Полуночь понимала, что разморозка убьёт пациента. Когда соответствующие исследования завершатся и прояснится окончательно: болезнь неизлечима, моё тело не перенесет повторного консервирования. Именно это внушал ей коллега по цеху, знававший еще того старого профессора в круглых очках. Полуночь была упряма и, вопреки любым логическим доводам, продолжала верить себе. Ей это было нужно! Тогда другой коллега мягко намекнул: ворошить забытый проект нежелательно, мол, большая смертность участников может выплыть в массовые круги, и многим не сносить головы. Но Полуночь уже готовила операционную для извлечения подопытного из криокамеры. Те дни слились в моей памяти в один ком волнения и страха. Я не боялся умереть на столе, я боялся, что что-то или кто-то собьет Полуночь с намеченного курса, что она передумает или умрёт сама, а я так и останусь в заточении. Я не переставал любить её, но, как и сама она, я был малодушен.

Впервые за много-много-много лет я побывал в беспамятстве. Когда всё началось, сознание просто отключилось, свет погас, и меня затянуло в невесомую пустоту. Спустя время я открыл глаза. Снова закрыл. И открыл.

– Полуночь?

Невероятно. Я впервые слышал её голос, видел её возбужденное раскрасневшееся лицо так близко. Бог знает, что она говорила, слух восстановился полностью не сразу.

Полуночь оказалась права во всем – это доказало первое сказанное мной слово. Но нам обоим предстояло преодолеть неловкость. Я знал о ней всё, она обо мне – ничего, только сухие факты биографии и то, что я знаю. Последовал затяжной период реабилитации, тело медленно оживало. Какая ерунда! Меньше всего нас заботил мышечный тонус.

Врачи отмерили мне один год жизни, два – с натяжкой. О, этого было вполне достаточно! Я познакомился лично с её детьми, побывал у неё дома, держал её руку в своей руке и пил с ней чай, сидя на её балконе (кофе медики мне не рекомендовали). О большем счастье я не мечтал.

Полуночь взяла на работе длительный отпуск (раньше она не отлучалась из лаборатории надолго), и мы, прихватив с собой девочек, поехали в путешествие. Побывали на Байкале, недавно восстановленном после химического заражения, поднялись почти на самую вершину Эльбруса и – да, я купался в термальных источниках на Камчатских сопках.

Сегодня с памятного дня извлечения из криокамеры минуло шесть лет. Сердце иногда беспокоит, и я знаю, что неизлечим. Я могу не проснуться утром, могу не дожить до вечера, но я всё ещё счастлив! Когда Маша, наша младшая дочка, получала диплом о высшем образовании, мы с Полуночью не могли сдержать слез и были счастливы! Когда Кира, старшая, рожала сына, мы места себе не находили от беспокойства, но были счастливы взять нашего первого внука на руки и, Господи, как мы были горды…

Когда Полуночь серьёзно заболела и лежала в больнице, навестить её пришёл Том, бывший муж. Я хотел ударить его, но только с искренней улыбкой пожелал ему хорошего дня, а ещё – быть счастливым, таким, какими счастливыми стали мы.