Окаянное призвание

Так продолжалось еще полтора часа. Без четверти пять я, немного ошарашенный, вышел из «Сити-тауэра». Голова кружилась, под ногами все плыло, и учащенно билось сердце, а в воображении высился колоссальный воздушный замок моего героического будущего. Несомненно, Абрам Саркисович был самым настоящим сэнсэем. Даже если я ничего такого и не ощущал до нашей встречи, то теперь он точно пробудил во мне какую-то мощнейшую неведомую силу.

Глава 3

В понедельник десятого июня ровно в десять часов тридцать семь минут я стоял перед гостиницей «Континенталь», где на третьем этаже в четырехкомнатном номере размещалась редакция еженедельной информационно-аналитической газеты «Горноморсквуд» – частной собственности миллионера Абрама Русинова… Как я теперь знал, гостиница тоже полностью принадлежала ему… и еще много-много чего по всему городу. В третий раз судьба свела меня с этим местом и с этими людьми, а может быть, это был злой рок, я так и не понял… да и какая разница?! Одно было очевидно: от призвания не спрячешься в пивной пивзавода.

Я прошел через фойе, весело подмигнул девчушке за конторкой, сообщив по ходу, что направляюсь в издательство – по-моему, она меня и так узнала, потому что приветливо заулыбалась, как только увидела, как я двумя руками и не без помощи ноги открывал массивную дверь, удерживаемую тугой пружиной – и поднялся на лифте на третий этаж.

Центральная комната – журналистский цех – была полностью укомплектована народом. Все пятеро штатников, точнее, штатниц, потому что все журналисты были женского пола, сидели перед мониторами и старательно делали вид, что пишут что-то уровня Пулитцеровской премии. Представлять меня никому не требовалось, поэтому коллеги буднично поприветствовали меня как старого знакомого и продолжили свое мимодейство.

Только переступив порог, я сразу ощутил атмосферу, царящую в этой душной комнатенке: здесь меня ненавидели и одновременно завидовали мне – за былые «заслуги» и за то, что я пришел от самого Абрама Саркисовича, которого никто из них никогда даже в глаза не видел, кроме Шефа, разумеется. Шеф, то есть Владимир Аркадьевич Южный, наш главный редактор, тоже не проявил обычного гостеприимства. Видимо, он приберегал галантные манеры только для гостей.

Шеф жестом показал мне на свободный стол рядом со своей перегородкой и недовольно буркнул:

– Привет. Располагайся. Объяснять тебе ничего не надо.

Действительно, мне уже доходчиво все объяснил сам работодатель: «Сёма, перед тобой никто не ставит никаких конкретных задач и ни в чем не ограничивает, – говорил мне Русинов, напутствуя на ратный труд. – Ты волен сам выбирать направление и тематику репортажей и статей. Главное, чтобы это было остро и насущно. Вот как здесь, – он достал из кармана три потертые газетные вырезки, выбрал одну из них и начал читать. Оказалось, это был мой прошлогодний репортаж с закрытия выставки морских свинок. – "…Каждый горожанин и гость курорта, побывав на выставке и заплатив 200 рублей, смог увидеть не только свинок, но и свиней, организовавших этот балаган, поскольку человек никогда бы не осквернил хорошую идею и под видом любви к животным не маскировал бы жажду к наживе", – Сёма, мне нужна твоя экспрессия, нужно твое видение самой сути вещей. И еще одно, запомни золотое правило журналистики: никогда, как бы ни хотелось что-нибудь сгладить или умолчать о чем-то важном, но нелицеприятном, ты слышишь, никогда так не поступай – всегда будь предельно правдивым и откровенным, короче говоря, смело руби сплеча! Отчитываться будешь мне лично. На Вову не обращай внимания».

Я немного посидел на вращающемся кресле… Повращался на нем… Потом прошелся к окну, и как бы ненароком заглянул к Шефу за перегородку: там он предусмотрительно заготовил лекарство от любых невзгод – за его столом, у стены в углу, стояла коробка шотландского виски «Вандер Лайфсонс».

«Мало, – решил я и вздохнул. – С такой чувствительной нервной системой этого смешного количества надолго ему не хватит».

