Дикими тропами. Дружба

– Отчего же?

– Поверьте, есть причины, – вставил Ухмарь.

– Находясь в Нетронутых землях, Вы, верно, слухом не слыхивали о появлении неведомой хвори, поражающей путников?

Бродяжница не слышала, но инстинкт подсказывал верить Аристарху.

– Расскажите.

– Распознать её сложно, она подобна обычной простуже. Голова горит, руки-ноги стынут. Несколько дней агонии – и Великая Мать неминуемо прибирает хворого в свои чертоги.

Бродяжница пренебрежительно пожала плечами:

– Есть хвори, уносящие в Её царство и попроворней. В лютый мороз замёрзнуть намертво можно за одну лишь ночь.

– Ваши сомнения понятны. Но напасть, о которой мы толкуем, проявилась впервые только весной, и весьма близко к Акайду. Люди уходят к Великой вовсе не от лютого холода. Обычную простужу с лихорадкой легко врачевать, и, коли делаешь это умело, облегчение скоро. Врачевание новой хвори обычными средствами не поможет. Потому как совпадают лишь видимые глазу симптомы. Природа хворей различна.

Ухмарь внимательно слушал друга, хотя, уж наверное, и без того знал всё сказанное наперёд. Его незаметно ставшая вне обыкновения угрюмой физиономия говорила о серьёзности слов Аристарха.

– Зачем Вы мне это рассказываете? Как хворь, не поддающаяся врачеванию, должна убедить меня путешествовать с вами?

– Всё просто. Редкие врачеватели способны спасти захворавшего этой пакостью.

– Аристарх – может, – подал голос Ухмарь, и победно усмехнулся.

– Ну и что? Почему я непременно обязана подхватить эту хворь? А подхвачу – значит, поделом, – она вежливо улыбнулась.

– Но это глупо! – воскликнул Аристарх в праведном негодовании. – Окажись Вы одна в лесу, да больная новой хворью – ничто Вас не спасёт!

Всё-таки, Аристарх ужасно напоминал Учителя. Не только лицом, но неспешной походкой, величавой осанкой и умудрённым жизнью взглядом серых глаз. А вот его манера держаться грозила перейти границы дозволенного.

Мужчины с интересом ждали ответа Бродяжницы. Спасая её от докучливого продолжения, в дверь тихонько постучали, вероятно, с ужином.

– Заходи, Линёна! – громко позвала Бродяжница.

Дочь трактирщика вошла, тщетно пряча испуг и смущение. Бродяжница отвлеклась на девушку от собеседников… и воистину пожалела о своём отказе взять её в путешествие. Как Линёна ни пыталась это скрыть, её явно избили. Руки и ноги, там, где их не скрывало старое зелёное платье, покрывали свежие синяки, на скуле красовался кровоподтёк. Ощутив на себе чрезмерное внимание, Линёна уставилась в пол. Сегодня она принесла какую-то похлёбку да краюху хлеба.

– Линёна, прошу тебя, не стой, – сказала Бродяжница. – Пройди. Поставь поднос. Познакомься: это господин Ухмарь, – он кивнул Линёне, глядя с весёлым прищуром. – А это господин Аристарх.

Врачеватель сидел хмурый, сдвинув брови, но тоже тепло приветствовал девушку.

Линёна повиновалась и подарила гостям лёгкий реверанс. Обращаясь к Аристарху, Бродяжница продолжила начатый спор:

– Я не окажусь в лесу одна. Вместе со мной в путешествие отправляется Линёна, дочь Абрахама. Я обещаю обучить её всему, что умею сама.

Кровь бросилась в лицо Линёны. Она забыла даже о своём смущении и переводила загоревшиеся глаза с одного гостя на другого. Ухмарь скалил белые зубы, Аристарх чуть заметно покачал головой и спокойно спросил:

– Но не кажется ли Вам, Бродяжница, что это путешествие касается только нас троих, прямых наследников Эйлейва Орма?

Я говорил тебе, что без спутников меньше проблем в дороге? Это не правда.

Да, Учитель, и я хорошо усвоила урок.

– Ничуть. Мои спутники – моё дело. Линёна, ты не откажешься составить мне компанию?

– Нет, – выдохнула Линёна, прижав сомкнутые кулаки к груди. Она каким-то чудом поняла, о чём её спрашивают; губы дрожали – то ли от еле сдерживаемых слёз, то ли от еле сдерживаемого радостного смеха.

