Одержимость. Любовь Зверя

Глава 6

До дома я добралась только к вечеру. Выбежала из ресторана, спряталась в ближайшей подворотне и зашла в приложение банка. Мои счета были пусты, а на экране маячило предупреждение об аресте.

В кошельке наскребла пятьсот рублей, но этого не хватит, чтобы добраться на такси до дома. Шла пешком до метро через весь центр, кое-как разобралась с ветками, потом с оплатой, и когда уже вышла на нужной станции, вызвала такси, отдав последнюю наличку.

Дом пугал иллюминацией. Горели все окна, даже гирлянды на заборе зачем-то включили. Вошла в холл и застыла…

Играла музыка, а по залу носилась перевозбуждённая Лара, накрывая на стол.

– Чего встала? Давай живо помогай, скоро гости придут, а я тут одна кручусь, – зашипела сестра. – И вообще, где ты шаталась? Тут такое было… Наши машины забрали. Гараж пустой! Даже джипик мамочки увезли, представляешь?

– А ты чего довольная-то? – взревела я, догоняя её на кухне. Застыла в пороге, осматривая грязь и хаос, что вечно оставался после её «волшебных» ручек. На блюде уже лежала утка, искрясь глазурью. – Ты умом тронулась от горя? У нас забрали машины! Ау!

– А мне это уже неважно, – она внезапно развернулась и дёрнула плечами. Я только сейчас рассмотрела свою сестру… Идеальная укладка, превосходный макияж и платье, которое она берегла для особого случая. – Я замуж выхожу. Что? Провалилась твоя попытка оставить меня с носом? Но я не сержусь, моя глупая младшенькая сестричка. Оставайтесь тут одни. Создавайте видимость борьбы, хотя всем прекрасно понятно, что против Петра не выстоять. Суетитесь, горюйте, привыкайте к нищенству. А я не могу.

– Дура, – захныкала я, опускаясь в кресло. Неужели Пётр прав?

– Это ты дура, раз отказываешься.

– Я не продаюсь, Лара. Не продаюсь…

– Тогда иди к отцу, правильная и гордая ты наша, он тебе сам расскажет, продаешься ты или нет.

Лара просто уничтожала меня гневом во взгляде. Столько в ней было ненависти! Столько яда, столько злости, что щёки вспыхнули. Вскочила и бросилась к папиному кабинету, но тут раздался звонок в дверь, и отец вышел сам. Шаг его сегодня был ещё быстрее, он двигался, как робот, то ли не замечая меня, то ли не желая этого делать.

– Пап… Пап! – пыталась сжать его руку, но отец отмахнулся и распахнул дверь, на пороге которой оказались двое мужчин. Чёрт… Что это за бег по кругу? Куда бы я ни ринулась, везде ОН! Не спрятаться, не скрыться, будто под куполом оказалась. И дом этот уже не мой, нет здесь покоя и защиты.

Ястреб цыкнул, осмотрев меня. Понял, что я только сейчас смогла добраться до дома, и закатил глаза, поражаясь упрямству.

– Добро пожаловать, – отец встал рядом со мной, но так, чтобы не прикасаться. И тут до меня дошло… Продал. Он меня продал? А как же его: «Я всё решу! Мои дочери никогда не будут жертвами!»?

Силы покинули меня. Села на своё место, игнорируя недовольство Ларисы, потому что ей самой пришлось заканчивать накрывать на стол. Не слышала разговора мужчин, просто сидела и выкручивала себе пальцы, только бы не отключиться.

Не смотрела на второго, игнорировал вопросы, не притронулась к еде. Можно сбежать в свою комнату, можно спрятаться, вот только лучше самой услышать цену, за которую меня продают.

Разговор сначала был нейтральным, собравшимся даже удалось преодолеть неловкость, и за столом все чаще слышались смешки. Лора знатно налегала на вино, в итоге став душой компании.

– Свадьбу сыграем в апреле, – незнакомый, но такой хриплый голос заставил вздрогнуть. Вскинула голову, осматривая новоиспечённого жениха. Они были безумно похожи, вот только взгляд у него был мягче, что ли, более открытый и понятный. Не было там преград, стен непробиваемых.

– Хорошо, – вздохнул отец, и я впервые ощутила его взгляд, но не повернулась.

