глазами по стенам бунгало и зацепился за бабочку. Огромные черные крылья бабочки отливали зеленью. Она бы здорово смотрелась на фоне светло-зеленых обоев московской квартиры! Никита жестами объяснил, что хочет купить бабочку, и вытащил оставшиеся банкноты. Хозяин усмехнулся, но как-то невесело, и хлопнул в ладони. Бабочка вспорхнула и принялась кружиться вокруг головы фиджийца. Он сделал следующий хлопок, опустив ладони вниз, и летунья села ему на плечо. Человек изменял положение ладоней при хлопках, а бабочка совершала пируэты: то, складывая крылья, планировала, как сорванный листок, то падала острой бритвой в затяжном прыжке, то, как заправский летчик, выписывала «мертвую петлю». Наконец, фиджиец хлопнул ладонями крест на крест, и бабочка прилипла к стене.

Это было чудо! Но чудо нельзя купить! Уставившись на бабочку, Никита принялся запихивать назад никчемные банкноты. Видимо, он сделал неловкое движение: из отделения портмоне выскользнула фотография и упала на прилавок.

– Твоя девушка? – внезапно спросил на добротном английском фиджиец.

– Нет! Не моя жена, – ответил на ломанном английском Никита.

Хозяин бабочки внимательно посмотрел на Никиту.

– Постой! Не уходи!

Фиджиец поднял на уровень подбородка кисть левой руки, обращенную ладонью вниз, и хлопнул по ней сверху ладонью правой руки. Бабочка оторвалась от стены и села на правую кисть, повернувшись головой к лицу человека. Человек принялся что-то ей нашептывать, и ветерок его дыхания сгибал усики и шевелил крылья бабочки, раскрывая их больше или меньше. Казалось, что бабочка кивает, с чем-то соглашаясь

Разговор с бабочкой закончился. Фиджиец левой рукой достал плоскую деревянную шкатулку, откинул ее крышку и хлопнул снизу левой ладонью по перевернутой правой ладони. Бабочка вспорхнула и аккуратно приземлилась в шкатулке. Хозяин бабочки закрыл шкатулку на медный крючок и протянул Никите.

– Возьми! Это подарок!

Никита сжал в руках шкатулку. Искушение было слишком велико!

– Только не делай при Ней так, – сказал бывший хозяин бабочки, выпуская ящичек из своей руки. Он показал, будто собирается хлопнуть ладонью по лбу.

– И что случится? – поинтересовался Никита.

– Тебе лучше этого не знать! – произнес фиджиец.

Времени для дискуссии не оставалось! Надо было торопиться в аэропорт. Выходя из лавки, Никита бросил деньги в глиняный кувшин и, не оборачиваясь, крикнул:

– Это плата за шкатулку.

А стоило бы обернуться и посмотреть! Шурша банкнотами, из кувшина вылезла кобра. Она подползла к человеку и замерла перед ним в боевой стойке, раскрыв пасть. Словно доставая бумаги из канцелярской папки, бывший хозяин бабочки снял с ее ядовитых зубов наколотые купюры, по которым растекся яд, и положил сушиться на прилавок. Когда они подсохнут, ими можно будет расплачиваться за обиды и оскорбления!

Пока боинг выруливал на взлетную полосу, Никита, положив шкатулку на колени, записывал в блокноте, как хлопал фиджиец, чтобы бабочка совершила тот или иной вираж. Вроде все вспомнил! Жаль только, что в спешке не выяснил, что это волшебное чешуекрылое ест. «Да, ладно! – подумал Никита. – Наша секретарша Катенька – бывший энтомолог. Диплом у нее был по каким-то жукам. Разберемся!»

Внезапно в салоне самолета стало темно, как будто на всех иллюминаторах опустили шторки. Раздались удивленные возгласы пассажиров. Никита оторвался от своих записей и поднял голову. На стеклах иллюминаторов, заслонив солнечный свет и плотно прижавшись друг к другу, сидели бабочки. Крылья их были подняты, поэтому они не походили на летающие цветы. Это была масса безобразно копошащихся шестипалых насекомых. Какой-то женщине стало плохо. Одна из стюардесс побежала к пилотам.

