Тотальная война. Выход из позиционного тупика

V

Мое прощание с генералом фон Эммихом было трогательно. В 7 часов утра я отправился в путь в Ахен. Моя поездка была весьма своеобразна. Один из гражданских гвардейцев вызвался меня туда доставить. Я забраковал автомобиль, который он выбрал. Но автомобиль, который я захватил, испортился еще в цитадели. Мне не оставалось ничего другого, как слепо вручить себя бельгийскому солдату. Путешествие прошло гладко. Мы миновали Гервэ; мое помещение и вокзал были уничтожены пожаром. Добравшись до германской территории, шофер вдруг остановился и объявил, что он дальше ехать не может. С помощью разных оказий поздно вечером я прибыл вместе с моим бельгийцем в Ахен. В гостинице «Унион» меня приветствовали, как будто я воскрес из мертвых. Здесь я разыскал свои вещи и денщика Рудольфа Петерса, который мне верой и правдой служил в течение долгих шести лет. Больше всего ему хотелось получить Железный крест. Но он не мог быть им награжден, так как подобные пожалования противоречили моим взглядам. В Ахене я наскоро поел и ночью же поехал обратно разыскивать остальные бригады. Я не раздевался четверо суток. Случайно я повстречал свой старый полк, который срочно перебрасывался по железной дороге на помощь к Льежу. Верховное командование в Берлине также серьезно опасалось за нашу судьбу.

Положение наших частей в крепости было весьма напряженным. Я был озабочен их участью. Но кризис разрешился, так как противник бездействовал.

Повествование о дальнейших событиях у Льежа относится уже к области военной истории.

Я имел возможность еще участвовать только при взятии форта де-Понтисс на Северном фронте. Я прибыл туда в момент падения форта Лонсен. В него попал снаряд 42-см орудия. Пороховой погреб взлетел на воздух, укрепления обрушились. Из-под кучи обломков выползли закоптелые, с совершенно помутившимся сознанием бельгийские солдаты. Вперемешку с ними появлялись и германские пленные, захваченные в ночь с 5 на 6 августа. Они шли к нам навстречу, высоко подняв руки и, заикаясь, лепетали: «Не убивайте, не убивайте». Мы гуннами никогда не были. Наши солдаты принесли воды, чтобы освежить своих врагов.

Одно за другим укрепления переходили в наши руки и так вовремя, что правое крыло германской армии могло совершенно беспрепятственно наступать через Маас в глубь Бельгии. У меня свалился камень с сердца.

На возможность участвовать во взятии Льежа я смотрел как на особое благоволение судьбы, тем более что я еще перед войной принимал участие в разработке проекта нападения на Льеж и глубоко проникся важностью этой задачи. Его императорское величество пожаловал мне за командование бригадой орден «Pour le merite». Генерал фон Эммих, само собой разумеется, как стоящий во главе, также получил его. Он был ответственным вождем. Взятие Льежа было подвигом не одного человека, а целого ряда лиц. Они все разделяют честь взятия крепости.

В должности обер-квартирмейстера я участвовал в дальнейшем наступлении через Бельгию. Мне представился случай основательно изучить все вопросы по снабжению войск, что мне впоследствии очень пригодилось на посту начальника штаба. Проезжая по Бельгии, я попал в Анден. Там мне пришлось запечатлеть в памяти жуткую картину жестокостей партизанской войны.

21 августа я еще присутствовал при переправе 2-й гвардейской дивизии через реку Самбру западнее Намюра. Развертывание в боевой порядок происходило спокойно. Вид красивых стройных людей полка Августы, шедшего в бой, действовал ободряюще.

22 августа утром я был отозван на Восточный фронт.

В должности начальника штаба Главнокомандующего на Востоке я пробыл с 22 августа 1914 года по 28 августа 1916 года.

Танненберг

I

Генерал фон Мольтке и генерал фон Штейн письменно вызывали меня в ставку в Кобленц и сообщали мне, что я назначен начальником штаба 8-й армии в Восточной Пруссии. Эти письма я получил в 9 часов утра 22 августа в штабе 2-й армии, на полдороге между Вавром и Намюром. Мне их передал капитан фон Рохов.