– Но, Дамир Ринатович, вы же понимаете, что моё условие остаётся неизменным? – в разговор вступил Ястреб, но лучше бы он этого не делал… Лара что, просто так сбегает? Как крыса с тонущей лодки? Взялась за первое предложение, лишь бы не очутиться на улице?

– Я повторюсь, что в вашей весьма непростой ситуации вам смогу помочь только я. Благодарю, всё было просто превосходно вкусно. Ярослав, ты со мной?

– Нет, мы с Ларисой решили уехать на пару дней. Пообщаемся, привыкнем друг к другу…

Это все было фарсом. Блефом… Ерундой какой-то. Как это возможно в двадцать первом веке, когда женщины отвоёвывают свою свободу, значимость, когда всё чаще говорят о равноправии, отстаивают право занимать самые сложные должности… Как можно продавать себя? Как? Шмотки, бренды, тачки… Это же временно. А совесть? Как спать под её лютый вой?

Но, очевидно, эти вопросы волновали только меня.

Первым вышел Ястреб, знатно царапнув меня гневным взглядом, а следом упорхнула и Лара со своим «женихом». Мы с отцом остались одни.

Часы вновь взвизгнули курантами, но никто и не шелохнулся. Он курил, скидывая пепел прямо на нетронутую утку, а я пялилась в стену, увешанную нашими семейными фотографиями.

На них ещё была моя мамочка. Добрая, мягкая, чуткая. Мы за ней были как за каменной стеной. Ненавидела она эти договорные браки, терпеть не могла сплетни и пересуды, а когда женщины из нашего окружения начинали играть в свах, то уходила.

Она читала нам сказки, твердя, что у нас всё будет правильно, красиво. Принц обязательно приедет и спасёт…

Мамочка, ну почему так? Почему… А как же принц? Как же любовь, о которой ты мне так красиво рассказывала? Почему я сейчас ощущаю себя одинокой, преданной?

– Ты согласился, да? – прошептала я.

– У меня не было выбора… Мне не жить, Арин. Не жить…

– А мне, значит, жить? Мне? Что делать мне? Скакать от счастья, как делает ополоумевшая Лариса? Или что?

– Мне жаль… Мне так жаль… – зарыдал отец.

Только вот не проняло меня это. Ни капли.

Встала, осушила бокал вина залпом и впервые повернулась к отцу.

– Тогда и мне жаль, папочка. Не выйду я за него ни по твоей указке, ни под давлением угроз. Мы квиты. Мне очень жаль…

Глава 7

Сидела в своей комнате и слушала звуки дома, вдруг ставшего таким чужим. Отец ещё долго гулял по первому этажу, бряцал бутылками, хлопал дверью, выходя курить на мороз. И только к трём часам ночи угомонился.

Эта пауза была нужна мне, чтобы утвердиться в решении или окончательно спалить свою жизнь, или смириться с тем, что я не человек, а кролик, которого выращивали двадцать два года, чтобы потом продать по фиксированной цене за каждый килограмм тушки.

А мне стало даже его жаль, когда речь зашла про сыновей, про корни, что должны укрепляться. Подумала, как не повезло, что некому продолжить род отца! НО! Сыновей нельзя продать, за них нельзя назначить цену ополоумевшему миллиардеру, нельзя насильно выдать замуж, навесив свои ошибки на молоденькую девчонку. Как просто рушится семья. Как звонко рвутся корни. А ведь я так любила своего папочку….

Не распаляла внутри гнев, нет. Этого даже не нужно было. Я просто знала, что не смогу жить в неволе.

Но единственное, что никак не давало мне покоя – моя семья. Ещё вчера я была счастлива, любима. Теперь даже эти глупые рауты, семейные вечера и традиция готовить клюквенный пирог на новогодние каникулы не казались странными, приевшимися, надоевшими.

Хотелось винить Ястреба, хотелось орать от ненависти к нему. Но это эмоции, а вот разум твердил другое: неприятности отца начались задолго до его появления. А значит, на месте Петра мог оказаться любой?

– Хватит! – когда мысли стали напоминать скулёж, я заставила себя остановиться и сделать то, что задумала. Действовать надо! Спасаться! Рвать, как пластырь с незатянувшейся раны. Нет мне места в этом доме, в этой жизни, что уже никогда не станет только МОЕЙ.

