Тайна портрета неизвестной дамы

Варавва

Дом, где некогда родился царь Давид, стоял на холме, на окраине Вифлеема. Окруженный высокими стенами, сложенными, как и сам дом, из серого, грубо отесанного камня, выглядел он мрачным и суровым, словно старый воин на склоне лет.

Когда необычной яркости звезда возникла на фоне ночного неба, повиснув над самым домом Давида, трое путников постучали в ворота. На вопрос, кто беспокоит жителей в столь поздний час? Один из них ответил:

– Мы, жрецы, пришли с Востока, ибо видели звезду, которая привела нас сюда. Не здесь ли родился великий вождь, который спасет народ Иудейский от рабства римского, как сказано о том в Писании?

– Мириам родила младенца, отец его, Иосиф, дал ему имя Иисус, как было велено пророком.

– Мы пришли поклониться ему, – ответил путник, – ибо он и есть царь Иудейский из рода Давида и Соломона, имя ему Бер Авва, Сын Божий, именем этим называют всех наследников царского рода.

Путники вошли в дом, низко поклонились младенцу и положили у колыбели его дары: золото, ладан и смирну. Иосиф, отец новорожденного, накормив гостей, уложил их спать, отведя самые почетные покои. Наутро жрецы, еще раз низко поклонившись младенцу, покинули дом.

А по Иерусалиму, который жрецы посетили прежде, чем отправились за звездой в Вифлеем, распространились слухи о рождении вождя, царя Иудейского, который спасет народ от римского рабства. О том, что рождение мессии изменит тяжкую долю еврейского народа, давно предрекалось пророками, и вот жрецы, пришедшие с Востока, возгласили – свершилось пророчество, родился тот, кто поведет за собой народ.

Дошла эта весть и до царя Ирода, приведя его в состояние тревоги и крайнего беспокойства, кто может претендовать на трон, кроме его законных наследников? Но мнение народа, порожденное предсказаниями пророков, может стать серьезным препятствием для династии Ирода. Его, выходца из чуждой, враждебной идумейской земли, народ иудейский не любил. Трон получил он не по праву наследования, а из рук римского кесаря, после того, как привел римские легионы к стенам Иерусалима. И когда голова Антигона, последнего законного монарха династии Хасмонеев, слетела с плеч, Ирод стал царем, признанный Римом и ненавидимый народом.

Нелегко далось ему это царствование, чтобы подавить недовольство, ему пришлось казнить сорок пять членов синедриона, предать смерти свою первую жену и жениться на Мириам, Хасмонейской принцессе, но и ее он казнил, и двух сыновей, ею рожденных, последних из Хасмонеев. Было много крови, но он никогда не жалел о содеянном, он всегда был уверен в своей правоте, и тогда, когда служил Марку Антонию и Клеопатре, и тогда, когда принес присягу их врагу, Октавиану.

Неужели все это напрасно? И угрожает ему несмышленый, только что появившийся на свет младенец? Нет! Не бывать этому!

Ирод велел позвать Марка, римлянина, приближенного им к своей персоне еще во времена Антония и Клеопатры, иудеям он не доверял.

– Слышал ли ты, Марк, – спросил Ирод, – говорят, будто в Вифлееме родился вождь, новый царь Иудейский?

– Не стоит предавать слухам слишком большое значение, повелитель, – ответил Марк. – Тот, кто распространяет подобные слухи, просто глупец. Только кесарь может решить, кому может принадлежать трон, не слухи же управляют миром.

– Ты не прав, Марк. Тот, кто распространяет слухи, знает, мысль, якобы случайно брошенная в толпу, и толпой этой подхваченная, может изменить мир. Приход вождя, который освободит народ иудейский от Рима, предсказан пророками. Я хочу, чтобы об этом забыли, чтобы никто никогда не вспоминал о младенце, родившемся в Вифлееме.

– Но я не могу заткнуть рот каждому в этом городе, – усмехнулся Марк.

