Читать книгу: «Лекс Тёрн – С сигаретой в раю»

Лекс Тёрн и Город, который смеётся

Глава 1. Возвращение в ад

Город встретил нас запахом мокрого пластика и дорогого кофе. Дождь не шел – он рекламировался: ровные, одинаковые капли сверкали так аккуратно, будто их ставили на паузу для фотосессии. На экранах небоскрёбов улыбались люди – безупречные, как стоматологические образцы челюстей, – и обещали «новую простоту жизни». Я всегда нервничаю, когда жизнь обещают упростить. В прошлом такие обещания заканчивались массовыми захоронениями и бесплатными браслетами на обе руки.

– Рай на земле, – сказал я, глядя, как через стеклянный мостик маршируют офисные ангелы в одинаковых кроссовках. – Только пахнет подозрительно.

Элис уже шла рядом и листала в воздухе прозрачные панели интерфейса. У неё был тот же вид, что у кошки, увидевшей красную точку: сосредоточенный азарт с упрямством в комплекте.

– Сеть чистая, – произнесла она. – Даже слишком чистая. Трафик гладкий, как презентация для инвесторов. Ни утечек, ни шумов. Такое бывает только в лабораториях и на кладбищах.

Макс, наш ходячий аргумент против любой двери, сдёрнул капюшон и окинул толпу взглядом человека, который знает, как выглядят люди после двадцати километров с полной выкладкой. Толпа не выглядела как люди. Она выглядела как заставка счастья.

– Их лица, – сказал он. – Они одинаковые.

– Давай не будем дискриминировать счастливых, – вздохнул я. – Может, у них корпоратив.

– У всего города? – уточнила Элис.

Я не успел придумать остроумный ответ – за нас постарался громкоговоритель. «Улыбка – это выбор, который ты делаешь каждое утро!» – сообщила нам женская озвучка, как будто собиралась выдать духовку в кредит. На огромном экране повис логотип – дуга белых зубов на голубом фоне – и слоган: «Выбирай радость. Всегда».

– Если люди улыбаются слишком часто, – сказал я, – кто-то зарабатывает на их зубной пасте.

Мы перелетели через улицу в световом переходе, где пол подсвечивался под ногами, в такт шагам. Город был вылизан до последнего пикселя. Даже лужи отражали только то, что нужно. Если реальность не вписывалась – её аккуратно удаляли. Я это чувствовал. Носом, кожей, старыми шрамами.

Первый «инцидент» случился на площади с фонтаном, из которого вместо воды били ввысь голографические смехи. Да, смехи. Город умел такое. Они звенели и распадались серебряной пылью на ладонях детей, дети хохотали, родители – тоже, и вся эта карусель радости крутилась, как будто никто никогда не терял здесь кошельки, близких и здравый смысл.

Мужчина лет сорока, в костюме «я менеджер, но внутри поэт», стоял на краю фонтана и смеялся. Сначала это был обычный, человеческий смех – немного натужный, как у человека, который только что подписал контракт на всю жизнь. Потом он стал громче, неожиданно громче. Мужчина согнулся, прижал ладони к животу, а смех не прекращался. Лицо стало пурпурным. Зрачки расширились. Он засмеялся так, как смеются от боли.

– Макс, – сказал я.

Макс уже был там. Оттолкнул пару «счастливых» зевак, уложил мужчину на плитку, начал непрямой массаж и искать глазами хоть кого-то в форме. Нашлись двое – чересчур подтянутые, чересчур улыбчивые, с полированными браслетами-пистолетами на бёдрах. Они не спешили.

– Уважаемые, – сказал один из них, улыбаясь, как на обложке полицейского буклета, – вы нарушаете общественный покой. Пожалуйста, сохраняйте радость.

– Он задыхается, – бросил Макс, не поднимая головы. – Дефибриллятор есть?

– Конечно, – сказал второй, всё так же улыбаясь. – Но давайте без негативных слов. Людям неприятно их слышать.

Мужчина выгнулся, словно ему под лопатки ладонью залезли. Смех сорвался на хрип. Потом стих. Макс остановился и посмотрел на меня. Я тоже посмотрел – на двух идеальных полицейских, которые стояли над трупом и держали улыбки так же безупречно, как держат спину гвардейцы на параде.

– Сочувствуем, – сказал один. – Но помните: выбор за вами. Выбирайте радость.

– Ага, – сказал я. – А вы выбирайте путь.

Они ушли, аккуратно перешагнув через тело. Толпа стояла и улыбалась. Пара человек достала телефоны и сделала кадры, но без трагедии – как будто снимали кота, который смешно споткнулся. Вечер обещал быть тёплым.

