Чужое черту не продать

Они постояли еще какое -то время молча. Знахарь сжимал плечо Наместника, а тот просто сидел, уставившись в пол. Минуты текли, как смола.

– Мне не следовало идти у тебя на поводу, – вздохнул Димирь, нарушая тишину, – не надо было искать выход из безвыходной ситуации. Надо было просто готовить тебя к тому, что на 13 году жизни твой ребенок оставит тебя, и что именно ты будешь провожать его за Последнюю Черту. Я поганый дворцовый Знахарь.

Баспарт встал и кивнул.

– Но хороший друг, – он усмехнулся в усы, – идем, я хочу провести со своим ребенком отведенное мне время.

Знахарь кивнул, и мужчины молча двинулись к выходу. Когда за ними закрылась дверь, а птицы перестали хлопать крыльями, возмущенно провожая нарушителей их уединения, Берка вывернуло наизнанку прямо в один из мешков с зерном.

***

А тем временем, далеко на юге от Харота – над самыми Пустыми землями уже восходило солнце. С земли поднимался пар, последствия недолгого, но сильного дождя. Вдалеке на востоке залегла розово- рыжая полоса, а с противоположного края было видно лишь бледную полосу молодой луны. Она прокладывала дорожку по спокойной красноватой глади морского залива. Эти места были оставлены так давно, что пустота стала единственной хозяйкой здесь. Даже животные не подходили к подножию старого, павшего храма, хотя когда-то именно он был сосредоточением всей природной силы. Мужчина сидел на том, что осталось от некогда величественной лестницы, и смотрел, как меняются краски на небосводе. Едва он выбрался из-под завала, как на не остывшую за ночь землю хлынули потоки воды. Забравшись по пояс в залив, и наскоро ополоснувшись под импровизированным душем, Тристан, чудом выудил из-под очередной глыбы старый, но целый монашеский балахон и, наконец, оделся. За все это время, ребенок успел дважды превратиться в большую теплую сферу и обратно, а в голове неожиданно всплыло его собственное имя и уверенность в том, что он должен сделать. Он знал, что должен куда -то дойти, и что этот комок жизни в его руках – важен, но почему, или куда – это было загадкой. Оставалось надеяться, что редкие проблески воспоминаний со временем внесут ясность, а пока…

Тристан поднялся на ноги и размялся, солнце неторопливо лезло все выше, а луна совсем исчезла из поля зрения, поднялся ветер и принес из-за пригорка, что раскинулся по левую руку, шум прибоя. Рубиновое море проснулось и теперь нетерпеливо лизало побережье Мертвой земли. Мужчина аккуратно положил сферу в наскоро связанный из попавшихся под руку лоскутов узел, накинул его на плечо и двинулся на северо- восток, уходя прочь от красной воды и разбитого храма. Минерал, висящий на шее, вдруг стал на мгновение теплее, а затем остыл, словно прощаясь с этим местом.

Солнце, как огромная черепаха, ползло по небосводу и с каждым часом становилось все жарче. Пейзаж тем временем оставался унылым и скучным – выцветшая до белизны, твердая, как камень земля, где – то тут, то там пучками торчала пыльная и вялая трава, не пойми как выбившаяся на свет. Ветер жаркими толчками касался груди путника, мешая идти, но несмотря на все это Тристан отчетливо чувствовал, как просыпается его тело – деревянные мышцы становились все пластичнее и горячее, обострился слух, зрение стало четче, а мир приобрел новые краски. Становилось легче дышать – давящая камнем боль в груди постепенно уходила и наконец к полудню, когда жара достигла своего пика, а на горизонте замаячил лес, Тристан услышал, как у него протяжно заурчало в животе.

Мужчина остановился, аккуратно снял со спины походный узел и приложил ладонь козырьком ко лбу. Вглядевшись вдаль, он недовольно поцокал. Ему не хотелось уходить с открытой местности. На этой земле он был как на ладони, но и любую опасность можно было увидеть за версту, а перспектива зайти в густой, словно высаженный частоколом, лес вселяла смутную тревогу. Корабельные сосны стояли сплошной стеной. Высокие, с гладкими, будто отполированными стволами возле земли, он цеплялись друг за друга ветками у самых вершин. Такая чаща хранит прохладу и сумрак даже в самый жаркий день. А еще такие сосны прячут в глубине своих земель воду. Скорее всего неглубокую, но широкую – метров в пятнадцать – реку. А в реке плавает рыба, а возле нее таятся пришедшие на водопой звери и птицы.

