Траектории СПИДа. Книга вторая. Джалита

Настенька стояла очарованная самим фактом встречи глаза в глаза с живой природой. И сама она вся чем-то напоминала умчавшуюся только что белку. Локоны волос, обрамлявшие заострившееся вниманием лицо, светились под лучами солнца. Фигурка непроизвольно вытянулась вперёд, готовая сорваться и лететь туда же по стволам и веткам, по воздуху, вверх и вниз, легко и свободно, не как птица, а как белка с живыми чёрными глазёнками.

– Ой, не улети, – рассмеялся Володя, наше дежурство ещё не кончилось. – Погоди-ка, – вдруг добавил он и предупреждающе поднял указательный палец, осторожно привставая на ноги и прислушиваясь. – Точно, машина едет. И кажется по нашей дороге сверху.

Лёгкое жужжание мотора то удалялось, то нарастало с большей силой: горные дороги обычно делают длинные петли для снижения крутизны. Иногда казалось, что машина уже совсем рядом и вот-вот появится, но звук опять удалялся до следующего поворота.

Молодые люди за разговорами о самом важном успели забыть, для чего остались здесь, и теперь замерли в ожидании неизвестных гостей.

– Мне кажется там не одна, а две машины? – Вопросительно заметил Володя.

– Да, пожалуй, – согласилась Настенька.

– Ты только ничего не говори, если что. Я сам буду разбираться.

– Понятное дело.

Просёлочной дороги от поворота в лесу до шлагбаума было метров двадцать, так что когда машины выехали одна за другой, а их действительно оказалось две, то молодые дежурные сразу увидели сквозь деревья появившийся транспорт, но продолжали оставаться в стороне на пригорке не замечаемыми.

Первой к низко лежащему над дорогой бревну подкатила черная Волга, с переднего сидения которой, почти не ожидая остановки, буквально вывалился высокий человек весьма крепкого телосложения с начальственно оттопыренной нижней губой. На нём были высокие охотничьи сапоги, хорошо скроенный комбинезон, перепоясанный патронташем и чёрная кожаная куртка, подбитая изнутри мехом.

Человек громко выругался матерной бранью, заорав на весь лес начальственным голосом:

Какая сволочь поставила здесь шлагбаум? Мы же проезжали утром – его не было. Фёдор! Давай быстрей за тот конец, а я с другого зайду.

Из чёрной Волги уже вылезал водитель, невысокий, но широкоплечий парень, напоминающий фигурой штангиста или борца, в кирзовых сапогах, брезентовых брюках и куртке, причёска короткая ёжиком. Он бегом подбежал к концу бревна и изумлённо произнёс:

– Владимир Викторович, так тут же проволоки чёрт-те сколько напу-у-тано!

– Напу-у-тано! – передразнил начальствующий охотник. Так распутывай быстрей. – И он опять выругался.

Вторая машина, белая Волга остановилась чуть позади, из неё вышли трое, все в полуспортивных одеждах. Они тоже бросились к бревну распутывать проволоку.

Володя, пока находясь в засаде, быстро зашептал:

– Дело, Настюша, принимает скверный оборот. Это, как я вижу, большое руководство прибыло. Матом кроет нас председатель горисполкома, а из второй машины бежит его зам и свита. Надо выходить.

Настенька схватила Володю за рукав, говоря так же тихо:

– Может, останемся? Нас не видно. Мне-то плевать, а ты здесь работаешь. Попадёшь под горячую руку.

– Да ты что, Настя? – Вспыхнул Володя. – Я что ли боюсь? Кто они мне? И, кроме того, тут лучше впрямую. Узнают, что мы здесь прятались, назовут диверсантами, и будет ещё хуже.

Они оба поднялись и, сбежав быстро на дорогу, стали подходить к шлагбауму с противоположной стороны. Володя поправил фуражку на голове и потрогал на всякий случай карман, в котором лежало удостоверение дежурного. Оно было на месте.

Председатель горисполкома – это действительно был он, заметил подходивших и ещё больше разъярился бранью:

– Это вы что ли тут порядки наводите? Накрутили проволоки, дорогу перекрыли. А если пожар в лесу? Как машины проедут? Да я вас под суд завтра отдам. А кто вы вообще? Я вас что-то не припомню.

