Время собирать камни

Аносов заметил, как переглянулись Бошняков и графиня.

– Вы случаем, не знакомы с ним? – спросил он.

– Не имею чести, – пожал плечами Бошняков.

– Так же впервые вижу этого молодого человека, – ответила Скобаньская.

– Я с вашего позволенья оставлю вас, пройдусь до соседнего зала, – сказал Бошняков и удалился.

– Позвольте мне графиня на правах первого с кем вы познакомились в Кречевицах ангажировать вас на предстоящий танец, – попросил Аносов.

– Первым был Лежин, впрочем, я всё равно согласна, – рассмеялась графиня.

Одинцов до одиннадцати вечера пробыл на балу, потом отправился спать. В полночь его разбудил Аристархов и доложил:

– Ваше благородие, до вас драгунский корнет пожаловал. Говорит, давай буди своего офицера, у меня до него дело.

– А что за корнет? Как фамилия?

– Не могу знать, – вытянулся по стойке «смирно» Аристархов.

– Плохо. Должен был спросить.

– Сей момент ваше благородие, – Аристархов кинулся к двери.

– Да теперь уж не надо.

Он одел халат, вышел в соседнюю комнату, там сидел Аносов.

– Прости, что разбудил тебя Алексей, но мне нужно с кем-то поговорить. Сашка черт, куда-то подевался. Я оказался около твоего дома, вот и зашёл к тебе. Надеюсь, ты не в обиде?

– Бог с тобой! Какие могут быть между нами могут быть церемонии? Правда, я видел уже третий сон, но это мелочи. Как прошёл бал? Наблюдал, как ты танцевал мазурку с графиней. Как её? Кажется Скобаньская.

– Да вальс и несколько кадрилей. Танцевал бы больше, но слишком много желающих было до танцев с ней. И всё же Алексей, мне удалось заинтересовать её. Она пригласила меня завтра, вернее уже сегодня, на чай. Пойду к ней после службы.

– Что ж поздравляю. А что ты так возбуждён? Эка невидаль! Приезжая дама, скучая в нашей глухомани, пригласила тебя в гости. Чему ты так рад, что не идёшь домой?

– Я, кажется, влюблён Алексей!

– Так скоро?! Помилуй бог Володя! Ты и знаком то с ней всего ничего, а уже воспылал любовью, – рассмеялся Одинцов, – уж больно братец ты влюбчив.

– Ах, Лёша, она прекрасна! Графиня, само божество. Между прочим, она интересовалась тобой.

– Её интерес к моей скромной персоне, меня ничуть не трогает. И тебе советую окунуть голову в холодную воду, может это остудит твой любовный пыл.

– Ты слишком циничен Алексей, а это, между прочим, тебе не к лицу, – заметил Аносов.

– Сие есть не цинизм, а житейская мудрость.

– Не буду, спорить, ибо я влюблён и глух к голосу разума! Интересно, думает ли она обо мне? Хоть немного.

– Я считаю, что она сейчас сладко спит. Наверняка у графини полно влюблённых в неё сумасбродов. Зачем лишаться из-за них сна?

Но Одинцов ошибался, графиня не спала, а причиной этому был он. Пани Скобаньская сидела в своей комнате, у окна стоял Бошняков.

– В этом захолустье нет даже приличного зеркала – со вздохом сказала она, осматривая себя в ручное зеркальце

В соседней комнате служанка расправляла постель. Бошняков подошёл к двери спальни, сказал ей:

– Милочка, мы с графиней немного поговорим, а ты потом закончишь. Сейчас будь любезна выйди

Плотно прикрыв за служанкой дверь, он продолжил:

– Наше пребывание в этой дыре, зависит от вас графиня. Вы прекрасно знаете цель приезда в Кречевицы. Между тем флиртуете с корнетом, который ни в коей мере не может нас интересовать.

– А согласитесь, он милашка, – улыбнулась графиня.

– Возможно графиня. Но это обстоятельство, ничуть не приближает нас к цели, – процедил сквозь зубы Бошняков.

«Сука! Из-за этой похотливой стервы, мы можем надолго застрять здесь, а потом вернуться в Петербург не солоно хлебавши», – подумал он, с ненавистью глядя на Скобаньскую.

Та любовалась собой в зеркало и не замечала его взгляда. Графиня добывала свои сведения через постель. Она вообще не отличалась большой разборчивостью в кавалерах, многу народу побывало в её объятиях, и отнюдь не всегда этого требовалось для дела, которому они оба служили. Однако махаться с Бошняковым она категорически отказывалась. А как же он желал её! Даже деньги ей предлагал, и не малые, что было для скупого Павла Афанасьевича совсем уж немыслимо. Однако эта стерва со смехом отказалась.

– Не забывайте графиня, зачем мы здесь!

– Я всегда помню об этом, – вздохнула та.

Алексей Одинцов, как раз и был целью их приезда в Кречевицы. Бекендорфа давно интересовал Пётр Одинцов, старший брат Алексея. Он находился в Париже, когда в декабре 1825 года заговорщики вышли на Сенатскую площадь. Прямых улик в 3-ем отделении о принадлежности Петра к тайному обществу не было. Более того, на допросах, перед казнью, один из организаторов восстанья, Муравьёв-Апостол показал: «Одинцов Пётр, вначале принимал живейшее участие в собраниях тайного общества. Но спустя время, к делам общества охладел, а потом и вовсе уехал в Париж». Может и правду говорил Муравьёв – Апостол, но скорее всего и лгал, выгораживая своего товарища, коль уж себе помочь был не в силах.

А меж тем, когда в январе 1826, когда взбунтовался Черниговский полк, были сведения, что рядом снова был Пётр Одинцов. Случайность?

Бекендорфу докладывали, что Пётр Одинцов у себя в имении живёт тихо. О нём уже стали забывать, но тут грянули события в Польше. Поступали донесения от агентов, что, Пётр принимал в них участия, но опять не было прямых улик. Ни кто из арестованных польских конфедератов не давал показания на Одинцова. Однако у шефа жандармов была уверенность, что Пётр глава тайного общества заговорщиков. Тем более имелись косвенные данные о его связи с рядом видных масонов в Париже, куда он изредка выезжал. Если это так, то младший брат наверняка учувствует в заговоре.

« Вряд ли Алексей Одинцов так же изворотлив как старший братец,– рассуждал Бекендорф. – Нужно более тщательно присмотреться к нему. Через младшего, выйдем на старшего».

По этой причине и приехали Скобаньская с Бошняковым в Кречевицы.

***

Полковник Штольц, бравый вояка, не знавший страха на поле боя, как огня боялся своей жены, над чем в офицерском кругу в Кречевицах немало потешались. С утра Алексей попросил у него аудиенции. Одинцов сам высокого роста, но перед Штольцем, чувствовал себя буквально коротышкой. Стараясь быть учтивым, Иван Карлович улыбнувшись, сказал:

– Я вижу, господин поручик, вы вняли моим дружеским увещеваниям и вчера были на балу. Как вам понравился вечер?

– Всё удалось на славу ваше высокопревосходительство. Я благодарен вам за наставления. Последовав им, я ничуть не пожалел.

– Что ж голубчик, очень рад! Впрочем вы явно пришли ко мне не для того что б выразить своё признание. Позвольте узнать цель вашего визита.

– Вы чрезвычайно прозорливы господин полковник, – усмехнулся Одинцов, – извольте взглянуть, ваше высокопревосходительство.

Одинцов протянул рапорт. Прочитав его, полковник спросил:

– Чем же наша батарея не подходит вам? Почему вы просите перевода на Кавказ?

– Служба под вашим началом для меня честь господин полковник, но всё же, хочется испытать себя в настоящем деле. Кавказ для этого подходит как нельзя лучше.

– Позвольте вас спросить Алексей Михайлович, сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– Ну что ж вы правы, самое время для ратных подвигов. Я дам ход вашему рапорту.

– Благодарю вас господин полковник. Засим, позвольте откланяться.

– Ступайте голубчик.

Выйдя от полковника, Одинцов направился домой. Когда он проходил по центральной площади, у церкви, его кто-то взял за локоть. Алексей оглянулся, перед ним стоял низенький господин. Внешность его была столь необычна, что Одинцов тут же припомнил его фамилию.

– Здравствуйте месьё Бошняков.

– Добрый вечер господин поручик. Прогуливаюсь по вашим Кречевицам в поисках достопримечательностей и приличного общества, – сказал Бошняков.

– Что касается первого, то не трудитесь, вряд ли вы их найдёте, – улыбнулся Алексей, – а приличное общество вы имели удовольствие лицезреть вчера. Если не ошибаюсь, вы весь вечер провели за карточным столом к компании весьма почтенных людей.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул Бошняков, – однако, позвольте заметить, что круг интересных людей в Кречевицах не ограничивается моими вчерашними карточными партнёрами. Хочу сообщить вам, что графиня Скобаньская, увидев вас на балу, очень вами заинтересовалась. Она выразила сожаление, что вы так быстро исчезли. Графиня даже не смогла с вами побеседовать, чем весьма опечалена. Позвольте господин поручик исправить этот казус. Прошу вас навестить наше скромное пристанище.

Бошняков взял его за локоть и повёл на постоялый двор. В гостинице он приказал половому накрыть стол в отдельном кабинете и попросить графиню спуститься в низ.

Бошняков с Одинцовым разместилась за столом в кабинете.

– Я ведь Алексей Михайлович знаком с вашей тётушкой, Дарьей Семёновной Кузьмицкой. Мы можно сказать с ней в приятельских отношениях. От неё наслышан и о вас.

– Право я тронут вашим вниманием к моей скромной персоне, Павел Афанасьевич.

Стол накрыли, и Бошняков хлопнув в ладоши, сказал:

– Ну-с господин Одинцов предлагаю под расстегайчики по рюмочке.

Беседа протекала непринужденно, Бошняков оказался интересным собеседником. Он иронично рассказывал о столичной жизни, вспомнили общих знакомых, Павел Афанасьевич остроумно охарактеризовал каждого из них. Одинцов от души смеялся над его шутками, а вскоре появилась и графиня.

– Куда вы исчезли с бала господин поручик? – спросила она, входя в кабинет.

Мужчины встали.

– Скрасьте наше общество графиня, – попросил Бошняков, помогая графине сесть на стул.

– Не скрою, господин поручик, мне бы хотелось познакомиться с вами поближе.

– Вы всё внимание удаляли корнету Аносову графия, – усмехнулся Одинцов, – мне даже в голову не могло прийти, что вас интересует моя скромная персона.

– Я надеюсь, господин поручик, что ничего ещё не потеряно, и у нас будет возможность интересно провести время.

– Мне лестно ваше внимание ко мне графиня. Однако смею напомнить о бедном корнете Аносове.

– У меня совершенно нет желания ни думать, ни говорить об этом вздорном мальчишке, – махнула рукой графиня, – поверьте, этот корнет вскоре забудет обо мне, как только я дам ему от ворот поворот. Вокруг найдётся немало помещичьих дочек, способных вскружить ему голову.

***

С нетерпением Владимир дождался часа свидания с графиней, однако когда он явился на постоялый двор, служанка сообщила, что графиня занята.

– Женщины ужасно легкомысленны, – вздохнул Владимир, – ты голубушка пойди и скажи ей, что корнет Аносов с кем она договорилась о свидании, ждёт её.

– Хорошо барин, доложу.

– Сделай одолжение, милая, а я здесь подожду.

Вернувшись, служанка передала, что графиня принять господина корнета не имеет возможности и просит больше её не беспокоить. Удручённый Владимир покинул постоялый двор, и целый час слонялся по площади, измышляя способы встретиться с графиней. Однако ничего путного не придумал. Потеряв всякую надежду, он уже собрался идти домой, как вдруг увидел выходящим из постоялого двора Одинцова.

«Интересно, что он тут делал?» – с беспокойством подумал Аносов. Он решил узнать всё у Одинцова, для чего последовал за ним, но тут совсем не, кстати, из лавки Семенихина вывалилась пьяная парочка: Лежин с Ванькой Семенихиным, сыном купца Афанасия Никандровича Семенихина.

– Вовка дьявол! Где тебя черти носят? – заорал Лежин. – Мы с Ванькой семь бутылок Клико выдули, осточертело пить вдвоём, третьего ищем.

– Да уж господин корнет сделайте одолжение, разбавьте трезвостью нашу пьяную компанию, – поддержал собутыльника Семенихин, – милости просим к нам.

Они увлекли Аносова с собой.

***

На следующее утро, Владимир заступил со своим взводом в караул. Все дежурные сутки он думал только о белокурой красавице. Как он страдал от того, что не может поведать графине о своей любви.

Сменившись в восемь утра, он узнал неприятную новость, у него есть счастливый соперник. И кто?! Одинцов! Влюблённый корнет помчался к тому за разъяснениями.

– Тебе не кажется, что ты поступаешь подло в отношении меня Алексей? – сходу взял он быка за рога.

– Изволь объясниться, – удивлённо уставился на него Одинцов.

– Ты требуешь объяснений?! Изволь! – Аносов нервно ходил по комнате. – Два дня назад, я по секрету сказал тебе, что влюблён в графиню. Я считал тебя своим другом, но как ошибался! Ты посмеялся надо мной! Зная о моей любви к Скобаньской, ты флиртуешь с ней!

– Послушай мой совет Владимир! Графиня совершенно равнодушна к твоим чувствам. Поверь мне, я знаю таких особ. Они чужды сентиментальности. Это я говорю тебе как твой друг.

– Ты говоришь как Иуда, тот так же звал Иисуса учителем и другом, а потом продал его за тридцать сребреников. Ты так же предал меня!

Возразить ему Одинцов не успел, корнет ушёл, хлопнув дверью.

«Ничего скоро успокоиться. Графиня уедет, и он всё позабудет», – улыбнувшись, подумал Одинцов, а вслух, произнёс:

– «Время сердцу быть в покое,

От волненья своего».

Глава 2

В России в тот год почти весь октябрь лили дожди, а на Кавказе было тепло и безоблачно. Разморило как-то на солнышке чёрного ворона, сидевшего на ветке тополя. Склонив голову на бок, он лениво смотрел вниз, а там возле журчащего родника молился мальчик. Вдруг послышался, треск ломаемых веток, и птица встрепенулась. Из кустов боярышника выехали двое всадников. На вид им было лет по двадцати пяти. Одеты оба в чёрные бешметы из грубой, домотканой ткани, на головах серые папахи. Широкоплечий брюнет, на вороном жеребце, на голову возвышался над своим рыжебородым спутником, сидевшим на пегой кобыле. Посмотрев на мальчика, брюнет сказал:

– Васса валейкум Кунта. Что ты здесь делаешь?

– Валейкум вассалам Абу. Да прибудет с тобой мир и благоденствие Хазболат. Я пришёл к роднику, что бы совершить полуденную молитву и поразмыслить в уединенье. Как я вижу, вы молитву пропустили. А зря! Известно же, что Пророк предавал ей особенное значение. В суре «Корова», он прямо указывает на это:

«Свои молитвы строго соблюдайте

Особо чтите среднюю молитву

Благоговейно стойте пред Аллахом

В своём молитвенном призыве».

Не очень-то приятно выслушивать нравоученье от двенадцатилетнего мальчишки, и что бы сменить тему, брюнет, которого звали Абу, спросил:

– О чём же ты думал Кунта?

– О том, что скоро наступит 1258 год Хиджры , – вздохнул мальчик, – и ничего хорошего, нашему народу этот год не принесёт.

– Чем же тебе не нравится будущий год? – удивился рыжий Хазболат.

– Великие беды ждут Нохч-мокх и наш народ.

– Откуда такие грустные мысли Кунта?! – воскликнул Абу.

– Сейчас объясню, – кивнул мальчик, – год назад, имам Шамиль сбежал от русских с горы Ахульго. Он поселился в ауле Гарашкити. Жил тихо, не думая больше о войне с урусами. Зачем-то старейшины аула уговорили Шамиля стать их вождём. Они поклялись преданно служить ему. Потом многие наши аулы, стали один за другим присягать на верность Шамилю. Теперь тот возмущает на борьбу с урусами весь наш народ.

– Мы нохчи свободные люди! – воскликнул Хазболат. – Гяуры хотят, что бы мы стали их рабами! Мужчин сделать крепостными, а наших женщин забрать прислугой в свои дома. Они собираются разоружить нас, что бы, мы не могли постоять за себя. Но им не понять, что уздень , ни когда не будет рабом!

– Хазболат прав, – поддержал друга Абу, – наши старейшины мудрые люди, они знают что делают.

– Я наоборот, считаю, что ни чего хорошего нам от Шамиля ждать не стоит, – упрямо возразил мальчик.

– Поживём, увидим, – усмехнулся Абу, – что ж Кунта, ты можешь и дальше придаваться тут своим размышлениям, а мы поедем домой.

Пришпорив коня, он тронулся с места, Хазболат поехал следом.

***

– Странный мальчишка, этот Кунта, – сказал он, – у его сверстников совсем другим голова забита. Ты только посмотри, что он болтает о Шамиле! От кого он только всё это наслушался?

– Да ты прав, он не по годам умён, – согласился Абу, – Кунта ещё прославит наш Иласхан Юрт.

А ведь как в воду глядел! Повзрослев, мальчик станет известным шейхом Кунта Ходжой. В Чечне его почитают за святого, а аул Иласхан Юрт тем и знаменит, будет, что жил там Кунта Ходжа. Однако никому кроме Аллаха не известно будущее, потому как только Аллах всезнающий и всеведающий. Случится это через десяток лет, а пока, наши друзья болтали между собой:

– А какой скандал разгорелся восемь лет назад, когда семья Кунты, перебралась к нам из Мелча Хи! – усмехнулся Хазболат. – Киши, отец Кунты просил аульный сход выделить ему землю. Что тут началось! Ты помнишь ту историю?

– Ещё бы! – усмехнулся Абу. – Больше всех кричал Юсап. Говорил, что земли у нас мало, и незачем раздавать её всем подряд, и почти все старейшины на кьана поддержали его. Лишь один Иласхан вступился за Киши, уговорил людей выделить ему землю. Если не Иласхан, пришлось бы семейству Кунты искать другое место для жительства.

– Юсап всегда мутит воду, – покачал головой Хазболат.

– Мне рассказывала мать, – продолжил Абу, – что когда Ярмул разрушил ваш аул Дады Юрт, и вы с Бахой приехали жить к нам. Юсап тоже предлагал не пускать вас в наш аул.

– Да я слышал это от Бахи, – кивнул Хазболат, – мне тогда было не больше года.

За разговором друзья и не заметили, как доехали до аула. Кунта всё ещё сидел у родника, и ворону надоело смотреть на мальчишку, он взмыв вверх и полетел к Иласхан Юрту.

Аул раскинулся у подножия Гудермесского хребта. С высоты, серые саманные сакли казались не больше спичечных коробков. Домики рассыпались по склону одной из возвышенностей хребта, и упирались в серую ленту реки Мечик, которая причудливой петлёй огибает Иласхан Юрт, и несёт свои воды далее в Сунжу. В центре аула, стоит мечеть. Она единственная в ауле построена из белого камня.

Вдруг что-то сверкнуло в окне одного из домов. Ворону стало любопытно, и он полетел туда. Сел на ветку тутового дерева, которое росло во дворе дома. Любопытная птица уставилась в окно, стараясь разглядеть, что же блестело. Но затем внимание птицы отвлекла женщина, разделывающая мясо на столе во дворе. Неподалёку спал огромный пёс. Отрезав кусок, женщина кинула его псу, а тот даже ухом не повёл.

Наглый ворон прямо у пса из-под носа выхватил кусок мяса и улетел. Так и не узнала птица, что же это блестело в окне, а было это лезвие кинжала. Его держал в руках тот самый Юсап, о котором говорили Абу и Хазболат. Это пятидесятилетний, грузный, кривоногий мужчина. Юсап был не последний человек в Иласхан Юрте.

Сегодня его доме собрались гости: приехал старый кунак Тошо Заитов из Гельдыгена, а так же зашёл проведать мулла аульной мечети Амир.

В ожидании шу, завязалась интересная беседа. Тошо продемонстрировал кинжал, который он недавно приобрёл. Юсап взял его и чтобы лучше рассмотреть подошёл к окну.

– Этот кинжал выковал мастер Телхиг их Малых Атагов, – рассказывал Тошо, – двух баранов за него отдал. Телхиг куёт клинки из английских иголок. Посмотри Юсап, они видны в лезвии.

– Как тонко сработано, – зацокал тот языком, возвращая кинжал.

– Люблю хорошее оружие, – Тошо вложил кинжал в ножны.

Он был ровесник Юсапа. Худощавый, высокого роста, с огромным крючковатым носом, Тошо льстил себя надеждой, что похож на орла. К сожалению, так думал только он. За глаза его презрительно звали: попугаем.

А всё из-за одной глупой истории: три года назад, он со своими кунаками Вахой Гайнаевым и Али-Магомедом Бецоевым, был в гостях у казацкого полковника Добродеева, в станице Червлёной. В горнице у того висела клетка с попугаем. Тошо и Ваху поразила яркая, доселе невиданная птица. Ваха подобострастно сказал, что оперение у неё такое же красивое, как и одежда у Тошо, на том была ярко-красная черкеска и зелёный хардон.

«Такая роскошная птица должно быть очень умна, как и ты Тошо!» – заявил Ваха.

Добродеев ни слова не уразумел из речи Вахи, потому как не говорил по-чеченски, однако понял, что речь идёт о попугае. Кивнув на птицу, казацкий полковник сказал:

«Ужасно пёстрое перо у этой птицы, из-за этого, у нас говорят о глупых людях, которые ярко одеваются: « вырядился как попугай»».

Птица, наклонив голову на бок, и закрыв один глаз, уставилась на Тошо.

Ваха густо покраснел, а на губах Али-Магомеда заиграла улыбка. Заметив её, Заитов побагровел от злости. С тех пор злые языки и дали Тошо обидную кличку, а дружбе с Вахой пришёл конец.

– Уважаемый Тошо, – сказал мулла Амир, благообразный старичок с седой бородой, – ты много ездишь, немало новостей узнаёшь. Расскажи нам, что творится в мире.

Тошо отхлебнув чай из пиалы, ответил:

– Недавно мне довелось по делам побывать в Темирхан – Шуре. Там один знакомый тавхли поведал что, Ибрагим, сын египетского паши Мухаммеда Али, переслал нам послание. В послании том, он сообщает, что этой весной отберёт у гяуров Кавказ. Он требует нас, своих единоверцев поддержать его в борьбе с неверными.

– Что вы об этом думаете, досточтимый мулла? – спросил Юсап.

– Ибрагим наш единоверец, – погладив ладонью реденькую бороду, ответил Амир, – и если он придёт сюда со своей армией, наш долг поддержать правоверного. Не правда ли многоуважаемый Тошо?

– Не совсем так мудрейший Амир, – покачал головой тот, – единая вера не помешала Ибрагиму напасть на своего господина, турецкого султана. Нам от Ибрагима ничего хорошего ждать не стоит. К тому же турецкий султан не раз воевал с русскими и всегда был бит ими. Почему вы решили, что Ибрагиму повезёт больше?

– Ты Тошо высказываешь мудрые мысли! – воскликнул Юсап.

– Согласен, – закивал головой мула Амир.

– С гяурами жить можно, – продолжал Тошо, – есть у меня кунак, Моздокский пристав Нечаев. Я пригнал ему лошадей для армии, и он заплатил мне звонкой монетой. Табун оставил у себя, дожидаться оказии. Потом, Нечаев дал мне сигнал, и я этих лошадей благополучно угнал. Пристав объяснил мне, как обойти русские дозоры. Спустя несколько недель, я ему опять продал этот же табун, и так несколько раз. Нечаев в накладе тоже не остался.

Тошо заразительно захохотал, Юсап и Амир засмеялись следом. Тем временим, дочка хозяина принесла угощение: жареную баранину с галушками. Кушанье это зовётся у чеченцев жижик-галуш. Глядя на девушку, Тошо сказал:

– Как быстро летит время Юсап, твоя дочь стала настоящей красавицей.

– Она к тому же умна, – самодовольно ответил хозяин, – брат моей покойной жены Умар, энгенойский мулла, души в ней не чает. Аллах не дал ему своих детей, и Кхокху его любимая племянница. Дочке тоже нравиться гостить у него. Умар научил её многим вещам. Кхокху знает наизусть все суры Корана.

– Подтверждаю всё сказанное Юсапом, – закивал головой мулла Амир.

Кхокху, поставив блюда с угощениями, и вышла.

– За такую дочь тебе просто необходимо просить с жениха богатый калым, – сказал Тошо, – её красота и учёность много стоит. Но здесь в округе, вряд ли кто даст тебе хороший калым. Я уже давно подумываю над тем, что бы взять себе вторую жену, и согласен заплатить за твою Кхокху любую цену.

Мулла, благодушно глянув на хозяина, сказал:

– Уважаемый Юсап, в словах Тошо есть резон. Ведь недаром пророк Мохаммед говорил:

«Возьмите в жёны тех,

Которые любимы вами,

Будь то одна, иль две иль три,

Или четыре».

– Твоё предложение Тошо, лестно для меня, но неожиданно. Мне нужно время, что бы подумать, – ответил Юсап.

– Конечно, – согласился тот. – Дай мне знать о своём решение. Теперь уважаемый хозяин разреши мне на время отлучиться.

Встав, Тошо направился во двор. Когда он вышел на крыльцо, его догнал сын Юсапа, красивый, двадцатипятилетний парень по имени Лечи.

– Отличный кинжал у тебя Тошо, – сказал он.

– Нравиться? Я подарю тебе его.

– Благодарю тебя Тошо.

Тем временем два друга добрались до сакли Хазболата. Ворота им открыл коренастый богатырь с бычьей шеей. Это был Баха, старший брат Хазболата. Кулаки у него такие огромные, что казались размером с голову взрослого человека. О его чудовищной силе ходили легенды. Поговаривали, что ударом кулака, он мог убить быка. Баха колол дрова, воткнув топор в полено, он спросил:

– Всё сделали, как я сказал?

– Да, – кивнул Абу, – отдали просо и баранов кузнецу Али в Чиркее. Он просил передать тебе, что твой кунак из станицы Горячеводская ждёт тебя.

– Добрые вести, – кивнул Баха. – Проголодались? Пошли есть.

В небольшой комнате с маленьким окошком, из всей мебели было два грубо сколоченных топчана, на которых спали братья, пол, застелен ковром. Все стены у братьев увешаны оружием. Впрочем, так было в доме каждого горца.

Троица уселась на ковре, и тётушка Аманат, которая вела хозяйство братьев, внесла блюдо с тиог берам , лепёшки из проса, кувшин молока. Абу с Хазболатом изрядно проголодались, и потому с жадностью набросились на еду. Баха быстро поел и с улыбкой смотрел, на друзей. Когда те насытились, он спросил:

– Абу, когда же ты собираешься просить Юсапа отдать за тебя Кхокху?

Тот неопределенно пожал плечами.

– Чего медлишь? Гляди дождёшься, уведут у тебя девушку. Она хоть знает, что ты сохнешь по ней.

– Он только издали смотрит на неё, да вздыхает, – ответил Хазболат, – я давно ему предлагал, признаться Кхокху в своей любви, а он всё медлит.

– Раз он не спешит, то, пожалуй, я посватаю её за себя. На калым, я наскребу. Нужно будет спросить у Юсапа, сколько он просит за дочь.

Хазболат вскочил на ноги и закричал:

– Баха как ты можешь так говорить?! Ты же знаешь, что Абу любит Кхокху, и собираешься так подло поступить! Если ты это сделаешь, то знай, ты мне больше не брат!

– Отцу следовало бы назвать тебя: «Терс моймал», а не Хазболат , – рассмеялся Баха. – Ты ревёшь как обезьяна. Но это хорошо, что ты так горячо вступился за Абу. Значит у вас настоящая дружба, а раз так, вам необходимо побрататься. Как вы на это смотрите?

– Я согласен, – ответил Абу.

– Вот и хорошо, – сказал Баху.

Он взял кувшин и налил в глиняную кружку молока, достал из кармана золотое кольцо, протянул Хазболату и сказал:

– Держи брат.

Тот взял кружку, бросил в неё кольцо, и отпил половину молока, потом передал её Абу, который допил молоко, взял кольцо, положил себе в карман. После чего снял с пояса с кинжал и передал его Хазболату, а тот отдал свой Абу.

– Ну, вот и побратались, – улыбнулся Баха.

– Да благословит вас Аллах братья, – сказал Абу. – Мне же пора идти домой.

Аманат убрала посуду, а Баха и Хазболат вышли во двор проводить Абу. Когда они остались одни, Хазболат спросил:

– Скажи Баха, а почему ты не женишься?

– Обязательно женюсь, – пообещал тот. Подумав, он продолжил: – Как только найду женщину похожую на нашу мать. Если б ты знал жиманиг, как любил её отец!

Баха в задумчивости посмотрел на чернеющий в дали Кавказский хребет. Двадцать один год минуло с тех пор как погибли их родители, а он помнит тот сентябрьский день, как будто было это вчера.

Проснувшись в то далёкое утро, маленький Баха услышал разговор родителей:

«Пойми Зайнап, мы не можем, как трусливые овцы бежать со своей земли, – горячился отец, – генерал Сысоев требует, что б мы, бросив свои жилища, ушли за Сунжу».

«Что же нам делать? У гяуров сила», – спокойно отвечала мать.

«Мы встанем на защиту нашего аула, и гяуры не посмеют войти сюда, – рубанул рукой отец, – каждый двор у нас в Дады Юрте, крепость. На сходе, люди решили защищать аул. Я так же буду драться за свою саклю до последнего. Ты с детьми сейчас же уедешь, пока есть такая возможность».

«Послушай Абубакар, если тебе суждено сегодня встретить свой последний час в битве с гяурами, я хочу быть рядом, и умереть вместе с тобой».

«Милая моя Зайнап, – погладил её по голове отец, – я счастливейший из мужчин, ведь у меня такая жена. Но нам нужно думать о наших сыновьях. Что с ними станет, если мы с тобой умрём? Нет, ты с детьми должна уйти».

«Согласна милый, – поцеловала его мать, – ты мой господин. Как я могу ослушаться тебя?»

Потом мать велела Бахе собираться, а сама разбудила и стала одевать Хазболата, который недовольно хныкал. Она положила в узелок просяные лепёшки и несколько кусков мяса, кувшин молока. Взяла Хазболата на руки, велела Бахе идти за ней. Отец проводил их до ворот, поцеловал сыновей и жену.

«Да храни вас Аллах милые мои! – сказал он. – Ну, идите».

И не оглядываясь, пошёл в саклю. Зайнап с детьми дошла до кладбища, которое было далеко за аулом. Спустившись в овраг, мама велела Бахе взять братишку на руки и сказала: «Послушай сынок, ты уже большой и должен заботиться о Хазболате. Пока будут слышны выстрелы, сидите здесь, а когда всё стихнет, идите по этой дороге. Ты помнишь, мы по ней ездили в гости к дяде Хасану и тёте Аманат в Иласхан Юрт? Пойдёте туда, дядя приютит вас. И помни сынок, тебя зовут Баха , поэтому ты должен жить и помочь жить Хазболату. А теперь прощай, мне нужно идти к отцу».

Она поцеловала сыновей и побежала в аул, а там уже слышны были ружейные выстрелы и пушечная пальба.

Больше Баха не видел своих родителей. Весь день в Дады Юрте шёл бой, и ребята сидели в овраге. Там же они провели ночь. Едва рассвело, отправились в Иласхан Юрт, куда добирались несколько дней. Бахе тогда было десять лет, а Хазболату два.

Это уже потом стало известно, что войска атамана Сысоева целый день не могли взять Дады Юрт. Каждая сакля стала крепостью, гяуры потеряли в этом бою много людей. Сам атаман Сысоев был ранен. В конце концов, селение было стёрто с лица земли. Все защитники Дады Юрта: мужчины, женщины и дети, погибли. Баха с Хазболатом, оказались единственными, кому удалось уцелеть.

Пока Баха предавался воспоминаниям, Абу ведя коня под уздцы, шёл домой. Он думал о Кхокху, девушке, которую любил. Баха разбередил ему душу своими разговорами. Абу знал, что любовь его безнадёжна. Он небогат и вряд ли сможет уплатить калым, который попросит за девушку её отец. Конечно, можно набраться мужества и признаться Кхокху в любви. Но как?! В её присутствии Абу лишь потел и терял способность связно говорить. С какой стороны не взглянешь, ситуация безвыходная.

И брёл уныло Абу по дороге, не глядя по сторонам, от того вздрогнул он, услышав звонкий девичий голосок.

– Вассала валейкум Абу, идёшь и совсем не смотришь на дорогу.

– Валейкум вассалам Петимат, немного задумался, а когда мысли далеко отсюда, мало смотришь вокруг, – грустно улыбнулся Абу.

– Какими же думами полна голова твоя?

– Разными, – пожал плечами парень.

Петимат восемнадцать лет, все её подруги давно уже были замужем. Полная, некрасивая, с круглым одутловатым лицом, она всё же была очень привлекательна для потенциальных женихов. Её отец Мансур, богатый и уважаемый человек, души не чаял в единственной дочери.

– Мысли твои как сокол высоко летают, и не обращаешь ты внимание, на тех, кто по земле ходит, а зря Абу, поверь мне, зря.

– Не пойму я тебя Петимат.

– Эх, глупый! Не видишь своего счастья. Посмотри внимательней, оно перед тобой. Отец для меня ничего не пожалеет. Выдаст за того, кого я выберу. Ты Абу по сердцу мне! Вот видишь, я нарушила обычай, сама заговорила с тобой о замужестве.