В животе заурчало громче. Тристан чертыхнулся и, закинув свою бесценную ношу обратно на плечо, двинулся к лесу. Достигнув кромки примерно через час, он поменял свое направление, взяв западнее, и пошел вдоль нее. Под ложечкой сосало нестерпимо, но путник лишь кидал взгляд в сумрак чащи и вновь шел вперед, прячась в деревьях от палящих лучей, но не входя глубже. Еще через час такой дороги Тристан измучено вздохнул, стянул с плеча узел и в изнеможении сел на сухую землю. Ноги подрагивали, оживший организм нестерпимо требовал еды. Мужчина был вынужден окунуться вглубь леса. Уже через несколько шагов наткнувшись на растущую гроздями костянику, Тристан снова упал на колени и принялся жадно есть красные ягоды.

… – Ты уверена, что это можно есть? – мужчина смущенно улыбался.

Девушка, стоявшая посреди леса в длинном изумрудном платье и протянувшая ему сочные ягоды, была невероятно красива. У нее были длинные каштановые волосы и невероятного оттенка изумрудные глаза. А еще у нее была чудесная улыбка, которая закладывала ямочку на левой щеке.

– Не знаю, Тристан, сейчас и проверим, – озорно глядя на него, ответила она. Закатное солнце искрилось в ее взгляде.

Мужчина уже поднесший к губам плоды замер. Девушка засмеялась, запрокинув голову, а затем закинула гроздь ягод себе в рот.

– Ты такой трус, – мягко пожурила она, с наслаждением жуя костянику, – не понимаю, за что я тебя люблю.

Тристан, почувствовавший сперва укол обиды, замер. Ягоды едва не упали с дрогнувшей ладони.

– Ты… что? – хрипло спросил он, чувствуя, что сердце готово вырваться из груди, а лицо залилось краской.

Девушка пожала плечами, словно не сказала ничего необычного и все улыбалась, глядя на него своими прекрасными глазами.

– Люблю, конечно, – кивнула она, подтверждая, что он не ослышался, – ты трусливый, не всегда честный и не умеешь отличать добро от зла. Я не смогла бы общаться с тобой, если бы не любила всем сердцем.

Тристан стоял оцепеневший, не в силах произнести ни слова.

Девушка снова засмеялась, таким комичным выглядело его абсолютное замешательство.

– Ешь костянику, любимый, она сейчас в самом соку…

Тристан дернулся и очнулся. В ушах шумело, а на губах еще чувствовался вкус ягод. В какой момент он потерял связь с реальностью и оказался в воспоминаниях, он не знал. Также как не знал, сколько прошло времени. Солнце, едва видное за кроной деревьев, явно шло по краю горизонта. Мужчина был сбит с толку и дезориентирован и все что он чувствовал это адскую, нестерпимую боль в груди. Его жгло изнутри с такой силой, что боль от расправляющихся легких, испытанная им в храме, показалась детской забавой.

Не в силах сдержаться он заорал.

Он хотел вспомнить ее, так хотел… но он не знал, кто она. Эта прекрасная девушка, которая любила его. По- настоящему. Его – глупого, трусливого, лживого. Ведь все, что она сказала было правдой. Колючей, но правдой. Тогда – в это чаще с румяной костяникой – он и решил все поменять, измениться. Так хотелось быть лучше для нее. Тогда все и пошло не так. Он сам подписал ей смертный приговор. Ох, Творец, как же ее зовут?!

Тристан свернулся клубочком и заскулил. Он захотел навсегда остаться здесь – в этом лесу, по траве которого ступали ее ноги…

Заплакал ребенок и мужчина вздрогнул. Долг заставил его кое как встать на ноги и подойти к узлу. Отогнув один лоскут, он посмотрел на наморщенный носик, вынул дитя, осторожно прижал его к себе и начал укачивать, нашептывая бессвязные ласковые слова. Малыш очень быстро успокоился и принялся восторженно «агукать», а затем улыбнулся, от чего на щеке залегла ямочка. Тристана словно дернуло током. Эту улыбку он знал. Кром того, знал, что теперь следует делать.