Володю неприкрытый мат в присутствии Настеньки в сопровождении сильного запаха спиртного, исходящего от бригады охотников, разозлил не меньше, но он пытался сдержать себя и почти спокойно сказал:

– Вы хоть при даме не ругайтесь. Она же не знает, что вы большой начальник здесь и может подумать, что вы не умеете себя вести. – Протянув удостоверение, добавил: – А не знаете меня потому лишь, что я общественный охранник леса, так что под суд меня не отдадите.

– Общественный?! – закричал, будто его окатило холодным душем, Овечкин (такой была его фамилия). – Да я тебя и видеть не хочу.

Он выхватил у Володи из рук удостоверение, не глядя в него, разорвал пополам и бросил на землю.

– Что б духу твоего больше в лесу не было. Некогда мне с тобой и твоей барышней сейчас заниматься. – И он направился в машину, видя, как его спутники уже снимают бревно с опор и относят в сторону.

Володя скрипнул зубами и, поднимая половинки удостоверения, жёстко проговорил:

– Вам придётся, Владимир Викторович, извиниться за это. Не вы мне давали удостоверение и не вам его отнимать. Хамство я ещё никому не прощал.

В это время к Володе подошёл худенький высокий человек средних лет в спортивном костюме и, положив руку на плечо Усатова, сказал:

– Не кипятитесь, пожалуйста. А мы, кажется, знакомы. Вы не из Магарача случайно?

– Да, Александр Матвеевич. Вы меня знаете.

– Ну, конечно, вспомнил. Вы Усатов. Вы нам дегустацию винограда проводили и своим новым вином угощали. Извините, у нас трагедия и мы все не в себе сегодня, да и выпили немного.

– Это как раз заметно, – хмыкнул Володя, – И не так уж мало выпили. За версту слышно.

– В машину-у! – рявкнул Овечкин.

Подаревич, собиравшийся что-то ответить, махнул рукой, слегка качнулся, как бы готовясь, и побежал к белой Волге. Володя подхватил Настеньку под руку и быстро отвёл с дороги, роняя на ходу:

– Это такая шатия, что и задавят – не подавятся.

Машины понеслись мимо, когда Настенька неожиданно закричала:

– Володя, номера запоминай. Я чёрную, ты белую.

Через минуту оба номера машин были записаны на разорванном удостоверении. А ещё через минуту послышался цокот копыт и на шоссе появился Николай Иванович на своём гнедом Месяце. Следом бежал верный пёс по имени Волк.

О происшествии было всё подробно рассказано с демонстрацией шлагбаума и кусков проволоки. Лесник выслушал всё с мрачным выражением на лице и пояснил ситуацию:

– Я, ребятки, не успел к вам потому, что рассматривал их место, так называемой, охоты. По-моему, там никакого зверя не было. Они пили на поляне и занимались любовью с женщинами. Но выстрел был. Возможно, они кого-то ранили, так как обнаружил я кровь. Только не зверя ранили, как я догадываюсь, а человека. Они, по всей вероятности, в панике пытались сначала остановить кровь, прикладывая к ране сухие листья, которые были под ногами, а потом уже чем-то перевязывали. Листья со следами крови были отброшены в сторону. Я так предполагаю, а что случилось фактически, сказать трудно. Надо будет осмотреть внимательнее.

– Но в машинах, мы не заметили женщин, – с сомнением сказал Володя.

– Они были в третьей машине, которая проехала другой дорогой раньше. Я успел её заметить. А вы молодцы, что записали номера. И вообще спасибо, хотя трудно сказать какой стороной это может повернуться к нам. Вы говорите, они сказали о трагедии? Это, нужно заметить, пренеприятно. Даже удостоверение порвал. Вот гад!

– Николай Иванович, давайте перекусим вместе, – предложил Володя. – Мы тут прихватили кое-что с собой. У меня и бутылочка моего собственного винца есть. Надо расслабиться от таких волнений.

