Жизнь как она есть

3

Знакомство с родителями – ритуал довольно ответственный. Такое представление об этом отпечаталось в подсознании Макса ещё с юношеских лет. Однако родители Виорики встретили его вполне гостеприимно, словно были готовы к этому. Его угощали неизвестными блюдами, заглядывали в глаза, словно пытаясь угадать все его желания. И, главное, задержать в доме. Отец, человек крепкого сложения, пытался увлечь его рассказами о былых приключениях, а мать, молдаванка, напевала древние дойны.

После завтрака Виорика предложила ему прогуляться. Она вывела его за пределы деревушки. Там он ей и объяснился. А что удивительного? Перед этой красавицей устоять было невозможно. Складывалось впечатление, будто она создана специально для него, а он – для неё.

Вкус её губ до сих пор ощущался на устах Макса. Они пахли утренней земляникой.

Он ещё в тот день обратил внимание на полное отсутствие в посёлке проводов, столбов, и вообще электроэнергии, но не придал этому значения. Как и тому, что родители Виорики долго рассматривали его мобильник, из которого играла музика.

Они соединились в порыве любви. Виорика была неповторимой в своей диковатой невинности и искренности.

Он предлагал ей выйти за него замуж, на что она ответила согласием. Есть на свете женщины, при виде которых мужчина не желает задумываться ни о чём… В отличие от многих его бывших пассий, она не выразила испуга, когда его тело исторгло то, что должно исторгать в процессе любовного акта.

После обеда он обратил внимание на то, что родители девушки начали обращать внимание на часы – старинные часы с маятником, висевшие на стене.

– Скоро, скоро… – прошептал отец.

При этих словах мать, женщина довольно затурканная и согбенная, горестно вздохнула.

К шести часам вечера на центральной площади намечались танцы. Виорика тщательно готовилась к ним. Она принарядилась, как и подобало девушке её возраста, только в её облике появилось нечто особенное, вследствие чего создавалось впечатление, будто ожидается ответственный магический акт.

И эти взгляды на стенные часы… Они поневоле обращали на себя внимание. Макс спросил у невесты об этом, на что она ответила нечто неопределённое. Он мысленно пытался сопоставить реальность с тем, что ему пришлось увидеть в течение дня: одежда из настоящего сукна, вареники с маком в сметане, отсутствие в деревне проводов, странная речь… Это вкушало подозрение, но оно было столь же неопределённым, как и ответы Виорики.

Играла музика, которой Макс никогда в своей жизни не слыхивал. На площади танцевали около двухсот людей, – танцевали совсем не так, как он привык видеть.

Часам к одинадцати вечера он обратил внимание на всеобщую напряжённость. Люди не сталько веселились, сколько посматривали на часы, вмонтированные в старую башню. Да и смеялись они как-то вынужденно, деланно… Даже Виорика. На его вопросы она отвечала сдержанно и кратко.

Когда пробило одиннадцать, публика издала нечто вроде вздоха. В эту минуту Виорика шепнула ему в ухо:

– Пойдём отсюда!

Он подчинился. Её голос был таким влекущим и завораживающим!..

– Куда мы идём? – спросил он, позабыв, что говорит по-русски.

Но это, казалось, нисколько не озадачило девушку. Она взяла его за руку и, как ребёнка, увлекла в неизвестность, подальше от людей.

Ему представилось, что она снова хочет близости, потому охотно поддался этой игре. Но Виорика уводила его всё дальше и дальше, преодолевая овраги и кустарники.

– Мы уходим из деревни? – в недоумении спросил Макс.

– Да, милый, – почти шёпотом ответила она.

Вдруг под ногами почувствовалось лёгкое сотрясение. Девушка заметно вздрогнула.

– Скорее, скорее! – говорила она, увлекая его всё дальше и дальше.

Спустя минут пять она остановилась.

– Я не успею, дорогой, – с отчаяньем воскликнула Виорика. – Ты должен бежать сам.