В последний раз осмотрела свою комнату, подхватила рюкзак, небольшую дорожную сумку и выскользнула. Ноша была тяжелой, но я не чувствовала. Шла по проверенным ступеням, только бы не скрипнуть.

Замирала от любого шороха. Казалось, я спускаюсь целую вечность! И когда вдохнула свежесть ветра, рассмеялась. Брела по улочке медленно, осматривая красивые дома, хотелось просто насмотреться на всё это, чтобы было что вспомнить.

Я копила отцу на подарок, поэтому периодически снимала наличку, а то Ларка ещё та любительница украсть мой телефон и опустошить карточку. В копилке набралась небольшая сумма, которой мне должно хватить на месяц. Но первым делом нужно найти жильё.

На аренду, естественно, рассчитывать не приходится, поэтому я взяла путь в сторону электрички. Моя бывшая одноклассница Светка Ложкина жила в пригороде, в бывшем рабочем посёлке. Мы дружили до седьмого класса, а когда из нашей школы, по просьбам некоторых зажравшихся семей, сделали элитный лицей, ей пришлось перевестись, потому что таких денег у её семьи просто не было. Но мы не перестали общаться. Дружили так, что ни дня не проходило без долгих разговоров по телефону. Я заочно знала всех её одноклассников, а она моих. Мы учили стихи вместе, решали задачи, писали сочинения. Она порой была мне ближе, чем родная сестра.

Когда я добралась до нужного места, то уже светало. Вдоль железнодорожных путей раскинулись чёрные от гнили бараки, в огородах лаяли собаки, а из жестяных гаражей-ракушек слышался рёв двигателей.

Сверила адрес и вскинула голову. Два этажа, и лишь одно светящееся окошко моей подруги. Я даже улыбнуться не успела, как к стеклу прижалась её мордочка. Ждёт…

Взбежала на второй этаж и практически упала в её объятия, выпуская эмоции наружу.

– Входи, Ариш, входи. Да, не дворец, но зато тепло, правда? – она улыбнулась и стёрла слёзы. – Есть хочешь? Замёрзла? Чай?

– Чай, – закивала я, скидывая с себя теплый пуховик, под которым было ещё несколько курток, что не уместились в сумку.

В небольшой однокомнатной квартире пахло сыростью и черной смородиной. Подранный линолеум, желтые обои, рассохшаяся старая мебель и занавеска вместо двери в комнату. Но меня это не пугало. Я просто была счастлива…

Светик училась в педагогическом, а по вечерам помогала подтянуть английский язык своим ученикам. Не шиковала, но на хлеб хватало. Ещё два года учебы, и можно выходить на работу, подруга очень этого ждала, чтобы вырваться в другую жизнь.

– Спасибо, Свет, – обняла подругу со спины, прижалась и снова заплакала. – Ты единственная, кто не испугался и пустил меня.

И это было правдой… До Светки я звонила многим. Знала, что часть моих подруг сдают подаренные предками квартиры, а другая часть даже не заморачивается этими копейками от аренды. Я просто просила угол, в котором могу спать по ночам! Но они хором отказывали. Никто не хотел связываться ни со мной, ни с моими родственниками. Я будто в тюрьме очутилась.

Старые связи рвались гитарными струнами, больно щёлкая по лицу. А ведь мы вместе ходили в тот сраный элитный лицей, со многими вместе поступали в универ, ходили друг к другу на дни рождения, считались равными… Но всё же всегда кто-то ровнее. И лишь Светка согласилась впустить меня в свою скромную обитель.

Родители её умерли в том году, поэтому в этих апартаментах она осталась совершенно одна. Комната была крохотной, как мой санузел в доме, максимум десять квадратов. От стен веяло холодом, из рассохшихся деревянных рам сквозило, а старый диван скрипел, как ненормальный. Но полы сияли чистотой, на кресле валялась груда милых декоративных подушечек, а старое окно закрывали красивые шторы цвета пыльной розы.

Света будто ждала презрения, отвращения, но об этом не могло быть и речи. Здесь я ощущала себя комфортнее, чем в том месте, что по ошибке называла домом.

