Наизнанку

– Ладно, давай я облегчу тебе задачу? Мне нужна фамилия, а тебе нужны деньги. Да? Я знаю, что ты готовишься свалить отсюда, – не в силах смотреть на него, отвернулся.

– С чего ты взял?

– С того, что у таких, как ты, век короткий. Что, подсел на свой товар? Говорят, что он сильнейший. Что ты туда добавляешь? Химиков нанял? Мало травить молодежь опиатом, так ты решил изменить формулу? – Халик округлил глаза и резко схватился за ствол, спрятанный за поясом. – Не смеши меня, ты и в слона не попадешь. Руки трясутся, как вибратор у старой девы. Давай! Рассмеши меня!

– Ты забываешься! Стоит мне только свистнуть, ты даже не успеешь пересечь границу, как получишь нож в грудь. А я буду смотреть, как мои ребята играют тобой в бузкаши**!

Я бросил окурок прямо на пол и поднял ногу, но вместо того, чтобы затушить, пнул его под колено. Халик стал заваливаться вперед, а я, схватив грязную занавеску, засунул ему в рот, чтобы не успел закричать.

– Ну, скажи мне, Халик, почему ты такой тупой? Знаешь, в чем ваша беда? Вы мне все угрожаете смертью, расправой, стараясь запугать, но на меня это не действует! Я кайфую от этого. Иногда я устраиваю себе приятный вечер воспоминаний, пересчитывая каждого уже мертвого придурка, угрожавшего мне. Мне нравится! Ясно? Говори, а то шлепну! – достал нож из кармана и приставил к загорелой шее.

– Ладно....

* Корд – нож (перевод с афганского)

** Бузкаши – разновидность козлодрания – игра, распространённая в Узбекистане, Туркменистане, Афганистане и Таджикистане, напоминающая поло на лошадях. Отличие заключается в том, что вместо мяча используется обезглавленная туша козла. Цель каждого всадника – схватить тушу козла и владеть ей как можно дольше или доскакать с ней до финиша.

Глава 25

Проще расстаться с человеком, чем с иллюзией на его счет.

Марта Кетро

Олег

Золотисто-серые скалы искрились в лучах просыпающегося солнца. Оранжевый круг лениво выглянул из-за заснеженной шапки горы, разливая такое необходимое трескуче-прохладному горному воздуху тепло. Мне нравилось в горах, легкие уже привыкли к тяжелому воздуху, сердце освоилось, подобрав подходящий ритм, а мозг перестал сопротивляться непривычной высоте. Сидя на капоте внедорожника, пил кофе прямо из термоса. Горячая терпкая жидкость обволакивала простуженное горло, принося больше дискомфорта, чем удовольствия. Нестабильная погода сделала свое дело. Днем воздух прогревался до абсолютно комфортной температуры, позволяющей скинуть куртку, а вечером холод приходил резко, сжимая тело в морозной дрожи.

Закрыл глаза, наслаждаясь настоящей тишиной. Нет человеческих голосов, не слышны сигналы автомобилей, даже телефон молчит, не решаясь разрушить идиллию. В небе кружили птицы, изредка перекрикивающиеся друг с другом, на дальнем лугу паслись бараны, заполняя воздух звуками монотонного блеянья. Солнце поднималось медленно, прогоняя испарину, вырывающуюся изо рта вместе с сигаретным дымом.

Сколько бы ни пытался отвлечься, концентрируя внимание на звуке падающих с гор камней, оре бьющихся в утренней истерике птиц, размеренном биении собственного сердца, на душе все равно было тяжело. Желание сорваться домой почти победило необходимость закончить все дела тут.

– Черт, – увидев алое пятно на белой ткани, скинул куртку и, схватившись за ворот, стянул футболку, бросив на землю. Чуть помедлил, а затем нагнулся и поджог край хлопковой футболки. Ткань стала медленно тлеть, выбрасывая в воздух темный дымок. Вот, так намного лучше… До сегодняшнего дня жалел, что уехал из Афганистана три года назад, так и не добравшись до Халика. Но теперь мне хорошо. Светлая ткань извивалась, поглощаемая властным пламенем.