Генерал фон Мольтке писал:

«На Вас возлагается новая трудная задача, может быть, даже более трудная, чем штурм Льежа… Я не знаю ни одного человека, к которому бы я имел столько доверия, как к Вам. Может быть Вы еще спасете положение на востоке. Не будьте злы на меня за то, что я отрываю Вас от должности в тот момент, когда Вы стоите перед решительными действиями, которые, с Божьей помощью, получат исчерпывающий характер. Вы должны принести эту жертву отечеству. Император также надеется на Вас. Конечно, на Вас не падет ответственность за то, что произойдет, но с Вашей энергией Вы можете предотвратить самое худшее. Идите же на новое призвание, самое почетное, какое может получить солдат. Вы не обманете оказанного Вам доверия».

Генерал фон Штейн, в то время генерал-квартирмейстер, а позднее военный министр, заканчивал свое письмо таким образом:

«Вы нам необходимы. Этого требуют государственные соображения. Задача очень трудная, но Вы с нею справитесь».

Еще я узнал от капитана фон Рохова, что командующим армией намечается генерал фон Гинденбург, но еще неизвестно, удастся ли его разыскать и согласится ли он на это назначение.

Я гордился своей новой задачей и тем доверием, о котором свидетельствовали письма. Идея послужить государю, армии и отечеству на решающем пункте в самый трудный момент приводила меня в повышенное настроение. Любовь к отечеству и верность государю, а также ясное представление о том, что каждый в отдельности обязан жить для семьи и для государства, являлись наследственными, вынесенными мною из родительского дома. Эти чувства остались у меня на всю жизнь. Мои родители не были состоятельными, их работа не приносила им земных благ. Мы жили очень экономно и очень просто. У нас была спокойная семейная жизнь. Мой отец и моя мать были всецело поглощены заботой о детях, нас у них было шестеро. За это я приношу своим родителям благодарность перед всем миром.

Когда я был молодым офицером, мне приходилось честным образом пробиваться в жизни. Я упорно сидел в своей скромной комнате в Везеле, в Вильгельмсгафене и в Киле и много читал по военной и по всеобщей истории, а также по географии. Мои детские познания постепенно расширялись. Я стал гордиться своим отечеством и его великими людьми. Я горячо почитал могучую и страстную личность Бисмарка. Мне ясно вырисовывалось значение династии для Пруссии и для Германии. Верность, которой я присягал, постепенно превратилась в глубокое внутреннее сознание долга. Когда я смог проследить шаг за шагом ход истории, мне стало ясно, что Германия всегда являлась полем сражения для всей Европы и что армия и флот имеют для ее безопасности первенствующее значение. Обратив свой взгляд на жизнь, я одновременно понял великое значение мирных достижений нашего отечества для всей культуры и человечества.

В 1904 году я получил назначение в отделение по стратегическому развертыванию большого генерального штаба. С этого времени началась моя непосредственная работа для армии. Венцом ее было мое выступление с проектом о миллиардных ассигнованиях.

Долгое время моим мобилизационным предназначением была должность начальника оперативного отделения штаба верховного командования. При моем назначении командиром полка в Дюссельдорф это назначение само собой отпало. Оно перешло к моему преемнику по генеральному штабу. Мое назначение, в случае мобилизации, на должность обер-квартирмейстера 2-й армии интересовало меня атакой Льежа. В остальном оно не имело ничего особо привлекательного.

Я участвовал при генерале фон Мольтке в руководстве многими полевыми поездками генерального штаба и приобрел глубокое понимание большой войны. Моя новая должность открыла мне возможность показать на деле, сумею ли я осуществить хотя бы в узких рамках идеи великого наставника генерального штаба генерала фон Шлифена. Это было высшее, что только можно было потребовать от солдата. Мне было прискорбно, что назначение выпало на меня в такой момент, когда отечество находилось в исключительно серьезном положении.

Мое внутреннее «я» и мои германские чувства толкали меня на подвиг.

Через четверть часа я уже сидел в автомобиле и ехал в Кобленц. Я миновал Вавр. Когда я был здесь накануне, город жил мирной жизнью, а теперь он был в огне. И здесь население вступило в борьбу. Это был прощальный привет Бельгии.

В 6 часов вечера я приехал в Кобленц. Я немедленно явился к генералу фон Мольтке. Он показался мне очень усталым. Здесь я получил более точные сведения об обстановке на востоке. 20 августа 8-я армия атаковала у Гумбинена русскую неманскую армию генерала Ренненкампфа. Наступление, несмотря на первоначальные успехи, не дало решительных результатов. Пришлось прекратить бой. С тех пор армия находилась в полном отступлении к западу, между озером Мауер и рекой Прегель, за рекой Ангерап, а частью отходила севернее реки Прегель за реку Дейме на передовую позицию крепости Кёнигсберг. I армейский корпус должен был грузиться на железную дорогу на станциях западнее Инстербурга и перевозиться в Госларсхаузен в распоряжение штаба армии, а 3-я резервная дивизия перевозилась из Ангербурга в Алленштейн и Гогенштейн на усиление XX армейского корпуса (см. схему 2).