– Ариш, я же понимаю, что ты привыкла к иному, – вздохнула она и поставила на колченогую табуретку, служившую журнальным столиком, две, явно праздничные, кружки и вазочку с сушками.

– Свет, ты меня спасла. Спасибо тебе ещё раз! Я не буду сидеть у тебя на шее, честное слово! Давай я буду оплачивать коммуналку, у меня есть небольшие сбережения, на несколько месяцев должно хватить.

– То есть ты остаешься? – с придыханием спросила моя единственная подруга. – Ещё не разочаровалась?

– Я остаюсь с тобой, Свет.

– Тогда пополам, – она обняла меня и завалила на диван. – Может, поспим? А потом ты всё подробно расскажешь?

– Давай…

Подруга взбила подушки, выдала мне ещё одно одеяло, выключила свет и под мерцание крошечного телевизора мы улеглись. Вот только сна не было ни в одном глазу. Света горько вздыхала, а я плакала. И через полчаса не выдержала и рассказала всё, что произошло со мной.

Как хорошо, что я не видела её глаз. Лежала спиной, глотала слёзы и описывала этот ужас, что свалился на меня.

Наверное, я в её глазах – избалованная сучка. И Свете, выросшей в этой небольшой квартире, меня совсем не понять, но она обняла, прижала к себе и стала гладить по волосам, нашептывая успокаивающие и такие нужные слова.

А ведь на её месте должны быть сестра, отец… ОНИ должны быть рядом и утешать меня. Именно их тепло должно исцелять, дарить уверенность, что завтра всё пройдёт, всё закончится. Но нет… Один жрёт водку, а вторая укатила знакомиться с новым женихом, лишь бы не верить в то, что отец потерял всё.

– Как он мог? Неужели бизнес дороже дочери? Отец у тебя вроде нормальный. Папа работал у него водителем много лет, помню щедрые подарки, продуктовые пакеты. Почему?

– Не знаю, Свет. Мне кажется, он в тупике. Не понимает, куда идти, что делать…

И я даже немного поняла его. Что говорить о масштабе его проблем, когда меня отказались просто приютить на ночь? Да эти люди только делают вид, что радуются тебе, твоим успехам, а за спиной ядом брызжут.

– Но это уже не мой путь, Свет. Я не вернусь в дом, который оказался магазином, торгующим душами дочерей…

Глава 8

Ястреб

– В смысле – ушла из дома и не вернулась?! – заорал так, что с подноса домработницы выпала чашка кофе. Клавдия взвизгнула и бросилась собирать осколки, шурша на коленях по ковролину.

– Пётр, найдите её! Я сбил все ноги, обзвонил всех её подруг, друзей, но никто ничего не знает! Я даже подумать не мог, что моя дочь может сбежать! Арина… Она же не приспособлена к жизни! Падает на ровном месте, у неё раз в квартал крадут телефон, а в том году с разницей в два месяца ломала руки. Как она? Пропадёт… Пропадёт же!

– Она что, без денег ушла? – сдавил голову, пытаясь усмирить бьющие молоточки ярости, но не помогало. А ведь с утра встал с хорошим настроением, впервые за долгое время. – Документы? Украшения? Ценные вещи?

– Документов нет, а украшения все выложила. Даже кольцо, которое я ей подарил на совершеннолетие, лежит на комоде, только крестик мамин забрала, – хрипел Куликов. По голосу было слышно, что он убит горем, но мне-то от этого что?

Эта своенравная девчонка сбежала, наплевав и на благополучие и на семью. Она всеми силами сопротивлялась, вот только не понимала одного… Что этим только дразнит меня, распаляет то, чему лучше бы дремать ещё лет сто, что ли.

Жадность, дьявольская ярость и желание бурлили в крови бесконтрольным потоком. Ещё никогда цель не была так желанна. Как помешанный или одержимый думал о ней с момента первой нашей встречи.

Брат буквально силой затащил меня на свадьбу дочери мэра моего родного города. И если бы не федеральная программа по инфраструктуре, в которой я выиграл тендер, то ещё столько же не появлялся бы в этом захолустье. А я пошёл, чтобы в морду его наглую посмотреть, чтобы за столом с ним посидеть и вкусить страааах… Обожаю этот пьянящий душу аромат! Это как топливо для меня.

