Рожа. Сборник рассказов

Незваный гость

Том Улин, едва переступив порог дома и затворив за собой дверь, сразу почуял что-то нехорошее. Неосязаемое, мрачное и неотвратимое. Улин закрыл замок и привычным жестом собрался повесить ключ на крючок у двери, но изменил решение и засунул ключ обратно в карман. Вдруг пригодится. Шестое чувство недооценивать нельзя.

За долгие годы сочинительства Улин привык к тому, что его постоянно что-то пугало. Вначале пугало сильно, сказывалось нервное перенапряжение вкупе с разыгравшейся фантазией и недосыпом, затем страхи постепенно улетучились, освободив место лёгкой паранойе. Всё это, однако, не мешало Улину жить, писать и издавать новые книги, и даже продать за хорошую сумму права на экранизацию одной из них.

И вот теперь это. Всего-то лёгкий запах сырости, который он принёс с улицы на подошвах ботинок. Или залетевший в окно звук разбившегося где-то стекла. Или песчинка, забравшаяся под ноготь на пальце ноги. Какая-то ерунда, вызвавшая паническую атаку.

Улин медленно, опираясь на стену, прошёл в комнату и опустился на диван. Пустяк. Пара минут и пройдёт, главное – глубоко дышать.

В комнате ощущение нехорошего усилилось. Улин поправил подушку, возможно, он просто переутомился. Перелёты, переговоры, плохое питание. И этот шум, постоянный гул голосов, шагов и моторов, это не лучшая атмосфера для него. Сон, сон, сон и сон. И отдых. Улин вдруг захотел оказаться на другом конце земного шара. На острове, в бунгало, под палящими лучами солнца и с удочкой в руке.

– Никаких рассказов. Две недели полного покоя, – сказал Том Улин вслух, как будто обращаясь к кому-то. – Без телефона, интернета, без слухов, новостей и сплетен. С чёрной пустотой в голове.

Слова, произнесённые вслух, проибодрили Улина, он вздохнул особенно долго и глубоко и прикрыл глаза рукой. Тотчас же кто-то накрыл его пледом.

Через минуту Улин осознал случившееся и подскочил, как ужаленный.

– Кто здесь?

Из угла к нему приблизилась огромная тень.

– Узнаёшь?

Улин в ужасе смотрел в незванного гостя, пытаясь разглядеть его как следует, потом ахнул, натянул плед себе на темя и задрожал.

Тень подошла к нему вплотную.

– Не пригласишь присесть?

Улин дёрнул из-под пледа ногой и плаксивым голосом крикнул:

– Убирайся, откуда пришёл.

Тень вздохнула и, не дожидаясь приглашения, села на диван. Мягкие подушки прогнулись под её тяжестью, и Улин съехал вниз, чуть ли не впритык к нежеланному гостю.

– Да я рад бы убраться, но не могу. Разговор есть.

На некоторое время воцарилось молчание. Улин безуспешно пытался выбраться из складок дорогого дивана, одновременно проклиная себя за любовь к комфорту, а не к дешёвым деревянным скамьям, на что тень с любопытством смотрела, периодически шумно вздыхая и распространяя зловоние.

– Улин, вылезай. Надо поговорить.

– Ты мееня не тронешь?

Тень бултыхнулась смешком, отчего бедный Улин съехал к ней ещё ближе.

– Не вылезешь – трону.

Почувствовав угрозу в голосе тени, Улин открыл лицо.

– Обещай мне, что не тронешь меня ни сейчас, ни потом, иначе…

– А что иначе? Улин, ты меня знаешь. Я – само зло. Могу и рассвирепеть невзначай. Но кто в этом виноват? Я?

Тень встала и подошла к окну.

– Если честно, я потому и пришёл. Надоело быть злым. Надоело вот это. Это.

Тень указала рукой на Улина, скорчившегося на диване.