По телу побежали мурашки холода. Выдохнул и раскинул руки в стороны, подставляя обнаженную грудь солнцу. Ласковые лучи заскользили, стараясь обогреть и прогнать бьющую дрожь. Ласковые касания отбросили на несколько недель назад, а сердце странно сжалось, заставляя закрыть глаза и погрузиться в воспоминания. Пульс ускорился, а в груди растеклось тепло только от одного только воспоминания обнаженной фигурки Кролика. В носу защекотало, ее запах… Такой легкий, нежный, но настойчивый. После той ночи казалось, что от него невозможно избавиться. Она, как невидимый шлейф витала вокруг меня, окружая ароматом своих духов. Помню румянец, который становился все ярче по мере протрезвления. Яна становилась все застенчивее, старалась прикрыть грудь маленькими ладошками, но бледно- розовые соски все равно выглядывали меж пальцев. На крохотных бугорках замерли капли пота, в которых искрился яркий свет уличных фонарей.

– Б**ть! Сука! – спрыгнул с капота и, накинув куртку на голое тело, запрыгнул в машину и помчался по извилистой горной дороге, поднимая в воздух мирную пыль.

В ушах резонировали слова Пахи: «Моисей выдает дочь замуж!» Вновь и вновь слова друга заставляли сердце заходиться в истерике. Смирился с тем, что все мои мысли только и могли крутиться вокруг нее. Разве такое бывает? Почему я? Почему судьба сыграла настолько злую шутку именно со мной? Странная, мимолетная встреча, произошедшая одиннадцать лет назад, перевернула мою жизнь с ног на голову. Именно после той ночи моя судьба была решена.

Жизнь стала напоминать четко спланированный сценарий. Причем режиссером был не я. И вот теперь, когда у меня появился шанс все исправить, наверстать упущенные годы, она вновь ворвалась в мою жизнь, разбивая ее на мелкие осколки. Мне не хватает ее робкого взгляда из-под опущенных ресниц, плавного движения головы, когда она перекидывает длинные вьющиеся волосы через плечо, и ее глаза… В зависимости от настроения, цвет ее глаз менялся, становясь то темным, как море перед штормом, то прозрачным, как кристально чистый лесной ключ. Я почти уверен, что все пойдет не так, как спланировал. Но у меня только два варианта: смотреть, как Кролик идет под венец или.... Или не смотреть!

– Моисей, ну что же ты такой придурок? – почувствовав, что немного успокоился, стал раскладывать факты.

С возрастом люди становятся мягче, приоритеты меняются. Когда мы пересекаем условную линию «середины жизни», начинаем готовить почву для собственной старости. Делаем это неосознанно, на инстинктах, но тем не менее все наши действия направлены на семью: безопасность, благополучие, продолжение рода. Именно этим сейчас и занимался Моисей. Он старательно возводил стены вокруг единственного родного человека. Я видел влагу в глазах, когда он смотрел на дочь. Чувствовал дрожь в голосе. Только старик никак не может понять, что чем больше он старается ее обезопасить, тем глубже становится яма под собственными ногами. Он встал в самый центр воронки зыбучего песка, утягивая за собой дочь. Он настоящий отец, все его мозговые процессы направлены на защиту, забывая о реалиях, в которых живет. Забыл о настоящей жизни, правила которой сам и написал. Ладно, разберемся, а потом и постреляем в удовольствие.

***

– О! Вы посмотрите на него! Месяц пропадал где-то, мы думали, что работает, а он вернулся загорелый, – Ворон первым заметил меня.

Парни стояли у самого выхода из терминала, скучковавшись у припаркованных на тротуаре машин. Прилетевшие пассажиры недовольно обходили толпу мужчин с каменными лицами.

– Наконец-то! Возвращение блудного сына, – Лазарев спрыгнул с капота и крепко обнял меня. Я было поверил, что он соскучился, но этот придурок начал мне отчаянно нашептывать, забрызгивая ухо слюной. – Ты знаешь? Скажи, что ты все знаешь?

– Смотря что?

– Не придуривайся, – его хватка усилилась, сжимая мои ребра, как в тисках.

– Здоро́во, – я освободился от крепкого приветствия Сереги и стал обмениваться рукопожатиями с пацанами. Ворон, Сизый, Буба и, наконец, Динар. Он улыбнулся и протянул внушительного размера ладонь. Парень не смутился, расслабленное спокойное лицо не выражало ни стыда, ни страха. Ничего!