Мэр меня ничуть не удивил, ломался и так отчаянно пытался ставить палки в колёса, зная, что любая модернизация вскрывает бреши в освоенных бюджетах. Бережёт Савельев своё кресло, боится опозориться, но ничего… Ничего, скоро я ему покажу, где его место, шкура продажная. Интересно, а как он заскачет, когда Куликов узнает, что именно мэр помог утопить его детище. Хотя… Что этот старик теперь может? Ничего…

– А что вы от меня сейчас, собственно, хотите? У меня было одно единственное условие, Дамир Ренатович, всего одно, но и с этим вы не справились… Знаете, во сколько оценивается совокупность ваших долгов? Или после восьмого нуля вы устаёте считать и начинаете жрать транквилизаторы? Я привык говорить правду в лицо, так что не обижайтесь, но просто так вы ничего не получите.

Эта семейка меня начинала жутко напрягать. С виду приличная, вполне патриархальная, наполненная семейными традициями, но стоило только копнуть чуть глубже, как полезло дерьмище…

Куликов владеет заводом, доставшимся ему от деда, знаменитого местного мануфактурщика, вот только за последние пять лет старик не сумел приспособиться к стремительно меняющимся правилам и угробил огромное производство. Стал стучаться по банкам, знакомым, нахапал долгов, чем ещё больше закопал и себя, и свою семью. Ну, кстати, это меня напрягало меньше всего. Успех семейного дела – подрастающее поколение. Молодняк чувствует тенденции и, приходя к власти, перестраивает производство, но Куликову не повезло. У него было две дочери. Он явно делал ставку на старшую, вот только её мозги с возрастом перетекли в щёлку, которой она пыталась завлечь богатого муженька.

На той свадьбе Лариса разве что в штаны мне не залезла, пытаясь продемонстрировать всю себя до глубины «души», вот только аллергия у меня на «давалок». Но старшая из Куликовых точно так же, как и я, не переносит отказов. С таким рвением стала обрывать телефон, пытаясь узнать причину… Однако смелости в ней было с гулькин нос. Она так аккуратно обходила формулировки, боясь спросить в лоб: «Почему не я?», но на самом деле её подкосила информация о банкротстве. Не вынесет эта золотая девочка лишений, не умеет плыть против течения, ей бы на матрасике, да с «маргариткой» под жарким солнцем Мальдив.

А вот младшая… Она с таким пренебрежением смотрела в мою сторону, отворачивалась, шугалась и чуть ли в обморок не падала, когда приближался. А на ужине с нерушимой твёрдостью заявила, что никогда не станет моей. НИКОГДА!

Это что за новости? Отказ? Вызов? Приглашение к войне? Дурочка. Какая же ты дурочка!

А я, как придурок, тянулся к ней, как к магниту. Надышаться не мог строптивостью, холодностью. Дикость какая…

И вроде остановиться бы, но никак… Кулаки сжимаются, челюсти скрежещут, а перед глазами круги красные расплываются. Никогда ещё ни одна баба так под кожу не западала! Её же хочется связать, а язык мылом промыть, чтобы колкости стереть навсегда!

Но ничего, милая, ничего… Ты ещё приползёшь ко мне. Сама придёшь, умолять о помощи будешь, потому что в этом городе от тебя отвернутся ВСЕ! Не останется ни одной души, кто сможет тебя спрятать. Обещаю, Арина. Обещаю!

– Пётр… – обессиленно выдохнул Куликов в трубку. – Скажите, что Арина у вас!

– Нет, Дамир Ренатович. Арины у меня нет…

– И где она? – взвыл старик одновременно с взрывом бьющейся посуды.

– А что вы знаете о своих дочерях, кроме как цены? – я рассмеялся и сел в кресло, раздвигая с пульта плотные портьеры, чтобы впустить в спальню солнечный свет. Грубо? Определённо. Но с такими людьми только так. Он недостоин называться отцом. Лишился, когда со спокойствием удава наблюдал, как его старшая дочь продаёт себя. Очевидно, не выдержала этого и Арина. – Давайте поговорим о старшей? Лариса с такой лёгкостью согласилась выйти за человека, которого ни разу в жизни не видела. Как считаете, это нормально?

