Адам и Ева против химер

Глава вторая. Таверна с видом на тайну

С порога Еву накрыло вкусным старинным уютом. Деревянные половицы мягко пружинили под ногами и чуть постанывали. Ровно настолько, чтобы не раздражать напряжённые нервы, а придавать ощущение домашней таинственности. В прихожей было темно, но из комнаты ненавязчиво просачивался мягкий свет от торшера или ночника, приглушенный, не бьющий в глаза. Вокруг стола, застеленного допотопной кружевной скатертью с жёлтой от времени бахромой, стояли два кресла с накидками-воланами и диван с густо-фиолетовым покрывалом и такими же фиалковыми многочисленными подушками.

– Улёт, – сказала Ева.

Она уже давно не видела столько бумажных книг сразу. Во всю стену стояли забитые толстыми томами самодельные стеллажи. А там, где стеллажей не хватало, висели так же плотно забитые полки и еле сдерживали книжный натиск пузатые тумбы. Глаз непроизвольно выхватывал названия и авторов на вкусно потрёпанных корешках, и приходило понимание – всё, здесь можно умереть.

Впрочем, лучше – жить, годами завалившись в это кресло с книгой в руке, выбегая раз в неделю за булочками и кофе. Ева обернулась, чтобы посмотреть на счастливого обладателя такой библиотеки. В тёмном просвете коридорчика он маячил все ещё расплывчатым силуэтом.

– Значит, так. Вот тебе полотенце, мой старый спортивный костюм и тёплые носки. Приводи себя в порядок, а я заварю свежий чай.

Через полчаса блестящая чистотой и умиротворённая покоем Ева сидела за круглым столом и пила то, что хозяин дома называл чаем. С каждым глотком этого густого немного кислого, немного сладкого напитка в неё вливалось блаженство.

– Что в этом чае? – спросила она Адама.

Он улыбнулся и ничего не ответил. Только чуть качнул головой. И тут Ева сразу и вдруг поняла, почему он вызывает у неё ощущение поздней осени. В темном ёжике волос элегантной россыпью блестели белые пряди островками снега, только что высыпавшегося на подмёрзшую землю. И взгляд у него был такой же – словно под заледеневшей сверху суровостью и насмешливостью, дышала, ожидая весны, тёплая, живая земля. Адам казался молодым – лет двадцать пять-тридцать, не больше, но взгляд этот говорил Еве, что он старше. Гораздо старше.

Она оглянулась на окно: ночь не кончалась. Длинная-предлинная ночь в чужом доме. Предметы наполнились особым смыслом, тёмным, тайным; тени от оранжевого абажура тихо качались, плыли на редких дуновениях ветра. И ещё неясный полушелест-полушепот шуршал по комнате, наполняя её смыслом. Не было ничего лишнего, и в то же время не оставалось свободного пустого пространства.

– Что там шуршит, мыши? – пытаясь отыскать в этом раю хоть какие-нибудь порочащие его моменты, спросила завистливая Ева.

– Нет, мыши живут в саду. Это книги переговариваются между собой.

– Книги? Переговариваются?

– Тебе никогда не приходило в голову: книгам, застоявшимся на полке, страшна не пыль, а невостребованность? Невозможность передать то, что они держат в себе. Они от этого болеют и даже могут умереть. Знаешь, бывает так, одно и то же произведение почему-то хорошо читается в какой-то книге. Сладко, вкусно. А возьмёшь другое издание, совсем иное ощущение. Так вот – одна книга живая, начитанная, а вторая – мёртвая. Только буквы и страницы в ней остались. Оболочка. Я, конечно, не могу постоянно перечитывать свою библиотеку, вот мои книги и нашли выход из ситуации. Я уже привык к этому круглосуточному бормотанию, даже и не представляю, как бы жил без него… Здесь вещи воспитанные, но не запуганные. Они меня не боятся, но ничего лишнего себе не позволяют.