Через несколько минут, в динамиках раздался голос командира корабля, который на корейском и английском языках успокоил пассажиров:

– Господа! Нет причин для тревоги! На самолет опустилось облако бабочек! С пульта управления нам сообщают, что они облепили весь Боинг. Это, конечно, очень необычное явление, но бабочки не слоны и не могут нанести корпусу самолета вред. Нашим взлетом будут управлять с земли. Бабочки нежные создания, и те из них, которые не оторвутся от самолета при взлете, замерзнут и отвалятся при наборе высоты.

Командир корабля оказался прав только отчасти. При взлете основная часть бабочек оторвалась от стекол иллюминаторов и корпуса самолета, но оставшиеся раскрыли крылышки и распластались, прижавшись к стеклу и металлу. Самолет оказался закутанным в разноцветную полупрозрачную ткань. Ее создали замерзающие бабочки. Стекла иллюминаторов стали похожи на мозаичные картины. Многие пассажиры лайнера опустили шторки – не хотелось смотреть на солнце и небо сквозь мертвых бабочек. Посадкой Боинга, как и взлетом, управляли с земли, так как сквозь бабочек, примерзших к стеклам кабины пилотов, с трудом можно было разглядеть посадочную полосу.

Телевидение, радио, пресса и интернет не оставили без внимания удивительное поведение громадной массы насекомых. Дилетантские заметки: от ернических – «Бабы рвутся на юг, а бабочки – на север» – до сострадательных – «Киты выбрасываются на сушу, а бабочки – на мороз» – заполонили газеты. Пространные статьи экологов «Мир без цветов и бабочек» или «Замерзающая красота» от чего-то предостерегали, но ничего не объясняли. Объяснить странное явление могли двое – Никита и фиджиец с острова Вити Лейву, а причина явления находилась в плоской деревянной шкатулке, лежавшей на коленях Никиты.

Открывая дверь в квартиру, Никита не услышал знакомого мурлыкания и шлепанья об дверь лохматой тушки. Кот Нельсон сидел в противоположном углу коридора, никак не обнаруживая радости по поводу возвращения кормильца. Он уставился единственным глазом на Никитину дорожную сумку, и тревожно зашипел. Никита несколько подивился этому обстоятельству, так как никогда не видел, чтобы Нельсон чего-то пугался. Кот и глаз-то потерял в жестокой неравной драке, но не отступил.

Первым делом Никита достал из сумки шкатулку с бабочкой и отнес ее в спальню, чтобы можно было любоваться тропической красавицей, засыпая и просыпаясь. Он открыл шкатулку и хлопнул в ладони. Бабочку вспорхнула и прилипла к стене на уровне Никитиной головы. Чуть-чуть на нее полюбовавшись, Никита вернулся в прихожую разбирать чемодан и дорожную сумку.

Растаскивая вещи по квартире, он зашел в спальню и увидел Нельсона, лежащего под бабочкой. Никита хотел пошутить, дескать «что, нравится красотка?», но уничижительная поза кота его поразила. Нельсон лежал, вытянувшись и уткнувшись мордой в лапы, словно боялся взглянуть на бабочку.

– Нельсон! – удивился Никита. – Ты что разлегся, как сосиска?

Кот вздрогнул, будто очнулся, и, не поднимая морду и не отрывая пуза от пола, принялся пятиться к выходу из спальни.

– Ладно, – сказал Никита, – пойду что-нибудь пожрать куплю, а то ты от консервов совсем сдурел. А может от одиночества?

Поход за продуктами занял не более часа.

– Нельсон! – крикнул вернувшийся Никита. – Черт одноглазый, я тебе свежей рыбки принес!

Кот никак не отозвался, и не выбежал в прихожую. Он спал возле бабочки, широко и неестественно раскинув лапы, как будто его пригвоздили к полу. Не желая будить Нельсона, Никита взял его на руки и, поглаживая лохматую голову, отнес на кухню. Рука, гладившая Нельсона, наткнулась на уплотнение на кошачьей шее. Никита положил кота на подстилку и, раздвинув пальцами шерсть, обнаружил опухоль, в центре которой зияла маленькая затянувшаяся ранка. Словно Нельсона укусил громадный комар размером с…

«Бабочка! – содрогнулся Никита. – Хорошенькое приобретение! Однако, чтобы подкормиться, ей хлопков не надо».