– Надоело пугать, убивать. Злодейская жизнь не по мне. Смотрю на других,и сердце жмётся от жалости к самому себе.

Тень вернулась на прежнее место и резко села. Улин подпрыгнул.

– Я хочу быть как все. Дружить, на природе это, выезжать. Удочку тоже хочу. Любить. Вот ты, Улин, ты сам умеешь любить? Сам-то ты хоть когда-то любил? То-то. И я хочу.

Тень встала и отошла в противоположный от окна угол, покрутила ручки у комода, нячаянно отломав одну из них и смущённо зажала её в кулаке, не зная, куда спрятать.

– Ты меня вообще слушаешь?

Улин проскулил неразборчиво.

– Ты понимаешь? Я пришёл к тебе за помощью, Улин!

Мрак комнаты прорезал сноп лучей от проезжающей мимо дома машины, и тень моментально исчезла. Светлое сдвоенное пятно медленно ощупало все стены, всю мебель, дверь, и растаяло на занавесках. Улин взбодрился, вытянул шею и огляделся вокруг. Робкая надежда проскочила у него в голове, но не успела она как следует оформиться в крепкую мысль, как сильный толчок вновь заставил Улина подпрыгнуть на мягкой подушке. Носом Улин уткнулся в плотную и вонючую массу, а левым коленом он больно надавил на что-то угловатое и очень жёсткое.

– Улин. Вылезай.

Игнорировать этот призыв не было больше смысла. Разве может обычный плед его защитить? Или детская, вдруг вернувшаяся манера прятать ноги в диване, чтобы не дать тварям, живущим исключительно на полу, их отгрызть? Сможет ли это его спасти? Улин медленно развернулся из-под пледа и сел, опустив ноги и, наконец, отодвинувшись от зловонного бока тени.

Тень одобрительно посмотрела на него.

– Вот, вот, ведь можешь. Начну сначала или ты всё помнишь?

Улин помотал головой и кивнул.

– Помню.

– Отлично! И?

– Что и?

– Ты мне поможешь?

Улин почувствовал резкую боль в желудке. Его чуть не вырвало на драгоценный персидский ковёр.

– Послушай, эээ, Бардук, мы не можем перенести эту беседу на другой день? Мне что-то нехорошо.

– Нет.

– Ладно. Ну, просто, если меня…

– Я понял. Ничего страшного. Я и не такое видал, да ты и сам знаешь.

Улин кивнул.

– Знаю… я это, просто забыл.

Тень забарабанила пальцами по дивану.

– Неважно. Улин, давай, соберись. Ты как маленький. Я, знаешь, разочарован. Ты талантливый писатель, эрудированный, усердный. Ты должен бы соображать побыстрее. Или, может, это не ты писал все книги с моим участием? Может, я не по адресу пришёл? Тогда скажи мне, кто.

– Нет, нет, я. Конечно я. Я…я стараюсь. Но ты меня пугаешь своим присутствием, я не могу собраться с мыслями.

– Ты сам виноват. Нечего было меня изображать настолько плохим. Но я могу выйти в другую комнату. Или на кухню. Так будет лучше?

Улин кивнул. Тень пожала плечами и вышла из комнаты, оставив дверь открытой.

– Теперь, наконец, мы можем нормально поговорить?

– Да, теперь можем. Конечно. Я слушаю.

Тень высунулась в дверной проём и рявкнула оттуда так, что подвески на хрустальной люстре закачались и зазвенели, оглушив Улина ледяной какофонией звуков.

– Я уже всё сказал! Тебе что, ещё раз повторить?

Улин снова юркнул под плед и подобрал ноги с пола.

– Не злись, не злись, прошу. Всё, я в порядке, я понял.

– Последнюю попытку я тебе даю, потом не жалуйся.

– Бардук, пойми, я не смогу, я ведь больше по ужасам. Я не умею писать про обычное.

– Ты талант. Ты справишься. Не веришь? Ну посмотри на меня. Хорош? Вот. Просто сделай меня, чтоб был как все.

Улин кивнул, сделал несколько глубоких вдохов и самым спокойным, на какой только был способен, голосом сказал:

– Хорошо, я готов.

– Вот и славно! – Тень влетела в комнату и с размаху плюхнулась на диван, почти придушив и едва не раздавив Улина, – значит, сделаешь меня добрым? С дружбой, любовью?

– Я… я постараюсь. Ты же понимаешь, я не могу просто взять и написать, что ты изменился и что… что… у тебя появились друзья…

– Напиши, что у меня появился один друг. Для начала.

– Но я… я… Так не бывает, пойми. Ты был самым страшным персонажем из всех, придуманных мной. Ужасным…

Тень кивнула.

– Жестоким…

Тень кивнула два раза.

– Безжалостным. И вдруг – бах! И ты уже добрый и милый, и жизнерадостный.

Тень радостно закивала, заставив диван ходить ходуном.

– Да! Да! И милый, и жизнерадостный. С прекрасным чувством юмора. Напиши. Как злодей я уже состоялся, теперь хочу стать как все. Придумай мне любовную линию. Мне по вкусу шатенки с голубыми глазами. Хочу прожить всё то, чего ты меня лишил с самого начала.

Улин лежал, зажатый между тенью и диваном, и холодел. Мочки ушей одновременно неистово чесались, добавляя физических мучений психическим. Мысленно он давно уже проклял свою работу, своё неудержимое воображение и пристрастие к жанру хоррор-романа. Проклял тот день, когда выдумал Бардука, вложив в него все самые ужасные черты древних духов и демонов, наделив его силой, бессмертием и неуязвимостью. Проклял этот диван, слишком мягкий и слишком удобный, который казался удушающей ловушкой. Проклял свою бывшую жену и её адвоката, отобравшего у него слишком большую часть состояния, из-за чего ему и пришлось написать тот страшный роман о Бардуке, ставший, к слову,  бестселлером. Да, успехом романа он утёр нос жене, но вляпался в это… И как такое вообще возможно?

– Бардук, – еле слышно позвал Улин, – ты настоящий?

– Ага, – отозвался тот, – настоящий. Могу доказать. Дай палец.

– Неет, я верю, верю. Хорошо, я напишу новую книгу. Ты в ней будешь протагонистом. С невестой, собакой и домом. Будешь ходить на работу… в страховую компанию. Согласен?

– Автослесарем.

– Хорошо, автослесарем. Заведёшь друзей. На праздники будешь выезжать за город. На… на водопады. Тебе нравятся водопады?

Тень пожала плечами.

– Ну да, на водопады. Там красиво, вода шумит. У тебя будет… медицинская страховка, всё как у всех… лотерейные билеты по четвергам, пицца. Боулинг. Ипотека. Ты… согласен? Имя тебе придумаю. Джон? Звучит неплохо: Джон Бардук.

– Это обычное имя?

– Да, совершенно обычное.

Тень с минуту поколебалась, заставляя Улина леденеть при каждом её движении, повздыхала, потом одобрительно кивнула.

– Согласен.

Через секунду в комнате стало теплее, воздух очистился от зловония, а страх исчез. Улин в изумлении смотрел по сторонам, пытаясь прийти в себя, случившееся казалось ему кошмарным сном.

– Бардук? – Дрожащим голосом позвал он.

Через минуту Улин встал и прошёл на кухню, включая по дороге все лампы, люстру и даже настенные декоративные светильники, от которых почти не было света. На кухне он проглотил горсть пилюль, запив их несвежим чаем, а потом сел за кухонный стол, открыл блокнот и начал писать.

Когда через месяц после завершения книги незваный гость посетил Улина снова, тот был уже готов.

– Улин. Ты меня обманул. Это вовсе не то. Ты должен всё исправить. Я даю тебе ещё одну попытку.

– Но ты ведь просил обычную жизнь. Быть как все. Ты её получил.

–Но это ужасная жизнь. Я наелся. Я хочу обратно в свою преисподнюю. Я же всемогущий свирепый демон!

– Был.

Гость с удивлением взглянул на писателя и нахмурился:

– Что значит был? Я – вот он, здесь. Ты… ты что, заменил меня? Кем?

– Бельегором. Слушай…

– Этим? Нет, нет…

– Прости, Бардук. Но ты же должен понять, место злодея не может пустовать долго. И мне пришлось.

2017

Ведьма из Плицера

Телега медленно проехала мимо пожиравшей её глазами толпы и скрылась за поворотом. Последнее, что видели люди, были голые серые ноги, торчащие из-под куска чёрной кожи, накрывающей груз. Последнее, что люди слышали, были свист хлыста, за которым последовал еле слышный хлопок и жалобное короткое ржание.

После этого, люди знали, уже ничего не будет, и они начали расходиться.

Две женщины задержались. Одна подбирала рассыпавшиеся яблоки в большую корзину, вторая, кривая на левой бок, стояла рядом и просто смотрела, поправляя воротник.

– Ты куда теперь? – Спросила она ту, что с корзиной.

– Не знаю. Говорят, в Плицере лучше не станет.

– Так куда?

– Тётка моя живёт тут недалеко. Трактир у неё.

Кривая оставила на миг свой воротник в покое и оживилась.

– И работа там есть?

Та, что с корзиной, покачала головой.

– Нет работы. Разве что дальше по деревням идти, там, говорят, ещё есть.

Обе замолчали и задумались. Та, что с кривым боком, очнулась первая, вздохнула и пробормотала:

– Эту зиму многие не переживут.

– Это точно. Последнее яблоко. Хочешь?

Кривая благодарно взяла яблоко и вонзилась в него зубами.

– Вкусное.

– Да, больше не будет яблок. Распродам эти и уйду.

Кривая сунула монетку той в руку и медленно, хромая на левую ногу, пошла в ту же сторону, куда ранее отправилась телега.

Повернув за угол и пройдя несколько домов, она скрылась между заросшими кустами заборами и вдруг преобразилась.

Хромота и кривой бок исчезли, а воротник, отброшенный назад, обнажил красивую белую кожу.

Быстро и легко женщина пробежала мимо длинного ряда оград и оказалась на самом краю деревни, у вросшей в землю ветхой лачуги. Там она вновь преобразилась – захромала и ссутулилась, осмотрелась и быстро зашла внутрь скромного жилища.

Внутри было темно, два крохотных окна пропускали слишком мало света. Впрочем, женщине свет и не был нужен, чтобы ориентироваться внутри, она знала в этой лачуге все углы и все щели. Не зажигая свечи, в полутьме, она прошла прямо к кровати и рухнула на неё, зарыв мокрое от внезапных слёз лицо в покрывало.

Розовый, совсем крохотный поросёнок с прозрачными ушами и ещё мягкими копытцами, извивался и дико перебирал ногами, раззевал пасть, словно орал и вращал безумными от ужаса глазами. Он тонул, и на спасение у него не было даже надежды – он находился внутри металлической клетки. Зулима с разрывающмся сердцем смотрела на мучения крохи, но не могла заставить себя войти в воду. Она протянула руки, чтобы ухватиться за клетку и вытащить её на поверхность, одновременно балансируя и пытаясь не свалиться. Земля под её коленями начала осыпаться в воду, прямо на полуживого поросёнка, окрашивая воду в тёмный цвет, и под конец огромный комок земли вместе с травой обрушился вниз, чуть не утянув Зулиму с собой, и для поросёнка всё кончилось.

Сильная дрожь потрясла тело Зулимы, она скорчилась, а перед глазами её встал пронзительный взгляд несчастного крошечного существа, которому она не смогла помочь.