Слабо укрепленная линия озер между Николайкеном и Летценом находилась в наших руках. Сюда подходили только слабые части противника.

Командиру XX армейского корпуса генералу фон Шольцу была вверена южная граница Восточной Пруссии. Дивизии корпуса и прочие подчиненные ему части, а именно 70-я ландверная бригада, части гарнизона Торна и других крепостей по Висле, он сосредоточил в непрерывных боях с наревской армией генерала Самсонова к Гильгенбургу и восточнее. Наревская армия сильно теснила его.

Надо было учитывать дальнейшее движение неприятельских армий по обе стороны укрепленного барьера Мазурских озер. Генерал фон Мольтке сказал мне, что 8-я армия предполагает очистить весь район к востоку от Вислы, оставив только гарнизоны для обороны крепостей. 8-я армия, несомненно, пришла к такому решению, ожидая быстрого разрешения кризиса на западе и рассчитывая, что после этого к ней прибудут подкрепления, с помощью которых Восточная Пруссия будет отвоевана, а вторгнувшийся противник – разбит. На стратегических военных играх, руководимых генералом графом фон Шлифеном, такая обстановка часто разыгрывалась. Если бы эта предпосылка действительно имела место, то решение 8-й армии – сохранить свои силы для дальнейшей борьбы – было бы совершенно правильным. Однако это решение не отвечало действительности и не учитывало всей тяжести ответственности оставления противнику собственной территории. Насколько страдают районы, в которых непосредственно развертываются военные действия, даже при гуманном ведении войны, вновь подтвердилось мировой войной человечества. В тех условиях, в которых развивались события, отступление за Вислу вело бы нас к поражению. При превосходстве сил русских нам не удалось бы удержать линию Вислы, по меньшей мере мы не были бы в состоянии в сентябре поддержать австро-венгерскую армию. Последовал бы полный разгром. Положение, которое я застал, было, несомненно, весьма серьезно, но в конце концов выход нашелся.

По моей просьбе был немедленно послан приказ на восток – приостановить на 23 августа отступление главных сил 8-й армии. I резервный корпус, XVII армейский корпус и главный резерв крепости Кёнигсберг остановились на дневку; I армейский корпус должен был выгрузиться не в Госларсхаузене, а не доезжая до него, в районе восточнее Дейч-Эйлау, ближе к генералу фон Шольцу. Все части крепостных гарнизонов Торна, Кульма, Грауденца и Мариенбурга, которые еще хоть сколько-нибудь могли быть использованы, надлежало перебросить в Страсбург и Лаутенбург. В состав этих крепостных гарнизонов входили только ландверные и ландштурменные части. Таким образом, в юго-западной части Восточной Пруссии образовывалась сильная группа, которая могла бы перейти в наступление. Северная группа продолжала тем временем отступление в юго-западном направлении или могла быть резко повернута на юг, чтобы принять участие в борьбе с наревской армией. Дальнейшие указания могли быть даны лишь на месте. От нового сражения русские не должны были уйти, и, конечно, в плоти и крови каждого офицера генерального штаба лежало стремление использовать разделение обеих неприятельских армий.

Я также представился его величеству императору. Его величество был в спокойном настроении, серьезно смотрел на положение на востоке и глубоко сожалел, что часть германского отечества подвергалась неприятельскому нашествию. Он думал о страданиях детей своей страны. Император вручил мне пожалованный мне за Льеж орден «Pour le merite» и высказал мне свою признательность. Гордое и трогательное воспоминание о его словах останется у меня на всю жизнь.

В 9 часов вечера экстренным поездом я выехал из Кобленца на восток. Перед самым отъездом я получил извещение, что генерал фон Гинденбург принял командование армией и в 4 часа утра сядет в поезд. В Ганновере генерал фон Гинденбург ждал уже на вокзале. Я представился ему. Мы никогда раньше не встречались. Все, что говорят о нашем предыдущем знакомстве, относится к области легенд.

Я в нескольких словах изложил обстановку, и мы разошлись спать.