Никита вернулся в спальню и внимательно рассмотрел распластанное чешуекрылое. Ему показалось, что брюшко стало бурым. Он хлопнул в ладони, и бабочка принялась над ним кружить. Никита перешел в гостиную, приземлил бабочку высоко под потолком и прикрыл дверь. Чтобы было спокойнее.

«Неприятное открытие, – размышлял Никита, нарезая салат, – красавица и чудовище в одном флаконе. Хотя, если разобраться, милые домашние коты спокойно трескают теплокровных мышей! Кстати, мыши, наверное, подойдут ей для кормежки. Надо бы купить, и лучше белых».

На практике все оказалось проще. Когда Нельсон проснулся, Никита отправил его во двор. Проветриться. Сам сел ужинать. Минут через двадцать кот принялся скрестись. Ругая на чем свет беспокойного домочадца, Никита открыл входную дверь.

За порогом сидел Нельсон с придушенной мышью в зубах. Он прошмыгнул между ног Никиты и остановился у двери в гостиную. Никита понял, впустил Нельсона в гостиную и сказал.

– Ты принес, тебе и уносить!

Нельсон согласно кивнул головой. За процессом кормления бабочки Никита наблюдать не стал. Опасался, что его стошнит, или, что он прибьет это чудо природы тапкой, как заурядную моль.

На ночь Никита опять закрыл бабочку в гостиной, а Нельсона, несмотря на его протесты, на кухне. Почитал перед сном какой-то незамысловатый детективчик, выключил ночничок и быстро уснул, набегавшись за день.

Среди ночи он приоткрыл глаза из-за громкого шелеста, всмотрелся в темноту и вздрогнул. На груди, размахивая громадными крыльями, расположилась черная бабочка. Казалось, что ее хоботок тянется к пульсирующей артерии на шее. «Пугай кого-нибудь другого», – подумал Никита, закрыл и резко открыл глаза, чтобы отогнать дурное видение.

Но видение стало осязаемым – бабочка уменьшилась в размерах и превратилась в мерцающую татуировку на теле темнокожей женщины, ласкавшей Никиту. Жгучие ласки женщины вызвали у Никиты неведомый доселе трепет, а глубоко запрятанная чувственность вырвалась из него и закружилась алой бабочкой рядом с мерцающей черной.

«Кто ты? – подумал Никита, всматриваясь в покрытое диковинными узорами лицо с двумя немигающими глазами. – Откуда ты взялась? Впрочем, я догадываюсь! Ведь я привез тебя в шкатулке».

«Нас называли Духами Листьев, – рассказывало тело женщины, – и мы поклонялись Дереву Жизни. Когда кто-то из племени умирал, с Дерева падал желтый лист, а когда рождался ребенок, на Дереве появлялся зеленый. Каждый лист, как и все люди моего племени, носил имя – Радостный лист, Смелый лист, Хитрый лист, Корявый лист…

Дерево Жизни должен был охранять вооруженный воин, отгоняя от него птиц и насекомых. Однажды сторож засмотрелся на женщину, и на Дерево села бабочка. Вскоре на нем появились гусеницы, но Колдовской лист не велел их трогать. Он сказал, что настало время исчезнуть нашему племени и появиться новому.

Гусеницы изгрызли все листья, и на ветвях Дерева повисли куколки бабочек. Когда бабочки выбрались из куколок и улетели, Дерево Жизни засохло, а мы остались. Но теперь, мы – Духи Бабочек, и я – Дух Черной Печали».

«Жаль, что фиджиец не назвал имя бабочки, – мысленно прервал женщину Никита, – но и ты не сказала главного. Вы – племя каннибалов! И твои губы измазаны моей кровью».

