Ричард Длинные Руки – монарх

Глава 3

За шатром послышались приближающиеся голоса. Зигфрид откинул полог, пропуская вовнутрь Альбрехта и Норберта, после чего закрыл и сам отошел, слышу по шагам, не желает подслушивать королевские тайны и другим не даст.

– Граф, – сказал я Альбрехту, – отправляйтесь к Тоннелю. Без всякого там, просто берите людей и галопом. Ситуация неясна. Кто там его охраняет, непонятно.

Он посмотрел на меня с подозрением.

– Вы говорите так, будто посмотрели в магический кристалл, а он заплеван с другой стороны!

– А что, – спросил я с жадным интересом, – есть такие?

Он кивнул.

– Бывает, плюют с обеих сторон. Не всем нравится то, что видят. Некоторые плюют даже в зеркало.

– В самом деле, – уточнил я нетерпеливо, – такие кристаллы существуют?

Он кивнул в сторону Норберта.

– Барон Дарабос говорит и даже утверждает. Дескать, все еще есть, а кому нам верить, если и его назвать брехлом? И даже не заплеванные. У кого кристалл, у кого кольцо, чтоб в дырочку зреть дальние места, у кого еще что-то.

Норберт буркнул:

– Если не врут, конечно. Хотя, с другой стороны, говорят слишком часто. Что-то, может быть, и есть.

– Нет, – с жалостью ответил я, – у меня кристалла нет. Если наткнетесь где, немедля реквизируйте на государственные нужды ввиду стратегической ценности такого сырья.

Альбрехт спросил с таинственным видом:

– Но что-то же у вас есть, Ваше Величество?

– Пока что, – пояснил я, – эти штуки заменяет моя замечательная и мудрая, как я сам, интуиция. Недаром же она моя. Но все же я сам больше доверяю всяким этим кристаллам, чем себе, они дурные и показывают всегда правду.

– Ясно, – бодро сказал Альбрехт. – Будем искать.

– Если бы попалось, – пояснил Норберт, – уже бы реквизировали.

– Потому, – сказал я, – сперва нужно понять на основании других данных, придется ли воевать за Тоннель или же он пока что в руках друзей.

Норберт кивнул с самым серьезным видом.

– А также хорошо бы узнать судьбу турнедских армий.

– Они не турнедские, – возразил я сердито. – Уже доказали верность и преданность моему Величеству, тогда высочеству, а то и всего лишь какой-то там светлости, уже и не помню!

– Помню-помню, – буркнул он. – Стальграф Филипп Мансфельд пожалован титулом лорда Галекширского с вручением в пользование королевства Жемчужных Ключей, а рейнграф Чарльз Мандершайд получил земли королевства Сильверланд… Это неслыханная щедрость, так что для верности достаточно.

Я поморщился.

– Думаю, у них есть и более весомые причины.

Норберт смолчал, Альбрехт обронил с сомнением:

– В самом деле?

– Оба видят во мне завоевателя, – огрызнулся я. – Не забывайте, они до мозга костей прирожденные вояки. Гиллеберд умел подбирать людей. И оба уважали Гиллеберда за его замашки завоевателя, а не за сидение на троне.

Альбрехт промолчал, взгляд остается встревоженным. В самом деле, начиная очень рискованный рейд отдельной ударной армии в земли самого Мунтвига, я всем послам, дружественным и недружественным королям говорил о неисчислимых полчищах, которые якобы прут за мной следом, но на самом деле армии Меганвэйла и Шварцкопфа оставил на границе Варт Генца и Скарляндии встречать полчища Мунтвига, а наиболее закаленные в боях и хорошо укомплектованные армии стальграфа и рейнграфа оставил в Сен-Мари, поручив им охранять любой ценой наиболее стратегически ценное для меня: бухту и строящийся флот.

А сейчас это можно использовать как мою мудрость и предусмотрительность, дескать, предвидел, знал, чувствовал. Интуиция велела не брать с собой в поход, а оставить в стратегическом резерве, и вот теперь все видят мою гениальность. Это же практически половина моих сил для начала операции «Возвращение Сен-Мари»! Или, может быть, назвать «Возвращение короля»?.. Хотя королем тогда еще не был…

Однако хорошо помню, что в последнем нашем разговоре с Кейданом, больше похожем на поединок с оружием в руках, он сразу же указал мне, сволочь, на очень уязвимые места моей расстановки сил. Армия стальграфа по моему поручению прикована к месту, охраняя порт и флот, а рейнграф растянул войско вдоль всего побережья Сен-Мари, оберегая от вторжения пиратов.