Вещи загудели одобрительно, и кресло робко погладило руку Евы подлокотником. Она с ответной нежностью провела ладонью по мягкой накидке, и кресло уютно замурлыкало.

– А я… – сказала вдруг Ева. – Получается, что я – именно такая оболочка, в которой остались только буквы и страницы. Наверное, меня давно не хотели прочитать. Поэтому дух и выветрился. Никаких талантов во мне, никаких надежд. Ничего интересного. Жизнь словно зашла в тупик. Я…

Адам покачал головой:

– Сама же сказала, что тобой просто давно никто не интересовался. Они спят, таланты, и проснутся, как только кто-то откроет тебя.

Она вздохнула:

– Я в этой проклятой электричке к гадалке ехала. Хотела узнать, что мне делать-то. Как из тупика выбраться.

Ева собиралась пожаловаться на Лёлю, которая совсем не понимала её мятущейся души, но тут в дверь робко постучали.

Адам крикнул: «открыто», и в комнату вошла миниатюрная женщина с большими ясными глазами. С первого взгляда она поражала удивительной гармонией, которая присутствовала в ней базисно и изначально. Это было не хорошее воспитание и не способность держать себя, приобретённая муштрой. Сразу чувствовалось: она родилась гармонично естественной. Не делала специально ровным счётом ничего, чтобы расположить к себе, но нравилась с первого же момента. Простое платье на ней смотрелось великолепно, и корзинка для покупок на локте выглядела произведением искусства.

– Извините, что я так поздно, – смущённо произнесла женщина, затем заметила Еву и ещё больше покраснела. – И у вас гости…

– Это моя новая знакомая – Ева, – бодро отрекомендовал Адам. – Жанна, будете с нами пить чай?

Пока Адам вышел за кружкой для гостьи, Ева изо всех попыталась поддержать разговор.

– У вас платье очень замечательное, – начала она, немного стесняясь совершенства новой знакомой.

Но Жанна сразу же трогательно и естественно обрадовалась комплименту:

– Это я сама. Я вообще-то портниха. Рада, что вам понравилось.

– Очень понравилось, – восхищённо выдохнула Ева.

– Жанна у нас в городке нарасхват, – произнёс Адам, вернувшийся с чистой чашкой. И, наливая в неё густой напиток, добавил. – Просто волшебница. Вещи, которые она шьёт, меняют судьбу тех, кто их носит. А, кстати, как вам новый урожай моего сада?

– Муж просто в восторге! – улыбнулась Жанна. – Сливы бродят изумительно, а яблоки в самый раз такие, как нужны для наших знаменитых пирогов – сладкие, но с кислинкой.

– Я думаю, – сказал Адам, пододвигая к ней чашку, источающую пряный аромат, – что послезавтра как раз дойдёт следующая часть. Заходите, я подготовлю свежие фрукты для вашей знаменитой сливовицы.

Он обратился уже к Еве:

– Муж Жанны готовит изумительную янтарную сливовицу. Тебе тоже стоит попробовать.

И выдержав небольшую паузу, сменил тон со светски расслабленного на деловой:

– Теперь, когда мы покончили с взаимными комплиментами и отдали дань приличиям, перейдём к сути. Вы явно что-то хотели сказать. Итак…

– Как бы это… Нет… Ничего важного. Просто соседский визит.

Адам понимающе кивнул и, придвинувшись к Жанне совсем близко, тихо произнёс:

– Считайте, что Ева – мой ассистент.

Жанна так же негромко ответила:

– Я рада, что вам наконец-то прислали помощника. Могла бы и сама догадаться из-за имени. Вас простили?

– Не то, чтобы….

Адам вдруг спохватился:

– Жанна, не уводите разговор в сторону!

– Да, в общем, ничего такого особенного, – смущённо произнесла Жанна. – И даже как-то глупо… Просто мне иногда кажется, что все люди вокруг похожи на меня.

