Псы одичалые. Уральский криминальный роман

Славка

Славка Ершов пулей влетел на пятый этаж. Вот и дверь его квартиры. Он, лихорадочно надавливая на кнопку, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, топтался на месте. Дверь открыла его мать. Увидев взволнованного сына, спросила:

– Что с тобой? Чем так напуган?

Славка, захлебываясь, путано стал рассказывать:

– Там… в подъезде… внизу… дядя Вася… мертвый лежит…

– Какой дядя Вася? Кто мертвый? – переспросила, ничего не понимая пока, мать.

– Ну, мам! Тот дядя Вася… Наш футбольный тренер… На втором этаже живет… Тетю Лену не знаешь, да?

– Причем тут тетя Лена?

– Не понимаешь, да? Дядя Вася и тетя Лена – муж и жена.

В прихожую вышел отец. Петр Александрович Ершов первым понял, что в доме произошла беда. Услышав в гостиной обрывки фраз, он выглянул в окно, выходящее во двор дома, и у подъезда увидел шумную толпу, что-то горячо обсуждавшую.

– Ну, вот что, сынок, – строго сказал Петр Александрович, взяв инициативу в свои крепкие руки. – Марш в комнату! И за уроки! А то болтаешься…

– Не болтался, – понурившись, возразил Славка. – К Саньке ходил. Нельзя, да, даже к дружку сбегать?

– Я что сказал? – голос отца зазвучал строже прежнего. – А на счет этого, – он кивнул на дверь, – ты, сынок, ничего не видел и ничего не знаешь.

– Но, пап! Там же дядю Васю убили!..

– С чего ты взял, что «убили» и что именно твоего «дядю Васю»?

– Видел… Не слепой покамест… Лежит и лужа крови.

– Не понял, да? Повторяю: марш в комнату! И сиди тихо. Как мышка. Если все-таки высунешь нос и будешь встревать в дела взрослых, выпорю.

Мать, недовольно крутанув головой, фыркнула:

– Кто-то тебе позволит… – и передразнила. – Выпорю… А за что?

– Не за что, – усмехнулся отец, – а ради профилактики.

Увидев на лице отца усмешку и получив мощную поддержку матери, Славка осмелел.

– Но, пап, я же видел того…

Отец нахмурился, а мать спросила:

– Кого «того» ты видел, сынок?

– Дяденьку в кожаном пальто и кожаной кепке… Я вывернул из-за угла дома и видел, как он выходил из подъезда, как проходил мимо меня.

Мать на это заметила:

– В нашем подъезде много дяденек.

– Этот – не наш! Я знаю! Я всех знаю! Это он убил дядю Васю! Он! Он! Он! Я запомнил его. Он приехал (я видел) на машине (в моей коллекции есть такая). Помнишь, пап, ты мне ее подарил, когда я перешел в третий класс?

– Никакой машины я не дарил… Не помню…

– Как же, пап?!

– Петруша, надо сообщить милиции о том, что видел Славка. Может и правда…

Отец решительно оборвал.

– Не надо нам встревать.

– Но почему?

– Рано Славке по судам таскаться.

– Он, возможно, свидетель, – опять же возразила мать.

– Вот именно! Затаскают по следователям да судам парнишку. Ему это надо? А нам? Без нас разберутся. Чем дальше от вонючего дерьма, тем жизнь спокойнее.

– Но если, и правда, человека убили… Как же?..

– Никак! – обрезал Петр Александрович и ушел в гостиную досматривать футбольный матч между ЦСКА и «Спартаком».

Уже оттуда крикнул, перекрывая звук телевизора. – Если придут и будут расспрашивать, мы ничего не знаем.

За осмотром

Оперативная группа райотдела полиции и врачи «Скорой помощи» прибыли на место «ЧП» почти одновременно.

Врач, осмотрев потерпевшего, лишь развел руками.

– Два, скорее всего, пулевых ранения в грудь и одно ранение в затылочную часть головы. Судя по всему, выстрел в голову был сделан, когда потерпевший уже лежал на полу. Увы… Моя помощь уже не нужна.

Следователь-стажер районной прокуратуры Вайнштейн (никого другого под рукой не оказалось), прибывший вместе с оперативниками, спросил (так учили в юридической академии):

– Можете ли сказать, когда, предположительно, наступила смерть?

– Судя по зрачкам и по состоянию крови на полу, не более получаса, – врач повернулся и пошел на улицу. – Буду в машине. Закончите свои процедуры – дайте знать.