– А я и не требую от тебя затыкать гражданам рты, я хочу, чтобы ты устранил саму причину этих слухов.

– Повелитель хочет, чтобы я убил младенца?

– Ты правильно понял меня, Марк, – ответил Ирод.

– Но как я найду его? – удивился Марк. – Волхвы, что пришли с Востока, бросив слух в толпу иудеев, ушли, они не вернулись в Иерусалим.

– Так убей всех младенцев! – закричал царь, ударив о землю жезлом, глаза его налились злобой, на губах выступила пена. – Всех! Всех! Всех, кто родился в этом проклятом городе! Всех младенцев от двух лет и менее!

– Я римлянин, – ответил Марк, – я могу исполнить твой приказ, но ты иудей, как возьмешь ты на душу грех сей? Душа младенца безвинна.

– Я не иудей, – ответил Ирод, взрыв бешенства мгновенно утих, он снова был спокоен и уверен в себе, – я идумеянин, а идумеяне всегда были врагами иудеев, и мне плевать, безвинны ли души младенцев иудейских. Иисус Навин истреблял филистимлян: и детей, и женщин, и младенцев, и овец их – еврейский Бог благословил его на это, так и мои Боги благословят меня на истребление младенцев иудейских. Только не торопись, Марк, убивать первого, кто попадется тебе, сперва выведай все: кто, где, когда и у кого родился, только потом действуй, иначе они укроют того, кого мы ищем.

– Я сделаю все, как надо, повелитель, – ответил Марк.

Несмотря на то, что население Иудеи, в большинстве своем, просто ненавидело царя Ирода, сеть тайных осведомителей охватывала не только всю Иудею, а и Галилею, и Самарию, и Идумею, и ни одно событие не могло пройти мимо его внимания незамеченным. Пользуясь этой разветвленной сетью, Марк начал собирать сведения о всех младенцах, родившихся в Вифлееме и его окрестностях в то время, как яркая звезда зажглась на небе над Иерусалимом, а так же тех, кому на этот момент было отроду не более двух лет.

Ни Иосиф, ни Мириам, ни домашние их еще не ведали об опасности, нависшей над ними, когда в поздний вечерний час одинокий путник, закутанный до глаз плащом, постучал в ворота дома Давида, слуга открыл ему, и он попросил позвать хозяина. Иосиф, недовольно ворча, вышел на зов слуги. Выглядел он уставшим и осунувшимся, весь день младенец вел себя беспокойно.

– Собирайся, Иосиф, – сказал путник, не открывая лица, – бери младенца и матерь его и беги в Египет, царь Ирод ищет младенца, чтобы уничтожить его.

Иосиф устало и тревожно смотрел на путника, он хотел спросить его: «Кто ты, почему я должен верить тебе? Разве Господь Бог не сохранит того, кого послал он в мир, чтобы спасти народ Израиля?» Он вспомнил, как неспокоен был младенец весь день, как терзалась Мириам, не понимая причины своих волнений, и не стал ни о чем спрашивать путника, он знал – надо уходить.

– Мы уйдем, – ответил он путнику, – уйдем, как только солнце взойдет.

– Уходите сейчас, – ответил путник, – когда солнце взойдет, Ирод перекроет все дороги, никто не сможет уйти из города.

– Ночь темна, – пытался возразить Иосиф, – как мы найдем дорогу?

– Луна осветит ваш путь, – ответил незнакомец.

Он не стал ждать ответа, повернулся и ушел, Иосиф стоял у ворот и смотрел, как таял в темноте силуэт неизвестного путника; он посмотрел на небо, оно было затянуто облаками, луны не было. Потом он закрыл ворота и вошел в дом.

– Мириам! – крикнул он супруге. – Собирайся, собирай младенца, мы уходим из Вифлеема, уходим прямо сейчас.

Она ничего не ответила Иосифу, она слышала его разговор с путником, вздохнув, тихо всплеснула она руками и начала собирать вещи, а Иосиф стал запрягать ослика в маленькую тележку.