– Это так же ненормально, как и выбрать себе в жены молоденькую девочку, которую вы совершенно не знаете, – рявкнул Куликов и отключился.

Справедливо. И прав он, конечно… Вот только я мужчина. И в этом мире нам прощаются многие ошибки. Или преступления… Сам пока не решил. Это мужской мир, и правила писаны мужской рукой.

– Зайцев! – рявкнул я, зная, что в это время мой начбез стоит в коридоре.

– Петр Алексеевич, доброе утро, – здоровяк быстро кивнул и встал на своё привычное место. – Какие указания? Машину готовить?

– Готовь, Зайцев, готовь, и поезжай искать девку, – залпом выпил кофе. – У тебя есть сутки, чтобы найти её. Всего сутки…

– Ясно, – снова кивнул он и потупил взгляд.

– Информацию принёс?

– Принёс, – он аккуратно положил на стол папку. – Друзей особо нет, с однокурсниками почти не общается. Домоседка, это стало понятно по детализации её банковских операций. Если Лариса Куликова спускала всё на драгоценности, то младшая коробками скупала книги.

– Ты серьёзно? – гоготнул я, вспоминая Арину. Её образ ну никак не соответствовал тому, что говорит Зайцев. Она такая знойная, сочная, с аппетитными формами. Да меня ж чуть кондратий не забрал, когда девчонка рухнула мне в руки. Такие, как она, из хобби имеют лишь коллекционирование мужских сердец, ну и прыжки по разномастным членам, пока не усядутся поудобнее. Но никак не чтение запойное.

– Да. И ещё, с её номера вечером было совершено сорок семь звонков, в папке список. В основном дети местной элиты. Разговоры короткие, меньше трёх минут. Может, прощалась?

– Не может, Зайцев… Не может. Кров искала, чтобы уйти. А раз ушла, значит, нашла. Начни с них, – я сфотографировал все списки и вновь толкнул папку начбезу. – Дальше что?

– Такси по адресу не вызывалось, камеры с главных ворот перестают бить сразу за поворотом. Она просто растворилась. У парней не было команды следить за ней, Пётр Алексеевич, поэтому они остались у дома.

– Ладно, делай своё дело, – я встал и начал собираться.

Знал, что девчонка ночью вышла из дома. Когда выяснилось, что, отвергнув моё предложение подвезти, она пешком прошла полгорода, а потом тряслась на метро и электричке, приставил к дому Куликовых охрану. Дура строптивая!

Но я был уверен, что побродит, испугает папку до отключки и вернётся. Но недооценил я её. Недооценил…

Не знал, что придётся задержаться в городе, поэтому по глупости приехал в родительское гнездо. Этот огромный дом всегда пугал меня эхом коридоров, массой обслуги, длинной вереницей дверей в комнаты, в некоторых из которых я даже не бывал.

Десять лет меня тут не было. Десять…

Правое крыло было моим, центральную часть занимал Ярослав, мой старший брат, а левое крыло забрал Давид. Кстати, он единственный, кто сдержал слово, данное отцу, и не бросает родовое поместье. Зелень газонов пробивается сквозь тонкий пласт вычищенного снега, фасад отреконструирован, даже подъездная дорожка новая, вместо разрушенной брусчатки.

Занимается, Давидик, занимается… Чего-чего, а вот благодарности в нём побольше, чем у остальных, причём вместе взятых, несмотря на то, что он сводный брат. Отец просто однажды привёл двенадцатилетнего подростка, швырнул его сумку нянечке и сказал, что это наш брат, мы должны его любить, и жить он, естественно, будет с нами.

Мама долго отходила от этой новости. Собственно, как и мы…

– О! Купечество пожаловало, – Давид, как всегда, был одет с иголочки и восседал во главе стола, где раньше сидел отец. По левую руку от него было накрыто и для меня. Хм… Забавно.

На ходу затягивая петлю галстука, сел с другого конца стола и махнул опешившей от шока прислуге. Всех сменил… Никого не оставил, кто мог помнить, кто именно хозяин в этом доме. Себя короновал, хотя ни прав, ни оснований для этого нет. Живет и шикует на те крохи, что я перечисляю ему каждый месяц. Зато шелковый платок за воротом. Царь-скоморох, бля.