Следователь занялся осмотром места преступления, фотограф – съемкой, а эксперт-криминалист, достав из портфеля стерильный пластиковый пакет, осторожно положил в него найденный «ПМ» и заклеил скотчем, а потом стал искать отпечатки пальцев, оставленные возможным и пока неизвестным злодеем.

Конечно, рано делать определенные выводы, но Вайнштейн уже склоняется к тому (еще помнит, чему учили в академии), что налицо – умышленное убийство, что, скорее всего, заказное, поскольку (на практике пока не сталкивался, однако в юридической литературе подобные случаи подробно описаны) всё указывает на работу киллера: только они, страхуя себя, делают контрольный выстрел. Одно смущает: возможное орудие убийства. Вайнштейн знает (по той же юридической литературе): киллеры любят ходить на дело не с «ПМ», а с «ТТ». Здесь же… Табельное оружие, используемое преимущественно в милиции. Подбросили, чтобы сбить со следа? Или, может, убийца – полицейский?

Следователь – в нерешительности. И тут его глаза упираются в пустую кобуру участкового.

– Старший лейтенант, а где ваше табельное оружие?

– А в чем дело? – ответил вопросом на вопрос Родионов.

– Я задал вопрос и хочу, чтобы вы ответили.

– Ну… Не люблю носить с собой…

– И что дальше? – спросил следователь, подозрительно оглядывая тучное тело участкового. Насторожили его вечно бегающие зрачки, и мысленно Вайнштейн уже спрашивал себя: «Не он ли?». – Жду, старший лейтенант, жду с нетерпением продолжения. Где все-таки в данный момент ваше табельное оружие?

– Ясно, где…

– Это – для вас, но не для меня, – следователю показалось, что он взял верный след.

– В оружейной комнате райотдела… Когда иду на задержание, получаю, а после – сдаю. Не люблю ходить с этой штуковиной. Боязно потерять…

– Пьете? Злоупотребляете?

– Причем тут это? – Родионов не понимал, с чего стажер, этот сосунок прицепился к нему? Готов послать подальше, однако стажер как-никак представляет прокуратуру. И потому сдержанно ведет себя.

– А притом, – ответил следователь. – Потерять табельное оружие можно лишь в одном случае: по пьянке. Скажите, старший лейтенант: у вас нет надлежащих условий для хранения огнестрельного оружия?

– Есть… Хороший сейф в опорном пункте.

– Почему не храните в сейфе?

– В райотделе – надежнее… Подальше от соблазнов…

– Какие «соблазны» вы имеете в виду?

– Ну… всякие разные.

– Вы, старший лейтенант, имеете в виду соблазн неправомерного применения оружия? Тяготеете, да?

Родионов, теряя выдержку, зло сплюнул под ноги.

– Глупости!

– Итак, ваше табельное оружие на данный момент хранится в оружейной комнате?

– Именно там.

– Хорошо… Так и запишем… Это обстоятельство легко поддается проверке.

Родионов сыронизировал:

– Легче легкого.

– Согласен, старший лейтенант. Тут я полностью на вашей стороне. И мы, не откладывая, сейчас и проверим информацию, – Вайнштейн достал сотовый. – Не напомните телефон оружейников?

– Триста пятьдесят шесть, двадцать два, двадцать два.

Вайнштейн набрал названный Родионовым номер. Там ответили сразу.

– Добрый вечер… Следователь прокуратуры Вайнштейн… Если не секрет, скажите, у вас ли хранится табельное оружие, закрепленное за участковым Родионовым?.. Надо… Стал бы попусту звонить?.. Подожду… Вот как?.. Понятно… Благодарю.

Родионов, когда Вайнштейн отключился, ехидно спросил:

– Ну и что?

– Все в порядке, старший лейтенант, все в порядке. Пока, по крайней мере. Однако сдается мне, что в ходу было все-таки оружие, принадлежащее кому-то из полицейских.

– Интуиция подсказывает, да? – Родионов вновь подпустил чуть-чуть иронии.

– Что-то в этом роде, старший лейтенант.

– Только на том основании, что на месте преступления обнаружен «ПМ»?

– На «том основании» или на каком-то другом – неважно.