Бродяжница отчётливо сознавала совершаемую ошибку, но не меньшей ошибкой было бы оставить Линёну здесь, где отец – а Бродяжница не сомневалась – именно он оставил на теле дочери столько отметин – позволял себе поднимать на неё руку. Синяки, вкупе с реакцией Абрахама на упоминание о Линёне, кричали сами за себя.

– Господа, нам надобно с Линёной обговорить сборы. С вами мы ведь закончили?

– Послушайте, – заговорил Аристарх. – Мы все должны непременно добраться до цели путешествия. Случись недоброе – рассчитывайте на нашу помощь. Мы отправляемся в одном направлении. Наши пути всегда будут пролегать неподалёку…

– Да–да, конечно, Аристарх, – нетерпеливо перебила Бродяжница, – что-нибудь ещё?

– Да, – кивнул Аристарх и как-то странно посмотрел на Ухмаря. – Если вдруг кто-то из вас всё ж захворает, умейте отличить ту хворь. Не сразу, но неуклонно во рту у несчастного проступают тёмные пятна, язык может совсем почернеть…

Бродяжница кивнула и встала, призывая тем самым гостей откланяться. Аристарх засобирался, да остановился, ожидая не двинувшегося с места Ухмаря.

– И всё-таки, почему ни воля Учителя, ни наша просьба, ни гуляющая по лесам хворь не могут Вас убедить пойти с нами?

Бродяжница состряпала недоумение:

– Разве ответ не написан у меня на лице?

Она поймала Ухмаря в его же ловушку, и он со смехом сдался.

– Отнюдь.

– Для меня ново и непривычно путешествовать с кем-то посторонним. Коли такова воля Учителя, я подчиняюсь, но брать в попутчики предпочитаю давних знакомых, а особенно – людей, не вызывающих у меня желания драться.

Она повернулась к Аристарху:

– Простите меня за эти слова, но в отношении Вашего друга они истинно правдивы.

Ухмарь громко расхохотался. Аристарх по-доброму (совсем как Учитель!) улыбнулся:

– Не извиняйтесь. Меня желание ударить Ухмаря посещает, возможно, почаще Вашего.

Бродяжница проводила их до двери. Когда та наконец закрылась за Аристархом и Ухмарём, в комнате стало тихо. Бродяжница глубоко вздохнула. Какова девчонка! Так ведь и приходится брать её с собой! Девушка продолжала стоять посреди комнаты с бегающей по губам улыбкой, а Бродяжница смотрела на неё и чувствовала себя до ужаса голодной, усталой и всюду неправой.

– Итак. Раз уж ты согласилась на авантюру, то обязана пройти её до конца. Ясно?

Она из последних сил боролась с желанием прямо сейчас испробовать стынущей похлёбки.

Линёна усердно закивала.

– Отец догадывается о твоём желании?

Линёна замялась:

– Я говорила ему несколько раз…

– … и в последний раз – на днях, – продолжила за неё Бродяжница, и её подозрения подтвердились. – Я поговорю с Абрахамом.

Девушка в ужасе округлила свои зелёные глазищи:

– Нет! Отец ни за что не отпустит меня с миром!

Бродяжница пожала плечами:

– Не думала же ты, что я украду тебя из дома тайком? Не бойся. Теперь ты – моя ученица, и ничто не удержит нас в Акайде. А отец, по крайней мере, должен знать, кто о тебе позаботится. Сейчас иди. И никому – ни слова. Пусть Абрахам узнает обо всём завтра и только от меня.

Прежде чем выйти, Линёна глубоко поклонилась Бродяжнице.

Я говорил тебе, что без спутников меньше проблем в дороге?..

Утро выдалось сырым и холодным. Ледяные капли дождя стекали на камни по непромокаемой ткани плаща Бродяжницы. Подступающая всё ближе зима никак не решалась вступить в свои права.

Бродяжница оказалась на месте скоро. Оглядев камень, девушка не отметила ничего римечательного. Конечно, разгадка не должна бросаться в глаза, но спрятана она наверняка на поверхности. Бродяжница ещё раз восстановила в памяти в подробностях давний разговор с Учителем. Он сказал: «время… оно разрушает горы и скалы». Песок?! Так и есть! Всюду – то там, то тут под камнем виднелась золотистая россыпь. Это было так просто: «время обратит камень в песок». Карта спрятана не под камнем, она зарыта в песке! Бродяжница сама произнесла эти слова тогда, три года назад!