– Куда мы идем, Иосиф? – тревожно спросила Мириам.

– В Египет.

– Египет большой, кто нас ждет там?

– Идем в Александрию, – ответил Иосиф, – там живет мой дальний родственник, Иаков, он примет нас.

Иосиф, ведя под уздцы ослика, запряженного в тележку с нехитрым скарбом, вышел из ворот, облаков на небе не было, огромная, полная луна висела над миром, освещая путь.

Когда они добрались до Синайской пустыни, солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Иосиф шел, ведя ослика под уздцы, а Мириам сидела с младенцем в тележке, им предстоял трудный и долгий путь. Бегство из Вифлеема было столь неожиданным, что они не успели запастись пищей и водой, без чего в пустыне их ждала бы верная смерть, но люди в селениях, через которые проходили они, снабжали их водой, едой, приносили все, что могло пригодиться в дороге.

Они благополучно миновали пустыню, добрались до дельты Нила, и вскоре, после переправы, великолепный древний город Александрия возник перед беженцами, как награда за долгий и трудный путь.

Иаков не удивился, когда в дом его явился Иосиф с женой и маленьким сыном, он словно ждал своего дальнего родственника. Жизнь в Александрии протекала спокойно, младенец рос, крепчал, и лишь тоска по родному дому, оставленному в далеком Вифлееме, омрачала их пребывание в спокойном, благодатном месте.

Первый портрет

С верхнего этажа в зал опускалась полукругом лестница с покрытыми позолотой перилами. Гаральд, услышав легкие, невесомые шаги, взглянул на лестницу и обомлел – по ней величественной походкой спускалась та самая девушка, которую он встретил на лесной поляне, несчастную и растерянную. Сейчас ее трудно было узнать, на ней было длинное красное платье, нежная рука ее чуть касалась перил, другой рукой она поддерживала край платья, нога в изящной туфельке показалась из-под края платья, чуть склоненная набок голова, легкая улыбка и светящиеся зеленым светом глаза.

Гаральд замер, не в силах оторвать взгляд от нее, и когда Розалина подошла к столу, преодолевая смущение, спросил:

– Позволите ли Вы, прекрасная Розалина, написать бедному художнику Ваш портрет? Здесь, на этой лестнице, в этом платье?

Вид молодого человека был настолько растерян, что он совсем не был похож на того самого всадника, возникшего перед девушкой на лесной поляне в минуту ее отчаяния, и Розалина невольно рассмеялась.

– Чему Вы смеетесь? – удивился молодой человек. – Неужели в моей просьбе есть что-либо смешное?

– Нет, что Вы, я буду рада, если Вы напишите мой портрет. Я смеюсь, потому что еще никто не рисовал меня. И еще потому, что Вы .., – она остановилась, не зная как продолжить фразу, чтобы не обидеть молодого человека. – Да, ладно, не стоит смущаться, право. Я так благодарна Вам!

Она бросила на Гаральда нежный взгляд, значения которого еще не знала сама, поскольку чувство, охватившее ее, не было еще ни разу испытано, и лишь туманные видения снов всколыхнулись в глубине подсознания, связав образы, возникавшие там, с образом этого молодого человека.

Художник приступил к работе сразу же после обеда, ему не терпелось написать портрет как можно скорее, пока образ, возникший внезапно в его сознании, еще не растаял, размытый новыми впечатлениями. Когда портрет был готов, он показал его Розалине и ее отцу. Розалина нашла, что на портрете она гораздо красивее, чем на самом деле, а виконт долго глядя на этот портрет, сказал:

– Скажите, могу ли я приобрести у Вас эту работу? Она прекрасна, и я готов заплатить любую сумму, которую Вы назовете.

– Ну, что Вы, виконт, – ответил Гаральд, – я очень польщен Вашей оценкой, но я и не думал брать деньги за этот портрет. Он Ваш, я писал его специально для Вашей дочери.

– Благодарю Вас, Гаральд, но неужели Вы не нуждаетесь в деньгах?

– Поверьте, виконт, несмотря на то, что я всего лишь странствующий художник, в деньгах я действительно не нуждаюсь.

После обеда Розалина предложила Гаральду прогуляться верхом к реке. Гаральд с радостью согласился, высказал лишь желание переодеться, переоделась и Розалина, сменив роскошное красное платье на костюм для верховой езды. Гаральд облачился в дорожный наряд, в котором впервые увидела его Розалина, и нацепил меч. Розалина, увидев на меч, бросила на Гаральда тревожный взгляд с немым вопросом.

– Кто знает, какие опасности могут таить окрестные леса, – с улыбкой ответил художник, – не предавайте простой предосторожности слишком большое значение.

Когда они подъезжали к реке, погода начала портиться, на небе, еще недавно голубом, безоблачном появились тяжелые, темные тучи, они клубились, словно чудовища, пожирали друг друга, превращаясь в еще более страшных, зловещих чудищ, грозящих поглотить и этот лес, и реку, и замок, и дорогу с едущими по ней всадниками.

– Не вернуться ли нам в замок? – сказал Гаральд. – Вот-вот разразится гроза.

В это время где-то вдалеке прозвучали раскаты грома, еще далекого, но тяжелого, неотвратимого. Розалина пригнулась к шее лошади, вздрогнув от неожиданности.

– И правда, – ответила она тихим, взволнованным голосом, – пожалуй, стоит повернуть назад.

Они еще не успели повернуть лошадей, как вдали, со стороны реки показались силуэты трех всадников. Эти трое быстро приближались к ним.

– Кто это? Что им надо? – встревожилась Розалина.

Гаральд молча сжал рукоять меча. Всадники приближались, три рыцаря в доспехах, они не сбавляли темпа, в руке первого из них блеснул меч.

– Розалина! – крикнул Гаральд, выхватывая меч из ножен. – Скачите в замок! Быстрее!

– Нет! Я не оставлю Вас!

– Скачите! Скачите в замок, я Вам говорю!

Он поднял меч и бросил свою лошадь навстречу врагу. Атаковав первого всадника, он ударом своего меча срезал меч противника у самой рукоятки, но тут к нему подскочил второй всадник, и обрушил удар сзади справа, метя в спину незащищенного доспехами Гаральда.

– Сзади! Справа! – крикнула Розалина. И это было вовремя, Гаральд, не оборачиваясь, нанес удар вправо-назад, одновременно пригибаясь, уходя от удара. Меч противника просвистел над его головой, его же удар достиг цели, ранив нападавшего в руку, несмотря на то, что рука его была защищена доспехами.

– Чертова баба! – воскликнул третий рыцарь и бросился к Розалине, но она впилась взглядом в глаза его лошади, и та встала на дыбы, потом осела, пятясь и испуганно храпя.

– Ведьма! – закричал рыцарь, пытаясь совладать с обезумевшей лошадью. Но лошадь его развернулась и понеслась прочь. Первый, обезоруженный, рыцарь и второй, раненный в руку, последовали за ним. Атака была отбита.

В замок! Быстрее! – крикнул Розалине Гаральд, и они понеслись в сторону замка. Вновь раздались раскаты грома, и первые капли дождя упали на землю.

Когда они достигли замка, разразился настоящий ливень. Потоки воды хлестали по стенам, ветер гнул и ломал ветви деревьев, потемневшее небо разрывали вспышки молний.

– Мне нужно срочно покинуть этот замок, – сказал Гаральд, – это тамплиеры, они выследили меня, теперь мое пребывание здесь становится опасным для Вас. Я уеду тут же, как только утихнет гроза.

– Но кто Вы? И почему тамплиеры на Вас напали?

– Я граф де Гир, я ищу то, что ищут тамплиеры, и, кажется, в отличие от них, нашел. Нужно только проанализировать все сделанные мной эскизы, и я буду знать, где нужно искать.

– Вы ищете священный Грааль? Ведь это его ищут тамплиеры?