«Бабочка обращается в женщину, когда в ней кровь и плоть мужчины. Ты считаешь, что твоя кровь слишком высокая плата за обладание женщиной?»

Никита проснулся с дурной головой. Тяжело поднявшись с постели и держась за стены, он добрел до ванной. В зеркале отразилось отекшее лицо с красными глазами.

«Наверное, из-за смены часовых поясов, – подумал Никита. – Однако работа есть работа». Он принялся чистить зубы, но занятие оказалось бессмысленным, потому что десны кровоточили так, что можно было захлебнуться собственной кровью. Пришлось ограничиться полосканием рта. Сбривая щетину на шее, Никита увидел ранку, вернее укус и все вспомнил. Вспомнил ночное видение.

Он положил бритву на стеклянную полку и присел на край ванны. Плевать на бритье. Время дорого. В слюне оборотня тропическая болезнь. Эта тварь добивается, чтобы Никита перестал двигаться, и тогда она, не встречая никакого сопротивления, выкачает из него всю кровь. Что дальше? Дальше она родит вурдалака, похожего на Никиту, а где-то в Океании появится роскошная бабочка. Прекрасная голубоглазая или зеленоглазая девушка получит эту бабочку в подарок, и вместе с ней притащит в свой дом Дух каннибала. Это прямая линия, но есть ответвление. Двоюродный брат Илья – этот чокнутый биолог возьмет на память о Никите бабочку по имени Черная Печаль, а эта женщина-оборотень сможет родить еще одного упыря, и, очень вероятно, что не последнего. Почти цепная реакция.

– Черта с два! – прошептал Никита.

Сам он не сможет вести машину. Никита вызвал такси. Нельзя ехать в такси в трусах. Надо довести задуманное до логического завершения. Отдыхая после каждого движения, Никита натянул футболку и надел брюки. Надевание кроссовок было бы запредельным напряжением, хватит домашних тапок. Теперь самое главное. Никита открыл злополучную шкатулку и хлопком загнал в нее бабочку. Сунул шкатулку под мышку, а деньги на такси в карман, и двинулся на выход. Лучше подождать такси на улице.

У входной двери лежал Нельсон. Никита никогда не видел, чтобы кот плакал. Нельсон перекрыл доступ к входной двери и рыдал, надрывно мяукая. Никита не стал миндальничать, отпихнул кота ногой, открыл дверь и вышел на лестничную клетку. Не было сил закрывать дверь ключами, и он просто ее захлопнул.

Никите пришло в голову, что лифт может застрять, и он не сделает самого главного – не остановит эту чертовщину! Как хорошо жить в старом доме на четвертом этаже! Превозмогая боль в коленях, вцепившись правой рукой в перила, а левой сжимая шкатулку, Никита вышел во двор. На асфальте лежал разбившийся Нельсон, возле него толпились бабки и детвора. Совершенно отвлеченно Никита подумал, что кот выпрыгнул через форточку на кухне.

Такси уже ждало Никиту. Потом шофер рассказывал, что мужик был не в себе, но говорил складно. Хорошо понимая недоумение таксиста, Никита сунул ему в руку все захваченные деньги и сказал:

– Вези в лес! И чтобы рядом была река или озеро!

– В какой лес? – оторопело спросил таксист.

– В ближайший, – ответил Никита, – до дальнего я не доеду.

Они ехали около часа, вначале по асфальтовым, а потом по грунтовым дорогам. Выходя из машины, Никита вспомнил, что забыл зажигалку.

– У тебя есть зажигалка или спички? – закричал Никита.

– Есть, – вздрогнув, сказал шофер и протянул ему зажигалку.

– Я ее забираю. Совсем. Возьми все деньги. На чаевые купишь себе сотню-другую таких зажигалок.

Никита выбрался из машины, и, шатаясь, побрел к маленькому озеру посреди елового леса. Сорвавшись с места, умчалось такси. Никита дошел до воды и рухнул.

Он очнулся ночью. Полная луна отражалась от спокойной водной глади озера. Не выпуская шкатулку из рук, Никита принялся собирать сучья и хворост. Силы стремительно его покидали, но он тщательно и аккуратно складывал громадный костер.