Девушка встала на колени, вознося хвалу мудрости Учителя. Она попыталась выгрести песок из-под камня, но под тонким его слоем показалась чёрная земля. Следовало найти другое место, где песка столько, что за несколько лет он всё ещё не успел смешаться с почвой. Копать там оказалось легче. Бродяжница уверенно и быстро работала левой рукой. Наконец, вместе с песком на свет вырвалось кое-что ещё. Бродяжница наскоро отряхнула и разгладила на камнях выделанную оленью шкуру. Помимо маленькой и не очень подробной карты, на ней было выжжено несколько предложений знакомой рукой. Сердце Бродяжницы два раза гулко стукнуло в груди и глухо отозвалось где-то в горле, а потом мир остановился.

«Жаль оставлять тебя столь скоро, но я сам принял решение и не жалею. Содержание карты ты знаешь, однако на подступах к Светлоострову лишние ориентиры не помешают. Дорога даст ответы на твои вопросы. Но ежели решишь отказаться от поисков, денег, зарытых в отмеченном на карте месте, хватит на безбедную жизнь. Мне они не пригодились, я свой выбор сделал. Теперь делай ты свой.

Любящий тебя Учитель».

Бродяжница улыбалась, стараясь унять знакомую тупую боль утраты. Она сделала свой выбор, не задумываясь, и, кажется, уже давно. Она отправляется туда, куда зовёт её сердце. За ответами.

Вяленое мясо, свежая, пышущая жаром лепёшка, берёзовый сок… Какая, к лешему, дорога, когда в теплом доме под надёжной крышей так замечательно? Бродяжница от души рассмеялась, отчасти своим мыслям, отчасти услышанной ненароком шутке про старого борова. Трактир гудел, и в шумном гаме никому не было ни до кого дела. Но пьяные дурни порой заносчивы, горды и обидчивы.

– Ты смеёшься над моими ушами, женщина?

Бродяжница нехотя обратила внимание на отвратительно-неряшливого незнакомца. Сглупить, ввязавшись в лишние неприятности, ей не хотелось. Весь вид мужчины говорил: он этих неприятностей как раз ищет.

– Нет, а у тебя с ними какие-то проблемы?

Хватило бы короткого «нет», чтобы он отвязался. Леший дёрнул её продолжить фразу, да к тому же ехидно ухмыльнуться в конце. Детина, и без того красный, словно сваренный в котле рак, побагровел.

– На что… на что это ты намекаешь, рабское отродье?

Бродяжница нахмурилась, но решила дать «герою» ещё один шанс. Тихо, но разборчиво она сказала уже серьёзно:

– Знакомство со мной не принесёт тебе добра. Одумайся.

Вместо ответа пьяный заводила ударил сидящую перед ним женщину кулаком в лицо. По крайней мере, так ему показалось. На самом деле Бродяжница легко ушла от удара. Похоже, даже в трезвом состоянии этот человек не представлял для неё опасности. Пара точных ударов заставила его согнуться пополам.

Бродяжница навлекла на себя ненужное внимание не нарочно, но если бы вместо мужских штанов и широкой рубашки она носила кружевное платье с оборками, вероятно, потасовки бы не случилось. А совершись неладное, за даму тут же заступилась бы парочка-другая благородных, хотя и подвыпивших господ. Увы, она принадлежала к иному сорту женщин и, хвала Великому, с лёгкостью могла постоять за себя сама.

Итак, стычка с пьянчугой бесповоротно испортила обед, настроение – тем более, а предстоял ещё разговор с Абрахамом, наверняка не из лёгких.

Выбравшись из-за стола, Бродяжница для верности пнула не в меру мнительного постояльца трактира ногой в упитанную задницу, и тот затих на полу, а через несколько мгновений и вовсе захрапел. Уши у него, к слову сказать, и вправду были не самыми привлекательными. Подобно акайдским горам они возвышались над чащей немытых волос и тёмной клочковатой бородой.

Абрахам наблюдал за ней и скрылся за занавесью, отделявшей кабак от внутренних покоев, едва был замечен. Несомненно, трактирщик стал свидетелем разыгравшейся сцены, и произошедшее ему вряд ли понравилось. Кроме хозяина на перебранку никто не обратил особенного внимания, народ привык к пьяным дракам.

Скрепя сердце, Бродяжница последовала за Абрахамом. Предчувствие у неё было недоброе.