Я не мог не знать, потому что мог спокойно находиться в Кабуле только благодаря Пахе, он лично следил за Янкой, высылая мне подробные сообщения. Я знал, что Моисей готовится к свадьбе, знал, что Янка съехала из родительского дома и больше не разговаривает с отцом. Кролик не выходила из квартиры без Куранова и закрывала двери на все замки. Еще я знал, что последние несколько дней Янка почти не расставалась с Динаром. Он сопровождал ее в кино, магазины, а по вечерам они гуляли вдоль городского пруда. Лучше бы я не знал…

Мне стало интересно, почему Моисей сделал выбор в пользу Динара. Что в нем привлекло старика? Может, то, что парень отслужил в спецназе? Или получил высшее образование, что является редкостью в пацанском окружении Моисея. Динар не мог не произвести хорошего впечатления: высокий, улыбчивый, а особенно в глаза бросаются его вьющиеся волосы, аккуратно зачесанные к затылку. Ладно, будем считать, что выбор мне ясен.

– Ну? Все закончили обмен любезностями? – Сизый развернулся, чтобы сесть в машину. – Стоим тут уже час. Я вообще не понимаю, какого хе*а мы тут делаем. Что, он сам дорогу домой не нашел бы? Моисея так не встречаем, как Наскалова. Тоже мне, авторитет!

– Успокойся, «бубнелка татуированная». Это Весел перепутал время прилета, – засмеялся Динар, ударяя друга в плечо.

– Лазарь? Тачка? – бросил взгляд на бледного Лазарева. Он нервно крутил в руках телефон, прожигая меня взглядом. Я сначала не понял, почему он так напряжен. Чуть сведенные брови то и дело подергивались. Черт! Пытается меня провести. Держит свою «легкого поведения бровь», взлетающую при каждой попытке утаить ту или иную информацию.

– Скала, ты о*ренел, что ли? Даже с моими связями не смог за три недели найти то, что тебе нужно. Сказали, что придет в первых числах января. А на время я найду тебе тачку. – Лазарь закурил, пуская в морозный воздух кольца дыма. Он теребил черную пуговицу светло- серого пальто.

– Нет уж, не нужны мне ваши тачки. Дорого обходятся шуточки «вашего брата»!

– Олег! Ты со словами-то аккуратнее, – подал голос Буба. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел в пол, ковыряя носком ботинка слежавшийся снег. – Я понимаю, что не доверяешь, но нам нет резона «убирать» тебя.

– Это вам надо быть аккуратнее. Крыса на крысе. Ладно, мне нужно в одно место, а вечером очень надеюсь поговорить с Климом. Да, Ворон?

– А что Ворон-то? – он аж подскочил на месте, выронив из рук ключи от машины.

– А то, что ты начальник охраны. И к тебе много вопросов! Лично у меня очень много вопросов. Даже не знаю, как я до сих пор терплю! – внимательно смотрел на светловолосого парня. Ворон нервно провел ладонью по коротко стриженой голове и сжал подбородок, не отводя от меня глаз. Он стоял, не шевелясь, выдерживая напор взгляда.

– Олег, ты ж сам меня поставил начальником.

– Да, я надеялся, что ты начнешь не с того, что купишь дорогую тачку и переедешь ближе к центру, а с того, что перетряхнешь всех, кто приближается к Моисею ближе, чем на сто метров! – Я сделал шаг вперед и схватил Ворона за ворот кожаной куртки. Ткань натянулась, издавая характерный треск. – Вы мне все уже поперек горла своей бесхребетностью. Мягкие, как вата. Противно смотреть.

– Отпусти его, Скала. Мы следили за Климом. Он ни разу не выдал себя. Работа, дом, спортзал и все. Он даже по телкам не ездил, – Динар схватил меня за руку, привлекая к себе внимание. – Успокойся!

– Хм… То есть это нормально? – я разжал руку и отошел, прислонившись к капоту Лазаревской машины. – Да? То, что в тридцать лет мужик месяц не выходит из дома, нормально? Вы придурки, что ли? Или притворяетесь? – обвел взглядом нахмурившихся пацанов. – Б**ть! Не притворяетесь. Лазарь, ты со мной?