– Допустим, – сказал Альбрехт, – оба устояли перед посулами Вирланда Зальского принести ему присягу, как единственному властелину Сен-Мари…

– Не допустим, – сказал я, возвысив голос, – а наверняка!

– Допустим, – сказал он невозмутимо, – что наверняка. Но обе армии в очень невыгодном месте.

– Я что, не знаю?

Норберт напомнил Альбрехту:

– Армия сэра Филиппа собрана в один могучий кулак.

– Зато, – возразил Альбрехт, – лишена возможности маневра из-за приказа охранять бухту. Про растянутую в тонкую линию армию сэра Чарльза и говорить нечего: за спиной только океанские волны, не отступить.

– Все равно предпочтут сражаться, – сказал я, но сам чувствовал, что голос мой прозвучал не слишком уверенно.

Он посмотрел на меня с сочувствием.

– Вирланд Зальский, у которого в руках вся верховная власть в Сен-Мари, слывет не только опытным полководцем. Ваше Величество, вы сами убедились, что политик он еще тот, когда он сумел отыскать наиболее выгодную для себя тактику.

– И остался единственным в Сен-Мари, – согласился я, – кто так и не принес мне присягу.

– Наверняка, – сказал Альбрехт, – он выберет стратегию, что приведет к победе. Сам он один из богатейших людей королевства, владеет огромными землями на севере страны, через которые предстоит пройти, если прояснится ситуация с Тоннелем.

– Погоди, – сказал я, – он остался единственным непобежденным потому лишь, что ушел от сражений и заперся в крепости Аманье, что блокирует дорогу в земли его сторонников. Он сам как-то говорил мне, что устал воевать и жаждет покоя, тем более что заполучил наконец-то женщину своей мечты.

– Полагаете…

– Да, – сказал я. – Он будет действовать уговорами и угрозами. Мягким, но непрекращающимся давлением. Вступить в битву с этими двумя прекрасно обученными и закаленными армиями… такая победа обойдется ему разорением половины Сен-Мари. Или хотя бы трети.

– Но победит.

– Он предпочел бы почетную сдачу, – сказал я. – И дал бы обоим графам, скажем, титулы герцогов и огромные земли.

– Откуда их возьмет?

– В Гандерсгейме, – напомнил я. – Там ведь все мое, помните? Еще император пожаловал его мне вместе с титулом маркграфа. Так что Вирланд мудер и осторожен. Думаю, он и с нами начнет долгие и занудные переговоры. А это проигрыш.

Альбрехт спросил с интересом:

– Перемудрите?

Я покачал головой.

– Нет, время работает на нас. Подойдет вся огромная армия. Сломившая хребет Мунтвигу. Потому иногда оперативность в принятии решений лучше мудрой осторожности.

Норберт пробормотал:

– Вирланд может с вами воевать, но… отнять ваши личные владения? Пожалованные, как мы помним, императором лично?

– Вы же знаете, барон, – напомнил я, – на императора здесь всем чихать. В летописях да, пугающие записи, что он однажды присылал некие корабли с такой армией, перед которой ничто и никто не мог устоять. Но это когда было!

Он кивнул.

– Все верно, Ваше Величество. За это время то ли император смирился с потерей заокеанских владений, то ли на юге у него проблемы такие, что не до нас…

– Но особо дразнить его не стоит, – предостерег Альбрехт. – Кто знает, вдруг да император там уже разобрался?

Я сказал нетерпеливо:

– Не будем терять время, его у нас почти нет. Граф, вы к Тоннелю!.. Узнать и доложить. Дело серьезное, могут понадобиться ваши дипломатические способности. Барон, выберите лучших, вы тоже к Тоннелю, а дальше на ту сторону. Возможно, я вас догоню.

Норберт сказал хмуро:

– Ваше Величество, не вляпайтесь в неприятности. Вы теперь король, а не какое-то его высочество.