– Доброе утро, – залпом выпил стакан воды, пока мне суетливо накрывали завтрак, а потом погрузился в разбухшую от писем почту.

– Ну? Ничего не хочешь сказать?

– Приятного аппетита? Ты об этом? – эстет, бля… А когда-то жрал ложкой даже отбивные, вилок боялся, не то что столового ножа. Дичок с волчьими глазками.

– Нет, я про Арсения. Почему я последним узнаю, что наш брат женится на дочери Куликова?

– Меня-то ты чего спрашиваешь? Вот ему и задай вопрос.

– А я задавал! Утром позвонил и потребовал…

– Потребовал? – нож выпал из руки. Не сказать, что случайно. Скорее нарочно, чтобы сбить его сердцебиение, чтобы дать леща этому придурку. Пусть опомнится! С кем он разговаривает? С кем!

– Погрешности перевода, – отмахнулся Давид и легким стуком стал вскрывать скорлупу яйца. – Это же нелепость! Глупость! Зачем брать в жены первую попавшуюся?

– Ему нужна фиктивная жена, причем срочно и ещё вчера. А девке нужен муж, чтобы не скатиться следом за разорившимся папочкой. Что здесь непонятного? Сделка, все по правилам современного бизнеса. Он ей квартирку у моря и ежемесячный доход, а она посветит мордашкой на пресс-конференциях с немчурой.

– Пётр, ну это же… Что скажут люди? – Давид встал и начал расхаживать вдоль окон. А я уже и забыл, как скрипит этот паркет. Так противно, пронизывающе, как февральский ветер. Брат словно нарочно подражал манерам отца, копировал его мимику, высокомерный тон, легкое пренебрежение к остальным. Конечно… Он же был из графьёв… Правда, выяснилось это случайно, и когда старику было за шестьдесят, а то Алку бы сослали в институт благородных девиц, а нам с Яриком дорожка лежала в кадетку.

– Ой, Давид, а не ты ли женился на той, что выбрал папенька? Что-то любви я там бурной не припомню, тот, будучи в глубоком маразме, привел тебе старую деву, а ты готов был на все, лишь бы выслужиться перед стариком,– рассмеялся я, вспомнив тонкогубую серую мышь с бородавкой меж бровей. Страшная, как моя жизнь. Зато из рода весьма дворянского. Кровь, видите ли, голубая! Отец под конец жизни с катушек слетел, а совсем худо стало, когда умерла мама. – И где же твоя жаба? Почему не настрогали детишек с кровью голубенькой?

– Мы развелись, ты же знаешь. Но я всё равно считаю…

– А мне срать, что ты и как ты там считаешь! – откинулся на спинку стула и закурил, даже не поднимая глаз. – На хуй иди со своими причитаниями, лекциями и моралями. А требовать ты будешь талон в районной поликлинике, если ещё раз сунешься в мои дела. Ферштейн?

Давид застыл. Дернулся от матерных слов, которых терпеть не мог, но проглотил. Боялся обернуться, чтобы я в глаза его не смог заглянуть. А мне не нужно было. Я его с детства знаю. Таких нужно держать на виду, в строгаче, и пугать постоянно. Вот и сейчас он дрожит, а сам на прислугу косится, что стала свидетелем его позора. Эх, зря не приезжал, прав был Ярик, тут целый спектакль. Одни только высокопарные монологи чего стоят.

Да нет, не было у меня ненависти к брату. Принятие, смирение. Терпел. Мы его с Яриком не гасили, не били, относились, как к Маугли. Вот только я терпеть не могу, когда на меня смотрят свысока, не имея на то оснований.

– Так, вроде, и ты решил жениться? – этот смертник всё не унимался. Стал ко мне спиной, смотря в даль бесконечно-белого снежного полотна. – И снова Куликовы… Ты, наверное, не знаешь, но спёкся ваш мануфактурщик. Пустой, как барабан. А вот для чего тебе это, Пётр? Свое имя ты уже увековечил, тебя боятся, уважают, трепещут. Часть политиков кормится с твоей ладони, как воробушки, а другая часть мечтает. Ну, так зачем тебе все это? Или, быть может, в этой «сделке» нет делового контекста? Быть может, у тебя появилось сердце?