Ребенок засмеялся, а затем начал источать свет и по частям, напоминающим чешуйки, покрываться сферой, как скорлупой. Мужчина убрал шар в узел, как только тот остыл, встал и повернувшись к равнине спиной двинулся в самую чащу леса Семи. Теперь он вспомнил, что далеко на востоке находится грязевое озеро, полное живительной силы и сферу сперва необходимо донести до туда пока не стало поздно. Эти превращения из яйца в человека и обратно – очень плохи, скорлупа должна стать плотной пока ребенок не родится по- настоящему. Не совсем понимая, что все это значит, но на интуитивном уровне чувствуя свою правоту Тристан отправился на поиски этого озера.

Шаг второй

Сводчатый, разноцветный шатер бродячего цирка в прошлом месяце расположился в западной части дворцовой площади, слегка в отдалении от ярмарки, и собирался простоять там до самого синего пламени. Странники осели в городе после долгого и непростого путешествия от стана Годро, через Баир и северные земли Асханны к ее столице. И теперь, только в последний месяц лета, когда жара спадет, они смогут продолжить свой путь, не боясь быть сваренными заживо под палящими лучами солнца. Несмотря на то, что большинству передвижения самой известной труппы четырех станов западной земли казалось хаотичным, Греманн – старый, немой руководитель Бродяг – имел в голове четкий план, в соответствии с которым, они свернут шатер, едва месяц синего пламени перевалит за середину, и, покинув Харот, двинуться южными трактами Торгового союза к Хансулату, а после вновь в стан Наместника Миракка – холодный, неприступный Годро, осядут там на пару месяцев, затем сместятся западнее, посетив несколько городов Баира и к исходу следующего года прибудут в столицу Асханны вновь.

Но до этого момента у труппы было еще долгих полтора месяца умопомрачительных представлений и заслуженного отдыха.

Жители каждого города каждого стана любили Бродяг и с нетерпением ждали, когда замаячит вдали или пройдет через центральные ворота вереница из семи расписанных пастельными красками повозок. Артистов горожане знали, как родных, ведь за 10 лет существования труппы состав ее оставался неизменным: немой старик- управляющий и его супруга, худой иллюзионист, прячущий лицо под маской, два непохожих друг на друга, но по- своему привлекательных акробата и великан- заклинатель животных, чье мастерство можно было оценить издалека, достаточно было увидеть двух запряженных в повозки яшуров. До его появления в команде считалось, что ни приручить огромных, покрытых бронебойной чешуей быков, ни, тем более, обучить командам – невозможно.

Остальные оставались за кулисами, но о них тоже были наслышаны. Девушка- организатор представлений и, удивительно, странствующий с Бродягами самый настоящий клирик.

Греманн расположился за невысоким столом, рядом с двуспальной кроватью в своей комнате в трактире, где труппа оседала каждый раз, посещая Харот. «Сам пришел» стоял у края дворцовой площади и, в отличие от центральных заведений, имел самое лучшее соотношение цена- качество. Здесь всегда были ледяная, пряная медовуха и всевозможные блюда из свежевыловленной рыбы.

Руководитель цирка – немолодой, коренастый мужчина, с грубыми, словно рубленными чертами лица хмурился, водя метательным ножом по строкам виграммы, заверенной уполномоченным лицом. За месяц пребывания в столице Бродяги дали уже два выступления, но посещение дворца снова откладывалась. За все время их странствий по станам западнее Разлома Асханна осталась единственным местом, где Наместник так ни разу их и не принял. Это не только огорчало Греманна, как артиста, но и больно било по его самолюбию. Сан Миракк, сан Алс и хан Абу – правители Годро, Баира и Хансулата – готовы были выкладывать немалые деньги, лишь бы Бродяги задержались на еще одну недельку и дали еще один концерт, но только не Баспарт. Скрипя сердцем Наместник позволил цирку располагаться на дворцовой площади, но в залы замка так и не пустил. А ведь труппе было, что показать – они были не простыми трюкачами и клоунами, коих изредка заносило в столицу. Бродяги были мастерами своего дела, асами и виртуозами, но правителю Асханны до этого, кажется, не было никакого дела…

Греманн потер перебитую много лет назад переносицу и шумно вздохнул. Вдруг ворох одеял на кровати справа от стола зашевелился и оттуда показалось заспанное лицо его жены.