Около 2 часов дня 23 августа мы прибыли в Мариенбург, где нас ожидал штаб. За это время обстановка изменилась. Решение отступать за Вислу было отброшено. Сначала надо было удерживаться на реке Пассарге. В этом направлении работали обер-квартирмейстер 8-й армии генерал Грюнерт и подполковник Гофман.

В Мариенбурге нас встретили весьма холодно. Я как будто попал в другой мир. Какая разница между Льежем и живым настроением на западе и подавленным настроением здесь. Но все быстро изменилось. Настроение постепенно повысилось, и наша совместная жизнь в штабе стала скоро таковой, какой я ее описывал уже выше.

II

Прекрасный испанский военный атташе майор Вальдивиа, находившийся в Германии во время войны, приехав в октябре 1914 года первый раз к нам в штаб в Познань, спрашивал, было ли сражение при Танненберге разыграно по заранее разработанному плану. Мой ответ был отрицательным. Он был очень удивлен; он, как и многие другие, был в этом убежден.

План развертывания может и должен быть заранее подготовлен. Бои в позиционной войне требуют приблизительно такой же подготовки. Но в маневренной войне и в сражении, выливающемся из хода маневренной войны, представления об обстановке в голове вождя меняются пестрой чередой. Из его восприятий должны сложиться решения; солдатское ремесло становится искусством, солдат – полководцем.

Идея плана сражения сложилась в своих отдельных частях постепенно между 24 и 26 августа. Существенным вопросом являлось, удастся ли оторвать от армии Ренненкампфа I резервный и XVII армейский корпуса, чтобы присоединить их к другим частям 8-й армии для совместной атаки наревской армии. Это зависело исключительно от Ренненкампфа. Если он сумеет использовать успех, одержанный при Гумбинене, и будет быстро продвигаться вперед, то этот маневр становился немыслимым. В таком случае не осталось бы ничего другого, как отводить резервный и XVII армейский корпус в юго-западном направлении к Вормдиту, а другая группа 8-й армии задерживала бы тем временем наревскую армию. На крайний случай надо было обдумать пассивную оборону какой-нибудь линии восточнее Вислы.

Постепенно выяснилось, что Ренненкампф только очень медленно продвигается вперед. Ввиду этого постепенно явилась возможность оба армейских корпуса, находившихся в отступлении на линии Бартенштейн – Гердауен, резко повернуть на юг в направлении на Бишофсштейн и Нейденбург.

Сначала через Шиппенбейль и Бишофсштейн, под прикрытием 1-й кавалерийской дивизии I резервного корпуса, повернул на юг XVII армейский корпус. Когда XVII корпус благополучно проследовал позади I резервного корпуса и 26 августа двинулся от Бишофсштейна на Бишофсбург, I резервный корпус тоже двинулся, минуя с юга Шиппенбейль, в направлении на Зеебург. Только 1-я кавалерийская дивизия в районе Шиппенбейля и южнее осталась фронтом против Ренненкампфа. Еще из ее состава 1-я кавалерийская бригада получила приказание двинуться через Россель на Зенсбург. Таким образом, с 27 августа между озером Мауер и рекой Прегель против 24 очень сильных пехотных и нескольких кавалерийских дивизий Ренненкампфа стояли только две кавалерийских бригады. Озерные позиции были открыты с запада и могли быть обойдены, Кёнигсберг мог быть без труда обложен.

Решение дать сражение базировалось на учете медлительности русского командования. Наша задача – победить, несмотря на то что мы уступали в силах, глубоко оправдывала это решение, связанное со страшными трудностями.

Корпуса шли в тыл наревской армии, наступавшей из Нейденбурга на Алленштейн, но при этом они подставляли собственный тыл Ренненкампфу, удаленному на два-три перехода, при отсутствии сколько-нибудь значительного прикрытия. 27 августа сражение разыгралось полным ходом, но не закончилось, как в предыдущие войны, в один день, а затянулось до 30-го числа, а огромная армия Ренненкампфа висела как грозная туча на северо-востоке. Ему стоило только двинуться, и мы были бы разбиты. Но главные силы Ренненкампфа только незначительно продвинулись за линию Алленберг – Гердауен – Норденбург, и мы одержали блестящую победу.

Только немногие знали, какие заботы и опасения вызывала у меня неманская армия.

Чтобы XVII армейский и I резервный корпуса могли быть введены в бой самым действительным образом, само собой разумеется, другая группа 8-й армии должна была также атаковать. Но прежде всего она ни в коем случае не должна была дать себя разбить.