Судьба Жанны со стороны виделась безоблачной даже самому критически настроенному взгляду. Счастливая семейная жизнь, обожающий муж и две дочки, которые души в маме не чаяли. Полгорода приходились ей лучшими подругами, остальные полгорода – лучшими друзьями. Плюс к этому она слыла изумительной портнихой, и дело своё очень любила.

Всё происходило постепенно. Сначала буквально на долю секунды в глазах становилось темно, а когда туман немного рассеивался, словно появлялся стеклянный коридор, и весь окружающий мир превращался в зеркало, отражающее саму Жанну. Её размноженную копию в случайных прохожих или близких друзей. А если это случалось во время разговора, то и в собеседнике видела своё лицо. Везде была она, Жанна, она, она, она…

Это начинало сводить с ума.

– Давно это с вами происходит? – как настоящий врач на приёме пациента спросил Адам, – и как долго?

– Всё чаще и чаще, – призналась Жанна. – Иногда мне действительно кажется, что я схожу с ума. А потом убеждаю себя – переутомилась, устала, показалось… Дошло до того, что я тайком от всех в соседнем городе прошла обследование мозга. Ничего не нашли – ни кисты, ни гематомы, ни опухоли…

– Как у вас со страхом одиночества? Резкие смены настроения? Неоправданные приступы ярости? Хотя, нет, о чём это я? Более лучезарного человека, чем вы, в нашем городе найти сложно… Синдром Бордерлайна исключается. Исключается сразу. Лекарства какие-нибудь принимаете?

– Об этом меня уже спрашивали, – вздохнула Жанна. – Нет, я абсолютно ничего не принимаю. Даже таблетки от головной боли. Она у меня никогда и не болела. На всякий случай вот еще решила проконсультироваться у вас. Впрочем, мне пора. Муж вот-вот проснётся…

Когда соседка ушла, Адам принялся ходить из угла в угол. Ева попыталась заговорить с ним, но он сделал предупреждающий жест, чтобы не мешала. Она подумала: обидеться или нет? Решила не обижаться, и занялась изучением книжных залежей. Пробежав взглядом по корешкам книг, поняла сразу, что нигде раньше не встречала таких авторов и произведений. Философские трактаты, непривычные стихи, которые и не являлись стихами вовсе, исторические справки о деятелях, никогда не существовавших в известной истории. Ева выхватила парочку растрёпанных томиков с обложками, похожими на женские романы, но даже при беглом просмотре ей стало ясно, что ни один из них не подходил под литературу такого рода.

Вообще было не похоже, что они издавались на планете Земля. Под ярко-голубой обложкой с изображением неестественно вытянутых мужчины и женщины, свившихся словно парочка анаконд, скрывался настоящий ребус. Текст казался очень знакомым, буквы были русские, но прочитать Ева так и не смогла. В нём, во-первых, не было никакого смысла, который мог бы уложиться в её голове. А во-вторых, текст постоянно менялся от малейшего поворота книги. Ева рассматривала страницы под разными углами, и ей даже удалось за невидимый хвост поймать смысл прыгнувшей колонки. «Пульса не было… Пульса не было уже давно… Выспался…»

Часа через полтора-два полнейшей тишины и хождений по комнате, Адам наконец-то произнёс:

– Жанна ничего не скрывает, на первый взгляд. Жизнь её проста и открыта. Лекарств никаких она не принимает. Но это явно – галлюцинации. Вот только как?

Ева ничего ему не ответила, и он продолжал беседовать сам с собой:

– Белладонна или мандрагора? Белладонна вызывает сонную одурь, а не чёткие галлюцинации. Ещё может быть белый болиголов, крапчатая кувшинка или серый морозник. Но эти тоже не подходят: они просто дают ощущение соприкосновения с воздухом. А морозник, например, вызывает потерю способности видеть собственные руки… реальные видения.… Нет, это явно мандрагора!

– Ты думаешь? – спросила его Ева, просто, чтобы поддержать разговор.

Адам кивнул:

– Если это так, то остаются два вопроса: кто и зачем? Начнём с первого: кто у нас балуется экзотическим садоводством? При игре в «холодно-горячо» это уже очень «горячо».