Наконец он закончил свою кропотливую работу. Чиркнул зажигалкой и отошел. Сухие еловые лапы быстро занялись, и скоро на поверхности озера рядом с мертвой луной заплясало живое пламя костра. Никита бережно положил шкатулку в огонь, пламя лизнуло его голые руки, но он не чувствовал боли. Он должен был видеть, как сгорит шкатулка.

– Эх! Медный крючок такой хилый. Надо было перекрутить шкатулку крест на крест медной проволокой! – Никита хлопнул себя ладонью по лбу.

Он так и упал в костер, прижав ладонь ко лбу. Темнокожая женщина, выйдя из еловой темени, бесшумно и легко разбежавшись, метнула копье Никите в спину. Упругое древко с тяжелым кремневым наконечником легко прошло сквозь его тело, разорвав сердце в клочья. Никита даже не успел вскрикнуть.

Покореженная огнем шкатулка распахнулась, и из пламени вылетела черная бабочка. Сделала круг над головой женщины и села на ее обнаженную левую грудь. Черная Печаль так и осталась на женской груди, приколотая, как булавкой тонкой серебряной стрелой, выпущенной из духовой трубки.

– Вот и соединились Дух и Тень! – произнес фиджиец, когда женщина и бабочка исчезли. Он подошел к костру и покачал головой, глядя на неподвижное тело Никиты.

…………………………………………………………………………………….

– Как зовут бабочку? – спросил Никита, не решаясь принять подарок.

– Черная Печаль, – ответил фиджиец.

– Не надо печали, в моем Отечестве ее избыток, – сказал Никита, возвращая шкатулку. – Это деньги за шоу бабочки, – добавил он, выкладывая девять фиджийских долларов на прилавок.

Никите повезло, он сидел возле иллюминатора, и, пока боинг летел над океаном, рассматривал нереальные острова Океании. Так удачно сложилась эта поездка!

Вставляя ключ в замочную скважину родной захламленной квартиры, он услышал радостные вопли Нельсона. Кот сидел в прихожей, а рядом в старом Никитином халате стояла… Мария, русоволосая девушка с фотографии. Никита опустился на пол рядом с Нельсоном.

– Слушай, по твоей просьбе я приходила кормить Нельсона, – как бы оправдываясь, начала Мария, – а потом перебралась к нему совсем.

– Ну, ясное дело, он еще не таких кошечек уводил. Один выбитый глаз чего стоит.

– Да? – произнесла Мария, присаживаясь возле Никиты на корточки, – Но, ты ведь кот не хуже и, наверняка, нашел там какую-нибудь смуглую бабочку. Ну, и как ее звали?

– Бабочку звали Черная Печаль, но у нас с ней не получилось романа. Я чувствовал, что дома меня ждет Светлая Радость! – сказал Никита и поцеловал Марию в губы.

На крыльях стрекозы

Павлик не спал, кусали комары назойливые и злые, как воспитательница из старого детского сада. Острыми ногтями она впивалась в ухо и зудела: «Противный мальчишка». А пальцы как будто в крови из-за красного лака на ногтях. «Комарина», – подумал Павлик, и в очередной раз открыл глаза. Так хотелось, чтобы пришла бабушка и разогнала комаров к чертовой матери.

– Бабушка, – прошептал Павлик.

Дверь открылась, вошла бабушка и сказала:

– Я здесь, мой хороший.

И улыбнулась, а потом разогнала комаров полотенцем, включила ночничок и села возле кровати, открыв книжку. Так стало хорошо, так спокойно. Больше всего на свете Павлик любил бабушку и стрекоз. Некоторые глупые девчонки любят бабочек, а эти бабочки, если сядут на что-нибудь, так отложат яйца, из которых появятся гусеницы и все пожрут. Ни тебе яблок, ни тебе слив. Другое дело стрекозы, крылышки прямо переливаются на солнце. Летают как вертолеты и полезные – комаров уничтожают. Вечером возле дачного озерка всегда много стрекоз, протянешь ладонь, смотришь – на нее стрекоза села. Подержишь чуть-чуть руку неподвижно, а потом подбрасывай стрекозу, и она будет возвращаться и всегда на знакомую ладонь.