– О, пожалуйста, Николай Иванович, – подхватила Настенька, – просим вас.

Но лесник решительно отказался, садясь на коня верхом:

– Нет-нет, ребятки. Спасибо, конечно, но в другой раз. Никак не могу. Надо немедленно доложить начальству о происшедшем. Можно по рации, но слышимость не такая хорошая и скажут, что чепуху несу. Тут придётся долго объяснять да выяснять. Раз это был сам Овечкин, кто ж его остановит?

      Белые носочки гнедого затанцевали по земле, и послушный воле хозяина конь понёсся вниз, преследуемый не менее послушной собакой, а незадачливые путешественники, так и не отправившиеся сегодня в свой поход к Красному камню, сели на скамейке пополдничать перед возвращением в Ялту.

ВИНО

Зимнее солнце перемещалось по небу быстро. Тени, так и не успев значительно укоротиться, начинали вновь вытягиваться. Февраль в лесу жарой не отличался и вот уже потянул ветерок, усиливая собой прохладу, напоминая, что зима ещё не ушла, она здесь, за соседним деревом.

Есть, сидя на свежем воздухе, особенно приятно. То ли потому, что пища пропитывается её специфическими ароматами, которые отсутствуют в закрытых помещениях, и оттого приобретает новые вкусовые качества, то ли окружающая природа своими новыми впечатлениями и ощущениями обостряет все чувства восприятия и потому даже обычный кусочек хлеба, съедаемый ежедневно в квартире или в общественном пункте приёма пищи без особых эмоций, на лесной скамейке неожиданно кажется необыкновенно вкусным и приятным.

У Володи же были припасены к хлебу и Семипалатинская колбаска, и Костромской сыр, баночка болгарского перца, копчёная ставрида, отварной картофель, сваренные вкрутую яйца, солёные огурцы и помидоры. Всё это нехитрое богатство предлагалось к бутылке мадеры, изготовленной на опытно-производственной базе института "Магарач". Эта мадера имела своё собственное название "Серсиаль типа мадеры".

Настенька помогала разворачивать пакетики и раскладывать на скамейке, не сдерживая изумления:

– Ба, да тут целый пир! Даже соль с маслом не забыты. Какой же ты, Володечка, хозяйственный. И вина нам, наверное, до утра хватит. А как же с аперитивом, который вырабатывает алкогольдегидрогиназу? Без неё мы сразу опьянеем. Это не дело.

Но по части стола Володю смутить было трудно.

– Дело в следующем, Настюша,– пояснил он, – во-первых, сейчас уже несколько прохладно и вино поддержит нас, а тело не разомлеет. Во-вторых, мы не будем пить залпом, а постоянно закусывая. В-третьих, пока спустимся с горы весь хмель из нас, как ветром, выдует.

– И, в-четвёртых, – перебила Настенька,– ничего страшного, если и опьянеем немножко. По-моему, нам с тобой это ничем не грозит.

– Что ты имеешь в виду? – Задумчиво спросил Володя.

– А ничего, – весело ответила Настенька.– Просто мы оба уже сильные люди и вино нас не свалит. Давай пить. Чем ты сегодня потчуешь?

Она повертела в руках бутылку и громко прочла по слогам:

– Сер-си-аль. Странное название. Я никогда не пробовала такого вина. И приписка "Типа мадеры". Так это мадера?

– Честно говоря, по-моему, лучше, но, конечно, мадера. Знаешь, у мадеры есть ещё несколько названий. Прежде всего – это, конечно, "солнце в бокале". Смотри, что будет, когда я налью его в бокал – И Володя достал из рюкзака плотную длинную коробку, в которой оказались три небольших тюльпанообразных бокала.

– Ой, какой ты предусмотрительный, – восхитилась Настенька.– А зачем три бокала, если нас двое?

– Это, как у нас в шутку говорят, на нахала. То есть для того, кто неожиданно окажется рядом.

– Фантастика, – пробормотала Настенька.

– Теперь смотри, – говорил Володя, – налив вино на две третьих бокала и, подняв его на уровень глаз Настеньки так, что в вине оказался луч опускающегося солнца, который буквально заиграл в вине отражениями, заискрился, и весь напиток будто вспыхнул огнями.

– Какая красота!

– Вот в этом всё дело, – продолжал Володя. – Прежде чем пить вино, надо насладиться вдоволь его красой, а для этого его нужно сделать таким, что бы хотелось смотреть, то есть чистым, без мути и сияющим. В этом смысле настоящая мадера непревзойдённа по золотистой окраске и потому называется "Солнце в бокале".

– Ну что пробуем?

– Нет, погоди! – остановил Володя. – Мы ж не алкоголики. Я разве тебе не говорил, что, наполнив себя радостью от игры красок в бокале, неплохо проверить его качество, слегка взболтав вино? Видишь, по стенкам стекла поползли маслянистые дорожки? Это говорит о том, что напиток действительно выдержанный, а не ординарный. Наша мадера "Серсиаль" выдерживается не менее четырёх лет.

– Ну что, пьём?

– Минутку.

– Ты какой-то садист, Володя. Жажда меня одолела, сил нет.

– Я хочу, чтобы ты была по-настоящему счастлива от вина, а как же можно познать его, не ощутив аромат? Поднеси бокал к губам, но сначала вдохни носом, наполни лёгкие дыханием вина. Можешь слегка подогнать ветер ладонью. Бокал ведь для того и сделан тюльпанообразным, чтобы букет не улетучился сразу, а сохранялся на поверхности вина.

Настенька потянула носом, и это было действительно прекрасно. Что-то сладковатое и может лишь чуть-чуть горькое, но свежее и удивительно нежное проникло в грудь, наполняя всё тело радостью.

Она замерла и даже не сразу поняла услышанного:

– Вот теперь попробуй, но несколько глотков по одному и почувствуй, как вино катится по языку, проникая в горло.

Вино проникало мелкими глотками внутрь, принося такое облегчение и восторг, которого Настенька никогда прежде не ощущала.

– А знаешь ли ты, – продолжал Володя, пригубливая сам из бокала, что виноград единственный из продуктов, заключающий в себе практически все элементы таблицы Менделеева, а потому вино из него является суперполезным для человека напитком, при его правильном потреблении? А правильно потреблять – это значит сразу закусывать, дабы не опьянеть. И лучше всего сыром.

Настенька начала есть, поглощая с аппетитом всё, что припас Володя, а он рассказывал ещё интереснее:

– Теперь Настюша, послушай историю мадеры. Я не договорил, что этот прекрасный напиток называют ещё дамским коньяком. То бишь, для дам он так же прекрасен и крепок, как коньяк для мужчин. Ну и третье дополнительное название, присущее сугубо мадере и никакому другому вину – это "вино, дважды рождённое солнцем". Чтобы понять это название, расскажу одну историю. А ты пока закусывай.

Давным-давно на острове Мадейра готовили вино и отвозили его на продажу в далёкую страну Индию. Обычный это был маршрут, но однажды случилось так, что корабли с бочками вина попали в сильный шторм, и несколько месяцев носило их по волнам пока, наконец, им удалось добраться до Индии. Подойдя к причалу, разгрузили торговцы бочки и собирались получить плату. Но местные покупатели, прежде чем платить, продегустировали вино и отказались его покупать, заявив, что вино испортилось и приобрело другой вкус, не тот, что был раньше.

Что было делать? Погрузили торговцы вино обратно и повезли назад на остров Мадейра. И снова корабли попали в сильный шторм, и снова носило их по волнам океана несколько месяцев. Вернувшись в свой родной порт, выгрузили они не принятое вино. Виноделы попробовали его и сказали: “Да вино не такое, как было, но пить можно" и стали продавать его здесь же в портовом шинке по самой низкой цене. Ну а кто покупает дешёвые продукты? – бедные моряки и портовый рабочий люд. Только вот что потом произошло.

То вино рано ли поздно ли, но закончилось, а покупатели продолжали приходить и требовать его. Но закон торговли гласит: если есть спрос, должно быть предложение. Стали виноделы думать, как приготовить такое же вино. Начали вспоминать весь процесс его, так называемой, порчи. Вспомнили, что вино хранилось в дубовых бочках несколько месяцев и качалось на океанских волнах, когда корабли попали в шторм. Виноделы поместили вино вновь в дубовые бочки, которые подвесили цепями к деревьям и долго раскачивали, пытаясь изменить качество. Но безуспешно. Вино таким, как хотели, не получалось. Много думали виноделы, пока одному из них не пришла в голову счастливая мысль, что всё это время, пока корабли болтались в океане, бочки с вином находились на палубе под палящими лучами южного солнца, которое может и изменило вкус вина. И это была истинная правда.

С тех самых давних пор вино мадера дважды рождается солнцем. Первый раз, когда виноградные ягоды созревают на виноградниках. Если не будет вовремя достаточно солнечных дней, не будет виноград в полной мере сладким. Второй раз вино рождается солнцем, когда сок винограда выдерживается в дубовых чанах или бочках на специальных мадерных площадках. За это время, меняя вкус, вино испаряется на одну треть своего объёма. Большая потеря, к сожалению, но, как говорят, смеясь, виноделы: “Это вино пьют ангелы". Такое оно вкусное это вино мадера.

Настенька слушала зачарованно, забыв о закусках, и как только рассказ был закончен, подняла бокал, торжественно произнеся:

– Мой милый Володенька, ты больше поэт, чем другие поэты. Налей мне ещё мадеры. Я хочу выпить этот бокал только за тебя, за то, что ты так любишь своё дело, свою науку. И ещё за то, чтобы кровь твоя была чище, чем твои прекрасные вина.

Володя наполнял бокал, а из глаз Настеньки выкатились неожиданно слёзы.

– И ещё совсем, совсем немного, Володенька. Я очень хочу тебя поцеловать.

Усатов чуть не уронил бутылку. Поставив дрожащей рукой осторожно бокал с вином на скамейку, он выдохнул слова:

– Если бы ты знала, как я хочу этого.

Они оба поднялись и упали друг другу в объятия. Через некоторое время, оторвавшись на секунду от губ Володи, Настенька прошептала:

– А я таки была не права. Мы не такие сильные с тобой. Вино оказалось сильнее.

– Нет, Настюша, дело не в вине, – тоже шёпотом возразил Володя. Это жизнь. Она у нас с тобой может быть очень короткой. Мы не имеем права проживать её зря. Но любовь тоже часть жизни. Зачем же отказываться от такой прекрасной части?

МОСКВА 1988 ГОДА

       В этот день молодые влюблённые долго возвращались в Ялту, непрестанно разговаривая и о последнем балете в Большом театре, и о выступлении труппы МХАТа в Ялтинском театре прошлой осенью, о стихах Настеньки и об ухудшении политической ситуации в стране. Не говорили они только о событии, происшедшем в лесу, о котором напрочь забыли. Только на следующий день, когда Настенька пошла в музей Николая Бирюкова за своими материалами, Володя, придя в институт к себе в отдел селекции винограда, узнал о том, что в воскресенье в лесу был убит или случайно застрелился директор пивобезалкогольного завода.

События сразу восстановились в памяти, и Володя немедленно позвонил отцу в академию. Разговор был кратким но, по выражению Трифона Семёновича, содержательным:

– Здравствуй, папа. Я тебя не отвлекаю?

– Отвлекаешь. У меня совещание. Но говори пока здесь небольшая пауза.

– У меня необычная проблема. Ты знаешь, я тебя стараюсь ни о чём не просить. Но тут хамство, которое я не могу терпеть, а сам справиться не могу.

– Короче, в чём суть?

– Мы были вчера в заповеднике с Настей. Ты её знаешь.

– С какой? С Болотиной?

– Да.

– Всё понял.

– Папа, ты слушай. Это не имеет значения, с кем я был. Что ты сразу дурацкие выводы делаешь. Там мы оказались вместе с лесником. В это время в лесу раздался выстрел, и лесник поехал проверить, кто охотится в заповеднике, а нас попросил перекрыть дорогу. Ну, я же тебе говорил, что я общественный дежурный по охране леса.