– Я зафиксировала всплеск нейромодуляции, – тихо сказала Элис, присев рядом и прикоснувшись к шее мужчины мини-сканером. – Микроимпульсы в стволе. Это не инфаркт. Его мозг смеялся до отказа.

– Ты хочешь сказать – его рассмешили насмерть? – спросил я.

– Я хочу сказать, – ответила Элис, – что это было вызвано внешним протоколом. Стимуляция до перегрузки. Кто-то крутил ручку «радость» до упора.

Макс поднялся, вытер ладонью лоб. На костяшках – кровь, не его. Взгляд – тот, которым он обычно смотрит на людей, за которых потом долго извиняется.

– Они глядели как манекены, – сказал он. – Оба. И толпа тоже. Никто даже не попытался…

– Помешать? – подсказал я. – Зачем? Это же негатив. Негатив здесь не в тренде.

С площади нас сбросило на улицу модных кафе. Бариста, похожие на йогов с кофе-машинами, делали пенку в форме смайлов и посыпали её сахаром цвета надежды. На каждом столике – карточка с цитатой о том, что «радость – это дисциплина». Я всегда подозревал, что радость – дисциплина. Дисциплина для других.

– Смотри, – Элис кивнула на витрину напротив.

На полупрозрачном стекле шел рекламный ролик. Молодая женщина сидела на краю кровати и смотрела в окно на город. Голос за кадром (знакомый, липкий): «Ты достойна простоты. Без сомнений. Без боли. Выбирай». Женщина коснулась виска, как будто поправляла прядь. На её коже вспыхнул тонкий светящийся овал. «Счастливая Жизнь», – сказал голос. «Всегда ты. Только лучше».

– Имплант, – сказала Элис. – И, судя по частотам, у него не только реклама красивая.

– В городе есть регулятор? – спросил я. – Кто-нибудь, кто ставит подписи под такими штуками и потом исчезает на курортах?

– Есть, – ответила Элис, уже отстукивая пальцами невидимую клавиатуру. – И он публиковал отчёты. Последний – месяц назад. После этого – тишина и улыбки.

– Классика, – сказал я. – Значит, идём смотреть, где у них вход в рай.

Мы нашли его через квартал, в здании, выглядевшем как большой белый зуб. Нет, правда – архитектор явно любил метафоры. На фасаде – тот же логотип, дуга улыбки. На стеклянных дверях: «Центр благополучия. Индивидуальные консультации. Беспроцентная рассрочка радости». Очередь. Мирные лица. Ничего подозрительного, кроме всего.

Люси всплыла в наушнике: она у нас как тень – то её нет, то она уже на крыше с биноклем и печеньками.

– Внутри три поста. У охраны одинаковые биопрофили. Сердечный ритм нестабильно низкий, – прошептала. – Как у людей, которых учили не реагировать.

– Они все здесь такие, – сказал я. – Город, где реакции сдавали на ресепшене в обмен на улыбку.

– Я могу провести вас по вентиляции, – добавила Люси. – Но не советую. Запахи… мм… слишком радостные.

– Пусть Элис поговорит с их айтишником, – сказал Макс. – Я поговорю с дверью.

– Дверь – это крайний случай, – остановил я. – Сначала попробуем вежливо. Мы же цивилизованные.

Вежливость в нашем исполнении – это когда я вхожу в лобби с лицом человека, который точно записан в календаре на двенадцать тридцать. Девушка на ресепшене, идеальная до прозрачности, улыбнулась так, словно мы были пропавшими щенками.

– Добрый день! Вы к нам за радостью?

– Мы – за консультацией, – сказал я. – У нас друг… смеётся.

Девушка наклонила голову ровно на тот градус, который изучают на курсах «эмпатия для фронт-офиса».

– Сочувствуем. Наши специалисты помогут вам научиться выбирать правильные эмоции, – произнесла она. – Заполните анкету.

Анкета действительно была – на сто вопросов. «Где вам было больно в последний раз?», «От чего вы хотите отказаться?», «На кого вы хотели бы быть похожи?». На последнем я поставил галочку на пункте «на себя». Система подвисла на секунду, как будто не поняла шутки.

– У вас прекрасные ответы, – сообщила девушка. – Прошу в консультационную.

Комната была белой и тихой. Белой настолько, что звуки казались грязными. На стенах – панели, на столе – тонкие капсулы, похожие на игрушечные моллюски. Из соседней комнаты доносился мягкий смех – ровный, как метроном. Вошёл мужчина в сером костюме с идеально незапоминающимся лицом.

