Кровопийца. Уральский криминальный роман

22 января. Четверг. 16.45

Фомин метался из угла в угол своего кабинета. Он был зол. На себя, конечно, а на кого же еще-то? Не дело начинать службу с конфликтов. Так-то ничего не получится. Не в чести здесь самостоятельность. Верейкин, вот, ревниво отнесся к его просьбе о помощи специалистами. Впрочем, прав он: никому не понравится, если подчиненные начнут действовать через голову начальства. Придется от прежних привычек отказываться.

Он остановился возле тумбочки. Замер. Потом наклонился, открыл и вынул оттуда бутылку с квасом. Откупорил, налил в стакан, отпил, поставил на тумбочку. Прошел на свое место, упал в кресло с высокой спинкой, придвинул телефонный аппарат и стал набирать номер. Длинные гудки. Он ждал. Но никто трубку не брал. В сердцах бросил трубку на аппарат.

И тут дверь его кабинета широко распахнулась. На пороге – широко улыбаясь – полковник Чайковский.

– Разреши, гражданин начальник?

Фомин на какое-то время онемел от такой неожиданности.

– Ты чего на меня вперился? Будто баран на новые ворота. Не видел никогда, что ли?

Чайковский вошел, снял папаху, овчинный полушубок, вернулся к порогу, стряхнул снег, огляделся. Нашел, что искал, – вешалку в углу. Прошел, повесил. Обернулся к Фомину.

– Что, так и будешь сидеть чурбаном?

Чайковский продолжал также широко улыбаться, искренне радуясь встрече с товарищем, с которым не виделся уже целую вечность, – два месяца и четыре дня.

Только тут Фомин очухался. Вскочил, опрокинув кресло, вылетел из-за стола и стиснул в своих медвежьих объятиях гостя.

– Ну-ну, поосторожнее. Кости-то свои, не купленные.

Этот могучий человек весь светился и вел себя, как малый ребенок. Он глядел в глаза полковника, все еще держа в объятиях.

– Ты не представляешь, как я ряд! – воскликнул Фомин. – Как я рад тебя видеть. Не поверишь, соскучился… по тебе и по Орловой.

Тиски, державшие полковника, разжались. Он присел на первый же подвернувшийся стул.

– Ну, и силища… Как двадцать лет назад. Нисколько не стареешь.

Фомин повторил:

– Скучаю я…

– Бессовестный врун, нахал. Так я тебе и поверил. Столько времени прошло, а ты даже не позвонил. Будто я – на полюсе. Мог бы и заскочить. Или гордыня заела? Трудно преодолеть расстояние от Челюскинцев до Главного проспекта?

– Звонил я тебе, – оправдываясь, сказал Фомин. – Только что. Но разве тебя застанешь на месте? Вон, какой важной птицей стал.

– Только не для тебя, Сашок.

– Да, уж… – с сомнением произнес Фомин. – Дружба дружбой, а табачок-то курим разный.

– Кончай, дружище, баланду травить и готовь угощение.

– Может, коньячка… немного, за встречу?

– Нет-нет, ты же меня знаешь: на службе – ни грамма.

– Но бывают и исключения из правил.

– Нет-нет. Включай-ка вон тот чайник и давай кофе.

Фомин так и сделал. А потом спросил:

– Каким ветром?..

– Попутным, конечно. – Чайковский внимательно посмотрел в глаза хозяина. – Как твои дела?

– Ты о чем?

– Обо всем.

– На службе – нормально

– А дома?

– Тоже вроде бы…

– Не финти, понял? Меня – не проведешь. Вижу!

– Я правду говорю. Дома – в порядке. Жена, правда, недавно приболела – загрипповала. Но сейчас – все позади. Сын у меня, ты знаешь, два дня назад удивил: пришел откуда-то и с порога заявил, что собирается стать сыщиком. Что на него нашло? Все время молчал, а тут выложил.

– Не уводи меня в сторону. Говори, что на службе?

– Да… нормально, говорю. – Фомин встал, завидев, что чайник уже готов, достал две банки – с кофе и сахаром, две миниатюрных чашечки с такими же блюдцами и ложечками. – Давай, сам, по вкусу.

Чайковский, помешивая в чашечке, сказал:

– Ну-с, слушаю.