А бабушка очень похожа на стрекозу, такая же худенькая и быстрая. А еще красивая. Как-то Павлик и бабушка шли со станции на дачу: Павлик в джинсах – бабушка в джинсах, Павлик с рюкзаком – бабушка с сумкой через плечо. Вдруг Павлик услышал, как кто-то сзади кричит: «Девушка! Девушка!». Кричит и кричит, совсем обкричался. Что за девушка такая, даже любопытно стало на нее взглянуть. Павлик обернулся, какой-то незнакомый молодой парень идет сзади, шагах в семи, и больше нет никого, никакой девушки. Парень вдруг говорит Павлику:

– Скажи своей сестре, чтобы притормозила. Я за вами от самой станции бегу.

Павлик в нерешительности замедлил шаг, бабушка тоже.

– Что случилось? – спросила бабушка.

Тут незнакомец их нагнал и тронул бабушку за плечо.

– Девушка, – начал он. Бабушка обернулась и насмешливо на него посмотрела. – Ой, не девушка, – от неожиданности выпалил молодой парень.

– Конечно не девушка, – подтвердила бабушка, – раз у меня внук есть.

– Извините, – смутился парень, – я не хотел Вас обидеть.

– Напротив, – засмеялась бабушка, почти похвалили, но в следующий раз смотрите вначале на лицо, а потом на силуэт.

Незнакомца звали Алеша, он учился в университете на филологическом факультете. Всю оставшуюся до дачи дорогу Алеша непрерывно болтал и загадывал Павлику загадки.

– Сидит на дереве, и не стучит.

– Белка, – ответил Павлик.

– Нет, неправильно, это недятел.

– Ловит мышей, и не мяукает.

– Некот, – догадался Павлик, – а теперь я загадаю. Порет чушь и не дурак.

– Алеша, – отгадала бабушка.

Алеша загоготал гусаком, присел на корточки, опрокинулся на спину, свалился с тропинки и стал кататься по траве, не переставая гоготать.

Когда показались дачные участки, Алеша достал из сумки маленькую книжечку и спросил, обращаясь к бабушке:

– Можно я подарю Вам сборник своих стихов?

– Давайте, – сказала бабушка, – только напишите что-нибудь на память.

Алеша достал авторучку, улыбнулся, что-то быстро написал, открыв обложку книги, закрыл и протянул Павлику со словами:

– Прочитайте, когда я скроюсь из виду.

Когда Алеша исчез, Павлик и бабушка прочитали посвящение: «Юной бабушке и ее счастливому внуку от Алеши-недурака».

Во время послеобеденного отдыха бабушка читала подаренные стихи, а Павлик терпеливо ждал. Бабушка честно дочитала книжку до конца и сказала, глядя на внука:

– Рифмуется, но не стихи.

– А что? – спросил Павлик.

– Юность, – ответила бабушка.

Сон не приходил, бабушка поправила ночник, чтоб он не мешал Павлику, и спросила:

– Ну, что? Читаем?

– Читаем! Читаем! – радостно зашептал Павлик.

Бабушка открыла «Рассказы Южных морей» Джека Лондона и все пропало: исчезла кровать, лампа на столе, не стало комаров. Комнату заполнили тропические растения, среди которых, одинокий и обреченный скрывался от преследователей Кулау-прокаженный.

Павлик лежал не шелохнувшись, весь, превратившись в слух, и не заплакал на последних строках рассказа, когда Кулау заполз умирать в заросли дикого имбиря.

– «Свободным он прожил жизнь и свободным умирал, – читала бабушка, – Последняя мысль его была о винтовке, и, обхватив ее беспалыми руками, он крепко прижал ее к груди».

Бабушка закрыла книгу, молча поцеловала внука, и, выключив ночник, вышла из комнаты, прикрыв дверь. Она знала, что эту ночь Павлик проведет среди цветов имбиря, обняв руками винтовку…

Когда-то давным-давно мама Павлика, войдя в его комнату среди ночи, стала испуганно звать бабушку.