– Ага! Щас! – Лазарев быстро посмотрел на часы. – Вижу я твой шальной непредсказуемый взгляд, а это значит, что я не успею на совещание у Моисея. А «папу» нельзя злить, особенно накануне дня рождения. Поэтому уж прости, но веселись без меня.

– Ну, что ты за друг такой ненадежный? Ни тачку купить не можешь, ни подвезти до одного адреса.

– Поехали, Скала. Свожу я тебя к телке. Все понимаю, месяц не было. Там, наверное, бабы страшнее, чем шайтан? – Буба было взялся за ручку водительской двери, но я успел опередить его и сел за руль сам.

– Учитесь, человек все понимает! Поехали, Буба, тебе не впервой ходить со мной «на дело».

Как только здание аэропорта потерялось в зеркале заднего вида, Бурханов обернулся.

– Мы не по телкам?

– Нет, Сань, не сегодня…

****

– Вы все бесстрашные в этом городе? – я сидел на деревянной скамейке в парке у дома Макова. Найти его было совершенно не сложно. Перед сном он бегал по лесу, нарезая круги по узким тропкам. На фоне всеобщей белизны, ярко-красный спортивный костюм делал его легкой мишенью. Маков застыл, остановившись спиной ко мне. Прямая еще мгновение назад спина осунулась, а руки медленно поползли к карманам пухового жилета.

– Призрак? Сегодня ты мзду собираешь? – Маков резко обернулся и вздрогнул, словно до последнего надеялся увидеть соседа с нижнего этажа. – А почему приехал не в офис? Не знал, что ты все-таки работаешь на Моисея. Тебя долго не было в городе, думал, что все… Вы больше не в паре… А ты? Что тебе нужно?

Маков истерично перебирал все, что приходило в голову, не давая вставить и слова. Но мне и говорить не нужно было, я наслаждался страхом, который так и плескался в его глазах. Он нервно дергал плечом и оборачивался, осматривая частый лесок. Вот так любимое место становится капканом, куда попадают из-за своей самоуверенности.

– Мне нужно, чтобы ни тебя, ни твоего сынка-обдолбыша в моем городе не было.

– С каких времен он твой?

– С самого рождения. – я закурил и спрятал замерзшие руки в карман пальто. Несмотря на трескучий мороз, мне было жарко. Долбаная акклиматизация, организм перестраивается.

– Слушай, давай разберемся спокойно? – Маков сделал шаг, робко взглянув на скамейку.

– Давай. Кто дал деньги? – я отрицательно покачал головой, не дав разрешения присесть рядом.

– Какие деньги? – старик расстегнул жилет, ему стало жарко: впалые щеки зарумянились, а губы начали синеть.

– Шуршащие и такие зелененькие, на которые ты купил тонну «герыча». – старался говорить, как можно спокойнее, не выдавая бурлящих эмоций.

– Фу-у-у-у,– Маков выдохнул и заметно расслабился. – Ты же знаешь, что я не занимаюсь наркотой?

– Ну, и гнилье же ты, Маков. Даже сына готов сдать в первые пять минут страха. Еще раз спрашиваю, бабки кто дал?

– Я не занимаюсь дурью! – упорно повторял он, только на этот раз румянец, заливавший его лицо исчез.

– Спрашиваю в последний раз. Кто оплатил приговор Моисея?

– О чем ты?

– О том, что лично ты гол, как сокол. – Достал свернутый листок из кармана и еще раз пробежался по отчету по операциям его банковского счета. – Я знаю, что дурь оплатил ты. Причем лично. – кинул к его ногам фотографию, сделанную с камер слежения у дома Халика. – И теперь каждый месяц переводишь весь доход на вот этот счет. я потряс бумажкой в воздухе и убрал в карман.

– Я не понимаю…

– Я вот тоже не понимаю, что же тебе такого пообещали, что ты потерял всякий страх? Сам поехал в Кабул, потом и в дом к Халику пожаловал, да еще и Клима притащил. Так сказать, лично, чтобы выказать уважение барыге? Да? А Клима-то зачем привез? Знал, что выйдем на него? Чтобы Моисею побольнее сделать? Интересно… Поведай, Маков? Исповедуйся? Обожаю слушать откровения тупых барыг, возомнивших из себя невесть что! Ты за месяц прибрал к рукам бизнес не только Коновалова, но и еще трех комерсов из разных ниш. Местечко себе пригрел? Посулили, что взлетишь высоко и стремительно?