Глая – тонкокостная, но пышная женщина с копной белокурых волос и яркими голубыми глазами выглядела моложе мужа, хотя они были одного возраста. Она приподнялась и уперла руки в бока.

– Ну, хватит! – воскликнула женщина, – сколько можно причитать о Наместнике. На нем что – дыхание Сулатиллари проступило?

Греманн возмущенно посмотрел на супругу, не проронив ни слова.

– Я знаю, – так, словно он вел с ней диалог, ответила Глая, – знаю! Но то, что тебя не позвали в один единственный дворец, никак не говорит о тебе, как о мастере!

Греманн покачал головой и молча пожал плечами.

– Не ври, – пожурила его жена, – если бы тебе было все равно, получишь ты приглашение или нет, ты бы не ходил с такой кислой рожей последний месяц…

Старик нахмурился и отвернулся, а Глая, кажется, хотела что-то добавить, но дверь небольшого шкафа, стоящего рядом со входом, неожиданно распахнулась и в помещение вывалился бес. Женщина ахнула и прижала руки к груди, старик вскочил на ноги, опрокинув тяжелый стул. Тот с глухим стуком шарахнул о паркетные доски.

– Греманн, они убьют его! Они убьют его! – покрытое шерстью лицо черта было залито слезами, черные глаза смотрели осоловело, он стал метаться по комнате, как заклинание повторяя одно и тоже, – он сказал, что вырежет сердце ему своими руками. Греманн, что мне делать, Греманн?!

Глая моментально оказалась на ногах, уронив на пол ворох одеял, и подскочила к Берку. Ребенка била настолько крупная дрожь, что даже его поступь потеряла обычную легкость. Беса шатало из стороны в сторону, словно он хлебнул воды из самого Огненного моря, а во взгляде сквозило едва ли не безумие. Он не сразу почувствовал, как Глая схватила его за плечи и с силой, не свойственной таким маленьким женщинам, сжала. Мягко, но уверенно она повела беса к дивану и вынудила сесть. Берк лепетал себе под нос что -то страшное, глазами, полными животного ужаса глядя на руководителя цирка. Глая шептала ласковые слова, гладя беса по голове, но мальчик не замечал этого.

– Убьют его. Сказали, что его смерть неминуема, но он же совсем еще маленький, так не бывает…

Старик нахмурился и подошел к Берку. Властно, но не грубо он отодвинул жену, и, опустившись на одно колено, положил свои огромные руки на плечи беса, а затем что было сил тряхнул. Клацнули зубы.

Берк, пару раз моргнул, словно приходя в себя. Перевел взгляд с Греманна на его жену и обратно, шмыгнул носом, утерев его рукавом. Руководитель труппы дернул подбородком.

– Рассказывай, – коротко бросила Глая.

Сперва сбивчиво, затем все последовательней и очень подробно бес поведал о разговоре Наместника Баспарта и Дворцового Знахаря Димиря. Женщина несколько раз всплеснула руками, но мальчика не перебивала, Греманн же становился все мрачнее с каждым сказанным словом.

– Я что -то неправильно понял, да? – Берк с надеждой смотрел на супругов, – это какая -то ошибка. Объясните мне, что они имели в виду…

Греманн поднялся на ноги и сел на кровать рядом с бесом. Он медленно поднял взгляд на жену и покачал головой.

Глая охнула, прижав руки ко рту, и опустилась на край стола, так словно боялась, что ноги ее не удержат. Берк уронил голову на колени и беззвучно заплакал.

