Убей, укради, предай

У консьержки медленно, но верно загорались глаза.

— И если бы вы помогли мне найти его, то…

Наживка была слопана немедленно.

— Сэр, у меня есть номер мистера Шестопала! — выпалила она. — Для подобных экстренных обстоятельств.

— И? — Черный был даже несколько разочарован столь быстрым успехом, предполагая значительный торг за право попасть в квартиру Шестопала («даже не попасть, мэм, просто посмотреть одним глазком в замочную скважину, конечно, одним, кто это, интересно, смог бы двумя»).

— И?

Черный спохватился:

— Полагаю, мэм, что вижу перед собой настоящую американскую патриотку, которой изображение великого человека своей страны должно быть особенно дорого.

— Кого именно, сэр?

— Допустим… — Он полез в бумажник: — Что вы скажете о президенте Гамильтоне, мэм? — Высунул десятидолларовую бумажку.

— О Гамильтоне, — разочарованно протянула консьержка. — Я думала, мы ведем речь о величайшем из американцев…

— Я догадался, мэм, — перебил Черный, — вы, конечно, говорите о Линкольне.

— Вы хотите меня оскорбить! Я имею в виду Бенджамина Франклина. Я как раз коллекционирую его изображения.

— Н-да. — Торг был явно уместен. — А что вы думаете о Джексоне? — Он продемонстрировал двадцать баксов.

— А что тут думать? За одного Джексона двух гамильтонов дают. Сойдемся на Гранте, мистер, как там вас, CH. P. R., кажется?

— Забудьте эти буквы.

— Давайте встретимся, — продолжал упорствовать Черный, дозвонившись-таки до Шестопала. — Это в ваших же интересах. Сами видите, что творится с вашими знакомыми. Скажите где, и я подъеду.

— Но я даже не в Штатах, вы не понимаете! Я в Голландии, в Амстердаме.

— Да я завтра там смогу быть! — заявил Черный, проклиная все на свете. — Слетаю на один день, черт с вами!

— Ладно, — после паузы сказал Шестопал. — Отправляйтесь по улице Приксенграхт. Перейдите мост Магере и, очутившись на другой стороне канала, стойте возле ближайшей телефонной будки. Ровно в десять вечера.

8

Турецкий. 11 сентября, 12.20

После разговора со Школьниковым Турецкий пребывал в растерянности. С Чеботаревым ничего не прояснилось. Главное — мотив. По-прежнему ни одного мотива, точнее — сто, двести равновероятных мотивов. Что на самом деле в сто раз хуже. И как, интересно, начальство представляет дальнейшее расследование? Будьте любезны, уважаемый Александр Борисович, допросить деловых партнеров Чеботарева: финансистов, чиновников, политиков, включая президента, две-три тысячи человек, не считая зарубежных товарищей. Потом проанализируйте их показания, найдите в них противоречия, а параллельно допросите всех свидетелей и установите обстоятельства покушения, вдруг киллер оставил автограф в книге почетных гостей.

Да, самое главное забыл: всем этим следует заниматься между делом, в перерывах между содействием Реддвею! Турецкий раздраженно обвел взглядом кабинет и уперся в реддвеевский сверток.

Там был не резиновый матрас, как ему сначала показалось, а резиновая кукла — голый мужик метра полтора ростом на пластиковой платформе с дырками для крепления к полу. «Залейте свежей водой и пользуйтесь с удовольствием», — перевел Турецкий крупную надпись поперек инструкции. Это что, прикол? Утонченное издевательство? Кукла из секс-шопа? Тогда почему мужик? В чем, интересно, Реддвей его подозревает? Бред какой-то. Он оторопело повертел в руках подарок: не домой же его нести, в самом деле, — Ирина Генриховна на смех поднимет, в кабинете поставить — несолидно, засунуть куда подальше — Реддвей обидится.

«Важняк» пробежал глазами инструкцию: «…откройте клапан «А» и, поворачивая его ободок по часовой стрелке, добейтесь, чтобы он принял форму воронки. Залейте 50 л воды — и «Beat boy» готов к удовлетворению вас. Воду рекомендуется менять не реже одного раза в неделю…»

«Beat boy»? А! Мальчик для битья! Ну слава богу. Хотя на вид натуральный тренажер для гомиков.