– Я не понимаю… – Маков округлил глаза и стал пятиться назад.

– И я не понимаю. Ты даже операции не спрятал. – хлопнул рукой по карману, в котором лежала выписка по счету.

– Олег…

– Да ты не парься, Маков. Просто знай, что тебя слили. Сначала дали почувствовать власть, пощупать деньги, ощутить запах крови. А потом отправили в Афган, как мясо. Ты думаешь Корней не знал, что я пойду по следу? Он знает меня так же хорошо, как и я его. – Не мог не улыбнуться, уловив тень просветления на лице Макова. – Я пришел не для того, чтобы узнать, а для того, чтобы наказать. Не заморачивайся, уже ничего не изменить. Ты стал всего лишь наживкой, чтобы выманить меня. Не переживай, ты свое отжил. Ты станешь моим первым. Слышишь? У тебя был шанс покаяться тогда, когда я пришел к тебе сам. Два шанса не даю. Плохая привычка. Так что, уж прости!

– Это не я! Я не занимаюсь дурью! – заревел, увидев ствол. – Я поговорю с сыном. Хочешь? И с Корнеем поговорю? Он поймет!

– Знаю я вас, горе-отцов…

* выстрел*

****

Темнота укрыла город, давая возможность покрасоваться высоткам, блистающим яркими неоновыми вывесками. На улицах суетились прохожие, торговые центры заманивали прохожих, находящихся в состоянии эйфории от предновогодней суеты, волшебными рождественскими мелодиями. Движение на центральных улицах остановилось, автомобили разных мастей замерли в длинной пробке. С неба посыпались пушистые хлопья снега.

Мы ехали в полной тишине, не включая даже магнитолу. Буба, отвоевавший место за рулем, нервно стучал пальцами по рулю и то и дело бросал в меня короткие, но очень многословные взгляды.

– Да! – он долго скидывал дребезжащий телефон, но все-таки сжалился. – Я буду поздно, не жди меня. Да не с бабами я!

Буба зарычал и забросил телефон в бардачок, с силой захлопнув его дверцу.

– Жена?

– Что? – он обернулся, посмотрев на меня так, словно я спросил что-то странное и неприличное.

– Оглох что ли? Жена, спрашиваю?

– Нет, мы развелись, – он сморщил лоб, но затем расслабился и закурил. – Девушка. Названивает каждый вечер, не может уняться.

– Буба… Буба.... Хорошо, когда женщина изводит тебя, плохо, когда не звонит. А теперь отвези меня домой.

– А как же Клим? Мы же договаривались, что вечером поедем к Моисею! – взревел Буба, с силой ударив ладонью по рулю. – Скала, можно я его грохну? Эта скотина… Он причастен к смерти Козырева, к бабке не ходи!

– Бабка надвое казала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет.

– Что ты имеешь в виду? Скажи!

– Рули, Буба, рули. Не отвлекайся. Неужели ты думаешь, что Клим еще жив?

Растерянный Саня так и не смог выдавить из себя хоть одну каплю эмоций. Они застряли в его горле, отчего лицо стало багряно-красным, а на шее вздулись вены. Он открывал рот, но так и не смог ничего сказать, потому что тишину салона нарушил телефонный звонок.

– Да!

– Скала, тут такое дело… – Ворон заикался, голос то пропадал, то срывался на крик. Я даже не стал дослушивать и отключился.

– Что?

– Домой, Буба… Домой…

Глава 26

Олег

Оставив растерянного Бурханова у подъезда, неспешно направился домой.

– Домой… – не поверив своим ушам, вновь повторил это слово. – Нет, не показалось.

Давно не называл жилую площадь, на которую имел свидетельство о собственности своим «домом».

Проигнорировал лифт. Помню, когда только въехал, консьержи на меня смотрели, как на умалишенного, когда я, потный после пробежки, проскакивал в сторону лестницы. А встревоженные охранники звонили по внутреннему телефону, чтобы проверить, жив ли я еще или уже можно вызывать труповозку. Но, спустя несколько недель они привыкли. Взбежал по ступеням, заглядывая в окна на каждом пролете.

