Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино

На Лубянке Федорову привели в кабинет к следователю А Вунштейну. Тот объяснил девушке, за что ее вырвали посреди ночи из постели – из-за Кирилла Прове. Ей сообщили, что он арестован как английский шпион, и попросили дать показания касательно ее знакомства с ним. Зоя объяснила: дескать, знаю его недавно, ничего предосудительного в его поступках не замечала. Допрос длился чуть больше часа, после чего Зою отпустили, взяв с нее подписку о невыезде. Судя по всему, чекисты поняли, что даже если девушка и могла быть интересна Кириллу Прове как источник информации (напомним, что она работала в Госстрахе бухгалтером), то вовлечь ее в свои сети он вряд ли успел – с момента их знакомства до ареста Прове прошли считанные недели. И работать в Госстрахе Зоя едва только начала. Короче, этим часовым контактом Федоровой с ГПУ дело и закончилось.

Впрочем, это только одна из версий той истории. Вторая версия может выглядеть совершенно иначе, и, согласно ей, контакты Зои с ГПУ тогда не закончились, а именно начались. Имеется в виду плотное сотрудничество Федоровой с чекистами на осведомительской основе. Есть ли у этой версии какие-то реальные подтверждения? Нет, только косвенные. Их мы и рассмотрим.

Например, известно письмо Сталина председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому от 25 июня 1927 года, где вождь, знавший о проводившейся кампании арестов, потребовал «повальных арестов» конкретно от Контрразведывательного отдела ОГПУ во главе с А Х. Артузовым – с целью парализации «английского шпионажа» и широкой вербовки арестованных в агентурно-осведомительную сеть. При этом Сталин приказал шире вербовать именно комсомольскую молодежь, в число которой входила и героиня нашего рассказа – Зоя Федорова. А уже десять дней спустя появилось еще одно письмо – на этот раз заместителя Менжинского Г. Ягоды. О том, что это было за послание, читаем все у тех же Михаила Тумшиса и Александра Папчинского:

«В результате массовых операций 1927 года органы ГБ смогли решить две задачи: а) значительно почистили „людскую базу контрреволюционных организаций и иностранных разведок“; б) ускоренным порядком провели массовую вербовку новой агентуры (главным образом из числа „арестованных бывших царских и белых офицеров, вузовской молодежи, технических служащих, журналистов и т. д.“). Уже 5 июля 1927 года первые результаты подвел заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода. Он писал начальникам ведущих отделов ОГПУ (А Х. Артузову, Т. Д. Дерибасу, Н. Н. Алексееву и Я. К. Ольскому): „Произведенная операция совершенно ясно показала, что мы ударили по 50 процентам по старому контрреволюционному активу. Это доказывает, что учет нового актива, новой «советской» контрреволюции, мы не знаем, мы не учли его в процессе нашей работы. Совершенно ясно, что какую-либо серьезную организацию искать надо именно в этих группах. Может быть (и даже, наверное), что руководство (идеологическое) исходит от стариков, но… актив, конечно, молодой.."

Далее Ягода продолжил: „Террор целиком исходит от молодежи. Там же у нас слабо. То же самое мы наблюдаем и по линии КРО, в части шпионажа осведомлены мы сильно (и то не везде). В части контрреволюции идем по старым связям, варимся в старых осведомителях, кои выдохлись и расконспирировались. Помните, что опасность не в этих старых, испытавших сидку и внутреннюю тюрьму людей, опасность от молодого актива, его и надо искать, среди него и надо заводить целую сеть осведомителей. Посадите на это дело лучших крокистов. В КРО надо самых сильных товарищей посадить на террор и монархистов, изучить все их материалы по зарубежной эмиграции." Концовка письма заместителя председателя ОГПУ оказалась следующей: „Этой операцией надо воспользоваться для вербовки, вербовать пачками. Лучше завербовать, чем посадить в лагерь, если даже заслужили этого"».