Турецкий отодвинул от стены вешалку и примерил резинового пацана в образовавшуюся нишу — нормально, если аккуратно развесить плащ, бит-бой почти не виден. Завернув его в газету, он направился в туалет, дождался, пока все разойдутся, запер дверь на швабру и попытался, следуя инструкции, наполнить водой. По инструкции не получилось: «ободок клапана А» желал принимать воронкообразную форму только в состоянии «закрыто», когда вода внутрь не поступала. На самом клапане Турецкий обнаружил едва различимую надпись: «Made in China». Ну конечно. А то кто-то сомневался. Вся контрабанда делается в Одессе на Малой Арнаутской улице.

Пришлось вернуться, соорудить из полиэтиленового пакета и скотча подобие гибкого шланга и предпринять еще одну попытку.

Наполненная водой резиновая туша оказалась чертовски тяжелой и неприспособленной для переноски. А в коридоре, по закону подлости, столпились коллеги.

— Следственный эксперимент, — пояснил Турецкий, предвосхищая дурацкие вопросы, преодолел из последних сил остаток пути рысью, чтобы не слышать смешков за спиной, ввалился в кабинет и поскорей захлопнул за собой дверь.

— Фух! — Ткнул бит-боя пальцем в живот, отчего по его телу пошла волнообразная дрожь. — Раз в неделю тебе воду менять?! Не дождешься!

Около часа он просидел над протоколами допросов свидетелей и рапортами (после того как первая волна больших начальников с места преступления схлынула, муровская опергруппа, прикомандированная к прокуратуре, во главе с майором Семаго проделала первую черновую работу). Всего было допрошено более сорока человек: охрана офиса, технический персонал, посыльный из ресторана бизнес-клуба, приносивший в офис обед накануне происшествия, личный шофер, четверо телохранителей и жена Чеботарева. Ничего существенного в их показаниях не содержалось.

Жена Чеботарева заявила, что накануне покушения не заметила в поведении мужа чего-либо странного и необычного: он не был подавлен или расстроен. Хотя вообще-то, с другой стороны, Степан Степанович не имел обыкновения обсуждать в кругу семьи свою политическую и финансовую деятельность. Супруга слышала, как он позвонил Романову и назначил ему встречу (у Чеботарева, оказывается, привычка разговаривать по мобильному телефону, сидя на стуле в прихожей, и в это время не спеша обуваться). Больше он никому в то утро не звонил. Шофер и телохранители подтвердили, что из дома Чеботарев поехал прямо в офис, встретил Романова на стоянке в 9.55 и поднялся вместе с ним в свой кабинет. Взрыв произошел в 10.05. Подробности, которые Романов накануне сообщил Турецкому, в деле отсутствовали: больше его не допрашивали. Подтвердить или опровергнуть его слова пока некому: ни Чеботарев, ни его секретарша в сознание еще не пришли.

Согласно показаниям начальника охраны «Степан-Степаныч-офиса», в здании размещаются также общественная приемная движения «Единение» и фонд «Россия», созданный при активной поддержке Чеботарева в его бытность премьером (на первом этаже, а собственно офис — на втором). Ежедневное число посетителей — около двухсот человек, из них пятнадцать — двадцать принимал лично Чеботарев. Вход в здание свободный с 9.00 до 18.00. Имеются 5 телекамер наблюдения, но видеозапись не ведется, пройти с первого этажа на второй можно беспрепятственно.

9 сентября накануне покушения Чеботарев закончил прием посетителей в 17.35. Сразу после этого он отправился на презентацию благотворительной акции «Фонд «Россия» — детям-сиротам России» в концертный зал гостиницы «Россия». Такая вот тафтология получается.

Секретарша ушла в 18.10.

Уборка кабинета производилась 10-го числа с 6.10 до 6.25.

Секретарша пришла на работу в 8.50, по свидетельству одного из телохранителей — она открыла кабинет своим ключом, когда Чеботарев с Романовым вошли в приемную.

— Так вот! — сказал Турецкий нравоучительно, обращаясь к бит-бою. — Значит, бомбу в портсигар ему подложили накануне. Поехали за новыми свидетелями!

В особняке в Потаповском переулке народу было не меньше, чем вчера: и фонд, и общественная приемная работали в обычном режиме. Половина посетителей — зеваки, подумал Турецкий, протискиваясь сквозь толпу в холле. Не иначе явились поглазеть и посудачить. Смотреть, правда, им было особо не на что: на лестнице стоял охранник и посторонних наверх не пропускал.

Второй этаж был практически пуст, еще из коридора Турецкий услыхал, как в чеботаревской приемной переругиваются два человека. Одним из них оказался майор Семаго, с которым он до сих пор толком не переговорил.

— Александр Борисович! — Семаго обрадовался встрече еще больше, чем Турецкий. — Это к тебе! Если понадоблюсь — я у начальника охраны. — Он чуть не бегом выскочил из приемной.

— Кржижановский! — человек, перед тем скандаливший с Семаго, энергично протянул руку. — Общественные связи. «Единение». Начальник… представитель. По связям с общественностью. — Турецкий вспомнил его: видел несколько раз по телевизору. — Вы отдаете себе отчет в том, что произошло?! — тут же заорал Кржижановский, не дождавшись, пока Турецкий представится. — Какой-то вшивый майор! Вы издеваетесь?!

— Перестаньте кричать, — спокойно сказал Турецкий. — В чем, собственно, дело?

— В масштабе дело! В звании! Да здесь все силовые структуры должны, во главе с первыми замами! Это как минимум! Должны не покладая… Землю носом рыть должны! А вы?! Сутки уже прошли!!! И до сих пор не все свидетели допрошены!

— Вас лично допрашивали?

— Да, майор этот. — Кржижановский несколько раз нервно ущипнул себя за бровь, как будто пытался избавиться от приставшего репейника. — Двадцать минут назад! Но вчера я прибыл уже после того и о мотивах не имею ни малейшего представления. Я хочу знать, я требую сообщить, какие версии есть у следствия! Вы разрабатываете политическую подоплеку? Или специально на это дело были назначены шавки, чтобы следствие ограничилось всякой бытовой ерундой? Тогда вы обязаны заявить, что вы не в состоянии, потому что вам чинят препоны…

— Кто? — прервал его Турецкий. — Кто, по вашему мнению, собирается чинить препятствия следствию?

— Ну… Не знаю, да мало ли… Я же знаю…

— Изложите все, что вам известно, на бумаге, и я приму соответствующие меры, — пообещал Турецкий, — времени вам — до конца рабочего дня.

Кржижановский остался стоять с открытым ртом. Он ведь так и не узнал, с кем разговаривал.

Когда Турецкий спустился в кабинет начальника охраны, Семаго уже собирался уходить.

— Удалось выяснить что-нибудь новое? — спросил Турецкий.

Семаго отрицательно покачал головой.

— Доступ в кабинет Чеботарева кроме него самого имели секретарша и начальник охраны. Были еще две уборщицы, ключ они брали у начальника охраны. Он сам из МУРа, подполковник в отставке. Так что сам понимаешь… С уборщицами я тоже говорил. Нужно, конечно, проверять, но все это туфта. Мимо!

— А что секретарша?

— Черт ее знает, — неопределенно покачал головой Семаго. — Тридцать шесть лет, не замужем, работает с Чеботаревым четыре года, до того — в Газпроме. Все уверяют, что отношения у них сугубо деловые. Глядя на Степан Степаныча, я склонен верить процентов на девяносто девять — сто.

Они вместе вышли на улицу и обогнули особняк с тыльной стороны, на которую выходили окна чеботаревского кабинета.

— Ну? — Турецкий указал сигаретой в сторону крутой, почти отвесной в готическом стиле крыши, — мог наш злоумышленник проникнуть в кабинет Чеботарева в его отсутствие?

Семаго скривился:

— Снаружи следов нет, и сигнализация очень крутая. Замок не взламывался — есть уже результат экспертизы. В нерабочее время на этаже постоянно дежурит охранник, в рабочее время — двое телохранителей, один в коридоре, другой в приемной.

— Понятно. — Турецкий уселся на нагретую солнцем старинную мраморную скамейку (он заприметил ее сверху и заглянул во двор особняка в основном ради нее), блаженно потянулся и закурил. — Версии есть?

— Одна есть. Киллер был на приеме у Чеботарева накануне вечером и подменил портсигар. Одному это тяжело, нужен напарник: один подсовывает бумагу размером с плакат, типа какой-то там интересный проект, чтобы загородить, значит, обзор, подсаживается поближе и начинает что-то пояснять — отвлекает. А другой в это время работает. Осталось выяснить, кто ходил на прием к Чеботареву парой — со вчерашнего вечера занимаемся.

— Это уже кое-что! Только куда вот список посетителей подевался?

— Его и не было никогда.

— Гениально! — Турецкий фыркнул. — Значит, у Степан Степаныча феноменальная память?! Мне так казалось, что он даже таблицу умножения слегка подзабыл. Ну ладно, допустим. И как, много нашли посетителей?

— Мало.

— Сколько?

— Ни одного пока.

9

Черный. 9 сентября, 14.00

Сутки спустя ровно в 12.00 Черный вышел из отеля «Амстел». Осталось еще два часа свободного времени. Только окончился теплый, совсем еще летний дождь, и от асфальта мостовых и набережных поднимался легкий парок.

Он поужинал в «Боведери» национальным жарким, приготовленным из капусты с копчеными колбасками, и отправился бродить по городу. Постепенно, незаметно для «хвоста», если таковой был, Черный приближался к оговоренному месту.

Райский уголок для туристов, город игорных заведений, злачных мест и испещренных трещинками старинных зданий. Вдоль сети трех каналов, покрытых плавучими растениями, протянулись бесконечные уличные ярмарки и магазинчики с выставленным в витринах товаром. Жизнь здесь не утихает допоздна…

Черный прошел через квартал публичных домов, где толстые, затянутые в кимоно проститутки демонстрировали, сидя прямо на подоконниках, свой роскошный товар.

Черный посмотрел на себя в ближайшую витрину. Высокий с немного раскосыми глазами мужчина в черных очках, джинсовом костюме и с переброшенной через плечо спортивной сумкой и фотоаппаратом ни у кого не вызывал сомнений в принадлежности к туристической братии. В этом долбаном городе, мать его.

У готического собора взял такси и назвал адрес. Машина покинула шумный центр и понеслась вдоль системы шлюзовых каналов. Проехали Северный порт. Затем спальный пригород с современными домами. Опять замелькали старинные особняки. На углу одной из многочисленных узких улочек Черный попросил остановить, расплатился и вышел. Еще два квартала преодолел пешком, незаметно проверяясь. Все было чисто.

До встречи оставалось пятнадцать минут. По Приксенграхт Черный пересек мост Магере и, очутившись на другой стороне канала, подошел к ближайшей телефонной будке. Это было единственное убежище, где он мог себя чувствовать мало-мальски защищенным.

В 13.59 плавно подкатила серая «вольво». Черный шагнул было из будки, но в это время к «вольво» подъехал черный «сааб». Черный инстинктивно присел и оказался за непрозрачной частью будки. Лучше, чтобы, кроме Шестопала, его никто здесь не видел.

Водитель «сааба», лица которого Черный не видел, что-то сказал людям, сидящим в «вольво». Задняя дверца распахнулась, и он забрался на сиденье. В машине находились двое: верткий молодой человек и водитель, грузный бородатый мужчина. Молодой — это и был Шестопал. Теперь Черный опознал его.

Ну что, может, пойти к ним, мать их?

Черный растерянно посмотрел вокруг. Внешние наблюдатели отсутствовали. Оставались только эти трое в салоне.

Биоволны угрозы от человека, приехавшего в «саабе», не исходили. Черный был уверен, что умеет безошибочно определять такие вещи. Если бы сейчас под пиджаком у того типа покоился пистолет или даже просто нож, он бы моментально почувствовал, вычислил третьим, привитым в спецшколе обонянием. О развалившемся рядом Шестопале и речи быть не могло. Его беспечность просто удивляла.

Шестопал что-то спросил и, судя по движению губ, это вполне могла быть фраза на английском: «Принесли деньги?»

Как бы в подтверждение, тип из «сааба» молча бросил ему на колени спортивную сумку. Шестопал заулыбался. Рука потянулась к «молнии». Тип из «сааба» воспринял это как сигнал к действию, из нагрудного кармана отработанным движением выхватил толстую авторучку. Шестопал, рассмотрев содержимое сумки, удивленно вскинул брови. Но смертоносное жало уже вонзилось в шею и оставило брови в немом вопросе. Рот тоже застыл, полуоткрывшись и не издав ни звука.

Водитель, еще не успев ничего сообразить, замер как изваяние. Левой рукой тот тип ухватил его за волосы, правой — за подбородок и рванул к себе. Водитель тут же обмяк, как тряпичная кукла, безвольное тело завалилось набок.

Тип из «сааба» забрал назад сумку у выпучившего глаза Шестопала. Стер отпечатки пальцев с дверной ручки машины. Выбрался на свежий, еще пахнущий прошедшим дождем воздух и пересел в свою машину.

Мать, мать, мать! Черный в немом отчаянии зачем-то посмотрел на часы. Встреча заняла ровно две минуты.

10

Турецкий. 11 сентября, 21.20

— Ну, за международное сотрудничество! — Грязнов явился в галстуке и клубном пиджаке, что предвещало некоторый официоз, по крайней мере до третьей—пятой рюмки.

Начать решили прямо в ресторане гостиницы «Москва», а там, если не понравится, перебраться еще куда-нибудь. Реддвей был хмур и чем-то озабочен. Правда, отсутствие настроения никак не отразилось на его аппетите: он заказал графин водки, а в качестве легкой закуски («Исключительно для ра-зо-гре-ву. Александр, я правильно сказал?» — «Правильно, правильно») блины с икрой, красную рыбку, маринованные грибочки, балычок, заливное из телятины и набросился на все это, как будто не ел дня три.

Графин опустошили довольно быстро, заказали второй. Третий тост, за отсутствующих здесь дам, Грязнов произносил уже с приспущенным галстуком, да и Реддвей от обильной еды и скоростного наката на водку заметно оживился.

— Ну, за то, чтоб не в последний раз! — в очередной раз наполнил рюмки Турецкий.

— Посидим еще, — пообещал Реддвей, — я тут недели на две застряну. Еще в баню сходим, на рыбалку съездим…

— И в бордель! — заговорщически шепнул Грязнов. — А кстати, где твой напарник? Уже по бабам бегает?

— Он мне не напарник, — отрезал Реддвей. — Он… как это по-русски?..

— Искусствовед в штатском? — предположил Турецкий.

— Аморальный тип, и ты бы с ним в разведку не пошел? — предположил Грязнов.

— В разведку — да, а про мораль — я не знаю точно. Если бы ваши, как это… командиры не гарантировали, что мне позволят работать с Турецким, я бы ни за что не согласился на эту миссию. Ненавижу политические дела.

— Может, не будем о делах? — возмутился Грязнов. — Хорошо сидим, рабочий день давно кончился, отдыхать надо, а дела до утра потерпят.

— Немножко будем. — Реддвей махнул рюмку и отодвинул тарелку. — Я хочу сразу объяснить свою позицию. Если вы с ней согласны, будем работать вместе, если нет, я обойдусь один.

— Расслабься, Пит, — Турецкий похлопал товарища по плечу, — никто не собирается на тебя давить. Мы со Славой, во всяком случае, точно не собираемся.

— А в спорах, старик, — Грязнов нравоучительно поднял палец, — рождается истина.

— И все равно я объяснюсь. В кабинетах я говорить об этом не хочу, а на улице — не люблю, поэтому будем говорить здесь.

— Если ты прослушки опасаешься, — усмехнулся Грязнов, — так это самое неудачное место — здесь электронных насекомых намного больше, чем настоящих.

Реддвей выложил на стол золотую зажигалку «зиппо»:

— Глушит все в радиусе пяти метров.

Грязнов недоверчиво потрогал зажигалку вилкой:

— А если семьдесят шестым бензином заправить? Или в жидкость уронить?

— Вы будете слушать или нет?! — взорвался Реддвей.

— Будем, будем, — успокоил Турецкий.

— Только недолго, — попросил Грязнов, — трезвеем же, водка киснет.

Реддвей закурил, собираясь с мыслями.

— Банковский скандал — это очень плохое дело. Свидетелей убирают одного за другим. И я не уверен, что это ваши русские их убирают. Я очень опасаюсь, что за всем этим стоят наши американские спецслужбы. ФБР, или АНБ, или даже люди из Лэнгли. Это плохое дело и опасное.

У столика материализовался официант:

— Господа еще чего-нибудь желают?

— Потом, — отмахнулся Турецкий.

— Опасность — его второе имя, — кивнул на Турецкого Грязнов.

— А мое второе имя Фицджеральд, — буркнул Реддвей, — только никому не говорите. Вы решили, что я теперь важная птица — советник комиссии конгресса, а я есть козел отпущения. Александр, я так сказал?

— Боюсь, что так, — угрюмо кивнул Турецкий.

— Так вот. В этом скандале испачкались самые высокие тузы.

— Чьи тузы-то? — неохотно поинтересовался Грязнов. — Каких мастей?

— И наши, и ваши. Если мы что-то найдем, меня как минимум отправят в отставку. Если мы ничего не найдем, мне дадут орден, но конгрессменам это не понравится. Кроме того, в любом случае за каждым углом меня подкарауливает пуля как бы русского снайпера, и еще со мной Симпсон, и какая у него настоящая задача, я не знаю.

— Резюмируем, — хмыкнул Турецкий, нанизывая на вилку сразу три крохотных скользких опенка. — Ты в глубокой заднице и предлагаешь нам выбор: нырять за тобой или наблюдать с галерки?

— Что есть «галерка»?

— Издалека, короче, наблюдать.

— Не совсем так, — замотал головой Реддвей. — Нырять не нужно. Понимаешь, Алекс, я верю в Америку и верю своему президенту и буду воевать, если нужно, за него и мою страну. И в отчете, который попадет к нему, напишу все, что смогу узнать. Вопрос в другом: а вы верили своему бывшему президенту? Если я скажу, что он главный сукин сын, что он обо всем знал и все покрывал за деньги, вы будете воевать? Против меня?

— Господа еще чего-нибудь желают? — официант опять явился и ненароком смахнул со стола рюмку Турецкого. — Прошу прощения, заменю в сей момент! Прикажете подавать горячее?

— Сказали тебе, потом! — Грязнов дождался рюмки Турецкого и плеснул всем еще по пятьдесят. — Мужики, надо выпить. У меня лично от таких философских вопросов всегда аппетит просыпается.

Но Реддвей был настроен конкретно, он желал получить ответ, причем однозначный и прямо сейчас:

— Да или нет?

— Не знаю, — честно признался Турецкий. — С тобой лично и за президента как символ я воевать, наверное, не буду. Но в то, что он был самым главным сукиным сыном, я тоже не верю. Мафия эти деньги отмывала, вот в это я верю. А значит, с ней и надо разбираться.

— Нет у вашей мафии таких денег, — отрезал Реддвей. — Эти ваши «новые русские», на которых все валят наши газетчики, не могли заработать столько ни на рэкете, ни на порнографии, ни даже на наркотиках и оружии. Они, как и я, в этой истории козлы отпущения. А вот Чеботарев — фигура…

— Господа еще чего-нибудь желают? — тот же официант снова вырос над душой.

— Господа желают счет! — рявкнул Реддвей. — Поехали отсюда.

— А кто здесь Турецкий? — все так же ласково осведомился официант. — Вас к телефону.

— Что за черт? И почему не на сотовый? Кто знает, что я здесь? Где у вас телефон? — Турецкий разразился потоком бессмысленных вопросов. Потом махнул рукой приятелям: — Спускайтесь к машине, я догоню.

Телефон оказался за стойкой бара. С каким-то неправдоподобно коротким шнуром. Чтобы взять трубку в руки, Турецкому пришлось пройти за стойку. Это было последнее движение, которое он помнил четко.

«Важняк» пришел в себя в 22.50, это можно было определить, просто глядя на часы. Благо руки ему никто за спину не заламывал и наручники не надевал. Правда, сидел он теперь на заднем сиденье какого-то автомобиля, судя по внутреннему интерьеру — «опеля». Сидел, зажатый двумя амбалами, один из которых, с круглым лысым черепом, смахивающим на маску Фантомаса, обрадовался этому чрезвычайно.

— Александр Борисович! — с чувством сказал он. — Едем в гости!

— Вам хана, — с трудом разлепил губы Турецкий. — «Чем это они меня?!» — Похищение сотрудника Генпрокуратуры. Точно хана.

— Похищение? — несказанно удивился Фантомас. — Какое еще похищение! Вы сами к нам в машину сели. Свидетели есть. И даже когда приятель ваш, американец, подошел, сами сказали ему, что, мол, сегодня уж больше не увидитесь. К любовнице, дескать, едете.

«Ну и ну?! Неужели не врет?»

— А рюмочка ваша между тем уже чисто вымыта, в ряду других уложена, никакой эксперт ничего не найдет. Так что сиди, дорогуша, не рыпайся. Сказано: в гости едем!