– Куда бежать? Виорика, объясни, в чём дело! – недоумевал он.

Но она не отвечала.

– Беги! Беги так, милый, как ещё никогда не бегал! – почти кричала она. – Беги, иначе тебе придётся остаться здесь навсегда.

Он улыбнулся.

– Но мне бы хотелось остаться с тобой! В гробу я видал диссертацию и научную работу!

– Нельзя так говорить, нельзя! – вскричала она. – Всё, я возвращаюсь…

Он растерялся.

– А как же мы? Как же наша любовь?!

– Не могу, Максим, – с горестью ответила она.

– Тебе страшно возвращаться к родителям? Они тебе запретили общаться со мной? В таком случае, пойдём со мной!

– Ты не понимаешь… Я не могу идти с тобой, не могу! Нельзя мне!

В эту минуту часы начали бить полночь.

– Всё, милый. В иное время у нас было бы всё хорошо, но… Время сильнее.

В её голосе сквозило неподдельное сожаление.

Часы неумолимо отвешивали удар за ударом.

– Всё, – промолвила она, целуя его в губы.

Вдруг земля под ногами задрожала, воздух наполнился напряженим и грохотом; перед глазами у Макса всё поплыло и он, теряя сознание, в последний момент увидел, как Виорика отдаляется от него…

4

Утром Сергей обнаружил его у палатки. У Макса был такой вид, как будто ему пришлось пешком преодолеть километров сто – одежда изорвана, в болоте, глаза беспорядочно бегали в разные стороны. На все вопросы он отвечал только одним словом:

– Виорика!

Друг отвёл его к бабушке. Та, слушая бред, который нёс нежданный гость, сделала свои выводы. Перед тем, как отправить внука на машине «скорой помощи» в город, она сказала:

– Они не отпустят твого друга.

– Кто не отпустит? – спросил тот.

– Они…

– Кто «они»?

Старушка замялась, но объяснила:

– Проклятые.

Сергей не отличался суеверной покорностью, потому начал расспрашивать. После долгих колебаний бабушка сказала:

– Лет четыреста тому назад в наших местах находилась деревня. Однажды она ушла под землю. Ушла вместе с заброшенным храмом и башней с часами.

– Деревня? Бабуля, согласно нашим данням, никаких разломов или провалов почвы здесь не может быть! – тоном профессионала возмутился Сергей.

– Много вы знаете, геологи… – скептически произнесла старуха. – Возомнили о себе, понимаешь… Эта деревня появляется на поверхности земли каждые двадцать лет.

Внук задумался.

– Хорошо, бабка, пусть будет по-твоему, – согласился он ради того, чтобы не спорить с родным человеком. – Я понимаю, что в мире есть много такого, что нам и не снилось. Но почему ты полагаешь, что Максима не отпустят?

– Я слышала его бред. Он ТАМ оставил такое… Словом, это вернуть назад никак невозможно.

– Баб, ну я же говорил, что никакого села в нашей округе не было! – не выдержал молодой человек. – Милая, что он мог оставить такое, чего уже не вернуть?

– Ну ты и глуп! – не выдержала старуха. – Разве ты не слышал, о чём бредил твой друг? Разве ты не видел, что он вернулся к палатке уже засветло? И весь перепачканный глиной и в лохмотьях? Он побывал в проклятой деревне. Там он встретил девушку, в которую влюбился. Они стали… Словом, сблизились. Тепер ты понимаешь, что он оставил в ней то, от чего получаются дети? И одежду на нём порвали не кусты, как ты полагаешь, а пальцы мертвецов, которые хотели оставить его у себя!

– Гм… – краснея, недоверчиво посмотрел на бабку Сергей.

– И после этого проклятые имеют над ним такую власть, что не отмолит ни один батюшка, не «отведёт» никакая знахарка, никакая ведьма.

– А зачем село появляется на поверхности? Да и как это возможно?

– Сынок, ты ещё многого не знаешь… – вздохнула старуха. – Бог их специально возвращает на землю для раскаяния, но они тратят этот день для того, чтобы увлечь к себе новые, неиспорченные души.

– То есть?.. Но у нас есть опытные психиатры, экстрасенсы…

В ответ бабка лишь печально покачала головой…

С тех пор жизнь Макса проходила монотонно: днём он занимался, как и подобало человеку интеллектуальному, наукой и писаниной, а ночью неведомая сила увлекала его в неизвестность. Тело оставалось лежать в больничной кровати, но душа…

Врачи констатировали у него странную, неизученную форму лунатизма, усложнённую психозом…

Поскольку во вменяемости Макса никто не сомневался, его вскоре выписали. Он защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, стал весьма уважаемым професором. Но всех удивляло, почему он остаётся одиноким. На все вопросы он отвечал молчаливой улыбкой.

От памятного приключения прошло двадцать лет. В один прекрасный день професор не явился на лекции, что озадачило ректорат. За ним посылали, но найти не могли. Только Серёга, узнав о происшествии, вздрогнул. Впрочем, взглянув на календарь, он понимающе вздохнул:

– Да-а-а… Кажется, больше его никто не увидит…

Вокзал

Ещё не доходя до вокзала, начинаешь осознавать, что здесь до тебя побывали люди. Их присутствие чувствуется повсюду – в шуме машин, назойливом голосе диспетчера, сверкающих рекламных щитах. Десятки скамеек, на поверхности которых угадываются прикосновения тысяч грязных рук, столики в забегаловке, залапанные неисчислимым множеством потных ладоней, плохо убранные полы, на которых никогда не просыхают плевки скучающих пассажиров…

До твоего поезда ещё слишком далеко, но, вместе с тем, не настолько, чтобы уйти отсюда. Шесть часов ожидания. Ты взял билет, надеешься на то, что тебя увезут в какое-то новое измерение, где ожидает новая жизнь или, по крайней мере, новый её виток. Как же до боли, до чёртиков надоело старое – въевшееся в кожные поры, в сердце, в самую душу! Хоть бы не перепутать платформы, а то будет обидно впоследствии. Идёшь к справочной.

– Извините, кто последний сюда? – спрашиваешь у ближайшей спины, от которой исходит хлад безразличия.

Но спине нет до тебя никакого дела. Она проталкивается к своей непонятной цели, ей кажется, будто эта цель – важнее всего на свете.

Вокруг окошечка скопились десяток пустых, эгоистичных физиономий.

– А вы не скажете, во сколько поезд на Мурманск? – исторгает из себя одна из них.

– Сегодня этого поезда нет, – кратко, чеканно, исторгает из себя окошечко.

Чеканно, как звук сапог, исторгаемый ротой солдат Вермахта. Неумолимо, как приговор трибунала…

– Но как же так?! Мне продали билет на сегодня!.. – не то восторгается, не то сумасшествует заблудшая душа и уходит в неизвестном направлении.

Словно в небытие…

– А можно ли обменять билет до Москвы на завтра? – с надеждой интересуется дамочка неопределённого возраста.

– Разве я похожа на волшебницу, чтобы изменять судьбы? – невозмутимо отвечает голос из окошка.

– Но вы поймите…

Дальнейшие объяснения нецелесообразны. Окошечко бездушно, хладнокровно, неумолимо. Поэтому очередная спина тоже уходит. В небытие…

В нескольких шагах от справочной стоят двое. По их виду можно сделать выводы: употребляют водку и перебиваются случайными заработками. Из одной изрядно примятой физиономии слышится:

– Вот так, изо дня в день… То строительство, то уборка мусора…

– А спишь где? – любопытствует другая, столь же примятая.

– Где придётся… Не тратиться же на гостиницу. В Киеве, знаешь ли, дорого… Но, в основном, на вокзале…

– От такой жизни можно и подохнуть…

– Не спорю. Вот, взгляни…

С этими словами человекообразное существо беззастенчиво расстёгивает брюки, снимает их ниже таза и демонстрирует ужасную язву размером с чайное блюдце.

– Ужас! – стонет собеседник. – Это что за гадость?

– Как-то само по себе появилось…

– Но там же такая дырища, что кость видна!..

– Ничего, пока работать можно…

– А сам-то откуда?

– Из Донецка… Ради родных стараюсь… Давай выпьем!..

Понимая, что в этот час к окошечку не пробиться, отходишь в сторону.

– Документы! – вдруг ударяет голос справа.

Мент как мент, только лицо слишком наглое. Одного ли пассажира здесь обчистили до нитки такие же «служители» Фемиды? Это ведомо лишь Господу Богу да вечно заплёванному полу…

Подходишь к автомату, берёшь чашку кофе. Эрзац, не настоящий, но таки кофе… Выходишь на улицу, потому что кофе лучше идёт с сигаретой. В сторонке разговаривают две женщины лет тридцати пяти.

– Вчера я своего подловила…, – говорит одна. – Теперь никуда не денется.

– Как? Что ты сделала? – спрашивает другая, пожирая подругу восхищённым взором.

– Ты ведь помнишь, как я окрутила его?

– Ну… в общем… Кажется, ты женила его на себе?

– Сашка был юрист ещё тот, с ним надо было держать ухо востро. Но на всякую старуху, как ты знаешь, есть проруха.

– Ну же, не томи!..

– Он влюбился в меня. Представляешь: столичный щеголь, с высшим образованием, умненький – и втюрился в меня – простую сельскую девку!

– Я это помню. Ну и…?

– А дальше случилось то, до чего никто бы не додумался. Он из великой любви оформляет контракт… Слыхала о браках по контракту?

– Приходилось…

– Ну вот… Он сам сделал оговорку, что в случае своей измены оставляет всё имущество мне.

– Честный он человек…

– Да, конечно… Только неужели ты полагаешь, будто он сам был мне нужен? Квартира мне была нужна в Киеве, вот и всё.

– Но, Лёля, всё-таки довести мужика до измены – вещь не шуточная. Особенно такого, как твой…

– Да всё просто, милая Зиночка! Прожив с этим олухом три года, я поняла, что дольше не выдержу. И всё бы ничего, если бы я не залетела. От другого…

– Да ты что?!

– Да, я могла лишиться всего. Но вдруг мне пришла в голову идея… Ты ведь знаешь, что нам, женщинам, иногда приходит в головушки такое, что никаким юристам и не снилось. Так вот, нам понадобилась прислуга. Я и наняла продувную бестию, которая могла бы и самого Дьявола соблазнить. Договорилась с ней о награде… А она, едва взглянув на мужа, сразу заявила, что всё произойдёт не позже, чем через неделю. Так оно и вышло!

– Да ты что?!

– Однажды девчонка заявила, что ЭТО состоится через час. Я и позвала друзей мужа, свою маму, соседей – якобы на банкет. И когда все сошлись, я просто повела их к спальне.

– Да ты что?! И?..

– Ну, там как раз шёл бой…в самом разгаре…

– Да ты что?! А что же он?

– Муж? Ни слова не говоря, собрал вещи и был таков. Таким образом, я превратилась в полноценную хозяйку трёхкомнатной квартиры. Хоть будет куда принести малыша…

– Вот это да!..

– Ничего… Так ему и надо!

– Да… Все мужики – сволочи!.. Так им и надо!..

Начинаешь понимать, что эта уже дождалась своего поезда… Или, во всяком случае, поворота в нужную сторону. Вместе с тем, я знаю: мне туда не надо…

Вот и кофе почти допит… Да и не хочется уже его пить. Не настоящий он, эрзац… как и всё в этой жизни. Любовь подменили прагматичностью, преданность – меркантильностью, мужество – грубостью, простоту – хамством… Всё сплошной эрзац…

Хочется изменить судьбу, сесть на другой поезд, который увёз бы тебя куда-то далеко-далеко, в неведомые страны, но не всегда повезёт с билетом. А бывает, что поезд следует по круговому маршруту. Сколько бы ты ни ехал, все равно окажешься в том же месте, откуда выехал. Но даже в случае, если успеваешь на нужный поезд, приходится претерпеть все мучения ада, пока пройдёшь по заплёванному полу, преодолеешь различные гадости. Прежде, чем достигнешь цели, невольно обнаруживаешь: я уже не тот, не такой… И нужна ли мне та цель? Ведь, в конечном итоге, там всё обстоит точно так же, как здесь…

Не жизнь, а сплошной вокзал… Общедоступный, замаранный, оплёванный…

Голос мима

1

В разреженной массе морозного ночного воздуха было бы невозможно понять, чьи беспорядочные шаги тревожат рыхлый снежный покров – мужские или женские, существа ли сознательного или же какой-то бесформенной массы с другой планеты. Царила одна из первых декабрьских ночей, когда зима только начинает вступать в свои права. Небосвод, ещё не вполне очистившись от плотных облаков, накануне разродившихся обильным снегопадом, лишь местами мерцал яркими звёздами, луна дожидалась своего выхода на сцену где-то за далёкими кулисами горизонта, а мороз уже крепко щипал за открытые участки тела. Но человек, шедший наугад, ничего не замечая вокруг, обо всём этом помышлять не мог.

Вернувшись с гастролей на три дня раньше, чем рассчитывал, он купил огромный букет хризантем и, наняв такси, поспешил домой. Дом находился в десятке километров от столицы, там было тепло и уютно; но главное – в этих родных пенатах его возвращения дожидалась Амалия. О, как же он её любил! Не проходило ни минуты, чтобы Феликс Винницкий не подумал об этой удивительной женщине. Он не уставал бы восхищаться ею даже спустя сто, тысячу лет. Это была не просто женщина; это – сама мечта мира! И с каждым годом, проведённым с нею, он чувствовал всё большую привязанность к ней.

Они познакомились давно, лет за десять до описываемого вечера. Однажды ему, молодому, но уже изрядно преуспевшему оперному певцу, пришлось добираться домой в обыкновенном трамвае. Эта девочка, затерянная среди пассажиров, узнала его и, поздоровавшись, застенчиво опустила взор. Феликс влюбился в те глаза, едва лишь увидев, поэтому не мог просто так расстаться с их обладательницей. В тот день они долго ходили по улицам и разговаривали обо всём на свете. Амалия приехала поступать в педагогический и «срезалась» на математике. Теперь вот собиралась возвращаться домой, в далёкий провинциальный посёлок, но этого так не хотелось! А всё – из-за стыда перед знакомыми и родственниками, которые получат повод если и не подтрунивать над ней, то смотреть свысока.

В свои семнадцать лет она представляла собою сплошное очарование, а Феликсу только что исполнилось двадцать три. Не долго думая, не желая ничего слышать, он потащил её в свой дом, где и предложил остаться навсегда. В роли хозяйки.

Спустя месяц они поженились.

Феликс доверял своей избраннице превыше всех на свете, даже больше, чем себе самому. Этому цветку, этому венцу желаний он посвящал асё своё свободное время. А зачастую и рабочее: он брал её с собой на репетиции, перезнакомил со всеми театральными секретами и их носителями, поначалу вводя юную жену в смущение. Впрочем, она быстро обвыклась. Ей импонировала роль музы, невольно предложенная мужем, поэтому она всегда находилась в первом ряду зрительного зала, и можно было с уверенностью сказать: где находится он, там обязательно присутствует и она.