Итак, обратим внимание на следующие слова: «органы ГБ смогли ускоренным порядком провести массовую вербовку новой агентуры из числа вузовской молодежи, технических служащих» (под эти категории подпадала и Зоя Федорова – молодая работница Госстраха). А также на слова наркома Ягоды: «В части контрреволюции идем по старым связям, варимся в старых осведомителях, кои выдохлись и расконспирировались (выделено мной. – Ф. Р)..„Опасность от молодого актива, его и надо искать, среди него и надо заводить целую сеть осведомителей. Этой операцией надо воспользоваться для вербовки, вербовать пачками. Лучше завербовать, чем посадить в лагерь, если даже заслужили этого».

Учитывая эти заявления наркома, трудно представить себе, что чекисты на местах могли их проигнорировать. Поэтому можно предположить, что и попадание в сферу внимания 17-летней Зои Федоровой не могло закончиться лишь ее мирной беседой со следователем. Зачем упускать шанс, который сам пришел к тебе в руки? Наверняка девушку попытались завербовать на будущее. Ведь работала она не абы где, а в Госстрахе – учреждении достаточно серьезном и полезном. Каким образом могла проходить вербовка? По-разному. Например, в «Кратких указаниях ЧК для ведения разведки» назывались те же самые методы вербовки агентов, которые были известны по дореволюционной деятельности органов политического сыска. Это, во-первых, личная, материальная или идейная заинтересованность. Во-вторых, убеждение и принуждение (последнее – при наличии сведений, компрометирующих намеченного к вербовке). В-третьих, предлагалось прямое предложение или постепенное привлечение к сотрудничеству.

Федорову могли, например, запугать – напомним, что 6 июня 1927 года на свет появилась пресловутая «политическая» статья 58 УК СССР, сурово каравшая за контрреволюционную деятельность и измену Родине. К Федоровой могли применить сразу несколько пунктов: 1) недонесение о военных изменниках, за которое ей светило десять лет лишения свободы, или 2) оказание помощи «международной буржуазии», которая не признает равноправия коммунистической системы, стремясь свергнуть ее, а равно находящимся под влиянием или непосредственно организованным этой буржуазией общественным группам и организациям в осуществлении враждебной против СССР деятельности: наказание – лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества.

Впрочем, чекисты могли и не запугивать Федорову, применив другой метод. Девушку могли попросту заинтересовать перспективами на хорошее будущее: мол, будешь с нами сотрудничать – мы тебе будем помогать во многих твоих начинаниях, в том числе и по служебной линии (это называется «личная, материальная или идейная заинтересованность»).

Ведь отец Зои к тому моменту уже не работал в Кремле и былым влиянием не обладал. То ли дело ГПУ, обладавшее этим влиянием с лихвой. Оно могло помочь девушке не только по работе в Госстрахе, но и по ее переводу в театральную среду, куда Зоя, как мы помним, сильно рвалась. Отец ей здесь был препятствием, но ГПУ вполне могло пригодиться (и, кстати, пригодилось в итоге). Кто может осудить за это 17-летнюю девушку? Да и за что осуждать – за работу на учреждение, которое стояло на страже государственных интересов? Тем более что Зоя Федорова была комсомолкой, представительницей той самой советской молодежи, которая свято верила в социализм. Ведь перед глазами у нее была трагическая судьба двух братьев Прове, которых в октябре 1927 года по приговору суда расстреляли (причем Кириллу в те дни исполнилось 30 лет).

Что же касается Эдуарда Чарнока, то он отделался легким испугом. Будучи лицом, обладавшим дипломатическим иммунитетом, он летом 1927 года был выслан из страны. Впрочем, тогда СССР разорвал дипотношения с Великобританией, и страну покинули все английские дипломаты – как шпионы, так и обычные дипломаты.

Реконструкция (художественная версия)

Зоя смотрела на чернявого еврея, представившегося следователем Вунштейном, который, как прилежный ученик, макал ручку в чернильницу и выводил на листе бумаги заключение по факту ее допроса, и никак не могла поверить, что это происходит именно с ней. Что это не ее, а другую девушку по имени Зоя Федорова вырвали ночью из постели и привезли на Лубянку, в этот кабинет с одним-единственным окном, выходящим на Кузнецкий Мост.