– Нет, Розалина, они ищут совершенно другое.

– То, что дает власть над миром?

– Нет, то, что может лишить власти тех, кто ее имеет. Все Евангелия написаны спустя столетия после Христа, учение его во многом извращено, но есть записи тех, кто был непосредственным свидетелем и участником тех событий. Это доклады ближайшего помощника Понтия Пилата, Антония, своему господину. В них то, что говорил Христос народу, Понтий Пилат поручил ему записывать каждое слово, император Тиберий требовал от прокуратора отчета, он опасался, что Иисус мог призывать народ к восстанию против Рима. Антоний добросовестно выполнял поручение, и потому его записи самые достоверные. Тамплиеры ищут их, чтобы уничтожить, я – чтобы народ знал то, чему на самом деле учил Христос. Я должен ехать немедленно, нужно уединиться в своем замке и проанализировать все мои эскизы, думаю, я близок к решению загадки.

– Но тамплиеры убьют Вас!

– Нет, Розалина, не убьют, я им нужен живым. Но не дай бог попасть к ним в руки, они передадут меня инквизиции, чтобы под пытками выведать все, что мне известно. Мне нужно ехать, пока те трое не добрались до своего отряда, думаю, рана, которую я нанес одному из рыцарей, серьезна, они вынуждены будут где-то задержаться для лечения.

– Как Вам удалось? – спросила Розалина. – Я видела, меч лишь скользнул по его руке, но, несмотря на доспехи, Вы нанесли ему рану. А тот, меч которого сломался?

– Он не сломался, я просто перерубил его меч своим, – Гаральд вытащил меч и провел по лезвию рукой. – Это дамасская сталь, в Европе нет меча, равного этому, он рубит железо, как сахар. Но если они нагрянут сюда всем отрядом, то и он мне не поможет, они и Вас не пощадят, если узнают, что я здесь, в Вашем замке.

Гаральд

Гаральд торопился, гроза уходила на юг темными, лиловыми тучами, предвечернее солнце осветило землю, омытую дождем, ожила зелень травы и листья деревьев, защебетали птицы; воздух был свеж, дышалось легко и свободно. Нужно было успеть добраться до перевала раньше, чем наступит ночь, хотя и виконт предлагал остаться в замке до утра, Гаральд решил ехать немедленно, он опасался, что тамплиеры могут вернуться, и, покидая замок, сказал де Ламберу:

– Если тамплиеры придут и захотят осмотреть замок, не препятствуйте им, пусть убедятся, что меня в замке нет, скажите, что я уехал вдоль реки на запад. Самый удобный путь к моему замку действительно пролегает вдоль реки, но я поеду через перевал, так короче, хотя горная дорога трудна и небезопасна, но в долине может располагаться лагерь тамплиеров, те трое прискакали оттуда.

На перевале, под скалой, у самого обрыва, находилась пещера монаха-отшельника, жившего здесь с незапамятных времен. Кем он был и какому богу молился, никто не знал, ходили слухи, что он колдун, и может заклинаниями и травами изгнать из тела любую болезнь, но жители окрестных деревень никогда не приближались к жилищу отшельника, опасаясь обвинения в общении с нечистой силой. Гаральд, еще до путешествия на Святую землю, бродил по этим горам в поисках пейзажей для своих картин и случайно наткнулся на одинокое жилище монаха. Несмотря на добровольное уединение от мирской суеты, старик-отшельник был рад этой случайной встрече, предложив гостю заночевать у него, угощая Гаральда напитком из трав и отваренными грибами.

Вот и сейчас он надеялся провести ночь в жилище монаха на перевале, уверенный в том, что никто не додумается искать его в тех местах, которых избегали путешественники. Лошадь его, Ромина, отдохнувшая за время пребывания Гаральда в замке виконта, шла бодро, уверенно ступая по камням, поднимаясь по крутой извилистой тропе. Местами тропа пролегала у самого обрыва, любой неосторожный шаг мог оказаться последним, иногда камень, сорвавшись из-под копыта, с шумом катился в пропасть, заставляя путника вздрогнуть и замереть. Прошло уже немало времени с тех пор, как Гаральд покинул замок виконта, солнце клонилось к закату, и нужно было спешить, чтобы тьма, которая наступает в горах быстро, лишь скроется солнце за вершиной, не застала путника на этой узкой, опасной тропе.