– Послушайте, что это? У него бред! Он шепчет, что замерзает в палатке, и надо успеть написать письма бабушке и русскому народу.

– Это не бред, – сказала бабушка, которая перед сном читала Павлику новеллу Стефана Цвейга «Борьба за Южный полюс». – Вместе с капитаном Робертом Скоттом он покорил Южный полюс, но на обратном пути из-за снежной бури они не могут добраться до хранилища с керосином и замерзают в палатке. Скотт пишет письма семье и английскому народу, ну и Павлик пишет свои письма.

– Разве нельзя читать на ночь спокойные, добрые сказки? – спросила мама.

– Знаете, милочка, – ответила бабушка, – его любимые сказки «Стойкий оловянный солдатик» и «Русалочка». Он вырастет мужчиной: воином и поэтом, и никому не придется вытирать ему сопли.

Соседки по даче прохладно относятся к бабушке, она не ведет с ними длинных бесед о заготовках на зиму и не обсуждает латиноамериканские телесериалы, зато мужчины-соседи постоянно предлагают свою помощь. Бабушка всегда отказывается, и сама вместе с Павликом чинит крышу и ухаживает за огородом. Именно в огороде случилась история с бешеной собакой.

Павлик и бабушка вскапывали грядки под весеннюю посадку овощей. Начав с дальнего угла, они рассчитывали к обеду доковыряться до домика и пойти пить чай. Вдруг в дачном поселке истошно завопили женщины: «Вот она! Вот она! Закрывайте двери!». Грянул выстрел охотничьего ружья, потом еще один. Бабушка и Павлик выпрямились, опираясь на лопаты: вдоль ограды их дачного участка бежала тощая собака, из пасти которой свисала длинная желтая слюна. Она бежала неровно, как бы шарахаясь из стороны в сторону. Добежав до калитки, странная собака поднырнула под нее, и быстро оглядевшись, бросилась в сторону неподвижно стоящих, бабушки и Павлика, преградив им дорогу к дому.

– Стань за мной и не выглядывай, – по-военному скомандовала бабушка, – ничего интересного не будет.

Она поправила очки на переносице и занесла лопату над головой, обхватив черенок обеими руками. Верно прикинув скорость приближающейся собаки и скорость, с которой удастся ударить, резко согнувшись, бабушка рубанула ребром лопаты по черепу собаки. Собака, визжа, покатилась по земле, и, чтобы прекратить мучения тяжелораненого животного, бабушка вторым ударом перебила ей позвоночник. Павлик все это видел, он не стал прятаться за бабушку. Они молча стояли рядом возле умирающей собаки, пока та не затихла. Сбежались соседи и среди них стрелявший охотник, всегда хвалившийся, что бьет птицу влет. Не обращая внимания на сбежавшихся, бабушка положила остывший труп на мешковину и вдвоем с Павликом отнесла на опушку лесочка. Той же самой лопатой они вырыли глубокую яму, и похоронили в ней собаку. Потом присели на поваленное дерево и помолчали. Об этом случае Павлик и бабушка никогда не говорили, но, когда они заходили в поселковый магазин за покупками, гомон возле прилавка стихал, и дачники почтительно отстранялись, стараясь их не задеть.

Зато часто бабушка и внук вспоминали историю, случившуюся в тире. Строго следя за спортивной формой Павлика, поддержание которой обеспечивали ежедневное обливание холодной водой, утренняя зарядка, вечерняя пробежка, бабушка среди прочих необходимых условий воспитания мужчины, включила в свой список умение плавать и умение стрелять. Ее покойный муж был морским офицером, ее сын – отец Павлика – служил на военном корабле, она сама была отличной пловчихой и в молодости неоднократно побеждала на соревнованиях по пулевой стрельбе. Три раза в неделю бабушка водила Павлика в бассейн и три раза – в тир. В тире бабушку хорошо знали и самой доверяли обучение внука стрельбе.