Часы, висевшие над столом, за которым восседал следователь, показывали начало восьмого утра. За окном уже было светло и с улицы слышались автомобильные гудки, возвещавшие о том, что новый трудовой день (а на календаре был вторник) уже начался. В это время Зоя обычно собиралась на работу – садилась завтракать. При мысли об этом у девушки засосало под ложечкой.

В это самое мгновение дверь в кабинет отворилась, и на пороге возник мужчина в форме сотрудника ГПУ.

– Тебе еще долго? – спросил он Вунштейна, не входя в кабинет.

– Еще минут пять, товарищ Силантьев, – оторвавшись от листка, ответил Вунштейн.

– Отложи, пойдем покурим, – произнес нежданный визитер, после чего пропустил в кабинет мужчину средних лет в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами.

Увидев гостя, Вунштейн быстро положил ручку на стол, а листок вложил в папку, которую убрал в верхний ящик стола. После чего встал и вышел из кабинета. Вместе с товарищем Силантьевым они вышли во внутренний дворик Лубянки и здесь закурили.

– Вербануть хотят девку? – спросил Вунштейн после первой затяжки.

– Как думаешь, шансы есть? – вопросом на вопрос ответил Силантьев.

– У меня бы были, – улыбнулся Вунштейн.

– Значит, и у него будут, – коротко резюмировал Силантьев.

Нежданный гость уселся на место Вунштейна и повел себя как хозяин – открыл ящик стола, извлек из него папку и стал читать заключение, не дописанное его коллегой. Длилось это несколько минут, во время которых Зоя исподлобья наблюдала за незнакомцем. То, как он себя вел, явно выдавало в нем какого-то важного начальника.

– Меня зовут Ян Карлович, – представился гость, захлопнув папку.

По небольшому акценту, который был у гостя, Зоя догадалась, что он латыш. В их отделе было несколько людей этой национальности, причем все они занимали руководящие должности. Видимо, в ГПУ была такая же картина.

– Буду с вами откровенен, Зоя Алексеевна: мы хотим, чтобы вы нам помогали, – убирая папку в стол, сообщил гость.

– Я и так рассказала вам… вернее, товарищу Вунштейну, все, что я знала.

– Я не об этом. Вы комсомолка?

– Конечно, – кивнула головой Зоя.

– Значит, поймете то, о чем я вас буду просить. Нам нужны толковые молодые люди, которые могут помогать органам ГПУ бороться с такими людьми, как братья Прове. Ведь они есть везде, в том числе и в Госстрахе, где вы работаете.

– Я не понимаю, – глядя своему собеседнику в глаза, сказала Зоя.

– Мы хотим взять вас к себе на работу внештатным осведомителем. Судя по тому заключению, которое написал товарищ Вунштейн, вы были честны с нами и вполне можете нам помочь. Мы нуждаемся в таких молодых честных людях, как вы. Ведь тот социализм, который мы завоевали в семнадцатом году, предстоит в дальнейшем строить именно вам. Мы уйдем, а вы останетесь.

– Но я не могу быть этим… осведомителем – я ничего не умею.

– Большого умения от вас и не требуется, Зоя Алексеевна. В обязанности внештатного осведомителя входит достаточно простая функция: раз в месяц описывать нам ситуацию, которая складывается в вашем учреждении, а конкретно – в вашем отделе. Это описание занимает одну-две странички стандартного машинописного листа бумаги. Вы писчей машинкой владеете? Вот и отлично – значит, вам не составит труда отстучать на ней эти два листочка. В крайнем случае написать их от руки. Пустяшное дело, одним словом. Но за это мы сможем хорошо вас отблагодарить.

– Вы будете мне платить?

– Эта плата будет выражаться больше не в деньгах, а в протекции. Вы ведь с Кириллом Прове тоже познакомились не ради его статной выправки. Вернее, не только ради нее. Я прав?