Прошло полчаса, или около того, когда в комнату по распоряжению супруги Греманна принесли горячий чай, настоянный на корне валерьяны, несколько плиток настоящего северного шоколада и ароматические свечи с запахом лаванды. Пока старик разжигал благовония, а Глая почти силком вливала чай в глотку беса, трактирщик принес дополнительный матрас, пару циновок и одеяло. Когда помещение наполнилось густым, успокаивающим запахом, а горький чай был выпит до последней капли, Глая уложила мальчика на наспех сделанную лежанку, села на кровать рядом с мужем и глубоко вздохнув объяснила.

– Берк, о наследнике Наместника мало, что известно. Все города каждого из трех станов западнее Разлома знают, что сей персонаж существует, но, как я понимаю, видел его только ты… но если то, что ты говоришь – правда… – женщина осеклась, перевела взгляд на мужа, но тот только коротко кивнул, – если Малкут – дитя Света, то его отец и Димирь, вероятно, правы…

Вся слабость и вялость слетели с беса, он встрепенулся, но Греманн, ожидавший такую реакцию, мигом оказался рядом и силой запихнул Берка поглубже в одеяла.

– Дослушай, – печально проговорила Глая, с болью глядя, как беса вновь начинает трясти, – ты знаешь, что в каждом из нас есть часть Крылатых Повелителей. Кто -то, как ты, носит в груди Огонь – сущность КрАс’каята, кто -то Землю – их совсем немного, так как Земляной Дракон погиб в Войне. Мы с Греманном носим Воду – часть Лито'о'Лешрака. В Годро и Баире живут носители воздуха – Аарона’То. По другую сторону Разлома есть еще те, в ком живет крупица Металла – Галех'Тристана. Но, как из любого правила бывают исключения, так и здесь появляются Дети Света – чистые создания, которых коснулся Творец, сам Сулатиллари. Такие дети чисты и непорочны на столько, что ни Солнце, ни Луна— не видят их, поэтому они даже не имеют тени. Дети Света не могут творить плохие дела – от любых злых или недостойных поступков они ощущают физическую боль. Пока они совсем маленькие, все совсем безобидно – слушайся старших, не ври, не завидуй, помогай ближнему своему – и все будет в порядке, но проходит время и наступает момент, когда ребенок становится взрослым. Обычно это возраст тринадцати лет, когда тело человеческого существа вступает в новую стадию развития… и вот тут с Детьми Света происходят ужасные вещи. Чтобы кто не делал, они ощущают ужасную боль от которой сходят с ума. Это невероятные муки…

Берк заворочался в одеялах и приподнялся на локте:

– Ладно, допустим, – тихо сказал он, – но что же теперь делать? Я должен все исправить. Как мне помочь Малкуту?

Руководитель цирковой группы не глядел на беса, а задумчиво водил рукой по деревянной плоскости стола. Глая посмотрела на мужа, глубоко вздохнула и сев на расстеленный на полу матрас, прижала беса к себе.

– Ты не сможешь помочь, малыш. Ему просто надо дать уйти… Мне очень жаль… – едва слышно прошептала женщина, но Берк встрепенулся и, отскочив от Глаи, поднялся на ноги.

– то, что вы не знаете, как помочь Малкуту не значит, что ему нельзя помочь! – в сердцах воскликнул он, – просто мне нужен тот, кто знает!

И словно подсказав сам себе какой -то гениальный выход, бес вдруг ахнул, а его глаза загорелись. За мгновение Берка окутал сизый дым, едко пахнущий серой, и он совершил скачок, появившись по правую руку от старого руководителя цирка. Ладонь Берка змеей скользнула к поясу Греманна и выхватила один из трех метательных ножей. Не думая и мгновения, бес размахнулся и вогнал обоюдоострое лезвие себе в сердце по самую рукоятку. Как закричала Глая, он уже не услышал.

***

Туннель был узкий, с низким, неровным потолком. Даже тот, чьи глаза лучше видели ночью, чем днем, сейчас был почти ослеплен сгустившейся тут темнотой. Бес лежал на животе, и ощущал лицом и ладонями прохладные, отсыревшие камни Крысиных Ходов. Он глубоко вздохнул и осторожно поднялся на ноги. Ему пришлось сразу пригнуть голову, так как он хорошо помнил, что этот лаз совсем не подходил под его рост. Берк осторожно поднял правую ладонь и прижал к груди. Тихо. Ни звука, ни толчка… но это было даже к лучшему. Будь по- другому, его сердце могло бы стучать так, что это услышали бы в каждом – самом далеком – тупике Ходов. Берк еще со своего первого и до этого момента единственного путешествия по крысиным ходам помнил это странное глухое чувство пустоты в груди, которую ничем нельзя было заполнить…

Постояв достаточно для того, чтобы привыкнуть к липкой тьме подземелья, бес двинулся вперед, ведя рукой по стене слева от себя. Сперва медленно, затем все ускоряя шаг, и достаточно быстро очутился возле разветвления. Один путь уводил направо и будто немного вверх, второй неровной каменной тропой спускался вниз. бес ни минуты не размышляя повернул налево и, все также пригибая голову, двинулся дальше. Он шел очень долго, сбиваясь со счета, минуя очередной поворот. Двойные, тройные развилки. Туннель петлял, как взбесившийся бык на варгардской корриде, но Берк неуклонно шел вперед, держась всегда левой стороны. Время шло, но дорога не заканчивалась. Чувствуя зарождающуюся тревогу, бес хмурился и шел дальше. В прошлый раз он достиг своей цели много быстрее. Наконец, когда тревога разрослась до дурманящего голову страха, готового вот- вот перерасти в настоящую панику, где -то вдалеке появилась неясная точка света. Берк судорожно выдохнул и ускорился, но шло время, а проблески так и остались маячить вдалеке. Как в дурном сне, бес сперва ускорил шаг, затем не выдержал и побежал, но свет так и не приближался. Бес бежал, как сумасшедший, глаза начал застилать пот, а дыхание, наполняющее пустые легкие, то и дело сбивалось. Неясные точки на горизонте только подмигивали, а затем, словно издеваясь, прыгали назад, увеличивая дистанцию между собой и мчавшимся к ним бесом. Он бежал и бежал, дыханье навзрыд вырывалось из горла и вдруг, мгновенье, и он влетел в небольшой овальный зал.

Это произошло так неожиданно – ведь свет все время лишь маячил впереди – что Берк споткнулся о выступающий порог зала и рухнул на колени.

Морщась от боли в ободранных ладонях и силясь перевести дыхание, Берк поднялся на ноги и огляделся. Огненный зал был точь-в-точь таким, как он его помнил. Неровные каменные стены, местами покрытые сажей, семь одинаковых корытец в которых танцевал огонь, прикрепленные на равном расстоянии друг от друга, и держащиеся на толстых звеньях чугунных цепей. А в самом центре стоял огромный котел. Из него, облизывая невысокий потолок, вырывались бело-желтые языки пламени, от которых по обожженным камням бегали удивительные тени. Берк сдавленно кашлянул и котел загудел, огонь вспыхнул ярче, посинел и ударил в потолок с ревом раненного зверя, бесу пришлось зажмурится, а уже спустя мгновение из бурлящего варева появился силуэт самой смерти. Хрупкие плечи, длинные, пшеничные волосы, янтарные, и прозрачные, как смола глаза. Все жители всех Станов представляли себе беспощадную и равнодушную Огненную Крысу совсем по- другому…

– Берк, – ее голос был тонким и похож на детский.

– Мать, – хрипло поздоровался бес и склонил голову.

Лицо смерти было словно высечено из камня самыми умелыми руками. И только в глазах таилась бесконечная мудрость, они смотрели внимательно, заглядывая внутрь или даже глубже, выворачивая наизнанку.

– Что привело тебя ко мне?

– Нож в груди, что же еще, – пробурчал себе под нос Берк, а затем посмотрел Матери в глаза, – меня привела нужда.

Тонкая бровь на светлом лице изогнулась, девушка повела плечами и сделав пару шагов к бесу села на краешек своего котла, свесив наружу босые ножки.

– Интересно, – задумчиво протянула она.

– Мне нужна тень, – спокойно произнес бес.

Лицо матери вытянулось, а глаза округлились:

– Что, прости?..

– Тень. Обычная тень. У моего друга ее нет, и он умрет без нее. Мне нужно достать ему тень, – очень размерено, словно объясняя что-то маленькому ребенку, проговорил Берк.

– Бес, ты вообще в своем уме? – вся беспечность и детскость пропали из образа Матери, хотя внешне ничего не поменялось перед ним теперь стояла старая, как мир, женщина, на чьих плечах лежала неподъемная ответственность, – может в Ходах ты где случайно свернул направо и потерял рассудок? Ты, сын, мой вестник. Там, где есть ты – непременно появлюсь и я. Если ты с кем -то «дружишь», то ему уже давно пора за Последнюю Черту.

Берк нахмурился и покачал головой.

– Я твой преданный слуга, Огненная Крыса, – девушка дернулась от этого имени, вновь превратившись в маленькую девочку, – и я несу твою весть везде, где появляюсь. Но я не готов нести эту весть своему другу. И я пришел сюда по нужде – я пришел просить… Нет, – бес пал на колени, – я пришел умолять, не приходить за моим другом. Не забирай его. Дай мне возможность прожить с ним бок о бок… дай ему возможность прожить жизнь. Просто дай ему тень.

Смерть задумчиво подергала ножками, спрыгнула с котла и подошла к Берку. За ее шагами оставались следы пламени, они взмывали вверх и тихо шелестя, тухли. Девушка сделала несколько кругов вокруг беса, вопросительно глядя на его затылок, но мальчик не посчитал нужным ничего добавить, он просто молча ждал решения Матери.

– Н-да, – потянула она, – забрать дитя у самого Сулатиллари… А что, никто никогда до такого не додумывался. Подумать только… Дать ему тень, – она шептала себе под нос, сложив руки на груди и похлопывая себя указательным пальчиком по тонким губам. Когда ей надоело нарезать круги вокруг Берка, она вдруг замерла, мальчик поднял голову, – это так же гениально, как и безумно… Но Творец сам хотел, чтобы у каждого был выбор…

Смерть стояла неподвижно, глядя бесу в глаза, заглядывала внутрь, глубже, еще, искала ответы. бес чувствовал, как по спине начинают бегать мурашки, Мать словно копалась в его мыслях.

– Что ж, – наконец она оторвала от него свой янтарный взгляд и повернувшись спиной, направилась к котлу, встав на цыпочки и еле доставая до края, она что -то зачерпнула в каждую руку, затем снова стремительно и легко подошла к бесу.

– Просьбу я твою выполню, но тень ты возьмешь сам. Если не умрет твой друг, умереть придется кому -то другому, сам понимаешь, – Мать стремительно схватила Берка за руки, и он почувствовал нарастающее жжение, опутывающее ладони, – первое к чему ты прикоснешься, когда вернешься в подлунный мир, получит возможность воздействовать на тень. Как ты это провернешь – решишь сам, твоя затея поистине безумна, так что сходи с ума в одиночку… Но помни, тот, чью тень ты подаришь своему другу – умрет.

Берк не верил собственным ушам и только отчаянно кивал, стараясь не замечать, что ладони жжет уже просто невыносимой болью. Брызнули слезы, но он их просто сморгнул и закивал активнее.

Мать вдруг посмотрела на него очень нежно:

– Тебе все равно, что от твоей руки погибнет кто -то, чей путь еще не должен бы прерваться? – осторожно спросила она.

Бес нахмурился и пожал плечами.

– Я – сын Огненной Крысы. Мне нет дела до мира живых.

Мать улыбнулась и покачала головой.

– Не сходится, Сын. Если бы так – тебе не было бы дела и до жизни друга…

Берк открыл рот, но не найдя, что возразить, закрыл. Врать матери он не хотел.

– У Сулатиллари вышел странный мир, – неожиданно задумчиво и одновременно восхищенно произнесла Смерть, – но твоя идея, превосходит любые задумки. Хочешь дать истинному свету тень, хорошо, но тогда тебе придется взять у него что -то взамен. Иди. Теперь у вас будет время.

Смерть легко толкнула беса в грудь, прежде чем он успел возразить, и тот полетел в забытье.

***

Плакала женщина.

Берк хорошо знал этот звук. Он слышал его, когда появился на свет. Так могут плакать только матери, потерявшие свое дитя. Он широко распахнул глаза и, со свистом втянув воздух, выпрямился. Сердце толкнулось раз, другой, и кровь вновь побежала по венам. беса бросило в жар.

Глая так безутешно рыдала, сидя на циновке перед ним на коленях, что даже не заметила, как он взметнулся, а Греманн был слишком шокирован, чтобы предпринять, хоть какие -то действия.

Помня слова Огненной Крысы, Берк посмотрел на свои ладони, по ним словно переливаясь, бегал синеватый дым с яркими красными всполохами. То, чего он коснется первым… Что ж… Он перевел взгляд на метательный нож, торчащий из груди. Резать им будет неудобно, но и так сойдет. Берк коснулся рукояти правой рукой и дым с его ладони, окутав на секунду нож, пропал. Он потянул лезвие и поморщился от боли. Лезвие поддалось не без труда, но, когда он его достал, зияющая в теле рана полыхнула огнем и затянулась. Нужно было что -то еще.

– Мне нужны иголка и моток ниток, – его голос, который он сам не узнал, заставил жену руководителя цирка вздрогнуть и отшатнуться. Старик поднялся на ноги, пока ошарашенная неожиданным воскрешением Глая хлопала глазами, достал то, что просил бес и не без опаски протянул ему.

После того, как ленты сизого дыма окутали и принесенный клубок шерстяных ниток, с торчащей из него толстой иглой, Берк, наконец, поднял взгляд на владельцев бродячего цирка. Глая смотрела на него с плохо скрываемым ужасом, а Греманн хмурил густые брови.

– Что ты наделал? – прошептала женщина.

Но бес лишь пожал плечами, убирая нож за пазуху и пряча нитки во внутренний карман кожаной жилетки.

– только то, что был должен.

Греманн хлопнул по столу раскрытой ладонью, и Глая ахнула:

– Ты заключил сделку с самой смертью, – прошептала она, до конца не веря в то, что говорит.

Но Берк только усмехнулся.

– Это для вас это сделка. А я просто поговорил с Матерью по душам, и она согласилась мне помочь.

– Даже тебе, бес, Огненная Крыса не даст ничего просто так, – покачала головой Глая, – она возьмет что -то. Что -то еще, кроме одной из твоих жизней.

Берк кивнул и встал, надеясь скорее унять дрожь в ногах, и быстрее ринуться к Малкуту.

– Верно. Но не больше, чем я готов отдать.

Когда за бесом закрылась дверь платяного шкафа, Глая посмотрела на мужа.

– Мы не должны в это ввязываться, – тихо сказала она.

Греманн кивнул.

– Это не наше дело и не наша беда, – продолжила женщина тревожно.

Муж опять согласился и, сев за стол, хлебнул из чашки немного валерьянового чая.

– Пускай все так и остается, – добавила Глая.

Руководитель цирка еще раз кивнул, ободряюще погладил жену по плечу и стал готовится ко сну.

***

В храме Водного Дракона шли приготовления. Мраморный пол был натерт до блеска, все подсвечники отмыты от копоти, в них сейчас стояли новые матово- белые свечи. Южные и Западные двери были запечатаны гербовыми печатями Наместника, на щеколдах висели тяжелые замки. Прекрасные каменные изваяния народа Драконов стояли тут же. Аквамариновая статуя Лито'о'Лешрака искрилась, преломляя мягкий свет. Его тело было вытянутым, почти змеиным, с едва заметными перекатами мышц, четыре лапы с острыми когтями лежали вдоль туловища, а за крупной, обтекаемой головой виднелись прорези жабр. На постаменте перед статуей установили алтарь – плоский стол, с резными краями и сиреневыми прожилками. Рядом, по левую сторону, ближе к скульптуре, стояла серебряная чаша – большая, округлая, на тонкой, плоской ножке. У ее основания лежал нож. Дворцовый знахарь, закутанный в белые до ломоты в глазах одежды, что -то сверял в бумагах, разложенных на жертвеннике. Стража стояла у входной арки, одетая в цвета траура – черный и рыжий.