XX корпус с приданными к нему частями пережил очень тяжелые и напряженные дни. 23 августа он находился на высотах северо-восточнее Гильгенбурга, имея фронт, резко обращенный на юг, а противник надвигался от Нейденбурга, т. е. с юго-востока. 3-я резервная дивизия еще собиралась к западу от Гогенштейна. I армейский корпус только что приступил к высадке в Дейч-Эйлау. Правда, генералу фон Шольцу удалось отбить превосходные силы противника. Но, удерживая за собой высоты, расположенные к востоку от Гильгенбурга, ему пришлось поспешно отвести левое крыло на участок к западу от Гогенштейна, почти до Мюлена. Это движение, хотя и было крайне неприятно для войск, имело свои хорошие стороны: русские почувствовали себя победителями. Они уже не ожидали дальнейшего сопротивления германцев и тем более возможности германской атаки. Они уже видели свободный путь в германские области вплоть до самой Вислы.

24 августа мы уже были у генерала фон Шольца. Мы одновременно с ним прибыли в Танненберг. Генерал фон Шольц и начальник его штаба полковник Хель прославили в течение войны свои имена и увековечили их в истории.

Генерал фон Шольц доложил нам яркую картину блестящей работы подчиненных ему войск с начала кампании и исключительно тяжелой обстановки последних боев. Он предполагал, что противник будет продолжать атаковать его, но он сможет удержаться.

По дороге из Мариенбурга в Танненберг нам была вручена перехваченная неприятельская радиотелеграмма, которая дала нам ясную картину неприятельских мероприятий на ближайшие дни. Наревская армия должна была наступать уступами справа. VI армейский корпус должен был двигаться через Ортельсбург на Бишофсбург и 26-го числа достигнуть и, может быть, даже миновать его. XIII армейский корпус должен был идти из Нейденбурга через Пассенгейм на Алленштейн. Оказывалось, что в последние дни в боях против генерала фон Шольца участвовали XV и XXIII армейские корпуса. 26-го числа их южный уступ должен был находиться приблизительно у Ваплица. I армейский корпус, который стоял еще левее уступом позади и несколько отодвинутый к западу, должен был идти, прикрываясь несколькими кавалерийскими дивизиями со стороны Лаутенбурга и Страсбурга, через Млаву и Сольдау.

Южной группе 8-й армии предстояло с запада обрушиться на этот марш. Являлся большой соблазн – обойти с юга Сольдау, чтобы охватить и I русский армейский корпус. Поражение русской наревской армии в связи с наступлением XVII армейского и I резервного корпусов могло бы стать полным. Но сил для этого не хватало. Тогда я предложил генералу фон Гинденбургу атаковать I армейским корпусом от Дейч-Эйлау и Монтово, а правым крылом XX армейского корпуса от Гильгенбурга на Усдау и отбросить I русский армейский корпус на юг от Сольдау. Затем I армейский корпус должен был немедленно продвигаться в направлении на Нейденбург, чтобы вместе с XVII армейским и I резервным корпусами охватить по крайней мере главную массу наревской армии. Мы должны были здесь ограничить свою задачу, чтобы справиться с ней.

Атаку I и XX армейскими корпусами пришлось отложить на 27-е. Я охотно бы начал атаку раньше, но I армейский корпус не был еще готов; в железнодорожном отношении в Восточной Пруссии обстановка складывалась неблагоприятно. Командир I армейского корпуса генерал фон Франсуа справедливо настаивал на том, чтобы его корпус был полностью сосредоточен до начала атаки.

Все шло далеко не так гладко, как я это могу описать в коротких штрихах. Все войска были сильно расстроены, и вследствие беспрерывных боев их численность уменьшилась. Доставка приказаний I резервному и XVII армейскому корпусам встречала много затруднений. Неприятельские кавалерийские разъезды делали местность небезопасной. Оставалось под вопросом, даст ли нам противник время привести в исполнение наш план.

В тылу группы генерала фон Шольца особенной помехой были беженцы. Их насчитывались тысячи. Одни из них шли пешком, другие своими повозками загромождали дороги. Они непосредственно примыкали к войскам. Неожиданный отход армейской группы вызвал бы самые тяжелые последствия как для беженцев, так и для войск. Но избежать этого было невозможно. Немногих имевшихся жандармов было недостаточно, чтобы направлять массы. Приходилось предоставить их самим себе. Много печальных картин они оставили в моей памяти.