– Ну-ну, что дальше. Давай конкретно.

– Мы перекрыли дорогу шлагбаумом, а тут подъезжает со стороны леса председатель Ялтинского горисполкома с компанией. Все выпившие. Увидели шлагбаум и в крик матом. Я его слегка остановил по поводу мата, тут же Настя стояла, так он моё удостоверение, не глядя, разорвал и сказал, что б я убирался из леса.

– Так что мне новое удостоверение тебе выписать?

– Пап, я понимаю, что у тебя совещание и тебе трудно соображать о другом. Ты что не понимаешь, что я не шавка и не могу позволить, чтобы меня оскорбляли. Но тут я его прижать ничем не могу, так как он в городе шишка. Но и это не главное. Суть в том, что стрелял в заповеднике кто-то из этой братии. И только что я узнал, что один человек оказался убитым.

– Так. Это уже серьёзно. Тебя могут привлечь как свидетеля.

– Да, если будут разбираться.

– Что значит, если будут. Обязаны.

– Пап, ты в Москве, как в лесу живёшь. Ничего не знаешь о том, как обстоят дела в провинциальных городах.

– Подойди к своему директору Дженееву. Поговори с ним. Он меня знает.

– Подойду, конечно, но папа, он не станет ругаться с председателем горисполкома, жена которого у нас в институте старшим научным сотрудником работает.

– Ах, вот оно что? Ну, хорошо. Я сам займусь. Как фамилия этого председателя?

– Овечкин.

– Записал. После совещания включусь. Свои извинения он тебе принесет, и удостоверение выпишет новое, и сам подпишет. Это я тебе обещаю.

– А больше мне ничего не надо.

– С выстрелом нет ошибки? Шлагбаум ставили по команде лесника?

– Про убийство пока только слухи. Но это второй вопрос, к которому почти не имею отношения. А шлагбаум ставили мы не по команде, а по просьбе.

– Ну да, разница есть. Всё осознал. Как у тебя со здоровьем, сын? Лекарствами занимаюсь, но думаю, придётся тебе ехать сюда на консультацию. Кровь, как понимаешь, штука серьёзная.

– Всё понимаю.

– Ладно, узнаешь подробности о выстреле, позвони. У тебя сегодня концерт?

– Да. В пять часов.

– Так я желаю успехов! Не переживай, хама поставим на место.

Я переговорю с товарищами из ЦеКа.

– Спасибо, папа. Маме привет. Скажи, что Настенька здесь. Это просто фантастика.

– Ну, понял. Пока.

Трифон Семёнович надолго задержался на совещании. Позвонить знакомому зав. сектором ЦеКа удалось лишь после обеда. Изложив вкратце причину звонка, не называя имён и фамилий, он услыхал весьма неутешительный ответ:

– Дружище, я понял тебя, но вопрос не очень простой. Есть одна закавыка. Ты приходи ко мне завтра с утра. Я закажу пропуск.

Поговорим.

– Григорий Ильич, – сухо заметил Трифон Семенович, – я что-то не понял. Вопрос, по-моему, выеденного яйца не стоит. Что же мне к Егору Кузьмичу с такой мелочью соваться?

– Да ты не взрывайся. Приходи подумаем. Сделать-то сделаем, но посоветуемся как лучше. Говорю же тебе, что есть закавыка.

– Хорошо, в одиннадцать я у тебя.

– Вот и ладненько. Заказываю пропуск.

“Знаем мы ваши закавыки, небось, хочешь, чтобы пригласил на рыбалку да с выпивоном“, – подумал Трифон Семёнович и, глядя на своего помощника, развалившегося в углу в мягком кресле и мирно посапывавшего, в ожидании пока все соберутся на совещание, начал было соображать, что можно организовать, как тут же остановил себя другой мыслью, говорящей о том, что дело, кажется, не в рыбалке.

Недавно начался тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год. В стране ускоренными темпами шли перемены. Предыдущий год своими результатами по инерции ещё продолжал победное шествие в деле построения социализма.