– Встретимся у Тоннеля, – сказал я.

Издали долина Отца Миелиса кажется идеально ровной, только в самой середине небольшой пупырышек, именно там я и посадил на вершине зернышко скардера, который я упрощенно называю маяком, хотя это вряд ли маяк или только маяк.

По обе стороны крупные и быстро развивающиеся города Штайнфурт и Воссу, отец Дитрих из обоих призвал половину священников, теперь те постоянно ходят крестным ходом вокруг холма, а другие творят молитвы перед группами любопытствующих или встревоженных горожан, прибывших посмотреть, что здесь творится.

Сердце затрепетало, я задержал дыхание. На вершине холма, больше похожего на огромный каравай хлеба, грозно и страшно поднимается уже высокая, ярдов в пять, абсолютно белая глыба, грозно поблескивающая острыми гранями, по форме похожая на сильно удлиненную сосновую шишку из металла.

Охрана рассредоточена редкой цепью вокруг холма, но, к счастью, никто не ломится взглянуть на страшную вещь вблизи.

Священники медленно идут по кругу вокруг холма, все в темных плащах с надвинутыми на лица капюшонами.

Я подъехал ближе, поинтересовался с высоты седла:

– Святые отцы, я король Ричард, если еще не узнали. Мне нужно повидаться с отцом Дитрихом.

Священники меня проигнорировали, продолжая читать молитву, церковь выше любых королей, только один, помоложе, поднял голову, явно еще не проникся клановым духом.

– Ваше Величество, – ответил он почтительно и совсем юным голосом, – архиепископ Сен-Мари, прелат Его Святейшества, верховный инквизитор, примас всей Армландии, Турнедо, Варт Генца и Скарляндии, святой отец Дитрих сейчас в часовне…

Он указал взглядом на деревянную часовню, свеженькую, собранную наверняка воинами за пару часов.

«Молодец», – сказал я ему взглядом. И мне ответил, заслужив мой одобрительный и теперь уже королевский взгляд, и священникам показал, что он с ними, вон как щелкнул по носу этого королька, посмевшего назвать великого инквизитора всего лишь отцом Дитрихом.

Бобик ринулся к часовне, как только услышал сметливого священника, все понимает, толстомордик. Но вбежать туда не посмел, быстро запоминает наши тонкости этикета. А когда мы прибыли с арбогастром, уже сидит на широкой заднице и делает вид, что и живет здесь, а мы с конем какие-то понаехавшие.

Из часовни вышел худой священник со строгим лицом, вздрогнул, увидев огромного Бобика, что начал рассматривать его с интересом, увидел меня, я уже покинул седло, степенно поклонился.

– Сэр Ричард…

Большинство духовных лиц продолжают называть меня по имени, подчеркивая, что для церкви неважны титулы, все люди от Адама, и только добавляют «сэр» для учтивости.

– Святой отец, – ответил я так же вежливо, это проще, чем сперва выяснять его церковный титул, – верховный инквизитор сейчас там внутри?

Его суровое лицо чуть-чуть, совершенно неуловимо, потеплело, я понял, что он тоже инквизитор, а доволен потому, что я из всех званий отца Дитриха упомянул именно его должность дознавателя, все-таки само слово «инквизитор» означает «следователь».

– Он там, – ответил он сухо, но я понял, что это не сухость в отношении со мной, а просто за годы работы следователем такого насмотрелся и наслушался, что теперь и вид у него инквизиторский, и голос, и манеры. – Беседует с Господом.

– У него хороший собеседник, – согласился я. – У Господа, кстати, тоже.

Губы священника чуть дрогнули, что могло означать улыбку, он поклонился и прошел мимо. Бобик проводил его обвиняющим взглядом и горестно вздохнул, так безумно давно никто не бросал ему бревнышка.

В часовне прохладно, я переступил порог. В небольшом тесном зале отец Дитрих сидит спиной ко мне, я остановился и прислушался, хотя это, конечно, нехорошо, но как много интересного можно узнать, а главное, полезного!

Похоже, отец Дитрих говорит не с Господом, голос хотя и вежливый, но без особого почтения, обычный деловой разговор, вот только зря я напрягал свой музыкальный и прочий слух, общение идет на латыни, а здесь я не силен, хотя пару слов узнал, но узнал в том смысле, что как-то слышал в крылатых фразах, а то и сам произносил, не вдаваясь в то, какое из них что значит.