Видя, как стушевалась его собеседница, чекист продолжил:

– Мы люди искушенные, многих здесь повидали, поэтому привыкли говорить начистоту. Кирилл вас привлек своим положением, которое обещало хорошие перспективы. Но это, как видите, оказалось блефом. Теперь вашего кавалера ждет суд, который вынесет самое суровое наказание.

– Неужели его расстреляют? – встрепенулась Зоя.

– Товарищ Вунштейн показывал вам уголовный кодекс и новую статью в нем – пятьдесят восьмую?

Зоя кивнула, поскольку следователь сделал это практически сразу, как ее ввели в этот кабинет. Еще стенографистка не успела заправить листок в свою писчую машинку, как Вунштейн раскрыл перед Зоей уголовный кодекс и, ткнув пальцем в ту статью, коротко сказал: «Читайте». После чего и начался ее допрос.

– Ситуация в мире накаляется, и наши враги спят и видят, как бы задушить молодую советскую республику, – продолжал свою речь чекист. – У вашего кавалера было прекрасное будущее, но он сам его перечеркнул. А вместе со своей судьбой едва не перечеркнул и вашу. Но у вас есть хорошая возможность забыть все произошедшее, как кошмарный сон, но и поиметь с этого неплохие дивиденды. Неужели вы позволите себе упустить такой шанс? Вы, хоть и молодая девушка, но не глупая – я это сразу понял.

– О каких дивидендах вы говорите?

– О вашей карьере в Госстрахе. Мы можем помочь вам продвинуться по карьерной лестнице. Вы сколько получаете на вашей должности?

– Восемьдесят рублей.

– Не самые большие деньги для девушки, которая любит танцевать фокстрот и модно одеваться в стиле Надежды Ломановой. Кстати, если вы согласитесь с нами сотрудничать, мы можем способствовать тому, чтобы вы попали в поле ее зрения. С вашим лицом и хорошенькой фигурой вы можете стать прекрасной модисткой.

– Я мечтаю стать актрисой.

– Тогда почему вы работаете в Госстрахе?

– Меня устроил туда папа.

– Понимаю, по какой причине он это сделал. Ваш отец наверняка считает артистов растленными людьми. Я прав?

– Что-то вроде этого, – кивнула Зоя.

– Лично я так не считаю – у меня много друзей среди артистов. Кстати, мы можем помочь вам и в этом вашем желании. Стать Анной Стэн сегодня мечтает чуть ли не каждая советская девушка. И я их понимаю – как же она прекрасна в «Девушке с коробкой»! Если вы пойдете в артистки, вам вполне по силам добиться не меньших успехов. У вас за плечами есть какой-то актерский опыт?

– В школе я занималась в драмкружке, и меня там хвалили.

– Это видно по тому, как вы держитесь. Короче, учитывая то, что возможности нашего учреждения безграничны, вы можете со временем осуществить свою мечту. Поэтому с вашей стороны было бы верхом глупости отвергать мое предложение.

– А я могу посоветоваться с отцом?

Ян Карлович ответил не сразу. Прежде он извлек на свет пачку папирос «Казбек», но закуривать не стал. Вместо этого он поднес папиросу себе под нос и пару раз вдохнул в себя ее аромат. И только после этого произнес:

– Зоя Алексеевна, мне казалось, что я разговариваю с взрослым человеком, а не с ребенком. Когда вы соглашались принять ухаживания Кирилла Прове, вы тоже сначала советовались с отцом? Вот и в нашем случае этого не требуется. Тем более что мое предложение подразумевает крайнюю степень секретности. О нем могут знать только два человека: вы и я. Больше никто. Вам понятно?

Зоя молча кивнула.

Вернув папиросу обратно в пачку, Ян Карлович захлопнул ее и спрятал в брючный карман. После чего спросил:

– Значит, вы согласны с моим предложением?

– Да, я буду на вас работать.

– Надеюсь, что говоря «на вас», вы подразумеваете не меня лично, а наше молодое рабоче-крестьянское государство.

Сказав это, Ян Карлович впервые за весь их разговор улыбнулся. Затем открыл верхний ящик стола и извлек на свет лист чистой бумаги. Положив его на стол перед Зоей, он сказал:

– Всем нашим новым сотрудникам мы предлагаем написать стандартную подписку о сотрудничестве. Вот вам ручка, чернила и лист бумаги – я буду диктовать, а вы пишите.

И Зоя безропотно потянулась за ручкой.

* * *

Резолюцию по делу № 47268 (по нему проходила Зоя Федорова), которая ставила точку (или, наоборот, не ставила) в контактах девушки с ГПУ, начертал сам заместитель председателя (а фактически председатель) ОГПУ СССР Генрих Ягода. 18 ноября 1927 года (спустя 24 дня после расстрела братьев Прове) он написал следующее:

«Гражданка Федорова З. А была арестована по обвинению в шпионской связи с К. Ф. Прове… Следует констатировать, что инкриминируемое гр. Федоровой З. А. обвинение следствием установить не удалось, а посему полагал бы дело по обвинению Федоровой З. А. следствием прекратить и сдать в архив. Подписку о невыезде аннулировать».

Естественно, никаких намеков о вербовке девушке в этом документе быть не могло – для этого составляются другие бумаги, которые хранятся в ином месте.

Если версия о вербовке Федоровой верна, то попасть она должна была в штат осведомителей-информаторов по линии Информационного отдела (начальник Г. Прокофьев) Секретно-оперативного управления, которым руководил по совместительству с июля 1927 года. все тот же Г. Ягода. Это, кстати, является лишним подтверждением версии о том, что Зою могли завербовать. Вряд ли Ягода упустил бы такой шанс – завербовать в свою «пачку» дочь бывшего начальника паспортного стола Кремля.

Здесь самое время произвести короткий экскурс в историю появления в советской России агентуры спецслужб. А истоки ее надо искать в агентуре. царской. При последнем царе агентуру имели органы общей полиции, уголовно-сыскной полиции, департамента вероисповеданий МВД. Кроме этого, внутреннюю и внешнюю (иностранную) агентуру имело охранное отделение полиции МВД. Агентов вербовали и широко использовали царские органы юстиции, таможенная служба, пограничная стража. После октября 1917 года всю эту агентурную сеть большевики распустили (оставили только в военной разведке), но очень быстро об этом пожалели, поскольку в стране начался разгул не только контрреволюции, но и бандитизма. И вот уже весной 1918 года агентуру стали восстанавливать, причем обратившись за помощью к… бывшим сотрудникам царской уголовно-сыскной полиции. В итоге к 1 июля 1918 года только в органах советского уголовного розыска уже работало 270 бывших сотрудников царской сыскной уголовной полиции, из которых 107 сотрудников занимали руководящие должности. Но уже к марту следующего года руководство ВЧК приказало уволить этих работников с советской службы, поскольку было принято решение опираться в дальнейшем исключительно на рабоче-крестьянскую агентуру. Правда, уволили тогда не всех «бывших» – некоторых оставили, так как без них было совсем туго формировать новую агентуру.

В 1918 году восстановлением секретной агентуры занялся департамент пограничной стражи наркомата торговли и промышленности. А с лета того же года секретных агентов стали использовать органы ВЧК в Москве и Петрограде. Причем в агенты тогда шли сплошь одни добровольцы – комсомольцы и молодые коммунисты, которые денег за эту опасную работу не брали. Они работали исключительно за идею, а материальная оплата такого рода труда придет чуть позже. Даже в январе 1919 года, когда в смете финансирования местных органов ВЧК, милиции и уголовного розыска появилась статья «секретные расходы», это не предусматривало денежных выплат секретным агентам. Статья лишь позволяла компенсировать расходы штатных сотрудников органов ЧК, милиции и уголовного розыска при проведении секретных операций (транспорт, проживание, мелкие бытовые траты и пр.).

В те годы было два вида секретных агентов: разведчик и собственно агент. Первые были штатными сотрудниками оперативных отделов ВЧК и ее местных органов, которые добывали, систематизировали и анализировали оперативную и учетную информацию. То есть разведчик – это кадровый сотрудник органов ВЧК. А секретный агент – добровольный помощник Были еще доносители – граждане, писавшие заявления в органы ВЧК и НКВД.