Налюбовавшись видом из окна, я вернулся на свое рабочее место, включил компьютер и запустил пасьяньчик «Косынка». В редакции царила бы гробовая тишина, если бы насупленные журналистки не молотили по своим клавиатурам как ошпаренные. Так прошел мой первый рабочий день в качестве штатного журналиста газеты «Горноморсквуд». К вечеру я понял две вещи: тупо сидеть в редакции я не смогу и с коллективом, судя по всему, не сработаюсь.

Тем не менее Русинов оказался прав: безотчетное доныне стремление к журналистике позволило мне как-то сразу, без раскачки, с головой погрузиться в работу. Уже на следующий день я легко и просто наладил контакт с информационным отделом – прозорливая менеджер редакции, рыжеволосая фурия по имени Геля, быстро смекнула, что неразумно портить отношения с протеже владельца газеты. Отныне я имел доступ к графику предстоящих мероприятий и, опережая нерасторопных коллег, оттяпывал себе самые «сочные».

Репортажи я писал в своем фирменном стиле, вытаскивая наружу всякую пакость человеческой натуры: лицемерие, лживость, алчность, глупость и тому подобную дрянь. Образно говоря, там, где все видели лишь красивые, ароматные фиалки да лютики-цветочки, я обнаруживал под ними горы зловонного навоза и вываливал все это месиво на страницы еженедельника для всеобщего обозрения…

За первые четыре недели моей журналистской деятельности газета преобразилась до неузнаваемости – стала жесткой, злой и… правдивой. Тираж с десяти тысяч экземпляров резко взлетел до тридцати. Ошарашенные читатели не понимали, что происходит – может, над ними проводят какой-то чудовищный эксперимент? – но все же с нетерпением ожидали новых публикаций загадочного журналиста и раскупали газету в первый же день после ее выхода. Репортажи становились все разухабистей из номера в номер, и людям, похоже, нравилось такое отношение к жизни нового корреспондента, ну а мне, черт побери, впервые в жизни нравилась моя работа! Мои статьи обсуждали даже бабушки на лавочках у подъездов. Но так было до поры до времени. Пройдя критическую отметку, количество моих поклонников неумолимо стало сокращаться по мере того, как все большее число горожан я отделывал под орех, задевая их ранимое самолюбие своим разоблачительным пером.

Постепенно первоначальное восхищение моей принципиальной позицией стало сменяться в обществе недовольным ропотом. Первой эту тенденцию, причем на себе самой, почувствовала секретарша Эллочка, о чем и сообщила на очередной еженедельной планерке… хорошо, что меня на ней не было. Горноморцы не стесняясь в выражениях высказывали ей по телефону свое недовольство, и она все это передавала дословно…

Тем не менее, несмотря на все недовольства, продажи не снижались, и типография стабильно каждую неделю увеличивала тираж «пылающей скрижали», в которую я превратил заурядный еженедельник. К середине июля тираж вырос до рекордных пятидесяти тысяч экземпляров. Считай, уже каждый третий горноморец был непосредственным свидетелем моего профессионального безумства.

Довольный учредитель подсчитывал прибыль и с удовольствием вычерчивал так полюбившиеся ему графики. Каждое деление на оси икс уже стоило сто тысяч рублей, и кривая стабильно зашкаливала за пятую отметку. Теперь, по сравнению с «пиком Мыс-тау», кривая напоминала Русинову кардиограмму гипертоника – очень богатого и очень счастливого гипертоника.

Кстати, процедура снятия электрокардиограммы действительно требовалась уже многим горноморцам благодаря моей журналистской деятельности. Число «пострадавших» множилось, армия недовольных росла и сплачивалась, а редакционный телефон уже не умолкал ни на минуту… Все шишки по-прежнему доставались сперва Эллочке, а затем – главному редактору. Шеф чашками глотал свое лекарство от всех невзгод, но против политики владельца газеты возражать не смел.

Сам же Абрам каждую неделю приглашал меня в свой офис на тринадцатом этаже «Сити-тауэра», усаживал лицом к панорамному окну, угощал вкусным полынным коктейлем и тщательнейшим образом разбирал каждую мою публикацию: хвалил за успехи и напутствовал на новые дерзновения.