Такая идиллия продолжалась в течение первых лет. Всё окружение Феликса привыкло к ней, её воспринимали, как некий придаток или даже неотъемлемую часть самого Винницкого. Правда, кое-кто невольно задавался вопросом, почему у столь блистательной пары до сих пор нет детей, но выражать его вслух не осмеливались. Феликс ни за что не признался бы даже своему духовнику в том, что детей нет по вине Амалии, которая в 16 лет, совершив глупость, вынуждена была по настоянию матери сделать аборт. Для него она оставалась святой.

Однако с некоторых пор женщина начала пропускать его концерты, появляясь в компании мужа всё реже и реже. Ему говорили об этом, но влюблённый ничего не замечал. Он помогал ей во всём, даже в учёбе: единственный раз в жизни использовав своё имя, он пристроил её в театральный, благодаря чему она теперь имеет диплом музыкального критика. Он жил ею и только ею, чего нельзя сказать о ней.

У неё образовался свой круг знакомых. То и дело она где-то задерживалась, зачастую возвращаясь домой среди ночи, или куда-то уезжала в сопровождении совершенно незнакомых мужу людей, не заботясь о том, чтобы представить их ему. Всё это Феликс воспринимал, как норму. Амалия, на всякий случай, заявила, что принимает участие в работе благотворительного фонда.

Вернувшись сегодня с гастролей, он поспешил к ней, но, подъехав к собственному дому, был несказанно удивлён, увидев у ворот бронированный «BMW» и два «Джипа», предназначенных для охраны. Когда он намеревался войти, его остановили крепкие ребята в чёрных костюмах.

– Да вы что, господа! – воскликнул он. – Наверное, вы меня не узнаёте? Это же я, Феликс Винницкий, народный артист! А этот дом принадлежит мне.

– Ну и что с того, что ты – винницкий? – возразили ему. – А мы тут – киевские, и охраняем человека, чьих подмёток ты не стоишь. Артист, блин!..

– Кто этот человек? Сейчас я позвоню супруге, она подтвердит, что вы ошибаетесь и что хозяин дома – я.

С этими словами он извлёк из кармана пальто телефон и набрал номер Амалии. Она ответила… смехом. А потом отключилась. В известной степени это задело самолюбие Феликса. Он повторял вызов снова и снова, пока жена не выключила свой телефон окончательно. Краем уха артист улавливал насмешки телохранителей, но сдерживался. Да и что ему оставалось делать?..

Спустя час он увидел, как в гостиной загорелся свет. В тот же миг затрезвонила рация у начальника охраны.

– Да, Первый, мы ждём, – ответил он. – Можете идти, всё чисто.

Феликс видел, как входная дверь открылась, из неё вышел довольно упитанный седовласый человек, в котором он узнал… Словом, лицо, занимающее одну из высших должностей в государстве. Это «лицо» под звонкий и игривый смешок его жены пыталось застегнуть замок на брюках.

Феликс не хотел верить своим глазам. Его грубо оттеснили от ворот, но он, находясь в шоковом состоянии, этого и не заметил. А когда в сознании на миг просветлело и оно вновь обрело способность адекватно реагировать на происходящее, он, дождавшись, когда «Первый» поравнялся с ним, громко произнёс:

– Вот она – честь и совесть государства!

За это его изрядно поколотили. Сквозь боль он снова и снова слышал циничный смех Амалии. Она всё видела, и ей было смешно.

Она станет его презирать. Знакомые, узнав об инциденте, тоже будут его презирать.

Развестись, развестись немедленно! Но на это уйдёт уйма времени. Да и не сыграет ли с ним злую шутку неверная? Ведь любовник будет её защищать своими способами.

Но даже в случае развода оба виновника его позора останутся безнаказанными. И будут продолжать насмехаться, да ещё и в прессе обольют грязью. А Феликс весьма щепетильно относился к своей репутации. Стремясь избежать недоразумений и грязи, он даже уклонялся от сомнительных вечеринок и иных звёздных сборищ. Если для попсовых звёзд такие мероприятия служат едва ли не основным источником доходов и рекламы, он в этом не нуждался, – хотя бы потому, что находился на пару ступеней выше.