Следователь-стажер несколько растерян. И огорчен. Нет, вовсе не из-за того, что его «ниточка» тотчас же оборвалась. Да и оборвалась ли на самом-то деле? Он растерялся, что не знает, что ему делать дальше? Нет, если быть точным, он знает, но перед ним стоят сразу несколько задачек и две из них – первоочередные. Какая из них важнее? Поквартирный обход или опознание потерпевшего? Силится вспомнить, что по этой части говорил профессор, но в голове ничего не возникает. И он берет ответственность на себя. Он принимает решение. Он ищет глазами и находит сыщика Новоселова.

– Капитан, займемся-ка мы опознанием потерпевшего.

Новоселов кивнул и потом спросил:

– Может, для начала пригласить женщину, которая первой увидела погибшего… Ну, ту, которая и сообщила участковому?

– Согласен. Однако понадобятся еще и понятые… Парочка… Обеспечьте.

Новоселов вышел за дверь, а следователь занялся оформлением протокола, точнее – заполнением тех граф, которые идут вначале и являются формальностью.

Новоселов вернулся, ведя с собой трех женщин. Вайнштейн, оторвавшись от бумаг, спросил:

– Мужчин не нашлось?

По лицу Новоселова проскользнула усмешка.

– Начисто отказались. Струсили. Женщины все-таки посмелее.

– Ну, ладно. Для процедуры – пол понятых неважен. Подойдите поближе, – пригласил он женщин. Те опасливо приблизились. Записав в протокол данные, касающиеся понятых, следователь обратился к той, которая первой сообщила о «ЧП». – Представьтесь, пожалуйста.

– Лукошкина Ангелина Васильевна, пенсионерка.

– Ваше постоянное место жительства?

– В этом доме…

– Формальность, но вы сами должны назвать адрес регистрации, а я обязан с ваших слов занести в протокол.

– Екатеринбург, проспект Космонавтов, дом пятьдесят шесть, квартира семьдесят девять.

Вайнштейн уточнил:

– Так вы не в этом подъезде живете?

– Нет. Через подъезд.

– А что здесь делали?

– К приятельнице забегала. А когда обратно спускалась, то и…

– Потом-потом, Ангелина Васильевна. Об этом расскажете, когда вызовут на допрос в качестве свидетеля. Сейчас же проводится всего лишь процедура опознания потерпевшего. Скажите, вам погибший мужчина знаком?

– Догадываюсь…

– Почему только догадываетесь?

– Ну… Темновато на лестничной площадке… Да и в лицо не глядела.

– Поделитесь вашими догадками.

– Боюсь, что это Василий Алексеевич… Лаврентьев… На втором этаже квартира. Елена Георгиевна – жена его. Живем подолгу. Друг друга знаем.

Капитан Новоселов подошел к потерпевшему и осторожно слегка повернул голову лицом вверх. Взглянул и охнул.

– Господи! – непроизвольно вырвалось из него.

Следователь сказал:

– Ангелина Васильевна, подойдите поближе и скажите: это он?

Женщина подошла, склонилась, потом выпрямилась и перекрестилась.

– Упокой душу его, Господи! – старушка повернулась к следователю. – Да, это он, Василий Алексеевич Лаврентьев.

Вайнштейн протянул листки бумаги:

– Подпишите протокол опознания.

Лукошкина расписалась и пошла к выходу. За ней потянулись и понятые. Их остановил следователь.

– Нет-нет, вы, пожалуйста, еще побудьте здесь.

Когда дверь закрылась за Лукошкиной, следователь обратился к Новоселову:

– Судя по вашему восклицанию, вы, капитан, тоже знаете потерпевшего, не так ли?

– Не очень хорошо, но знаю… оказывается, – нервничая, ответил Новоселов.

– И кто же он?

– Полковник Лаврентьев, начальник областной уголовки.

Вайнштейн не поверил тому, что услышал. Однако побледнел, и на лбу почему-то выступила испарина. Он решил уточнить.

– Хотите сказать, что убит начальник областного управления уголовного розыска?.. Тот самый Лаврентьев?!

– Именно так.

Вайнштейн подумал: «Вот вляпался… Почему мне так не везет?» Однако, преодолев замешательство, продолжил работу, хотя рука с трудом выводила на бумаге буквы, а голос все время срывался.

– Продолжим все-таки… Приступим к осмотру личных вещей потерпевшего… Капитан, выньте из карманов содержимое.

Новоселов, доставая, произносил вслух и показывал понятым.