– Не твоего умишка дело, Давид. Не твоего, – встал, бросил салфетку и махнул охраннику, что топтался за дверью – Вещи соберите, сегодня я буду ночевать у себя дома…

Глава 9

Арина

Ноги промокли насквозь. Смотрела на развалившуюся замшу ботинок и рыдала в голос. Брела по узкой тропинке между гаражами и завывала. Мне было плохо, больно, холодно и до ужаса обидно. С каждым днём эйфория свободной жизни таяла, уступая место реальности.

– Куликова! – вопль менеджера кофейни до сих пор стоит в ушах. – Ты уволена!

– Павел Геннадьевич, почему? – стиснула челюсть и застыла у порога, преграждая путь начальнику. Он пыхтел, рассыпал искры ярости, пытаясь испепелить меня взглядом. А я этого уже насмотрелась… За месяц меня уволили из семи мест! Из семи! Ресторан, кафе, кофейня в торговом центре, пиццерия, шаурмичная на вокзале, курьерская доставка! Меня отовсюду выписывали традиционно на третий день… А сегодня это все так осточертело, что я даже с места не сдвинулась. – Почему? Я не опаздывала, не грубила, чаевые в карман не складывала. Так что случилось?

– Куликова, мне проблемы не нужны, – вдруг зашептал менеджер, озираясь по сторонам, будто за нами могло следить ФСБ. – Убирайся, чтобы духа твоего не было. Пожалей людей, что здесь работают. Они все студенты, пошедшие работать не назло богатому папке, а потому что жрать что-то нужно. А у меня, Куликова, трое детей! Трое! Пожалей их…

– Вам сказали меня уволить? – догадка вспыхнула в сердце угольком. Черт! Почему я об этом раньше не подумала? Почему?

– Убирайся! Немедленно! – он вскинул руку и вложил мне в ладонь мятую банкноту. – Это все, что я могу для тебя сделать.

Я до сих пор сжимала эту тысячу, ощущая, как бумага размокает от испарины. Меня будто парализовало. Двигалась как робот, перла по сугробам, только бы добраться до дома.

Взметнула на второй этаж, открыла дверь и ввалилась в тепло квартиры. И запах сырости, и сушеная смородина стали такими родными, уютными.

– Ариш? – шмыгающая носом Света вышла в коридор и захлопала глазами. – Раздевайся немедленно. Что с твоими ботинками? Ты что, так шла? Почему не позвонила? Я бы принесла тебе на станцию обувь.

А мне было стыдно… Не могла позвонить, баланс на телефоне дразнил минусом, а налички осталось столько, что нужно было выбирать – либо отдать ее подруге, либо иметь возможность пользоваться гаджетом. И я выбрала первое.

– Держи, – разжала пальцы и отдала изжульканную купюру подруге. – Прости, я тут все замочила.

– Арина… – Света буквально сдирала с меня мокрые по колено джинсы, носки, убрала на батарею дорогие, но совершенно не подходящие к прогулкам ботинки, а потом и меня оттащила в ванную. Усадила на бортик, включила прохладную воду и с каждой минутой повышала температуру. Проржавевший кран брызгал во все стороны, но подруга продолжала согревать меня.

– Меня выгнали. Меня опять вышвырнули, Свет.

– Арин, а может, это не совпадение? Может, это отец пытается тебя так домой вернуть?

– Свет, все, что делает отец – шлет слезливые сообщения. Уговаривает вернуться, просит прощения, обещает, что скоро все изменится. А проблемы мне доставляет другой…

– Ты думаешь, это Ястреб? – охнула подруга, врубая горячую воду. – Арин, я, конечно, ничего не хочу сказать, но тебе не кажется, что это перебор? Не то чтобы я не верила тебе, просто не бывает такого. Ну не бывает! Мужчины добиваются женщин, да. Но чтобы гонять их, как зайцев… Арин, ну это же бред какой-то? Я почитала про Ястреба, он вполне серьезный мужчина, благотворительностью занимается, за одним столом с людьми высокого полёта сидит. Такие думают о том, как бабки свои преумножить или жениться выгодно, а не о том, как бы уволить строптивую девчонку из кофейни «Рыжий Кот».