В городе Ярцеве Смоленской области вступил в строй новый чугунолитейный завод мощностью в шестьдесят тысяч тонн отливок в год. В Туркмении открыли новые залежи нефти и газа. Горняки Кузбасса рапортовали о добыче открытым способом миллиардной тонны высококачественного угля. В Комсомольске-на-Амуре начал напряжённую работу новый грузовой порт. В Ашхабадской области пущен в работу завод железобетонных изделий производительностью двадцать пять тысяч квадратных метров конструкций в год. Протянулось и начало действовать автомобильное шоссе Уренгой – Ямбург. В Вильнюсе проложили новый мост через реку Нерис, в Молдавии – через Днестр. Выполнен первый беспосадочный рейс самолёта ИЛ-62М через всю страну от Москвы до Южносахалинска. В городе Зея открыт аэропорт. Медики впервые осуществили успешно пересадку сердца. Делались открытия, запускались спутники и космические корабли.

Хотя известно было, что годовой национальный доход в этом году не достиг планового, а по продукции сельского хозяйства показатели оказались ниже предыдущего года. Не радовали вообще никакие показатели. Дефицит продовольствия в стране сохранялся. Задания двадцать седьмого съезда партии выполнены не были. Но Горбачёв бодро заявлял, что третий год – решающий, он всё поправит. Оптимизм – дело хорошее, если бы он поддерживался реальными делами. Но таковых не было видно. Плохие дела в экономике приходилось скрывать словоблудием.

"Приостановлено нарастание негативных тенденций, грозивших перерасти в кризисную ситуацию. Удалось создать определённые предпосылки для дальнейшего устойчивого продвижения вперёд. Но позитивные результаты не дают оснований говорить о коренном переломе в социально-экономическом развитии страны".

"Ответственным в реализации планов двенадцатой пятилетки является третий её год. Предстоит обеспечить такие темпы роста экономики, которые превысили бы среднегодовые показатели на 1986-1990 годы".

Чёткие изменения замечались лишь в политической жизни, которой занимался непосредственно Горбачёв. Год был напряжённым по встречам и приёмам политических и государственных деятелей капиталистических государств.

В феврале Горбачёв встречается с видными политиками США, в числе которых в качестве учёного профессор Гарвардского университета, историк, бывший государственный секретарь США Генри Киссинджер. С ними встречается и секретарь ЦК КПСС, правая рука Горбачёва, Александр Яковлев.

В том же месяце принимаются в Москве государственные деятели Италии, Исландии и стран Варшавского договора.

В марте происходит широко разрекламированная встреча Горбачёва с премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер, во время которой премьер иностранного государства преподносит урок воспитанности и образованности русским медведям.

В апреле Горбачёв летит в Чехословакию на встречу с Густавом Гусаком, а потом в Москве принимает делегацию палаты представителей конгресса США, затем Джорджа Шульца, бывшего государственного секретаря США, проводит переговоры с Хафезом Асадом, президентом Саудовской Аравии.

В мае Горбачёв принимает в Москве президента Франции Жака Ширака, встречается в Румынии с Николасом Чаушеску, в Берлине с Эрихом Хонеккером.

В июне Горбачёва посещает группа участников конгресса "Врачи мира за предотвращение ядерной войны".

В июле Горбачёв встречается с тридцать девятым по счёту президентом США Джимми Картером, с премьер министром Индии Радживом Ганди, принимает федерального президента ФРГ Вайцзеккера и президента Афганистана Наджибуллу.

В сентябре устраивается приём Горбачёвым группы представителей французской общественности.

В октябре Горбачёвым принимается президент Финляндии Койвисто, проходит встреча с руководителями правительственных делегаций стран – членов СЭВ и принимается снова Джордж Шульц.

В ноябре принимается великое множество делегаций по случаю празднования семидесятилетнего юбилея Октябрьской революции, с которой Горбачёву предстоит вскоре вступить в противоречие. Шагом к этому явилось представление в пресс-центре первого ноября книги Горбачева "Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира". Горбачёв претендовал на лидерство во всём мире. Потому ему было не до работников ЦК КПСС, не до их рабочих проблем. Руководить работой аппарата – не его дело. Коммунистическая партия интересует только во время докладов на съездах. Его главные партнёры – американцы, но, конечно, не коммунисты в Америке.

В декабре Горбачёв едет в США, где встречается с вице-премьером Джорджем Бушем и в третий раз за год с Джорджем Шульцем.

Большой друг Америки Горбачёв уже не стеснялся этой дружбы, полагая, что она ему всегда поможет. И с позиции лично собственной, человеческой, очевидно, он не ошибался. Но ведь Горбачёв – это не вся страна. Об этом он, видимо, не думал.

КОНЦЕРТ

Между тем Володя Усатов готовился к выступлению в зале клуба моряков, где уже несколько дней проходил городской конкурс молодежных ансамблей эстрадной песни. Организаторами конкурса были городской отдел культуры горисполкома, горком комсомола и газета "Советский Крым". Желающих выступить оказалось значительно больше, поэтому конкурс не смогли завершить в воскресенье и продлили до понедельника.

Собственно, сам Володя и не собирался принимать участие в смотре. Ни на какие премии претендовать не хотел. Но Женя, неутомимый возбудитель самодеятельности в институте, сказал, что очень необходимо представить институт на городском смотре не ради премий, а только для того чтобы заявить о себе, так сказать, сообщить городу, что в научном институте думают не только о науке, но и любят хорошо отдыхать, и имеют своих неплохих артистов. Кроме того, ему очень хотелось, чтобы голос Володи Усатова был услышан более широкой общественностью за пределами института. Короче говоря, он не без труда, но уговорил Володю, в чём ему усиленно помогали обе Татьяны, с которыми они и составляли неразлучное музыкальное трио, называвшееся по первым буквам имён "Та-Во-Та". Татьяна побольше и Татьяна поменьше обе были чуть старше двадцати, обе худенькие весёлые девчушки. Петь доводилось не так часто: на репетициях да на редких праздничных концертах. Поэтому выступление на смотре для них было огромной радостью.

Клуб моряков, расположенный в самом конце набережной, или в самом её начале, смотря откуда начинать, заполнился до отказа. Финальный день смотра.

Усаживая Настеньку в третьем ряду за членами жюри, Володя очень торопился, так как они выступали первыми, после чего в скором времени договорились вместе уйти погулять по городу.

Занавес шевельнулся, и на просцениум вышла миловидная женщина в строгом длинном платье тёмно-синего цвета с подчёркнуто белым отложным воротничком блузки. Это была заведующая отделом культуры газеты Татьяна Николаевна Барская. Спокойно, просто, исключая даже признаки официальности, словно оказалась среди друзей на вечеринке, она начала говорить мягким голосом:

– Добрый вечер, дорогие товарищи! Мы начинаем заключительный день нашего смотра эстрадных музыкальных ансамблей. Отрадно заметить, что в нашем городе их стало значительно больше. Такое впечатление, что все теперь хотят петь.

В зале раздался дружный смех.

– Но это не плохо. Смущает только, что ансамбли часто похожи друг на друга и порой стараются брать криком, усиленным современной звуковой техникой.

Татьяна Николаевна имела право так говорить. Много лет назад в начале семидесятых молодой девушкой она пришла в редакцию газеты из музея писателей Тренёва и Павленко. С тех пор ежедневно она занималась критикой стихов и рассказов, кинофильмов и театральных постановок профессиональных и самодеятельных коллективов.

Она любила открывать новые имена, с большим интересом наблюдала за теми, кто с её лёгкой руки завоёвывал известность и популярность в стране. Ей приходилось встречаться и с большими писателями, и с большими артистами.

Интересные люди проходили перед удивительно скромной красивой интеллигентной женщиной нескончаемой пёстрой чередой. Они приходили и уходили, а она по-прежнему оставалась одна, так и не создав своего собственного семейного очага. То ли по этой причине она отдавала всю себя работе, уделяя каждую свободную от газеты минуту подготовке к изданию буклетов и альбомов о Южном береге Крыма, о его литературных местах, об истории края. То ли потому и оставалась без семьи, что не находила времени о ней подумать.