Ева слушала его бормотание, ещё пытаясь вникать и понимать, но уже поплыли в голове слова и мысли вольным стилем, уютные волны благодушия подхватили её и понесли куда-то, куда-то, куда-то…

Она заснула.

И спала, спала, спала, свернувшись клубочком в мягком кресле, сквозь сон почувствовала, что кто-то (явно хозяин дома, кто же ещё?) накрыл её пледом, но она только вздохнула сладко и продолжала спать на этом мягком кресле. Жадно, словно высыпалась за всю свою жизнь.

А когда открыла глаза, уже было далеко за полночь.

– Хочешь сходить в одно интересное место? – спросил Адам, заметив, что Ева проснулась. – Мне самому так давно хотелось выйти…

Конечно, она тоже хотела.

Ева и Адам подошли к необычному двухэтажному дому. Казалось, он весь слеплен из разных наборов конструкторов. Одна часть была грубовато коричневой, сложенной из крупных камней, другая – стильной в черно-белой глянцевой отделке. Третья – уютно резная, дышащая живым деревом, а четвертая напоминала небольшой готический замок. Даже венчалась остроконечной башенкой.

Минуя массивную коричневую дверь с загогулистой вывеской «Антиквариат», замкнутую на огромный навесной замок, Ева и Адам подошли к части с башенкой, на которой гордо красовалась надпись «Таверна». Влекущая и загадочная.

Ева ещё раз окинула взглядом двухэтажное сооружение:

– Адам, а ты вообще, кто? Ну, в смысле, чем ты занимаешься?

– Как ты слышала, я – замечательный садовод, – Адам просто лучился гордостью.

Ева посмотрела на него укоризненно.

– Нет, ну, а если я садовод широкого профиля? – он явно не хотел говорить серьёзно и начал выкручиваться.

– Насколько широкого?

Адам засмеялся и развёл руки:

– Вот отсюда и досюда. Пошли уже.

И толкнул тугую, скрипучую дверь. В унисон со скрипом раздался хрустальный звон колокольчика.

На Адама и Еву сразу же обрушились звуки и образы энергичной цветомузыки. Что казалось довольно странным, так как в зале никого не было. Кому гремел и сверкал этот праздник жизни огромным музыкальным автоматом и небольшими круглыми стробоскопами по углам?

За танцполом разворачивалась такая же безлюдная обеденная зона, заставленная тяжёлыми столами, упирающаяся в стойку из хорошего полированного дерева. На каждом столе в гнутых подсвечниках горело по свече, несмотря на то, что в зал прорывались разноцветные круги цветомузыки, которые сводили на нет весь свечной интим. Несколько оглушённая Ева не сразу заметила тихого, задумчивого человека, прикорнувшего стойке бара. Голова его лежала на одной руке, указательным пальцем другой он выводил извилистые фигуры на чистой, отполированной до блеска поверхности столешницы.

За спиной меланхоличного бармена висели явно фамильные портреты, очевидно, родственников и предков владельца таверны. На всех портретах были изображены люди в торжественных позах. Предки и родственники на портретах внешне очень напоминали гномов.

– Попробуешь сливовицу? – спросил Адам Еву, а бармен лениво приподнял голову.

Внезапно в его глазах загорелся огонёк. Он радостно вскинулся навстречу гостям:

– Адам! Неужели? Почту за честь…

– Ты же слышала о знаменитом бренди, который готовит муж Жанны, из слив моего сада?

– Это муж Жанны? – шепнула Ева, но бармен услышал.

– К счастью, да, – он неожиданно довольно улыбнулся, – я настаиваю сливы бочке с орехами и бузиной. Но это фамильный секрет.

Он подмигнул Еве:

– Если скажешь кому – умрёшь.

Ева не успела подумать: шутит ли он, или стоит испугаться, как Адам ехидно сощурился:

– У Фреда, кроме этого, есть ещё масса достоинств. В частности, умение выращивать экзотические растения в теплице на заднем дворе дома.

И посмотрел на него со значением.

– Это теплица Альфреда, – тут же заподозрил неладное бармен, а по совместительству муж Жанны. – Ты же это прекрасно знаешь. И что он опять натворил со своим урожаем? Все жители города видели один и тот же сон прошлой ночью?

Он достал два небольших бокальчика-тюльпана.

– Вам с сыром или орехами?

– С лимоном, – кивнул Адам. – Как ты думаешь, твой брат будет не против, если я зайду посмотреть на его оранжерейные эксперименты?

– Точно сказать не могу, но он никогда особо не скрывал свои опыты. Иди, пожалуйста. Мне-то что?

С этими словами Фред разлил из фигурной красивой бутылки янтарь по бокалам, придвинул блюдечко со свеженарезанным лимоном. И отвернулся, чем-то шебурша в холодильнике.

Адам шепнул Еве:

– Пей, а я скоро вернусь.

И молниеносно исчез.

Пока Ева тянула прохладную, сладковато-фруктовую сливовицу, Фред опять уселся на место и принялся выписывать указательным пальцем фигуры по столешнице.

– Вкусно, – честно призналась она.

Фред ничего не ответил.

– У вашего брата большая теплица? – спросила девушка.

– Вроде, большая. Вообще-то, много лет назад мы поссорились. С тех пор я не вторгаюсь на его территорию, а он игнорирует меня.

– Поссорились? На всю жизнь?

– Брат много лет назад влюбился в мою жену. Справедливости ради стоит отметить, что тогда, когда она ещё не была моей женой…

– Ой, извините, – Ева очень огорчилась. – Я не хотела быть бестактной.

– Да ничего, уже столько лет прошло… В детстве мы казались практически неразлучными. Даже слышали мысли друг друга. Пока не встретили Жанну. Тогда мы начали скрывать свои намерения. Когда Жанна выбрала меня, Альфред сильно разозлился, мы подрались, и с тех пор практически не видимся. Хотя живём в этом доме. Мы на одной стороне, он на другой. К нему я не захожу и ничего ни о его антиквариате, ни о его растениях не ведаю. Так что простите, помочь вам ничем не могу. А, знаете, что? Пройдите в антикварную лавку. Мой брат Альфред как раз открывает её. Может, он вам все сам и расскажет…

Ева удивилась:

– Ваш брат открывает лавку ночью?

– Это у нас наследственная болезнь, – терпеливо начал объяснять Фред. – Мы намертво засыпаем с первыми лучами солнца, а как только сгущаются сумерки, просыпаемся – и всё. Глаз не сомкнём до рассвета. Поэтому из века в век и выбираем такие профессии, где работать нужно только ночью. Дед наш был кладбищенским сторожем. Он разбогател при невыясненных обстоятельствах.

Фред с любовью и гордостью ткнул рукой в портрет на стене, изображающий невысокого человека, похожего на бородатого гнома. Дед Фреда торжественно опирался на черенок лопаты. Ева еле сдержалась, чтобы не рассмеяться: настолько его смешной облик не соответствовал напыщенному виду. Фред продолжал, указывая на другого гнома, чуть повыше первого с лопатой и уже без столь окладистой бороды:

– Отец сумел открыть лавку антиквариата. То, что он работал ночью, помогло ему продержаться на плаву в лихие годы. Воры со всего города знали: лавка не заперта даже в самое глухое время суток, поэтому сдавали в полцены ценные древности. Дело, конечно, тёмное, но при нашей полной неспособности бодрствовать днём волей-неволей сталкиваешься с криминалом.

Тут девушка поняла, что пришла пора насторожиться, а Фред, посмотрев на собравшуюся испугаться Еву, быстро добавил:

– Это уже в прошлом.… Сейчас вполне легальный бизнес. Мы люди порядочные. Семейные. У нас с Жанной две дочери. В это время они спят. Болезнь передаётся только по мужской линии…

Не дождавшись Адама, Ева вышла на свежую ночную улицу. От бренди немного кружилась голова. Она немного прогулялась туда-сюда, пытаясь рассмотреть окружающую действительность, но в тусклом свете фонарей это оказалось делом довольно сложным. Решив оставить экскурсию по городу на более светлое время суток, Ева подошла к двери антикварного магазина и дёрнула призывно болтающийся колокольчик. Немного подождала, и так как не получила никакого ответа, то сама толкнула дверь. Дверь радостно распахнулась, Ева робко перешагнула порог. И прошла по широкому тёмному коридору на свет в конце оного, вошла в большой зал и оторопела.

Среди заваленной всякой всячиной комнатушки с кресла-качалки на Еву смотрел меланхоличный… бармен. Только уже без хозяйственного фартука, а в большом махровом халате. У ног его дремал огромный чёрный пёс, и вид Фред имел такой, словно он давным-давно сидит здесь, а Еву видит вообще в первый раз.

– Э… – Ева не нашлась сразу, что и сказать, – А как же…

Бармен привычно кивнул головой.

– Нет, я не он. Я его брат. Мы – близнецы. Он не сказал вам?

Ева, удовлетворённая ответом, кивнула. Сначала отрицательно, потом положительно.

– О том, что близнецы – нет, не сказал.

Альфред улыбнулся:

– Наш городок небольшой, все друг друга знают. И про нас с Фредом, естественно, тоже. Это фундаментальный порядок вещей: Фред – в таверне, я – в лавке. И никогда никак иначе.

Пёс дремавший у ног хозяина, поднял голову, принюхался к воздуху и тихо, но вполне угрожающе заворчал.

– Сфер, спокойно! – произнёс Альфред.

Пёс вернул большую умную голову обратно на лапы.

Ева переспросила:

– Как, как его зовут?

Альфред встал с кресла, и до этого расслабленные движения антиквара в один момент стали суетливыми и тревожными.

– Агасфер. А, кстати, как зовут вас?

– Да, извините, я – Ева, – отрапортовала она.

– Что ж, Ева. Вы хотите что-то купить? Себе или на подарок?

Ева оглянулась вокруг. Чего здесь только не было! Старинные лампы и статуэтки, шкатулки и плетеные коврики, подсвечники и глиняная посуда, дорогие на вид украшения и дешевые фарфоровые котята…

Этот карнавал безвкусицы и стиля сначала привёл Еву в некоторый шок. Но странно: во всём этом бардаке она видела определённый шарм.

– Наверное, на подарок, – растерялась Ева.

Может, и в самом деле присмотреть для Лёли что-нибудь интересное?

– Извините, – произнесла она. – Не будет с моей стороны слишком грубо спросить о вашей ссоре с Фредом? Он мне говорил…

– Ну, эту историю вам любой житель нашего города расскажет, – добродушно хмыкнул Альфред.

Он нисколько не обиделся.

– Это наша местная легенда. Так что, можно сказать, моя дорогая, вы видите перед собой настоящий миф. Два неразлучных брата-близнеца полюбили одну девушку. Она выбрала более удачливого. Отвергнутый возлюбленный не смог простить ни брата, ни девушку. На долгие годы он перестал общаться с ними. Вот, собственно, и вся история…

Ева осторожно спросила:

– А как сильно вы поссорились?

Альфред ответил весело и с удовольствием:

– В общем, насколько я помню, до драки. Мне рассказывали, что Фред на свадьбе красовался с огромным бланшем под глазом.

И тут Альфред, словно прислушавшись к чему-то, вдруг загадочно произнёс:

– Я думаю, у меня есть для вас кое-что.

Он нырнул под прилавок, раздались какие-то шуршания, звуки падающих предметов, что-то со звоном покатилось к Евиным ногам. Она подняла небольшой прозрачный шарик, из него в упор, не мигая, смотрел пытливый глаз – мутно зелёный, похоже, что женский, обрамлённый густыми ресницами. Ева в недоумении уставилась на него. Глаз подмигнул ей из шарика.