Больше медлить было нельзя. На непослушных деревянных ногах Зулима доковыляла до хижины. Из окна наружу прорывался неровный, мерцающий свет свечей, это было странно. Кто мог зайти внутрь? Кто бы решился? Зулима распахнула дверь и, дёрнувшись всем телом, проснулась. Ужас, содрогнувший её больше, чем страшная смерть поросёнка, ужас от вида себя самой, улыбающейся себе самой, ужас, ставший наваждением, будил её резким толчком каждую ночь уже несколько месяцев подряд. С ночи, наступившей после самой первой казни.

За следующий месяц казнили ещё четырёх ведьм. Все они были известны своей красотой и положением. Злорадствующие наследники и обманутые жёны провожали телеги с серыми трупами до самой развилки. Зулима всегда наблюдала за ними, спрятав лицо за грязным воротником, слушала их разговоры, запоминала их имена, следовала за ними до самых дверей их домов.

Ночами первые заморозки уже давали о себе знать, но Зулима отчего-то медлила с подготовкой к зиме, не заделывала щели в лачуге, не зашивала дыры на старом зимнем плаще. Она как будто не замечала изменений за окном, поглощённая важной работой. Из дома Зулима выходила лишь за хворостом и за едой. И ещё она выходила смотреть на казни.

– Плицер уже не тот, – сказала грузная рыжеволосая торговка своему бледному мужу, не сводящему глаз с трупа  казнённой только что женщины.

– Повсюду смрад и нищета.

– Да, – поддакнул мужчина.

Здоровенный палач наклонился над телом казнённой и заинтересованно что-то рассматривал у неё на груди.

– Дьявольский знак, – прошипела торговка и толкнула мужа в бок, – дьявольское отродье.

Толпа тревожно следила за палачом. Зулима тоже была в толпе, как раз рядом с рыжеволосой и её мужем. Её сердце трепетало от гнева и глубокой печали. Улучив момент, когда они оба отвлеклись на палача и его жертву, она слегка прикоснулась к руке торговки своей ладонью, обёрнутой листом лопуха и растворилась в толпе.

Хромота доставляла Зулиме много хлопот. Уйдя в заросли, она сразу расправила плечи и потянулась. Пальцы ноги опять онемели, теперь хочешь не хочешь, а придётся прихрамывать до самого дома. А там она быстро разберётся и с болью, и с отёком, если они опять появятся.

В лачуге было прохладно и зябко. Серое сыроватое на ощупь покрывало совсем не грело, а крохотная печка остыла уже давным давно. Лишь только аромат сухих трав смягчал немного атмосферу в доме, придавал ему едва уловимую нотку уюта, напоминая о том, что в лачуге кто-то живёт.

Зулима стояла на другом берегу ручья, наблюдая за своим домом и за толпой людей, явившихся линчевать очередную ведьму. Она давно знала, что и ей не избежать этой участи, и была готова. Взбудораженные, возбуждённые предвкушением расправы и крови, люди скопом набились в лачугу. Обнаружив, что внутри никого нет, они вышли наружу, разъярённые ещё больше, но следующие,  опьянённые охотой, продолжали входить в дом, чтобы своими глазами убедиться, что ведьма сбежала. Опутанные густой серой паутиной, сажей и пылью, разбрасывая проклятья, желающие расквитаться с ведьмой и обманутые в своих ожиданиях, люди распотрошили лачугу, вытащив жалкую мебель во двор, а потом подожгли и пожитки, и сам дом и не уходили, пока жуткий костёр не догорел. Последними с кострища ушли дети-бродяги, ведомые любопытством и теплом огня, и на них Зулима глядела с грустью и сожалением.

После ухода Зулимы в Плицере начался повальный мор. Не было хуже заразы, чем та, которую скрыла она в своём доме, и которую люди сами разнесли по своим домам. А к весне Плицер начал считаться вымершим.

2017