Отец Дитрих услышал мои нарочито громкие шаги, быстро свернул разговор, обернулся, глаза очень живые, явно разговор шел неплохо.

Я преклонил колено.

– Отец Дитрих…

Он перекрестил мою склоненную голову, я поцеловал его руку и поднялся.

– Отец Дитрих, у меня такой камень с души! Прям с грохотом. Даже земля дрогнула.

Он кивнул.

– Понимаю. Я тоже радуюсь и надеюсь, что хотя бы эта часть пойдет по плану. Твой маяк растет…

– Наш маяк, – уточнил я. – Я только отыскал зернышко, а выращиваете вы, отец Дитрих. Эх, знать бы, сколько оно еще расти будет!

– И успеем ли, – добавил он трезво. – Как я понимаю, не начнет сообщать о себе, пока не… созреет. Бабочки и пчелы не летят на цветок, который еще не распустился, а только когда раскроет лепестки и сообщит всем о себе.

– Хорошая аналогия, – поддержал я. – Но будем надеяться. Ничего другого не остается. Теперь узнать бы, что из себя представляет сам Маркус… и чем с ним бороться! Вряд ли лобовая атака рыцарской конницы что-то даст… Охрана холма не слишком жидкая?

– Я уже запросил еще две тысячи человек, – сообщил он, голос сразу стал суше. – А тех, что были, пришлось отдать в помощь инквизиторам.

– Много работы? – спросил я.

– Больше, – ответил он, – чем хотелось бы. Очень много выступающих за карающую длань Господа. Дескать, наступает Страшный суд, все погибнут, праведных сразу в рай, неправедных в ад. И не нужно терпеть все тяготы земной жизни.

– Да, – согласился я, – таких надо в застенки.

Он поморщился, покачал головой.

– Таких не трогаем. Я велел брать тех, кто подбивает народ идти на холм и повалить это железное дерево дьявола. Дескать, здесь пытаются помешать свершиться Божьему Суду, потому нужно казнить этих еретиков народным судом.

– Народным, – уточнил я, – это без суда?

Он посмотрел с иронией.

– Еще не запомнил? Любой закон лучше беззакония. В общем, вчера пришли два отряда по пятьсот человек, я сразу велел схватить наиболее фанатичных.

– Они в застенке?

Он вздохнул, но взгляд оставался прям и строг.

– Нет. Ты же знаешь, что такое застенки инквизиции. Схваченных просто не сумели довести до тюрьмы. Те пытались совершить побег, их перебили.

Я сказал поспешно:

– Сейчас везде чрезвычайное положение. А при чрезвычайном и меры чрезвычайные.

– Ты все еще один? – спросил он. – Без свиты?

– Скажу правду, – заявил я. – В целях собственной безопасности я взял за правило нигде особенно долго не задерживаться. Убийцы заморятся бегать за мной по всем королевствам!

Он улыбнулся, оба знаем, что это не совсем правда, но народу и лордам нужно правдоподобное объяснение, а это годится больше всего, так как покушения на жизнь царствующих лиц – профессиональный риск, и защищаться можно разными способами.

– Мы стараемся вовремя нейтрализовать этих проповедников апокалипсиса, – сказал он. – Человек – странное существо. На хорошие новости не обращает внимания, а плохим как будто рад и начинает распространять их с огромным удовольствием.

– А если тем же концом в то же место? – спросил я.

– Это главное, – пояснил он. – О Маркусе можно говорить разное. Они свое, мы – свое.

– Отец Дитрих, – сказал я, – как-то заспорили знатоки по какому-то моменту в Библии. Наконец старший взмолился: «Господи, покажи, что они не правы, яви чудо, заставь реки течь вспять!» Прогремел гром, реки потекли вспять, но толкователи лишь пожали плечами, дескать, а при чем тут реки, это не доказательство. Снова спорили, доказывали, нашли еще варианты, наконец старший снова вскричал: «Господи, покажи и что они ошибаются, заставь дождь пойти из земли»! Блеснула молния, прогремел гром, прямо из земли ударили струи дождя и пошли падать в небо.

Отец Дитрих спросил с интересом:

– И тогда не поверили?

– И это не убедило толкователей Библии, – сказал я, – дескать, и такое возможно, подумаешь! Старейшина вскричал в отчаянии: «Господи, ну скажи же им, что ты сказал именно так, как записано, а совсем не то, что они тут твердят!»

Отец Дитрих хмыкнул.

– И что?

– В небе раздвинулись тучи, – сказал я, – и могучий голос прогрохотал сверху: «Это я, ваш Творец подтверждаю, что именно так я и сказал!» На что толкователи только пожали плечами, а один поднял голову к небу и возразил: «Ты дал нам законы, а толковать их – наше дело!»

Отец Дитрих рассмеялся, но прозвучало это горько.

– Ну да, если бы Господь жил на земле, люди каждый бы день били в его доме окна… Кажется, догадываюсь, сын мой, зачем ты рассказал мне эту притчу. Но это очень опасная дорога.

– Господь дал нам не только законы, – напомнил я. – Но и свободу воли, чтобы мы могли толковать их применительно к. Иначе вымерли бы даже с самыми лучшими законами!

Он покачал головой.

– Подумай хорошенько.

– Отец Дитрих, – сказал я наигранно бодро, – вы меня пугаете. Неужто я пру не по той дороге?

– По той, – ответил он, но голос прозвучал тревожно, – но твоя особенность в том, что можешь с одинаковой легкостью пойти как по одной, так и по другой.

Я поклонился.

– Отец Дитрих, не буду отрывать вас от дел…

Он перекрестил меня.

– Иди с Богом, сын мой, и неси тяжкую ношу дальше. Господь никого не нагрузит больше, чем тот может вынести.

Глава 4

Я заканчивал большой круг вокруг холма, прикидывая, откуда может прийти опасность, когда за спиной простучали быстро приближающиеся конские копыта.

Немолодой рыцарь с серьезным суровым лицом круто осадил коня, едва я повернулся к нему.

– Ваше Величество, – прокричал он. – Барон Гастон Келляве к вашим услугам. Поставлен охранять этот холм и ту штуку, которые вы водрузили. У меня вот там шатер, Ваше Величество! Он в полном вашем распоряжении, а я переночую у костра с солдатами.

– Барону не к лицу ночевать с солдатами, – обронил я.

– Это мои люди, Ваше Величество, – возразил он с некоторой гордыней. – И, думаю, там есть и достойнее меня.

– Хорошо сказано, – заметил я, лицо рыцаря нравилось, открытое и честное. – Барон, не беспокойтесь. Я просто волнуюсь за этот маяк…

– Это будет маяк, Ваше Величество?

– Да, – ответил я, – но ночевать некогда, я сейчас же отправлюсь обратно.

Он взглянул на небо.

– Надвигается ночь, – проговорил он тревожно, – Ваше Величество, лучше ее переждать здесь. Да еще с бурями и грозами, посмотрите на тучи!..

Я ответил со вздохом:

– Однажды, когда Помпею нужно было срочно отплыть в Рим, поднялась буря, и кормчие не решались сняться с якоря. Тогда Помпей первым взошел на борт корабля и, приказав отдать якорь, вскричал: «Плыть необходимо, а жить – нет!»

Он криво улыбнулся:

– Не знаю, кто такой этот Помпей, но сказал он хорошо. Неумно, но красиво.

– А кто из нас живет умно? – ответил я. – Всех нас толкают, тянут и подгоняют страсти, а ум сопит в сторонке в тряпочку. Так что бдите, барон, и охраняйте этот холм любой ценой! Кто бы ни попытался прорвать цепь охраны, убивайте без жалости!

Он отсалютовал.

– Все сделаю, Ваше Величество. Еще раз, вон там мой шатер. Потом буду показывать внукам и правнукам.

– Зайду, – пообещал я, – однако ночевать не останусь, это точно.

Он отсалютовал и унесся к своим людям, вскоре оттуда на быстрых конях примчались двое, один отсалютовал и сказал почтительно:

– Ваше Величество, барон Келляве отправил нас служить вам и охранять!

– Зря он это сделал, – буркнул я. – Вам придется нелегко…

В шатре чисто и уютно, хотя мне без разницы, я сел за стол и, прислушиваясь к тому, что за стенкой шатра, вытащил Зеркало Горных Эльфов. Выглядит мертвым, но все равно поэкспериментировал, тыкая пальцем в свое отражение. Когда-то же там накопится достаточно энергии если не для превращения зеркальной рамы в портал перемещений, то хотя бы для наблюдений.

Пока глухо, но теперь нужно делать это ежедневно, а потом запомнить, сколько времени нужно на вуайаризм, сколько на пролезание через портал моей персоной, а сколько с моими двумя четвероногими друзьями…

Послышались приближающиеся шаги, я поспешно сунул зеркало в сумку и, застегнув, сделал вид, что мыслю над глобальными проблемами, деятель моего масштаба может без ущерба для своего имиджа мыслить только в таком ракурсе.

Приоткрыв полог, в щель просунулась голова одного из воинов.

– Ваше Величество, – выпалил он. – Из города в нашу сторону прет толпа!

– Враждебная? – спросил я. – Или паломники?

– На паломников не похоже, – сказал он быстро. – Там уже неделю бродячие проповедники подбивают народ разнести здесь все.

– Готовьтесь драться, – велел я.

Он исчез, я торопливо перекинул сумку через плечо и пошел на выход. Такого испытания еще не было, чтобы не с монстром сойтись грудь в грудь в смертельной схватке, а с простым народом, что идет в бой «за правду и справедливость», как он считает, а не воровать и грабить.

У подножия холма охраняющие его воины начали стягиваться в одну сторону. От городских ворот далекого города уже показалось темное пятно, плывущее в нашу сторону по земле, словно тень от тучи.

Бобик подбежал, заглянул в лицо, глаза из теплых коричневых стали багровыми, а из горла вырвалось глухое низкое рычание.

– Нет-нет, – сказал я с тоской, – нельзя же их… Не ведают, что творят…

Арбогастр тоже в сторонке перестал жевать нечто хрустящее, поднял голову и вслушался.

Толпа еще далеко, но видно, как из городских ворот продолжает выдавливаться эта масса черного люда. Он черный еще и потому, что все в темном, «немарком», в то время как благородные обычно рядятся в яркие цветные одежды, но эта черность пугает, словно наступает тяжелая и вечная ночь.

Я оглядывался в беспомощности, торопливо перебирал все свои возможности, умения и амулеты, но тут не помогут ни умение ходить сквозь стены, ни волшебные мечи, ни какие-то еще орудия убийства, которых у меня больше всего.

Бобик развернулся, гавкнул. В нашу сторону спешит большой рыцарский отряд, во главе рослый и явно молодой, судя по лицу и фигуре, лорд, надменный и гордый, за спиной красиво и величественно развевается белый плащ, а спереди во всю грудь пламенеет огромный красный крест, как святой рыцарский обет совершить подвиг.

Шея коня сверху накрыта широкими стальными полосами, стальной налобник с затейливыми вырезами для глаз вообще превращает его в некое чудовище вроде дракона.

Я рассматривал его бесстрастно, как и положено королю, а он с достоинством покинул седло, сделал несколько шагов в мою сторону и преклонил колено.

– Ваше Величество…

Я выждал пару необходимых по этикету мгновений и ответил ровно:

– Поднимитесь, сэр.

Он встал и сказал быстро:

– Баннерный рыцарь Кенговейн, прислан графом Гуммельсбергом. Он послал нас сюда и велел охранять холм с этой штукой. Предупредил, что из обоих городов сюда могут двинуться целые толпы разъяренных горожан…

– Гуммельсберг, – повторил я, – Гуммельсберг… Предусмотрительный у вас сюзерен. Он так и сказал?

Он посмотрел на меня с укором.

– Граф Гуммельсберг?

– Вы его родственник? – спросил я. – Или верный вассал?.. Хотя да, сэр Альбрехт старается, чтобы комар носа не подточил. Сколько у вас человек?

– Пятьдесят, – сообщил он и, заметив, как дернулось мое лицо, добавил торопливо: – Но это испытанные в боях люди!

– А есть ли у них опыт и умение рубить и разгонять безоружных горожан? – спросил я. – То-то. Они уже прут сюда. Граф Гуммельсберг все предусмотрел в точности. Даже как будто и время рассчитал.

Он повернулся в сторону города, всмотрелся в двигающуюся в сторону холма толпу, уже долетают отдельные крики, его лицо не изменилось, сказал важно:

– Думаю, Ваше Величество, их надо остановить.

Я изумился:

– Правда?

И снова он не понял, кивнул с достоинством, гордый, что подсказывает самому королю, неспособному понять такую простую вещь.

– Да, Ваше Величество.

– Развертывайте отряд, – велел я, – пока посмотрю, что там за народ сюда попрет. Мерзкое дело нам предстоит, но, что делать, придется и свой народ рубить, если придется защищать его же самого от самого себя.

Со стороны города ползет темная тень от сверкающего грозными огнями облака в небе. Я судорожно протер глаза, что-то у меня со зрением, какая тень, это же прет в нашу сторону темная масса народа, уже распаленного справедливым гневом.

Во главе, что заметно сразу, трое или четверо вожаков то ныряют в толпу, то вырываются вперед, заметные лидеры, без которых любая толпа просто спит.

Сейчас они всячески подогревают свой энтузиазм криками и жестами, призывая людей идти и сокрушить, конечно же, еретиков и нарушающих волю Господа. Толпа прет, как весеннее половодье, что в грязной воде несет мусор, смытые с берега и разбитые вдрызг сарайчики и курятники, кусты, трупы животных, обломки не успевшего растаять льда, и снова грязь и грязь…

Я остановил арбогастра, еще не зная, что и как делать. Но остановить, как глубокомысленно сказал этот баннерный сэр Кенговейн, этих обманутых дураков надо, хотя когда я слышу такое и таким тоном, то так и подмывает сделать наоборот, будто выслушал женщину.

– Бобик, – сказал я строго, – останешься здесь.

Во главе толпы напористо двигаются, как ни странно на первый взгляд, священники, но, с другой стороны, почему странно, именно священники и раздирали единый плащ Христов, умело наброшенный на всю Европу такими гигантами, как Тертуллиан и Августин. Лютер был священником, как тот же Кальвин, Гус или даже Коперник, но церковь разодрали на крупные и мелкие куски.

Толпа прет яростная и уже взвинченная, перекошенные лица, крики, вскинутые кулаки, а священники потрясают крестами. С нашей стороны вперед выступили тоже священники и, прижимая к груди Библии, начали с неистовым исступлением читать молитвы.

Наступающие идут без Библий, но у всех во вскинутых руках кресты, у кого размером с нательный, у кого напоминает боевой топор, а лица яростные, в глазах праведный гнев и жажда разметать в клочья еретиков, посмевших… непонятно что, но все равно посмевших пойти против Господа, пытающихся воспротивиться его воле!

Я выехал вперед, вскинул руку и, привстав на стременах, заорал:

– Вас не пугает гнев Божий?

Толпа даже не остановилась, только передняя часть чуть замедлила движение, так половодье нехотя поднимается на пологий холм и быстро обходит его по краям.

Я в бессилии стиснул челюсти. Когда толпа, не помогут ни зачарованный меч, ни доспехи, ни могучий конь и пес. Если фанатики, то сомнут числом, задавят массой. Толпа дураков опаснее дракона.

Они обошли меня, словно гранитный обломок скалы, и поперли в сторону холма, а там, как я смотрел в бессилии, слишком жиденькая цепочка охраны. Прорвать ее не составит труда, а сам маяк вряд ли сумеет себя защитить. Во-первых, это явно не военная штука, во-вторых, еще только строит себя, беззащитнее птенца орла.

Арбогастр развернулся вслед толпе и недовольно похрюкивает, не понимает, чего я жду. Судя по размерам, здесь не меньше двух тысяч идиотов, что верят, будто это Господь послал карающий меч на человечество. А не шарахнул сразу, это чтобы дать покаяться, как твердит церковь, завещать ей все имущество, об этом священники не забывают, признаться во всех грехах, получить отпущение… за пожертвование церкви, понятно.

Ладонь моя, то и дело прыгающая, как лягушка, на рукоять меча, будто сама по себе скользнула к седельной сумке. Я торопливо расстегнул ремни и выхватил клетку, что сейчас не больше грецкого ореха, чуть увеличил ее и сказал свистящим шепотом:

– Эй, не спишь?

Крохотный красный воин, размером с фараонового муравья, лежит в позе чемоданчика, на хлынувший сверху свет не повернул голову.

– Так ты в самом деле, – спросил я, приглушая голос, – принес мне клятву?

Он поднялся, странно медленно для таких размеров, ухватился крохотными пальчиками за едва видимые прутья.

Голос его прозвучал тоньше комариного писка:

– Я же сказал, мой лорд! Моя клятва нерушима, ты это знаешь.

Я медленно наклонил голову, одолеть этого демона удалось почти чудом, второй раз может и не получиться, но в последнее время в самом деле отчетливо понимаю, когда врут, а когда не врут.

– Я тут на досуге, – сказал я небрежно, – его у королей девать некуда, поразмышлял, повспоминал и отыскал заклятие для этой клетки. Подумать только, ее можно сделать в сто раз мельче макового зернышка!.. Даже в тысячу.

Красный гигант вскричал тем же комариным голосом:

– Мой лорд, ты же этого не сделаешь?

– Нет, – ответил я великодушно. – Но все кому-то служат, а я все это время придумывал, чем тебя озадачить.

– Но я буду служить! – донесся писк. – Я дал нерушимые клятвы! Мы обязаны служить тем, кто сильнее нас.

– Хорошо-хорошо, – сказал я торопливо, – я тебя выпускаю. Как твое имя?

– Феррун, – ответил он. – Только назови его, и я снова окажусь перед тобой, господин!

– Хорошо, – сказал я. – Вот тебе задание. Видишь толпу, что уже прет на холм? Ее надо…

– Уничтожить?

– Только в крайнем случае, – ответил я. – А лучше всего погнать обратно. Без жертв, если получится. Но если с жертвами… что ж, великие цели требуют и великой платы…

Он сжался, ухватился за прутья, а я сосредоточился и проговорил длиннейшее заклинание из книги Уэстефорда, стараясь выдерживать темп, интонации и не перепутать ударения.

В какой-то миг казалось, ничего не случилось, однако после недолгого раздумья клетка пошла ввысь и в стороны. Прутья раздвинулись сами, воин из красной стали поспешно шагнул наружу, пока еще мне до колена, но быстро вырос и снова стал на голову выше, шире в плечах, а изо рта плеснуло язычками багрового огня.

Арбогастр беспокойно переступил с ноги на ногу, а Бобик встал со мной рядом и угрожающе зарычал.

Я ощутил беспокойство, когда прежняя раскаленная глыба металла повернулась ко мне всем корпусом.

Глазницы заполнились оранжевым огнем, он прорычал:

– Повинуюсь, мой лорд.

Арбогастр как будто вздохнул с облегчением, когда этот Феррун с огромной скоростью метнулся вслед за толпой.

Мы не двигались, а красный гигант возник уже перед прущим наверх народом, которому осталось до маяка несколько шагов. Мы отчетливо видели, как он вскинул руки, между ладонями вспыхнула ветвистая багровая молния.

Через мгновение между ним и людьми взвилась жаркая стена огня. Послышались крики, сзади напирают, передних выдавило в огонь, крики стали душераздирающими, а Феррун потряс вскинутыми руками и сжал кулаки.

Молния сорвалась с растопыренных пальцев и ударила в землю прямо перед напирающими. Стена огня начала расширяться, тесня толпу с холма, но задние продолжают напирать, я устрашенно видел, как передние ряды исчезают в огне.

Наконец, ужас охватил всех, но отступали сперва неохотно, потом все быстрее, наконец бежали, падая и вскрикивая, когда по их спинам, как табун, промчались остальные.

Огненная стена погасла. Багровый гигант поклонился издали, из-под ног у него выметнулся огонь, и он исчез, то ли погрузившись в землю, то ли распавшись на искры.

– Слава богу, – сказал я дрожащим голосом. – Да примет Господь души этих обманутых дураков… а мне их все равно почему-то не жалко. Хотя да, понимаю, не ведают, что творят… а вот все равно не жалко. Статистика это, всего лишь статистика. И ничего кроме… не отвлекайся, дурак, на жалость, не отвлекайся…