– Ключи, очевидно от квартиры и кабинета… Портмоне из черной кожи, – расстегнул и достал купюры, – в нем сто тридцать рублей… Одна купюра по сто рублей и три по десять… – Вайнштейн кивал и записывал в протокол. – Служебное удостоверение, – он раскрыл и прочитал. – Полковник Лаврентьев Василий Алексеевич, начальник управления уголовного розыска… Носовой платок, ручка, – Новоселов выпрямился. – Все.

– А оружие полковника? – растерянно спросил Вайнштейн.

– Отсутствует, Лев Валентинович.

– Хорошо посмотрели?

– Вполне.

– Может, под пиджаком?

– Смотрел. Нет.

– Может, за брючный ремень заткнут пистолет или еще как-то?

– Повторяю: табельное оружие отсутствует. Либо его вообще не было, либо похищено убийцами, либо то, что мы нашли на месте преступления, – и есть его личное оружие.

Вайнштейн кивнул и записал в протокол.

– Чтобы закончить процедуру, – следователь поискал глазами участкового, – надо дойти до квартиры потерпевшего, если супруга дома, пригласить для опознания.

Родионов понял, как надо, и стал подниматься по лестнице. Вайнштейн, дожидаясь возвращения участкового, достал платок и стал вытирать вспотевшее лицо. Послышались шаги и Вайнштейн увидел сначала красивую женщину, а потом и участкового.

Следователь спросил:

– Вы – Лаврентьева Елена Георгиевна?

– Да. А что случилось?

– Посмотрите, – следователь кивнул в сторону безжизненного тела, – вам этот человек знаком?

Елена Георгиевна бросила взгляд и вскрикнула:

– Васечка!..

Женщина упала бы на бетонный пол, но подскочил капитан Новоселов, поэтому потерявшая сознание женщина повисла на его руках.

– Врача! – крикнул он. – Врача сюда.

Пришел врач. Попытался привести женщину в чувство. Не получилось.

– Носилки! – скомандовал он.

Принесли носилки, женщину положили и унесли в реанимационную машину. Врач, взглядом указав на тело убитого, спросил:

– Забрать? Чтобы лишний раз не гонять машину.

Вайнштейн посмотрел на эксперта, потом на фотографа.

– Я все сделал, что следовало, – сказал эксперт.

– Тоже самое, – подтвердил и фотограф.

– Забирайте, – разрешил следователь.

Унесли и потерпевшего. Вайнштейн попросил понятых подписать протокол опознания. Те, ни слова не говоря, подписали.

– Теперь – свободны.

Капитан Новоселов, вернувшийся с улицы, сказал:

– Телевизионщики прорываются сюда. Хотят взять у вас интервью, Лев Валентинович.

– Ну, вот! И падальщики слетелись, почуяв свежатинку.

– Как быть? – спросил капитан Новоселов.

– Лично я не уполномочен давать интервью, а вы, как хотите.

– Я? Ну, что вы! Приключений на задницу? Никогда!

– Значит, консенсус, – грустно пошутил следователь.

Вайнштейн направился к выходу на улицу. Его слегка мутило. Скорее всего, от волнения и переживаний.

– Вы куда? – растерянно спросил Новоселов.

– В прокуратуру. А что?

– Но… А мы?..

– Я свою часть работы закончил, а вы нет, поэтому и…

– Но я подумал, что будут какие-то конкретные следственные поручения.

– Свою работу вы знаете лучше меня. Вот и действуйте.

– А конкретно?

– Поквартирный обход… Поиск свидетелей… Улик… Вещдоков… И тому подобное…

Вайнштейн вышел на улицу и полной грудью вдохнул вечерний воздух. Его обступили люди с камерами. Он, никого не замечая, не отвечая ни на один вопрос, сел в свой старенький «Москвич», дал газу и машина, обдавая падальщиков пылью, скрылась за углом.

Вайнштейн чувствовал, что этим все не закончится, что с него еще спросят. Всегда так: начальству нужен крайний. Отыграются на ком? На стажере! Хотя, по здравому рассуждению, его вины, ни прямой, ни даже косвенной, в случившейся трагедии нет. Он-то причем, если убийцы разгуливают на свободе и ничего не боятся? Вон, до чего обнаглели! Руку поднимают на высшее руководство и хоть бы хны!