– Может, о деле, а? Не за тем же приехал, чтобы выслушивать мое хныканье.

– — Откуда знать-то тебе…

– Уж знаю… Наверняка, Верейкин успел «настучать».

– Ошибочка, дружище. С Верейкиным не разговаривал. И он, как ты выражаешься, «не стучал». Пока, во всяком случае. А что произошло?

– Да… ничего особенного. Подозревает, что я намерен его подсидеть. Сегодня отчитал меня… Как мальчишку.

– За что? Если, конечно, не секрет.

– На совещании в прокуратуре черт дернул меня за язык. Не посоветовавшись с Верейкиным, попросил помощи в расследовании недавнего двойного убийства. Получилось, что через его голову. Говорит, что я, будто бы, не доверяю местным кадрам. А у меня и в мыслях такого не было.

– В дипломатии ты всегда был не силен: шел напролом. Для сыщика, может, и неплохо, однако сейчас… Надо тактику менять.

– Не получится у меня. Поздно переучиваться. Не привык выгибаться перед каждым.

– Ну-ну! Не кисни. – Чайковский сделал несколько глотков кофе, потом чашечку поставил на стол. – А не переговорить ли мне с Верейкиным, как считаешь?

– Ни в коем случае! – воскликнул Фомин. – На эту тему – никогда. Это моя проблема и ее мне надо решить. Если не смогу наладить взаимоотношения, тогда… Уйду я. Уйду совсем со службы. Скоро будет двадцать лет. Хватит.

– Не кисни, повторяю, Сашок. Ты – боец, а не квашня какая-нибудь… В самом крайнем случае, верну тебя назад, в главное управление. Вон что выдумал: уйду. Я тебе уйду. – Он шутливо погрозил пальцем. – Если такие будут уходить, то кто останется? С кем работать?

– Свято место пусто не бывает.

– Кончай всю эту бодягу. Не за тем я приехал…

– Вот именно…

– Что «именно», что?! Я приехал, чтобы лично тебе сказать: твоя просьба, высказанная на совещании в прокуратуре…

– Горовой позвонил?

– Да. Сегодня, с утра. Генерал рассмотрел и принял решение: откомандировать в твое распоряжение… – Он хитро взглянул на Фомина. – Знаешь, кого?

– Не имею представления.

– А ты все же напряги извилины.

– Неужели? – Фомин боялся даже поверить в это.

– Именно! Старшего лейтенанта Курбатова…

– Он… старший лейтенант?!

– Вне очереди присвоено. За ту, последнюю операцию.

– Обрадовал, Павел Павлович, ей-Богу, обрадовал. Спасибо тебе.

– Не меня благодари, а генерала.

– Не скромничай. Без тебя тут не обошлось.

– И это не все.

– А что еще?

– Откомандирован не только Курбатов…

– Кто? Говори, кто?

– Капитан Семенов из нашего УгРо, а также майор юстиции Синицын, следователь из горуправления. Надеюсь, и против этих кандидатур у тебя не будет возражений?

– Конечно, нет!

– Все они официально включены в оперативно-следственную бригаду, – глядя в сияющие глаза друга, нарочито строго добавил. – Временно, понял? Не вздумай переманивать, предупреждаю. И так «увел» с собой Серебрякова и Мошкина. Не наглей. Не оголяй управление. Нам ведь тоже перспективные мальчишки нужны. Как, усвоил?

– Так точно, господин полковник, усвоил, – шутливо, вскочив по стойке «смирно», отрапортовал подполковник Фомин.

– То-то же. – Гость встал и пошел к вешалке. – Мне пора. Ради формы, надо зайти к Верейкину и сообщить ему о решении генерала. Чтобы сильно не кочевряжился. – Уже на пороге он обернулся. – Не сочти за труд, Сашок, информируй, так сказать, приватно насчет хода расследования этого уголовного дела.

Глава 3

В прокуратуру поступил сигнал…

22 января. Четверг. 19.55

Телефон, молчавший уже с полчаса, подал голос. Он нажал на специальную кнопку и, не снимая трубку, услышал взволнованный голос мужчины.

– Это кто?

– Дежурный следователь прокуратуры Прижелезнодорожного района… Что у вас?

– Я правильно попал, да? Я только что прочитал в газете… Там указан и этот телефон. Набирал другой номер, но он все время занят.