Поочередно открыл все замки. Медленно. Смакуя громкие звуки лязгающего металла. В нос, как порывом сбивающего с ног ветра, ударил ее аромат. Такой легкий, едва уловимый.

Включил свет и присел на кожаный диван, стоящий в углу прихожей. Не знаю, чего ждал? Или кого? Просто водил взглядом по стенам, всматриваясь в темноту квартиры. Где-то у соседей лаяла собака, где-то играла музыка, кто-то ссорился, крики, переходящие в визг, сопровождались биением посуды, а дома было тихо и одиноко. Да лучше бы она кричала. То, что я так любил, сейчас было в тягость.

Я привык к одиночеству, как например, к татуировке. Стоит только один раз перетерпеть, а потом привыкаешь и не замечаешь ее. Одиночество учит, в первую очередь, слушать себя, не шапочно вполуха, а внимательно запоминая оттенки реакции, чувств, ощущений. А главное – учит не слушать других, потому что все врут.

Хотелось закрыть глаза и дождаться, пока хоть кто-нибудь не заговорит. Вернее, не кто-нибудь, а она… С каждым разом уезжать от Янки становится все сложнее. А не думать – просто невозможно. Она как вакцина – лечит мое обескровленное сердце, но истребляет возможность отсекать от себя всех и вся. Кажется, что я жму на педаль тормоза, а машина все сильнее разгоняется, пронося в окнах кадры моей жизни. Сопротивляться? Очень хочется заставить себя сопротивляться, но не могу… Смысл?

Выдохнул, стараясь вытолкнуть из себя все эти «розовые сопли». Открыл глаза, вновь вернувшись к темной квартире. Не ощутил спертости воздуха, свойственного помещению, куда давно не приходили. Даже не мог уловить аромата своих сигарет в устойчивом облаке цитрусового запаха. Скинув пальто и обувь, направился вглубь квартиры. На стеклянной консоли аккуратно лежали женские кожаные перчатки и маленький поводок красного цвета.

Меня не отпускало ощущение, что здесь кто-то есть. Невидимый шлейф женской руки так и норовил окутать меня теплом и лаской. Тело размякло, расслаблялась каждая мышца, вдохи становились глубже и ровнее.

Окинув гостиную быстрым взглядом, стянул ставшим невыносимо тугим галстук. Комната весьма изменилась. Исчезли плотные портьеры, их заменили почти прозрачные легкие занавески, сквозь которые без труда просматривался ночной город. По бокам дивана появились стеклянные столики, на них стояли небольшие вазы с цветами. Не поверил своим глазам и подошел, чтобы пощупать лепестки.

– Живые… – выдохнул я и упал на диван. – И свежие…

Янка.... Конечно, кто же еще? То помещение, что я назвал «домом» стало другим. Нет больше четкости и ясности. Отсутствуют резкие цвета, контрастирующие с черным полом, нет лаконичных линий мебели, и пропало ощущение необжитого пространства. Даже сейчас, упав на диван, ощутил мягкие бархатные подушки глубокого серого цвета.

– Душ! Мне очень нужен душ!

Хотелось смыть с себя въедливый аромат азиатских специй и усталость от многочасового перелета, а главное – запах смерти, который пришлось вдохнуть в очередной раз.

Капли стекали по телу, но мне все равно было душно. Открыл окно и, сделав пару вдохов, снова закрыл, припав к прохладному стеклу лбом. Непонятное ощущение ломки, непрекращающаяся вереница вопросов и мыслей – все это выводило меня из себя. Протянул руку, чтобы включить кофемашину, но почему-то не обнаружил стальной агрегат на привычном для себя месте. Развернулся и стал внимательно осматриваться.

– Черт!

Кофемашина, стоявшая на барной стойке, перекочевала на кухонный гарнитур. На ней были аккуратными башенками расставлены белые чашечки с золотым геометрическим узором. На стеклянном столе появилась белая скатерть, а на стульях черные мягкие подушечки.

– Чего еще я не заметил?

Вышел из кухни и снова начал обходить комнату за комнатой. В гостевой были разбросаны женские вещи, посреди моей спальни стояли красные туфли на высокой шпильке. На гранитном полу ванной появились контрастно белые коврики. Черные полотенца, халаты почему-то теперь были кипенно-белыми, а на глянцевом комоде помимо десятка неизвестных склянок, появились фен и еще какие-то электроприборы непонятного для меня назначения.

Застыл в самой широкой части коридора, вращаясь вокруг себя по часовой стрелке. Теперь бросалось в глаза все: туфли в шкафу, бирюзовые подушечки на кровати в моей спальне, горшки с зелеными растениями, расставленные по всей квартире, фотография Снежка, воткнутая в зеркало у входной двери. На подоконнике балкона стояла чашка с отпечатком женской помады. На кресле валялись черные джинсы, на полу у столовой красная блузка. Но гвоздем всей программы была люстра – на тонких кованых ответвлениях висел бюстгальтер из прозрачного красного кружева....

***

– Ну что, демоны? – медленно припарковался на служебной стоянке за домом Моисея.

Вдоль забора, зажав бутылку водки в руке, расхаживал Лазарев. Увидев меня, остановился, отщипнул от елки зелень и отправил ее в рот, сморщившись. Махнул мне рукой, затем, вяло пережевав иголки, выплюнул их и снова приложился к горлышку. Всегда одетый с иголочки Лазарев сейчас был похож на дворового гопника. Серые трикотажные брюки, кроссовки и кожаная куртка, накинутая поверх толстовки с глубоким капюшоном, скрывающим его лицо. Правду говорят, что одежда диктует походку, повадку. Сейчас Лазарев двигался, как кикбоксер, совершая короткие резкие шаги, направляясь ко мне. На крыльце сидели парни, опустив понурые головы.

– Приехал, б**дь! – как только я подошел к толпе, Сизый вскочил, собираясь смыться, но тут же оказался спиной на снегу. Я снова, как тогда в первую нашу встречу, прижал здоровяка коленом к земле.

– Меня изрядно зае**ли твои выходки. Скажи, ты меня прощупываешь что ли? По миллиметру подбираешься к красной линии? Да? Тогда ты близок, потому что мое терпение просто трещит по швам. Я еле сдерживаюсь… – меня колотило от злости, глядя на толпу мягкотелых полупьяных мужиков. Первым попался Сизов, но он это заслужил. Щелкнул ножом и прижал холодное лезвие к мощной шее. Румянец отлил с лица, делая кожу парня бледной, стеклянные глаза стали быстро вращаться, а ноздри раздулись подобно парусу. – Страшно, сука? Страшно, я вижу. Я чувствую…

– Скала, хватит… – тихие голоса со всех сторон повторяли одно и тоже, но никто не решался подойти, а Сизов и вовсе перестал пыхтеть, успокоив свое дыхание.

– Полосни, Скала. Задрал он уже, – рявкнул только вышедший из дома охраны Ворон.

– Не нуждаюсь в советах, – встал и отряхнул колени от снега. – Терпеть не могу убивать по указке. Ну, нечисть? Сами сознаетесь или начать отстреливать? Буба! Доставай ствол. Дырку в лоб каждому, кто шевельнется!

Только подошедший Буба замер, осмотрев растерянных парней, но тем не менее достал ствол из кобуры.

– Что я пропустил?

– О! Ты как раз вовремя, сейчас будем играть в новую и очень занимательную игру, – убрал нож в карман пальто и, дождавшись, пока все «друзья» выстроятся в ряд, достал ствол.

– Скала, ты ох*ел? – Лазарь попытался рыпнуться, но я щелкнул предохранителем и ему ничего не оставалось делать, как вернуться назад.

– Не боишься? – Сизый вновь подал голос. Он отряхнулся от снега и уверенно сделал шаг вперед. – Нас тут больше. Мы завернем тебя в бараний рог и закопаем за холмиком в лесочке. Видели мы таких, как ты. Бабок уйма, а сам живешь так, чтобы не выделяться. Да, от твоего имени у многих ноги дрожат от страха, но признайся, как только человек начинает бояться, тебе его проще достать? Да? Ошибаются?

– Да, мой хороший, – медленно перевел прицел с опустившего голову Лазарева на Сизова. – И вы не станете исключением. Ошибетесь!