Конечно, Вайнштейну хотелось себя утешить тем, что в деле пока нет явных доказательств того, что совершено умышленное убийство. Может ведь статься, что нелепая какая-то случайность. Так бывает, и он не раз сталкивался с подобными нелепицами, читая учебники по юриспруденции. Жизнь богата на странности и преподносит их всякий раз, когда их меньше всего ждешь.

Сосунок

Районный прокурор Лазарев – не в духе и потому встретил следователя-стажера, мягко говоря, неласково: нервно вышагивал вдоль кабинета и всякий раз, поравнявшись, хмуро поглядывал на вчерашнего студента юридической академии. Тот же понимал, что шеф психует, и, кажется, догадывался о причине. В прокуратуре кто только не знал, что шеф всегда недоволен, когда его тревожат в столь неурочный час, как сейчас, поэтому старались не звонить и обходиться своими силами. Разве что при «ЧП». Как сегодня. Следователь Вайнштейн, вместе с тем, понимал и другое: он тут ни при чем, не он вытащил прокурора из семейного уюта. Ему это зачем? Он-то свое дело сделал. Как мог и умел, конечно. Остальное? Пусть голова болит у дятла. В конечном итоге, все равно дело перейдет в более опытные руки. Да и…

Стажер не мог знать еще об одной причине разгулявшихся нервов прокурора: Лазарев до чертиков не любил, когда к его подведомственной территории, следовательно, и к нему, приковывалось внимание верхов и прессы. Ему слава, как он сам выражался, – по барабану, тем более скандальная. Дело не в том, что у прокурора под носом случилось особо тяжкое преступление – убийство (экая, право, невидаль!). Проблема в том, кого убили? Сколько он помнит, случай небывалый. Значит? Начнутся звонки, дёргания, на совещаниях – склонения по всем падежам. Не обеспечивает, мол, общественную безопасность граждан, ослаблен, дескать, прокурорский надзор за деятельностью милиции, которая, в свою очередь, уходит от прямого боя с преступностью. Верхам-то что? Лишь бы к чему-то привязаться. А тут такой повод: громкое убийство!

Вайнштейн все стоит у двери, переминаясь с ноги на ногу, и хранит молчание. Если угодно будет шефу, сам спросит.

Лазарев наконец-таки остановился возле своего письменного стола, оперся левой рукой о столешницу и повернулся к стажеру лицом.

– Ну, что там у тебя?

Вайнштейну не по нраву столь грубое обращение, однако заставляет себя мириться.

– В результате проведенных первичных следственных действий, – начал он говорить по-книжному, представив себе, что он на экзамене и стоит перед экзаменатором-профессором, – что в подъезде дома номер 56 по проспекту Космонавтов убит мужчина…

Прокурор прервал.

– Короче нельзя?.. С чего ты взял, что именно «убит»?.. Пришел, увидел, победил, да?.. Почему не самострел, а?

Считая нужным ответить лишь на последний вопрос прокурора, Вайнштейн отрицательно качнул головой.

– Не похоже.

– Это еще почему, любезнейший? – слово «любезнейший» Лазарев использовал лишь в том случае, когда хотел съязвить. По лицу скользнула злая усмешка, скривившая уголки губ. – Дедуктивным методом определил?

– Нет, не дедуктивным методом, – вполне серьезно сказал стажер и пояснил. – Потерпевший имеет два пулевых ранения в области груди… С ближнего расстояния… И самое основное: имеется пулевое ранение в область затылочной части головы, осуществленное уже в лежавшего лицом вниз, что может свидетельствовать об одном, а именно: имел место быть контрольный выстрел, присущий лишь руке киллера.

Прокурор фыркнул.

– Говорит, черт, как по писаному… – помолчав, спросил. – Это правда, что труп опознан родственниками?

– Да… Женой… И не только… Еще – соседи. Все признали в убитом Лаврентьева.

Прокурора вновь обуяла лихорадка, и он забегал по кабинету.

– Не везет так не везет!.. Ну, зачем мне эта напасть?! Почему в моем районе, а не в соседнем?.. Задергают теперь… Пальцем станут тыкать. На всяком углу будут говорить, что в районе небезопасно стало жить не только рядовым гражданам, а и самим органам. Вон, что делается. Подстреливают на лету… Как куропаток… И не глухой ночью, а… Что это, как не наглый и открытый вызов?.. А мы? Сможем ли ответить и принять бой? – прокурор безнадежно машет рукой, Вайнштейн смотрит, слушает и не верит своим ушам. – Где там! Не более двадцати процентов раскрываемость заказных убийств… Всего лишь каждый пятый оказывается в суде, – прокурор натыкается на стажера, секунду смотрит на него, спохватывается, что наговорил при парнишке лишнего. Прокурора невольно охватывает тихая ненависть к невольному очевидцу его, прокурорской слабости. Он заорал. – Что тут стоишь столбом?