– Пожалуйста, покороче. Только суть.

– Извините. Время позднее. Я подумал, что…

– Не в этом дело. В прокуратуру можно звонить в любое время суток. Говорите, что у вас?

– В газете сказано, что просят всех, кто что-нибудь знает насчет убийства…

– У нас убийств много. Вы о каком?

– Я? Об убийстве женщины и ее дочери… в нашем доме. Ну, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое января.

– Вы хотите сказать, что живете в том же доме?

– Да. Моя квартира 10, на втором этаже.

– Что вам известно?

– Я, кажется, видел…

– Кого?

– Возможных убийц…

– Вы говорите, «убийц»? Их несколько?

– Точно! Это были мужчина и женщина, точнее – молодая девочка. Он ее под руку поддерживал. Она как-то не совсем уверенно ступала. Возможно, из-за гололеда у дома.

– Почему вы так решили?

– Вы о походке девочки?

– О том, что именно они убили.

– По времени. Ну… я возвращался с работы. Задержался я тогда. Торопился. Подходя к дому, увидел их выходящими из нашего подъезда. Во всяком случае, они не из нашего дома – это точно.

– Вы могли бы их опознать?

– Безусловно.

– Откуда у вас, гражданин, такая уверенность?

– Я их раньше видел возле дома.

– Вместе?

– Нет, порознь. Ничего, если я к вам завтра подъеду и подробно расскажу?

– Почему «завтра»?

– Сегодня – не смогу. Дочка с зятем ушли к приятелям. Внучку на меня оставили. Вернутся поздно.

– Сколько ей?

– Кому?

– Внучке.

– Шесть месяцев и двадцать два дня.

– Вот что… Ждите…

– Кого?

– Работников нашей прокуратуры. Мы ждать до утра не можем. Слишком серьезно ваше сообщение. Спасибо за звонок. Если ваша информация окажется полезной для раскрытия убийства, то вполне возможно, что вознаграждение получите.

– Мне ничего не надо. Не из-за денег позвонил.

– И тем не менее… Ждите наших людей.

– Когда приедут?

– Минут через двадцать. Да, еще. Ваша фамилия? Нужно для регистрации.

– Кривощеков – моя фамилия, Матвей Афанасьевич.

– Записал. Ждите. Скоро приедут. И не волнуйтесь, когда позвонят в дверь, хорошо?

– А я не из пугливых.

– Тогда – отлично… Значит, как я вас, Матвей Афанасьевич, понял, вы сможете опознать обоих?

– Не сомневайтесь. Насчет девочки – вообще…

– Что «вообще»?

– Насчет ее могу показать… Имя ее знаю. Однажды сидел у подъезда. Они выходили…

– Кто «они»?

– Мариша, которая убитая…

– И?..

– И та девочка, Юля. Слышал: так ее Мариша называла.

22 января. Четверг. 21.05

Войдя в кабинет, следователь спросил:

– Разрешите?

– Входи, конечно, входи. Что нового? Как дежурство?

– Борис Иосифович, был один странный звонок…

– По какому поводу?

– Позвонил некто Кривощеков. Он прочитал в газете обращение по поводу убийства Подкорытовых. Утверждает, будто знает убийц несчастных. По крайней мере, он так считает.

– Так в чем же дело? – удивленно спросил заместитель прокурора Прижелезнодорожного района Федоровский. – Не знаешь, что делать? Пусть немедленно приезжает сюда. Надо допросить.

– Он сейчас не может. Говорит: полугодовалая внучка на руках. Не поедет же он с ней. Говорит, что завтра с утра приедет.

– Мы не можем ждать. А что, если его информация подтвердится?

– Разрешите, Борис Иосифович, мне съездить к нему и на дому взять объяснение?

– А здесь кто останется?

– Я же быстро.

– Не пойдет. Свяжись с полицией. Там в дежурной части наверняка найдется один опер. Пусть съездит по адресу и допросит.

– Но я Кривощекову сказал, что приедут от нас, из прокуратуры.

– И что? Мало ли…

– Разрешите съездить, а? У меня все же опыт.

– Ни в коем случае. Я же тебе сказал. Не хватало, чтобы следователь прокуратуры бегал по каждому звонку.

– Александр Степанович мне бы обязательно разрешил.