Тем временем с началом в 1921 году нэпа ситуация в агентурной среде стала меняться. В СССР тогда было проведено сокращение бюджетных расходов на 60 %, из-за чего начались массовые сокращения в армии, милиции и ГПУ. Например, только в армии было уволено 1,5 млн человек (с 2 млн до 500 тысяч). А из ГПУ за два года (1922–1923) было уволено 65 % сотрудников. Однако в то же время власти понимали, что столь массовое сокращение кадров может серьезно сказаться на эффективности работы множества учреждений. Понял это и Феликс Эдмундович Дзержинский – тогдашний председатель ГПУ. В итоге он пробил в верхах решение, согласно которому увольняемых по сокращению штатов сотрудников из органов ГПУ-НКВД надлежало оставить в «действующем резерве» и устроить на службу в различные государственные учреждения и на промышленные предприятия. Таким сотрудникам поручалось секретное делопроизводство, кадровая работа, обеспечение внутреннего распорядка и режима. Кроме того, «железный Феликс» предложил использовать бывших чекистов для сбора социально-политической и оперативной информации, чтобы контролировать настроения в трудовых коллективах, выявлять взяточников и растратчиков, пресекать нарушение законодательства и протекционизм, устранять недостатки управления и организации текущей работы. Таким образом были убиты сразу два зайца: во-первых, тысячи людей не остались без работы, во-вторых – они стали приносить реальную пользу государству.

В те годы в секретные агенты зачислялись только оперативные сотрудники ГПУ. В штате местных органов ГПУ такие составляли не более 20 % от общей численности. А к 1924 году из 65 % уволенных из органов ГПУ по сокращению в секретные агенты попало не более 10 % сокращенных. Тогда же секретные агенты были объединены в резидентуры, во главе которых стоял резидент. Они работали в московских и ленинградских вузах, на крупных промышленных предприятиях.

В каких сферах советского общества в 1922–1929 годах широко использовалась секретная агентура ОГПУ? Вот что об этом пишет К. Скоркин:

«Это правительственные учреждения, тресты, акционерные общества, предприятия оборонного значения, крупные машиностроительные и металлургические заводы, научные и высшие учебные заведения, редакции газет и журналов, цензурные и репертуарные органы наркомата просвещения, аппараты дипломатических и торговых представительств за границей. Позднее секретная агентура стала работать в системе машинно-тракторных станций (МТС), политотделах железных дорог, пароходств, совхозов. С 1923 года донесения секретной агентуры в органах ОГПУ стали включать в еженедельные информационные сводки. Так именовали в те годы особые информационные сводные материалы с грифом „совершенно секретно“. В информационных сводках начала двадцатых годов имелись следующие разделы: положение в отраслях народного хозяйства; социально-политические настроения разных социальных групп населения; деятельность оппозиционных политических партий и движений; положение в религиозных организациях; вооруженный бандитизм, повстанчество и уголовная преступность. При составлении таких сводок использовались не только донесения секретной агентуры, но и оперативная информация подразделений органа ГПУ. Информационная сводка затем направлялась в Москву в ОГПУ и в местный партийный комитет. В 1922 году в системе ГПУ появилась особая категория сотрудников, которых именовали сексотами. Сексоты делились в ГПУ на две самостоятельные категории. К первой категории относились штатные сотрудники ГПУ. Они выполняли отдельные секретные поручения своих подразделений.

Таких сотрудников через партийные органы временно устраивали в учреждения и на предприятия. После выполнения секретного задания они возвращались к своему прежнему месту службы. Вторая категория сексотов в штате органа ГПУ не состояла. Это комсомольцы или молодые коммунисты, рекомендованные партийными органами для работы в ГПУ. В качестве сексотов они проверялись на практике к пригодности для оперативно-розыскной работы. Если сексот успешно проходил проверку, то зачислялся в штат ГПУ. Если нет, то либо исключался из категории сексотов, либо использовался разово по мере оперативной надобности. Таким образом, агенты и сексоты – это не энтузиасты или принужденные граждане. Они являлись сознательными, дисциплинированными и добросовестными работниками органов ГПУ. И не важно, состояли они в штате или нет.

Сегодня их с удивительной легкостью именуют «провокаторами и доносчиками». Но эти эпитеты к данной категории работников неуместны. Это чекисты, выполняющие специфическую работу негласного характера. Какие же должности в советской системе занимали секретные агенты и сексоты ОГПУ? Молодежь – это рабочие, колхозники, студенты, рядовые служащие. Более опытные сексоты работали в подразделениях делопроизводства, кадров, финансового и материально-технического снабжения. В 1923 году органы ОГПУ, милиции и уголовного розыска получили законное право вербовать для оперативных нужд осведомителей. При этом было категорически запрещено вербовать в осведомители членов партии. Приемы и методы вербовки осведомителей и поныне составляют государственную тайну. По этой причине в статье они опущены. Но в данном случае важно понять то, что агенты, сексоты и осведомители – это не одно и то же.

Это разные категории негласных работников государственных органов с четкими и весьма специфическими функциями. Позднее осведомители в документах ОГПУ-НКВД стали именовать агентами или негласными агентами. Но по сути они оставались осведомителями. Они учитывались в органах ОГПУ-НКВД отдельно от секретных агентов из чекистов запаса. Наиболее широко и активно в двадцатые годы в системе ОГПУ осведомителей использовали органы пограничной охраны. Без их помощи обеспечить надежную охрану государственной границы невозможно. Не менее широко и активно использовались осведомители в органах финансового контроля и налогообложения. Через осведомителей оперативно выявлялись в сельской местности факты занижения показателей посевной площади, численности домашнего скота и наемных работников в хозяйстве. Осведомители информировали финансовые и налоговые органы о подпольном производстве, выгонке самогона, незаконной торговле и скупке продовольствия. Такими осведомителями финансовых и налоговых органов в то время являлись члены „сельского актива“. Это молодые деревенские коммунисты и комсомольцы. Осведомители широко использовались органами милиции и уголовного розыска. Таковыми состояли члены домовых комитетов, дворники, работники городской коммунальной системы, пенсионеры.

Через осведомителей органы милиции выявляли в городах граждан, проживавших без регистрации и документов, всевозможные притоны, нелегальные казино и бордели, очаги самогоноварения, скупщиков краденых вещей и материальных ценностей. С помощью таких добровольных осведомителей в годы нэпа обеспечивалась высокая эффективность борьбы органов милиции с уголовной преступностью и административными правонарушениями граждан. Органы ОГПУ использовали осведомителей только в крупных государственных и хозяйственных учреждениях, на предприятиях оборонного значения и в высших учебных заведениях. С 1925 года практика использования осведомителей в ГПУ была расширена на общественные, культурные и религиозные организации…»

Обратим внимание в этом абзаце на организации культурные – именно к ним относились учреждения, работавшие в сфере кинематографа (а очень скоро Зое Федоровой предстоит начать работать в этой отрасли, причем до конца жизни – более пятидесяти лет). Итак, кинематограф в двадцатые годы в Советской России был нэпманский – то есть, коммерческий. Правда, под контролем государства, в том числе и его спецслужб. Читаем в статье «Советский кинонэп двадцатых годов»:

«…Крупной организационной мерой советской власти в период „кинонэпа“ стало создание Всероссийского фотокинематографического акционерного общества „Советское кино“ („Совкино“). Устав „Совкино“ был утвержден СНК РСФСР 10 декабря 1924 года. Учредителями Совкино явились: ВСНХ РСФСР, НКВТ СССР, НКП, Московский и Ленинградский губернские исполнительные комитеты. Уставом АО „Совкино“ была определена цель деятельности общества, которая заключалась в развитии кинопромышленности для наиболее полного обслуживания культурных потребностей трудящихся. Акционерному обществу предоставлялось право: открывать и эксплуатировать всякого рода предприятия по фото- и кинопроизводству, прокату и торговле материалами, оборудованием и изделиями фото- и кинопромышленности; эксплуатировать и организовывать кинотеатры на территории РСФСР. Высшим органом управления „Совкино“, как и любого акционерного общества, являлось Общее собрание акционеров, которое должно было решать ключевые вопросы, которые в значительной степени могли повлиять на работу общества. Председателем Общего собрания в течение всего периода существования „Совкино“ была В. Н. Яковлева, заместитель наркома просвещения.

Материальную базу для развития кинодела „Совкино“ должно было создавать из доходов от прокатных, экспортных и импортных операций, то есть зарабатывать своей деятельностью. С 25 марта 1925 года правление „Совкино“ заключило с Наркомпросом РСФСР договор о практическом осуществлении акционерным обществом монопольного права кинопроката. Тем самым все самостоятельные прокатные организации прекратили свою деятельность.

На территории РСФСР „Совкино“ обладало исключительным правом производить операции по экспорту и импорту кинофильмов и кинотоваров, а также изыскивать для кинопромышленности СССР кредиты за границей и привлекать иностранные капиталы.

Таким образом, советское государство в данном случае пошло по пути создания коммерческого предприятия, которому отводилась роль главного государственного органа управления кинематографией. В этом проглядывается определенная логика властей – раз государственные структуры в условиях новой экономической политики и при отсутствии планового финансирования не справляются с задачами, стоящими перед советским кинематографом, пусть этим займется акционерное общество, обладающее монополией проката, которое сможет заработать на кино деньги и пустить их в дело реализации государственных кинематографических задач. Дело вроде бы сдвинулось для советской власти с „мертвой точки хаотического рыночного развития и нездоровой конкуренции“: началась централизация кинопрокатной сети, был упорядочен и поставлен под контроль ввоз заграничной кинопродукции, частные кинопредприятия, лишившись возможности кинопроката и работы с иностранными конторами, в большинстве случаев прекратили существование.

Но произошло то, что вряд ли могли предположить государственные и партийные деятели. Вместо того чтобы стать оплотом реализации ленинского взгляда на кинематограф и решать задачи, которые ставила перед кинематографом советская власть, „Совкино“, умело воспользовавшись предоставленными ему монопольными привилегиями, превратилось в нормальную мощную кинокомпанию, которую можно сравнить с лучшими образцами киноиндустрии США и Европы. Главной целью своей деятельности она считала получение максимально возможных прибылей от кинопроизводства и кинопроката. Во главу угла „Совкино“ поставило создание интересных зрителю художественных картин и развитие сети коммерческих кинотеатров в крупных городах. Как такое могло произойти? На такой выбор стратегии развития „Совкино“ повлияли люди, стоявшие у руководства акционерного общества, так как именно они решали основные стратегические и практические вопросы, связанные с производством и прокатом. Председателем Правления „Совкино“ во все время его существования был К. М. Шведчиков. Кроме председательских, он выполнял функции руководства экспортно-импортным направлением деятельности. В „Совкино“ Шведчиков перешел из Наркомторга, где занимал должность начальника Управления регулирования и являлся членом Коллегии НКВТ СССР (Наркомат внешней торговли). Заместителем председателя был И. П. Трайнин, который сменил до прихода в „Совкино“ несколько профессий – был маляром, журналистом, редактором журнала. Его первое знакомство с кинематографом состоялось еще до революции, когда он начал сниматься статистом у компании „Патэ“ (он шесть лет жил во Франции). Несмотря на то, что он не окончил ни одного учебного заведения, в дальнейшем, уже после ликвидации АО „Совкино“, Трайнин станет ученым в области права, а в 1939 году – академиком. Он является автором ряда работ по государственному праву и национальному вопросу. Таким образом, у руля советской кинематографии встали не „киношники“, а, в общем-то, люди прагматичные. С самого начала они выбрали долгосрочную стратегию своего развития, которую озвучил Шведчиков: „Нас хотят заставить ставить исключительно политпросветские темы, тогда как на основе нашего устава мы являемся коммерческой организацией, извлекающей прибыль в конечной цели“.