– Жду указаний, – равнодушно ответил Вайнштейн и переступил с ноги на ногу.

– Каких «указаний»?

– Обычных… Сами знаете, что…

Лазарев оборвал.

– Иди!

– А по делу?..

– Не знаешь, да? Пошевели куриными мозгами…

– Нет, – прозвучал ответ стажера то ли на вопрос, то ли на оскорбление. – Потому что…

– Готовь материалы к передаче.

– Кому, Сергей Васильевич?

– Не кому, а куда, – все также зло поправил прокурор.

– Не понял, Сергей Васильевич.

– Такой тупой, да?

– Вроде бы, нет. А что?

– Область принимает к своему производству… Не по нашим гнилым зубкам сие дельце.

– Отлично! – воскликнул Вайнштейн. – Какие проблемы? Стоит ли так грузиться? Нервы, как известно, не восстанавливаются.

– Да? – прокурор стал сверлить взглядом стажера. – Кто тебя просит выступать со своим резюме? А? Сопельки зеленые подотри под носиком, а после и резюмируй, сосуночек.

Вайнштейн вышел от шефа в полной растерянности. Нет, ему ясно, чем он должен сейчас же заняться. Не понимает другого. На лекциях в академии ничего не говорили насчет начальственного хамства, к примеру, и того, как подчиненный в таких ситуациях должен себя вести? Прав ли он, что промолчал и позволил себя унижать? Может, стоило развернуться после первого же оскорбления, уйти, а за собой громко хлопнуть дверью? Первый раз дашь спуску, второй, а дальше? Хамству, по мнению стажера, не будет ни конца, ни края. Впрочем, громко стучать дверью, наверное, позволительно лишь асам, тем, которые уже зарекомендовали себя на следственной работе, в деле показали, на что способны. Он же… На первый снег писает и пока одному Богу известно, получится из него стоящий следователь или нет? Да, он молод, всего-навсего стажер. Однако (Вайнштейн идет по полутемному и узкому коридору второго этажа прокуратуры и несогласно крутит головой) это еще не повод для унижения человеческого достоинства. Нечестно, по его мнению, обижать того, кто не в силах ответить тем же. Это есть бой без правил, и он вряд ли уместен в прокуратуре, во взаимоотношениях прокурора и стажера. Вайнштейн шумно вздыхает и сетует на родителей, которые твердили ему на каждом шагу, что интеллигентный и воспитанный человек обязан уметь управлять своими нервами, обуздывать внезапно подступившие эмоции. Он управился со своими нервами, не дал эмоциям выплеснуться наружу. И что? Хорошо это или плохо? Не знает он ответа. Конечно, родители одобрят его поведение, особенно отец, который ни разу даже голоса не повысил на сына. Однако он, их сын, только что переживший оскорбления шефа, чувствует себя до такой степени погано, что хочется плакать или, чтобы сорвать зло, взять и ногой выпнуть какую-нибудь дверь. И это, он почему-то уверен, ему сильно поможет снять стресс, разрядиться. Вайнштейн ловит себя на мысли: а смог бы он, будучи на месте прокурора, так разговаривать с мальчишкой, невиновным ни в чем? Нет. А если виновен? Тоже нет. Он грустно усмехается. Каким сам-то он станет через двадцать лет, когда усядется в руководящее кресло? Неужто переродится, и родительское воспитание пойдет псу под хвост? Этого не может быть, потому что не может быть по определению. Корни у него другие. Впрочем (на лице вновь появляется грустная усмешка) хамами не рождаются, хамами становятся, хамами людей делает окружение, обстановка, вся общественная жизнь, в том числе и «непротивление злу». Это он где-то вычитал. Наверное, в каком-то классическом романе. Во всяком случае, не в учебниках юриспруденции. Ему преподавали урок психологии в академии, но и там вряд ли… Вполне возможно, что и собственная мудрость. А почему бы и нет? Хоть и обозвал его прокурор тупым, но он не такой, совсем не тупой. Конечно, не столь умен, как старшие товарищи. Но это пока. Вместе с практикой и ум прирастет. Основа для прирастания есть. А это главное.