«Сёма, – говорил он, читая очередной репортаж, – будь собой: естественным, ершистым – не надо себя причесывать. Ну зачем вот тут ты написал, что "…региональный оператор в последний раз напоминает: должники, накопившие крупные долги за вывоз мусора, обязаны погасить задолженность до конца года"? Говори прямо – "угрожает". Молодец, конечно, что ты затронул мусорщика, потому что он действительно обхамел дальше некуда, но почему ты так спокойно говоришь о "…принудительном заключении договора на обращение с ТБО в соответствии с Кодексом административных правонарушений" и о "…наложении штрафов"? Ты просто не разобрался в ситуации, здесь все глубже – надо было написать "…в соответствии с бесчеловечным Кодексом" или даже "…драконовским Кодексом". Отбрось условности и приличия, следуй за правдой, куда бы она тебя ни вела, и ничего не бойся – я с тобой», – и так далее.

Все это я слышал много раз, но так было до тех пор, пока однажды в конце июля Русинов не решил сам направить правду и не поручил мне провести самое настоящее журналистское расследование, прямо указав цель:

– Сёмочка, мне что-то в последнее время перестал нравиться универсам… – Абрам Саркисович на минуту затих, внимательно следя за моей реакцией. – Разберись там, дружочек, а? – закончил он мысль и отхлебнул из бокала, хитро поглядывая на меня краешком подергивающегося глаза.

Универсам мне и самому не нравился, точнее говоря, его сексуально необузданная директриса, и я обрадовался неожиданно представившейся возможности сполна поквитаться с ней за унизительное трехдневное пленение, которое она учинила мне два года тому назад. К сожалению, месть застила глаза, и я проглядел, что мой сэнсэй уже был на темной стороне силы: ходили слухи, что Русинов ведет переговоры с администрацией города по вопросу открытия крупнейшего в регионе продовольственного гипермаркета на восточной окраине Горноморска, и вот наконец он получил зеленый свет. Конечно же, дальновидный и расчетливый бизнесмен Абрам Саркисович Русинов просто хотел избавиться от такого сильного конкурента. Он подробно проинструктировал меня, как и что сделать, и я, не задумываясь, взялся за выполнение его задания.

Глава 4

Говорят, что запоминается что-либо первое и последнее. Все потому, что именно тогда человек испытывает две наиболее сильные эмоции: стыд и разочарование. В любом деле в первый раз, из-за отсутствия опыта и переизбытка энергии, обязательно выходит ком вместо блина, и об этом всегда смущенно умалчивают, а в последний – излишняя самоуверенность и леность также приводят к ляпсусу, и этим тоже не принято гордиться. Я же ни от кого никогда не скрывал своего первого журналистского опыта с его печальными последствиями и не утаиваю о последнем…

Так вышло, что последнее задание Абрама Саркисовича оказалось в буквальном смысле последним в моей журналистской карьере в качестве штатника «Горноморсквуда»… и если честно, то, слава богу! Я слишком «повысил градус», и долго выдерживать накал страстей не мог уже никто.

Первым сломался Шеф…

– Ну че, сыщик, чем сейчас занят, ищешь золото Трои? – заплетающимся языком с трудом выговорил Шеф, видимо, думая, что удачно шутит.

Я только что вернулся в редакцию от Русинова. Был душный июльский вечер. Из раскрытого настежь окна в комнату с улицы волнами накатывал раскаленный за день воздух. Бесполезно – вся редакция насквозь провоняла «Лайфсонсом».

– Шеф, – я сочувствующе похлопал главного редактора по плечу, – выглядишь херово. Пойди домой… приляг отдохни… угорел ты совсем.

Шеф злобно зыркнул на меня исподлобья и пошел к себе за перегородку. На его пунцовых скулах бугрились желваки, а на мощной шее вздулись толстенные артерии. Обливаясь потом, я сел за рабочий стол и набрал телефонный номер, нацарапанный золотым карандашиком на небольшом квадратном листочке с логотипом «РАС-Информ».

– Алло, – произнес я после соединения, – мне нужен помощник прокурора Горнюк А-Эс.

Над перегородкой моментально возник лысый пунцовый кумпол с двумя круглыми глазами.

Я строго глянул на него, а в трубку сказал: