Иб и Христиночка

– Конечно, подождём! – сказала Христина и крепко пожала ему руку, а он поцеловал её в губы. – Я верю тебе, Иб! – продолжала она. – И думаю, что люблю тебя сама, но всё же надо подумать!

С тем они и расстались. Иб сказал её отцу, что они с Христиной почти сговорились, а тот ответил, что давно ожидал этого. Они вернулись вместе к Ибу, и барочник переночевал у него, но о помолвке больше не было сказано ни слова.

Прошёл год. Иб и Христина обменялись двумя письмами. «Верный – верная – до гроба», подписывались они оба. Но раз к Ибу зашёл барочник передать ему от Христины поклон и… да, тут слова как будто застряли у него в горле… В конце концов дело, однако, выяснилось. Христине жилось очень хорошо, она была такою красавицей, все её любили и уважали, а старший сын хозяев, приезжавший навестить родителей – он занимал в Копенгагене большое место в какой-то конторе, – полюбил её. Ей он тоже понравился, родители, казалось, были не прочь, но Христину, видно, очень беспокоило то, что Иб так много думает о ней… «И вот она хочет отказаться от своего счастья», – закончил барочник.

Иб не проронил сначала ни словечка, только весь побелел как полотно, затем тряхнул головою и сказал:

– Христина не должна отказываться от своего счастья!

– Так напиши ей несколько слов! – сказал отец Христины.

Иб и написал, но не сразу; мысли все что-то не выливались у него на бумагу, как ему хотелось, и он перечёркивал и рвал письмо за письмом в клочки. Но к утру письмо всё-таки было написано. Вот оно:

«Я читал твоё письмо к отцу и вижу, что тебе хорошо и будет ещё лучше. Посоветуйся с своим сердцем, Христина, подумай хорошенько о том, что ожидает тебя, если выйдешь за меня; достатков больших у меня ведь нет. Не думай поэтому обо мне и каково мне, а думай только о своём счастье! Я тебя не связывал никаким словом, а если ты и дала его мне мысленно, то я возвращаю тебе его. Да пошлёт тебе бог всякого счастья, Христиночка! Господь же утешит и меня!

Вечно преданный друг твой

Иб».

Письмо было отправлено, и Христина получила его. Около Мартынова дня в ближней церкви огласили помолвку Христины; в одной из церквей в Копенгагене, где жил жених, тоже. И скоро Христина с хозяйкой отправились в столицу, – жених не мог надолго бросать своё дело. Христина должна была, по уговору, встретиться со своим отцом в местечке Фундер – оно лежало как раз на пути, да и старику было до него недалеко. Тут отец с дочерью свиделись и расстались. Барочник зашёл после того к Ибу сообщить ему о свидании с дочерью; Иб выслушал его, но не проронил в ответ ни словечка. Он стал таким задумчивым, по словам его матери. Да, он много о чём думал, между прочим и о тех трёх орехах, что дала ему в детстве цыганка. Два из них он отдал Христине; то были волшебные орехи: в одном была золотая карета и лошади, в другом – чудеснейшие платья. Вот и сбылось всё. Вся эта роскошь и ждёт её теперь в Копенгагене! Да, для неё всё вышло, как по писаному, а Иб нашёл в своём орешке только чёрную пыль, землю. «То, что для тебя будет лучше всего», – сказала ему цыганка; да, так оно и есть: теперь он понимал смысл её слов – в чёрной земле, в могиле, ему и будет лучше всего!

Прошло ещё несколько лет; как долго тянулись они для Иба! Старики хозяева постоялого двора умерли один за другим, и всё богатство, много тысяч риксдалеров, досталось сыну. Теперь Христина могла обзавестись даже золотою каретой, а не только чудесными платьями.

Потом целых два года о Христине не было ни слуху ни духу; наконец отец получил от неё письмо, но не радостные оно принесло вести. Бедняжка Христина! Ни она, ни муж её не умели беречь денег, и богатство их как пришло, так и ушло; оно не пошло им впрок – они сами того не хотели.