Парень расстегнул светлый пуховик и засунул руки в карманы. На лице застыла вызывающая улыбка, он чуть наклонил голову, вздернув подбородок. Но, несмотря на направленный на него ствол, продолжал щуриться, смотря мне прямо в глаза.

– Нас тут сколько? Ворон? – Сизый кивнул в сторону застывшего на крыльце друга.

– Сизов, завязывай! Ширанулся, что ли? Сам знаешь, что Скала не пришлый, а назначенный! Поэтому пыл умерь. – Ворон скатал комок снега и швырнул тому в спину, но парень даже не дернулся, не отведя от меня своего взгляда.

– Вас тут примерно двадцать три… – я обвел взглядом периметр просматриваемого забора, где стояли охранники. Они нервно переглядывались, не понимая, что происходит, но держали руки на прикладе. – Смотри!

Я резко поднял руку и пальнул в воздух. В одно мгновение нас окружили все охранники, закрепленные за территорией, только теперь их руки были на спусковом курке, а прицелы были направлены не на меня, а на вмиг вскочившую с ног компанию. Лазарев скинул капюшон и вцепился в меня взглядом, его правая бровь взлетела вверх, а правая рука скользнула за пояс куртки.

– Ну… Ну… Лазарь, ты чего? Отстреливаться собрался? От кого? От меня что ли? – я махнул головой, и охранники разошлись. – Испугались, что ли? А чего?

– Б**ть! Ну, и шутки у тебя, – казалось, что все это время Ворон не дышал.

Его побагровевшее лицо и нервно дергающаяся верхняя губа – все говорило о страхе. Настоящем, густом страхе, который расплывается по телу человека подобно расплавленному воску. Все начинается с головы. Из-за выброса адреналина, кровь приливает к мозгу, к коже лица, человек становится похожим на помидор. Но в то же время, кровь покидает конечности, делая их бледными, как лист бумаги. Ворон классический образец страха.

– Заметили? Все посмотрели? Хотели увидеть страх? Вот он. – Я опустил ствол и ближе подошел к Лазареву. – Хотели меня шугануть? Да, Сереженька? А чего? Зачем? Чувствуешь свою вину? Ты, вроде как, здесь главный. Ах, беда! Не досмотрел. Как думаешь, Моисей сохранит твою головушку?

– Сука! Ты специально один свалил убирать Макова! – Лазарев зашипел сквозь крепко сжатую челюсть. Прищуренные глаза, сжатые в тонкую нитку губы, чуть выдвинутая челюсть – все выдавало в нем гнев.

– Специально для чего? – поставил ствол на предохранитель и сложил руки на груди, не отводя взгляда от взбешенного Лазарева.

– Ты знал, что помимо Клима есть еще один. Да?

– Да. А вот вы ничего не видите! Вы как слепые котята, заигравшиеся в криминальные разборки. Только вы не заметили, что мир поменялся. Ваше время ушло. Теперь сильней не тот, у кого ствол и протеиновые мускулы, а тот, кто имеет в голове что-то помимо рецепторов усталости, сна и инстинктов сношения. А вы только и умеете считать чужие бабки и драть силиконовых блядей в сауне. – Я легонько толкнул Лазарева стволом прямо в центр лба. – Заигрались вы. Слышите? Ну, сознаваться будем или начну отстреливать по одному в день? Кто? Все такие разные. Кто-то семейный, кто-то убежденный холостяк. Кто-то живет с размахом, а кто-то ютится в скромной однушке, складывая деньги в кубышечку. Один смирился со своим статусом вечного охранника «папы», а другой хочет большего. Знаете, что вас объединяет? То, что только вы знали про Клима…

Сделал два шага назад, обводя всю толпу взглядом. Никто не шевелился, они просто смотрели на меня, ожидая дальнейших действий.

– Ну? Что, еще подробнее объяснить? Клим, которого убрали вчера, был всего лишь шестеркой. А тот, с кем он контактировал, сейчас среди вас, друзья мои. Один среди вас. Он все это время ел с вами за одним столом, входил к вам в дом, играл с вашими детьми. И был хорошим. Но ровно до тех пор, пока вы не заподозрите ничего странного… Вот Козырев заподозрил. И все…

Парни стали переглядываться, осматривая друг друга пристальными взглядами с ног до головы.