– Меня зовут доктор Верис, – сказал он. – Я помогу вам облегчить жизнь.

Имя я запомнил. Лица – нет. Таким лицам надо выдавать номер, как на складах: никто не узнает, но всё найдётся.

– Мы виделись раньше? – спросил я.

– Нет, – улыбнулся он. – Но у меня такое ощущение, что я знаю вас всю жизнь. Присаживайтесь.

Мы сели. Макс – на край, чтобы успеть встать. Элис – так, чтобы видеть две стены и потолок. Я – в центр, чтобы не обидеть интерьер. Доктор положил на стол одну из капсул.

– Это ваш персональный модуль «Счастливая Жизнь», – сказал он. – Он мягко стабилизирует ваши эмоциональные колебания, убирает ненужные переживания, помогает выбирать радость. Боль – это привычка, мистер…

– Давайте просто Лекс, – сказал я. – А привычки у меня плохие.

– Тем более, – улыбнулся Верис. – Мы избавим вас от них.

Элис незаметно чиркнула ногтем по моей ладони – наш условный сигнал «смотри». Я посмотрел – в полированном корпусе капсулы, под тонким стеклом, пробегали знакомые мне по кошмарам частоты. Нечто, умевшее разговаривать с мозгом напрямую. Не подавать сигналы – назначать приказы.

– А что с побочными? – спросил я. – Слышал, у вас люди смеются до смерти.

Верис слегка наклонил голову. Ровно на тот же градус, что девушка на ресепшене. От их синхрона у меня зубы свело.

– Негативные слухи – это выбор, – сказал он мягко. – Мы помогаем людям не делать такие выборы.

– Наш друг умер на площади, – вмешался Макс. – И это не слух.

– Мне жаль, – сказал Верис, и по выражению его лица я понял, что ему не жаль. – Иногда люди делают неправильные шаги. Но мы учим правильным.

Он подтолкнул капсулу ко мне.

– Попробуйте. Уже через десять минут вы почувствуете, как мир становится легче.

– Мир становится легче каждый раз, когда я выхожу из комнаты, – сказал я. – Но спасибо.

Мы встали. Улыбка на его лице не изменилась – ни на пиксель. Вежливо, безупречно, и от этого хочется мыть руки.

– Мы подумаем, – сказал я. – Мы всегда за выбор.

– Конечно, – сказал он. – В этом и есть свобода.

Снаружи дождь снова «рекламировался». На площади уже не было мужчины – только уборщик в форме с логотипом дуги бережно полировал плитку там, где осталась тёмная тень. Я закурил, хотя в этом городе курящие, похоже, автоматически попадали в отдел «сложные пациенты».

– Это оно, – сказала Элис. – У импланта внешний управляющий канал. И он не просто «стабилизирует». Он переписывает приоритеты. «Радость» – значит «подчинение». Кто-то жмёт на кнопки.

– Кто-то – это доктор без лица? – спросил Макс.

– Доктор – витрина, – ответил я. – У витрин есть склад и есть собственник. Найдём склад – увидим собственника.

Люси вздохнула в эфире.

– На крыше «зуба» – антенны с узкой диаграммой направленности. Редкая штука. Трекинг по кварталам. И ещё… Лекс, ты попросил меня глянуть сводки о чрезвычайных? За месяц – ноль. Ноль! Тут не бывает нуля.

– Бывает, – сказал я. – Когда ноль – обязателен.

Мы шли по улице, и город улыбался нам со всех стен. Я не против улыбок. Я против, когда ими заменяют всё остальное. У каждого мира есть цена. Этот, похоже, уже оплатили. Только не спросили, согласны ли те, кто платил.

– План? – спросил Макс.

– Ночью возвращаемся, – сказал я. – Посмотрим, что у них за задний вход в счастье. Элис – вытащишь карту сети и поймаешь управляющий канал. Люси – глаз с крыши и все точки охраны. Кира – готовь инструменты, которые любят тишину.

– А ты? – уточнила Элис.

– А я, – сказал я, – попробую понять, чему они научили этот город. Если радость у них – это дисциплина, значит, где-то есть инструкция.

Сзади снова зазвенел рекламный голос: «Выбирай радость. Всегда». Я посмотрел на отражение в витрине. У меня были те же глаза, что утром. Хороший знак. В этом городе глаза менялись быстро.

– Ладно, – сказал я. – В ад так в ад. Главное – не забыть спички.

И город, будто услышав, включил на соседнем экране салют. Радужный, тихий и без запаха. Как всё здесь – идеально бесполезный.