– Да? – Федоровский придвинул телефонный аппарат. – Звони. Он дома. Я полчаса назад с ним разговаривал. Как он решит, так и будет.

– Неудобно как-то беспокоить в такой поздний час. Нет, не буду звонить. Сделаю так, как вы сказали.

22 января. Четверг. 21.32

Фомин все еще сидел в кабинете. Знал ведь, что дома ждут не дождутся. Но что-то его удерживало. Он все думал об убийстве Подкорытовых. Выстраивал разные версии, но потом сам же их рушил. Потому что все противоречило здравому смыслу. Семья – самая что ни на есть заурядная и потому к мафии, конечно, не имеет никакого отношения. Не может иметь отношения. Иначе говоря, не заказное убийство. Погибшие не могли никому помешать. Хотя… Нельзя полностью сбрасывать со счета чистую случайность. Например, случайно стала Подкорытова-старшая свидетельницей чего-то такого, что для мафии смерти подобно. Станут, что ли, церемониться? Нет! Для них кровь людская, что водица. Убрали старшую, а заодно и младшую. Да, но зачем глумление над девочкой? Нет, все же киллер таким заниматься не будет. Убьет – да, но не это же! Однако сделано-то все профессионально. Так чисто работают только киллеры.

В кабинет пулей влетел старший оперативный дежурный райотдела Смирнов.

– Что с тобой, Иван Ильич? Какая муха укусила?

– Убийство!

– Понимаю, что убийство. И что? Первое в твоей практике?

– Нет, но…

– Вот и действуй. Звони в прокуратуру. Отправляй на место группу. Разве без меня ты этого не знал?

– Знал, но…

– «Но» да «но»… Сколько можно? Есть же и другие слова.

– Александр Сергеевич, послушайте…

– А я что делаю? Говори, что еще там. Только покороче. Домой ухожу. Давно пора.

– В прокуратуру был звонок. Позвонивший сообщил, что он предположительно знает, кто убил Подкорытовых, но прийти не может. По просьбе Федоровского я поручил Топчиеву съездить по указанному адресу и взять показания.

– Ну и что дальше.

– Он – на проводе и рассказывает такое… Его, конечно, трудно понять, но основное понял: там – труп.

– Где он сейчас?

– На проводе. Ждет дальнейших указаний.

– Пойдем. Сам с ним поговорю. И, слушая тебя, я также мало что понял.

Они спустились на первый этаж, вошли в дежурную комнату. При появлении подполковника все замолчали.

Фомин взял лежащую на столе трубку.

– Фомин. Докладывай, что еще у тебя. Так… Слушай, лейтенант, говори медленно, спокойно… Вот-вот… Так… Что? Ты хочешь сказать, что тот, по чьему звонку ты выехал, убит?.. Но мертвые не звонят!.. Ты того же мнения? Ясно!.. Ясно, говорю! Ничего не трогать, понял? Никого не впускать. Жди приезда нашей группы. За все головой отвечаешь, понял?.. Хорошо, если понял. Ну, жди.

Подполковник положил трубку.

– Дежурную группу – на выезд. Майор, созвонись с Федоровским. Спроси, кто от них.

– Александр Сергеевич, я уже созвонился.

– Ну и…

– Он просит послать машину за Вайнштейном. Он дома. Больше, говорит, нет никого.

– Такого юнца и на «мокруху»? – удивился Фомин.

Смирнов развел руками.

– Так: мы немедленно выезжаем, а ты, майор, пошли другую машину за следователем и пусть его везут сразу на место происшествия. Мы его ждем. И про «скорую» не забудь.

– Понял, господин подполковник!

22 января. Четверг. 22.10

Они поднялись на второй этаж знакомого уже им дома. Повернули налево. Вошли в секцию. Там толпился народ. Перед дверью квартиры №10 стоял Топчиев, не пропуская никого внутрь.

– Ну, как, лейтенант?

– Все в порядке, господин подполковник. Никого не впустил, да. Только… – он замялся.

– «Только»? – переспросил Фомин. – Не значит ли, что ты все же для кого-то сделал исключение?

– Там, – он показал в сторону двери, – плакал… маленький такой, в кроватке. Шибко жалко стало. Сходил и вынес…

– Кого «вынес»? Я тебе что говорил, а? Ничего не трогать!

– Шибко жалко, – повторил Топчиев, – девочку. Маленькую-маленькую. Кушать захотела. У соседей теперь она. Молчит.

– Грудной ребенок?

– Так точно.

Прибыла бригада «скорой». Врач почему-то сердито спросил:

– Что случилось?

Ответил Фомин:

– Мы и сами пока не знаем.

– Но нам сказали: то ли убитый, то ли…

– Там, – Фомин кивком указал на дверь.

Врач повернулся к своим:

– Пошли.

Врач открыл дверь, перешагнул порог. Дверь осталась открытой. И из коридора все могли наблюдать за манипуляциями врача. Через две минуты он вышел. На вопрошающий взгляд подполковника развел руками.

– Увы. Мужчина мертв. Большая потеря крови. Нож вошел в грудную клетку, по самую рукоять, видимо.

– Нож там?

– Не заметил. Но смерть, если, конечно, я не ошибаюсь, все-таки наступила не от ранения, а от удушения: на шее виден след от удавки. Подробный отчет – после вскрытия. Можно забирать?

– Нет. Нашим людям надо зафиксировать все.

Эксперт с помощником вошли в квартиру.

– Доктор, не смогли бы сказать, когда наступила смерть потерпевшего? – спросил Фомин.

– После вскрытия, господин подполковник.

– Если приблизительно?

– Совсем недавно. Где-то не раньше восьми вечера и не позднее девяти.

– Спасибо, доктор, – Фомин повернулся к толпе. – Есть соседи?

– Это – я, – вперед выступил мужчина лет примерно сорока, – квартира рядом, слева, одиннадцатая.

– Назовите ваше имя.

– Омельяненко Осип Захарович.

– Вы весь вечер были дома?

– С работы пришел в полседьмого и больше никуда не уходил.

– Вы что-нибудь видели или слышали?

– Не видел и не слышал.

– Совсем?

– Почти.

– Что это значит?

– Ну… Вон, видите, нашу общую входную металлическую дверь?

– Вижу. И что?

– Я был на кухне, когда хлопнула эта дверь. Потом – хлопнула соседская дверь. Видимо, хозяин выходил и открыл ту дверь, впустил кого-то. Потом и соседская дверь хлопнула.

– Вы не слышали, он спрашивал, кто там?

– По-моему, нет. Наверное, ждал кого-то.

– Может, по шагам слышали, сколько человек было?

– Нет, не понял.

– Не обратили внимания, во сколько хозяин открывал дверь?

– Не могу точно сказать. Да, погодите… В восемь двадцать закончились по телевизору «Вести». Я смотрел. Потом пошел на кухню. Может, через десять, может, через пятнадцать минут прохлопали двери.

– Но когда ушли приходившие? Не слышали?

– Нет. Я ведь ушел с кухни. Начался фильм.

– Дома, кроме вас, никого не было?

– Никого. Жена во вторую смену работает. Дочка, приготовив уроки, убежала к подружке. Пришла недавно.

– У вас какие были взаимоотношения с потерпевшим?

– Отличные. Все подтвердят, – он повернулся к стоящим рядом. – Я правильно говорю?

Все утвердительно закивали.

– Ясно. А вы тоже ничего не видели и не слышали?

Другие соседи ответили отрицательно.

Вернулись эксперты: криминалист Соловейчик Яков Исаакович и фотограф, молодой парень, Митя Андриянычев. Появился и следователь прокуратуры, только что приехавший, Вайнштейн.

Фомин спросил Соловейчика:

– Ну, что? Нашел что-нибудь?

Тот пожал плечами.

– Увы, ничего. Потерпевший не оказал сопротивления: ножевое ранение было для него непредсказуемым. Потом, для верности, было удушение. Очередность действий убийц, возможно, были другие.

– Отпечатки пальцев? Следы? Орудия убийства?

– Ничего нет. Убийца далее прихожей не проходил, то есть, вошел, ударил ножом, накинул удавку (скорее всего, в виде шнурка), затянул; убедившись, что тот не дышит, снял шнурок, забрал нож и вышел. Ушло, предположительно, не более пяти-семи минут.

– Считаешь, был один?

– Необязательно. Насчет следов: отчетливо видны лишь те, которые ведут в детскую и обратно. Это следы от ботинок Топчиева. Я проверил. Он говорит, что прошел, чтобы забрать плачущее дитя.

Подошел врач.

– Можно забрать труп?

Фомин ответил утвердительно.

Вайнштейн, Фомин и два оперативника вошли в квартиру. Но там осматривать, собственно, было нечего. Все было на своих местах, светился включенный хозяином экран телевизора. Никаких признаков ограбления. Фомин (скорее, по привычке, чем по нужде) внимательно осмотрел замки входной двери. В скважине одного из них болталась связка ключей.

Фомин, завидев топчущегося на месте Топчиева, обратился к нему:

– Лейтенант, расскажи-ка подробно, как ты сюда приехал?

– Я не понимаю…

– Ну, вот ты получил задание съездить по указанному адресу и снять показания. Поехал… И что было дальше? Пожалуйста, подробно.

– Приехал, да. Вышел из машины, да. Поднялся на второй этаж. Дверь в секцию была закрыта. Осмотрелся, да. Увидел панель с кнопками. Нажал на ту, на которой была нарисована цифра «10». Нажал еще один раз. Прислушался, да. Никто не шевелится. Стал давить на кнопку долго-долго. Никто, да. Тогда позвонил в одиннадцатую квартиру, которая рядом. Оттуда сразу вышел мужчина. Спросил: «Кто?» Я сказал. Он открыл дверь. Я вошел. Я спросил: сосед дома? Ответил: наверное, дома. Я сказал: почему не ответил на звонки? Он сказал: спросите сами. Он остался рядом, когда я подошел к двери. Я взялся за ручку и потянул на себя. Она легко открылась, да. И все… Увидел лежащего лицом вверх мужчину, рядом с дверью. Побежал звонить.

Глава 4

Столь нелепое убийство

23 января. Пятница. 9.30

Фомин подъехал к дому №236 на Пехотинцев. Вышел из машины. Но в подъезд не пошел. Осмотрелся. Заметил дощатый стол и скамейки возле него. Пошел туда. Смахну снег, присел. Он не мог вот так, сразу войти в квартиру №10, где сейчас горе и слезы. Не мог, но знал, что надо. Всегда для него мучительно было смотреть на людей, только что потерявших близкого человека, потерявших так нелепо. И тут еще он со своими вопросами.

Было не более пяти градусов мороза. Дул юго-западный ветер, поднимая снежную и колючую крупу. По тропинке, протоптанной людьми в снегу, шла старушка, неся в руках две сумки, из одной из них выставлялись горлышки молочных бутылок. Поравнявшись со скамейкой, на которой сидел Фомин, старушка остановилась, поставила сумки и стала поправлять на голове пуховую шаль. Она глянула на сидевшего, потом бросила взгляд на стоящую возле подъезда дома полицейскую машину.

– Вы? Опять что-то случилось?

– Сейчас – нет. Я по поводу вчерашнего.

– А-а-а, – протянула она и присела на ту же скамейку. – Извините, вас как звать-величать?

– Александр Сергеевич.

– Великое имя.

– Я горжусь им.

– Еще бы. Меня зовут Дарьей – старинное и исконно русское имя. В детстве обижалась на родителей, что так назвали. Стыдилась. Теперь – нет, даже горжусь. – Она тяжело вздохнула. – Глупая была.

– Дарья…

– Михайловна, – пришла на помощь старушка.

– Дарья Михайловна, вы давно в доме живете?

– А с постройки. Много лет назад въехали. Мы все тут барачные. Ельцин, доброй ему памяти, стал сносить бараки. Порушил и наш клоповник, а взамен – эвон какие квартиры получили. Считай, повезло. Вскоре он уехал в Москву…

– Кто «он»?

– Ельцин, а то кто же? Не все бараки порушил, не успел. В них так и живут по сию пору люди – не живут, а маются. А нам, пусть земля ему будет пухом, повезло, – еще раз повторила старушка. – Я тогда, в бараке-то, жила с сыном, снохой и внучонком в одной комнате. Утром, бывало, встаю, а вода в ведрах льдом покрылась. Кровати ситцевыми занавесочками отгорожены. Не жизнь, одним словом, а сплошная маета… При расселении – решили врозь жить. Нет, сноха у меня работящая и чистоплотная, но врозь – все же лучше. Вот и дали мне, старой, однокомнатную, а им двухкомнатную. Моя квартира девятая, ну та, что справа от квартиры убитого вчера

– Так, вы соседка?

– Да. – Она вновь тяжело вздохнула. – Жалко Матвея… Ни за что погубили мужика.

– Вы его хорошо знали?

– Не иначе. У меня и фамилия такая же…

– Вы… вы Кривощекова?

– Именно так.

– Что же вы вчера не сказали, что являетесь родственницей потерпевшего?

– Нет, я не родственница.

– Не понимаю.

– Тут вот какая история. Я и Матвей – из одного села. У нас там – почти все Кривощековы. И село называется Кривощеково. Ну, там, недалеко от Перми. Я – постарше его. Приехала сюда на заработки. Дали в бараке комнатуху. Спустя года четыре-пять объявился и Матвей. Тоже устроился на «железку»². Сначала жил в общежитии. Потом быстро женился, и дали ему угол в нашем же бараке. При расселении так получилось, что мы опять стали соседями. Я даже была рада. Мужик-то он хороший. Не буян. Выпивал, но в меру. Хорошего поведения мужик… А у нас, если честно, все мужики в секции ничего. Тоже повезло – никаких драк. Одного, из одиннадцатой квартиры, Осипа (мужик тоже непьющий) я почему-то невзлюбила. Знаете, как у нас, женщин, – не по сердцу и все. Хоть режь.

Старушка склонила голову в сторону Фомина и перешла на полушепот.

– Я хочу сказать вам, – она оглянулась, – только по секрету, ладно?

Фомин утвердительно кивнул, понимая, что Дарья Михайловна решила чуть-чуть посплетничать.

– Я даже думаю, что это он убил Матвея…

– Кто это «он»?

– Осип, получается.

– Скажете, тоже, – выразил сомнение Фомин.

– Ну, да!

– Почему вы так думаете?

– Вчера, когда вы уехали, я посудила-порядила сама с собой и получилось, что больше некому.

– Но за что? Между ними что-то было?

– Конечно, драк или еще чего-то такого не было. Однако не зря прожила я на свете почти семьдесят. Подмечаю.

– Что такое вы могли «подметить»?

– Да, уж кое-что…

– А именно?

– С год назад, а, может, и побольше, стала примечать, что этот кобель зачастил в квартиру Матвея. Особенно тогда, когда отсутствовал сам Матвей и его зять.

– Вы хотите сказать, что между Осипом и дочерью погибшего что-то было?

– Обязательно. Как-то раз, собираясь в магазин за продуктами, я оставила свою дверь открытой. И слышала, как Матвей сильно материл Осипа; говорил, чтобы больше ни ногой. Видимо, и он заметил, что этот, кобелина поганый, глаз положил на его дочь.

– Муж…

– Он, мне кажется, не догадывался.

– А дочь…

– Что дочь, что? Красивая молодая женщина. Ее обхаживает ядреный и в самом соку мужик. Устоять трудно.

– Вы ее не осуждаете?

– Конечно, нет. Молодая и глупая. Во всем – мужики виноваты, – старушка хитро взглянула на подполковника. – Вы разве вчера не обратили внимания, что именно у него и нет алиби?

– Вы и такое слово знаете?

– Не глупая какая-нибудь. Книжки читаю, кино смотрю.

Она встала, взяла в руки сумки.

– Ну… мне пора, Александр Сергеевич. А то я с вами заболталась.

Фомин встал.

– Мне тоже пора.

– Вы на службу?

– Нет, я к вам.

Старушка испуганно посмотрела в его сторону.

– Ко мне?

– Не совсем. К вашим соседям. Мне надо поговорить с дочерью и зятем убитого. Затем и приехал.

– У них такое горе, и вы…

– Ничего не поделаешь, Дарья Михайловна, служба у меня…

– Могли бы и погодить… Дали бы похоронить спокойно.

– Не могу. Время работает против нас. Надо спешить.

– Смотрите, конечно. Но вы уж, пожалуйста, детям о нашем разговоре – ни слова. Не травмируйте их еще больше. Мне их жаль. А того великовозрастного кобелину – нисколько. Вы все-таки подумайте о том, что я сказала. Чует мое сердце, что с ним не все чисто.