В день памятного происшествия Павлик стрелял из пневматического пистолета по мишени. Бабушка стояла рядом и поправляла его действия. Внезапно в тире произошло оживление: вошла большая группа людей в военной форме. Среди них выделялся властный седой мужчина с красными лампасами на штанах.

«Наверно, генерал», – подумал Павлик.

– Эй, человек, – повелительно сказал мужчина Виктору Михайловичу, заведующему всем стрелковым хозяйством, бывшему морскому пехотинцу, прихрамывающему на левую ногу из-за тяжелого ранения, полученного в рукопашной схватке. – Дай-ка нам пару обойм боевых. Поразмяться.

Окружение генерала услужливо хохотнуло. Он зарядил свой пистолет, прицелился, выстрелил, и попал в «молоко». Это было видно даже невооруженным глазом: отверстие от пули появилось рядом с черным кругом мишени. Желая не уронить авторитет в глазах подчиненных ему офицеров, он грязно и громко выругался, ссылаясь на не пристрелянный пистолет и плохое освещение в тире.

– Плохому танцору гениталии мешают, а плохому стрелку – трясущиеся руки, – громко, на весь тир, произнесла бабушка, – и никакая матерщина здесь не поможет.

Генерал повернулся, и уставился на нее, выпучив глаза. Бабушка подошла к нему и сказала:

– Можно посмотреть ваше оружие.

Находясь в некотором остолбенении, генерал протянул ей пистолет. Бабушка подняла руку, и, не опуская ее, подряд всадила оставшиеся шесть пуль в черный круг генеральской мишени.

– Пятьдесят шесть, – подсчитал Виктор Михайлович, глядя в подзорную трубу.

– Так должны стрелять младшие офицеры, – сообщила бабушка.

– Можно попросить у господ офицеров еще один пистолет?

Один из адъютантов генерала, молодой подтянутый капитан со свежим шрамом на щеке и тремя орденами на груди с готовностью предложил бабушке свой пистолет. Она зарядила оба пистолета, и попросила Виктора Михайловича:

– Потрафи по старой дружбе, запусти движущиеся мишени.

Чертиками запрыгали и завертелись черные фигурки. Бабушка стреляла по ним попеременно с обеих рук и ни разу не промазала.

– Так должны стрелять старшие офицеры, – подытожила она, – а теперь я покажу вам, как стреляют безо всякого мата по-македонски.

Еще раз зарядив оба пистолета, бабушка спросила Михалыча:

– Пивной банки не пожалеешь?

– Для Вас я последнюю тельняшку сниму, – ответил Виктор Михайлович.

Он высыпал из пивной банки, в которой хранил винтики, содержимое, набросал в нее немного пустых гильз, и, размахнувшись, бросил банку как гранату. Плавный полет банки прервали выстрелы. Бабушка всаживала в нее пули, стреляя из двух пистолетов одновременно. Некоторое время жестянка дергалась в воздухе как живая, но и, долетев до земли, она не обрела покоя: подскакивала и вертелась, пока в пистолетах не закончились патроны.

Бабушка вернула пистолеты. Генерал буркнул:

– Вам бы в цирке выступать, – и чинно двинулся к выходу в окружении свиты, а капитан задержался и сказал бабушке:

– Эх, если бы мои ребята так стреляли…

– То?

– Было бы больше живых пограничников и меньше живых контрабандистов.

– Вы из Средней Азии?

– Так точно.

– Держитесь, мальчики, – неожиданно мягко прошептала бабушка.

– До последнего патрона, – в тон ей серьезно и тоже шепотом ответил боевой двадцатипятилетний командир российских пограничников.

Через три месяца Павлик и бабушка увидели его портрет в одной из центральных газет. Командуя пограничным нарядом, он преградил дорогу через ущелье каравану с оружием, и, отказавшись его пропустить, сложил голову вместе со своими бойцами. Как было написано в газете «героически погиб, приняв неравный бой с превосходящими силами противника». Капитана, посмертно награжденного еще одним орденом, звали Сергей Зуев.

Бабушка вырезала фото из газеты и захватила с собой в тир, где приклеила в центре многократно прострелянной пивной банке, которую Виктор Михайлович расплющил и повесил на стену как украшение.