Ближе к перевалу лес стал редеть, сделалось светлее, и вскоре седло перевала уже очерчивалось на фоне темнеющего неба, с окрашенными последними лучами заходящего солнца, легкими перистыми облаками. Когда Гаральд выехал на перевал, почти стемнело, но справа, под скалой, горел огонь, обозначая жилище монаха-отшельника. Старик встретил Гаральда так, как будто бы давно ждал его – в котелке варился суп, для лошади заготовлено сено, а в пещере, на деревянном настиле, была приготовлена постель из свежей, пахнущей ароматом высокогорья, травы. На удивленный вопрос Гаральда старик ответил:

– Я знал, что ты сегодня должен приехать, просто знал, потому и ждал тебя. Как прошло твое путешествие? Нашел ли ты, что искал?

– Ты и об этом знаешь? – снова удивился Гаральд. – Раз я жив, значит путешествие прошло удачно, а о находках смогу судить после того, как разложу все свои эскизы, и как следует рассмотрю их, все вместе, в определенном порядке.

– Можешь оставаться у меня, тут и рассмотришь свои картины.

– Спасибо, старик, – ответил Гаральд, – но задерживаться у тебя мне нельзя, я тороплюсь домой, в свой замок, отец с матерью ждут меня.

– Боюсь, что там тебя могут ждать не только отец с матерью, но и те, кто преследует тебя, – старик коснулся рукой одежды Гаральда, предлагая ему присесть.

– Они не знают, кто я, как они могу знать, что там, в долине, замок моего отца? Скорее они могут нагрянуть сюда, в твой скит.

– В мой скит никто не нагрянет, меня считают колдуном, и общаться со мной – это прямая дорога на костер.

– Но я-то общаюсь с тобой, – сказал Гаральд, присаживаясь на сколоченный из грубых досок табурет у вкопанного в землю деревянного стола.

Старик разлил по глиняным мискам суп, разломил хлеб и предложил Гаральду поужинать.

– Ты другое дело, – ответил он, – ты свободный человек, и не молишься выдуманным богам.

– А каким богам молишься ты, старик?

– Бог един, – ответил старик, поднимая голову к небу, – Ему, Единому и Всевышнему молюсь я, все остальное – выдумки людей.

– А каким именем ты его называешь?

– Каким именем? – старик посмотрел на Гаральда, показал рукой на небо, на горы, на долину, что лежала внизу во тьме, и сказал: – Каким именем назовешь ты это небо и звезды? Каким именем назовешь ты ветер, что клонит верхушки сосен, и гонит по небу облака? Каким именем назовешь ты дождь, что проливается на землю? А пение птиц? А те чувства, которые испытывает человек, когда видит все это, все, что окружает тебя, все что живет в душе твоей – все это и есть Бог.

– Ты смущаешь меня, старик, – сказал Гаральд, – я верю в Господа Бога нашего, Иисуса Христа, отдавшего жизнь свою за грехи людей, а ты, ты, разве не веришь в него?

– Вот ты говоришь, верить в Бога, ты веришь в то, что Бог существует, и что он приходил на Землю в образе Иисуса Христа. Вера возникает там, где не достаточно знаний, а если я знаю, что Бог существует, что он везде, и в шепоте травы, и в шелесте дождя, и в рокоте грозы, и в пении птиц, то верить надо Богу, верить тому, что говорит он тебе, отвечая на молитвы твои.

– Я молился, но не слышал, чтобы Бог отвечал мне, – Гаральд посмотрел на старика с сомнением во взгляде. – Откуда ты знаешь все это?

– Откуда я знаю все это? – старик погладил бороду, усмехнулся. – Я спрашиваю Его в молитве своей, и он отвечает мне, отвечает ветром, проснувшимся вдруг среди тишины, камнем, сорвавшимся со скалы, путником, явившимся ко мне в поздний вечерний час. Спроси, и он ответит тебе, нужно только уметь прочесть этот ответ, и верить, верить Богу.

– А Иисус Христос? – не унимался Гаральд. – Кем он был?

– Он был человеком, и называл он себя не иначе, как Сыном человеческим, когда его почитали как Сына Божьего. Он был пророком, получавшим откровение Божье, он учил людей истине, но прошли века, и его слова исказили, он учил, чтобы люди не поклонялись кумирам, а они сделали кумиром его.

– Я уже слышал это, – тихо сказал Гаральд, вспомнив странника, встретившегося ему в горах, того, что наполнил новым смыслом его жизнь.

Утром, на следующий день, Гаральд собирался в путь, собирался не спеша, без суеты, как собираются люди в трудную и опасную дорогу, тщательно проверил подпругу, стремена, крепление черезседельных сумок, уздечку, поводья. Он положил руку лошади на холку, погладил ее, посмотрел в глаза и сказал:

– Ну что, Ромина, пора в дорогу.

– Не стоит тебе ехать, – сказал старик, – чую, беда ждет тебя в замке твоем, тревожно мне.

– И мне тревожно, потому ехать надо, я буду осторожен, старик, в замке отец и мать, и если с ними беда, не могу я здесь сидеть, – ответил Гаральд и вскочил на лошадь.

– Да, хранит тебя Бог! – крикнул старик.

Но только Гаральд тронулся с места, только ступила лошадь на узкую каменистую тропу, как раздался гул, переходящий в рев камнепада, камни, сорвавшись со склона, катились, прыгали, перелетали через тропу, низвергаясь в пропасть, поднимая облака пыли. Гаральд застыл на месте. Вскоре все стихло, пыль, клубясь над тропой, медленно оседала.

– Это был знак, – сказал старик, подойдя к лошади, – не надо ехать, я молился за тебя, я спросил Бога: можно ли тебе ехать в свой замок? Вот и ответ. Ехать нельзя.

– Это случайность, старик, – ответил Гаральд, – камнепады нередки в этих местах, хорошо, что я не успел сделать и десяти шагов, иначе был бы сейчас там, на дне ущелья.

– Случай – это язык Бога, я спросил – он ответил.

– И все-таки, я должен ехать, – сказал Гаральд, – но здесь уже не пройти.

– Я покажу тебе другой путь, но помни, Бог предупредил тебя, будь осторожен, это был знак, – сказал старик и, взяв лошадь за узду, повел прочь от заваленной камнями тропы.

Они обогнули скалу, под которой укрылось от ветров и глаз случайного путника жилище монаха-отшельника, и направились вверх по склону. Безлесный, поросший травой, усеянный камнями склон вел к вершине, темнеющей на фоне бледного неба. Слева была пропасть, за ней, внизу лежала долина, в которой и был построен много лет назад замок графа де Гира. У самой вершины росла одинокая сосна, принявшая причудливую форму под воздействием ветров, постоянно дующих с северной стороны, за сосной и начиналась тропа, о которой знали немногие путешественники.

– Ну вот, – сказал Гаральду старик, – здесь ты можешь спуститься в долину. По этой тропе и вернешься, если что… Я буду ждать тебя.

Гаральд слез с лошади, попрощался со стариком и, ведя Ромину за собой, ступил на тропу. Тропа серпантином вилась среди скал, и с долины невозможно было рассмотреть ни саму тропу, ни идущего по ней. Вскоре скалы закончились, и густой лес охватил путника и лошадь, пахло хвоей и можжевельником, высокие сосны скрывали бледное, еще не проснувшееся небо, и трудно было представить, что какая либо опасность может таиться в этой первозданной, дышащей спокойствием тишине.