– Она моя дочь, – сказал Абрахам. Он не гневался, не пытался уйти от разговора, а пребывал в печальной задумчивости. Таким Бродяжница видела трактирщика впервые. – Она … эх!.. – Он неопределённо махнул рукой.

Бродяжница терпеливо выжидала. Казалось, Абрахам готов был согласиться отдать Линёну на попечение странницы гораздо быстрее и проще, чем та смела надеяться.

– Думаешь, она это действительно затеяла всю жизнь… эдак…

– Я уверена, из неё выйдет славный странник. Она может ступать неслышно и подкрадываться незаметно, у неё хорошая координация, думаю, она легко научится обращаться с кинжалом, а там, глядишь, и до меча дело дойдёт. Она…

– Зачем? – Бродяжница не ожидала вопроса и замешкалась с ответом. Тогда Абрахам пояснил. – Зачем молодой девушке учиться приносить боль? Куда ей идти? Из отцовского дома…

Бродяжница хотела ответить резкость, но уловила в интонации Абрахама неподдельную тоску.

– Абрахам… – Она села на скамью подле, набила трубку табаком и только после заговорила. – Я не берусь ничего загадывать, но даю слово: через год ли, через два ли, мы вернёмся в Акайд. Я и Линёна. Возможно, короткое путешествие утолит её теперешнюю жажду приключений, и она никуда от тебя не денется. Но молю: дай ей шанс. У тебя довольно сыновей, чтобы продолжать дело. Линёна до конца дней своих будет клясть тебя, не позволь ты ей сейчас испытать вкус свободы. – Бродяжница вернулась к забытой, было, трубке.

– А я-то, дурак, жениха ей приискал, – невесело засмеялся Абрахам. – Конечно, не сватали ещё. Но Торольф намекал мне… А я и не против, паренёк у него хороший… М-да… Вот что. Ежели правда желает с тобой отправляться – пускай. Видно, судьба у неё такая. Ты пообещай о чести её девичьей печься пуще, чем о своей собственной. Чтобы глаз с неё не спускала.

Бродяжница медленно кивнула:

– Даю слово. Дочь вернётся к тебе сохранной.

Так и порешили. Абрахам заторопился вернуться к насущным трудностям трактира, пряча под маской занятости отцовское беспокойство и заботу о своём ребёнке. Бродяжница даже засомневалась: действительно ли этот зверь накануне избил дочь?

– Всё, иди, иди, госпожа. Не видишь – некогда мне здесь с тобой.

– Абрахам, ещё одно.

Он вопросительно воззрился на неё единственным глазом, нетерпение сквозило в каждом жесте.

– Ты не забыл мою просьбу?

– Ах, да, конечно… – он равнодушно пожал плечами. – Да, я согласен. Надеюсь, ты позаботишься о моей Линёне не хуже, чем я о твоих лошадях.

Бродяжница согласно склонила голову и напоследок спросила о предмете, занимавшем помимо воли её мысли:

– Говорят, в лесах появилась доселе невиданная хворь. Ты слыхал об этом?

– Да.

Бродяжница от души понадеялась, что лишнее упоминание об опасностях не заставит отца поменять решение относительно дочери. Девушка уточнила по возможности небрежно, хотя и не надеясь обмануть трактирщика беспечным тоном:

– Знаешь какое-нибудь средство от неё?

– Нет, – отрезал Абрахам и вздохнул, – Будет лучше, если в пути вы избежите всяких хворей.

Помимо страха за Линёну, в словах трактирщика чувствовалась лёгкая угроза. Бродяжница понимающе усмехнулась, размышляя о бесполезности угроз против воли Великого их уморить такой напастью. Она несуетно вышла вон, поднялась в свои комнаты, а потом долго стояла подле окна, смотрела на присмиревшую Акайду, пускала круги табачного дыма и улыбалась.

Уже четвёртый день Бродяжница жила здесь, в Акайде. И вот уже в четвёртый раз день неизменно клонился к вечеру, покорно уступая сестре-ночи. Весть об отпустившем её отце несказанно обрадовала Линёну. Бродяжница всматривалась в хрупкую девушку внимательнее, оценивая сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки, которые ей предстояло проявить в учении и в бою. Пока увиденное радовало. Странница не солгала Абрахаму: способности Линёны послужат в будущем отличной почвой, плодородной и богатой талантами. Кое-что она действительно могла освоить в совершенстве.

Бродяжница отложила путешествие ещё на день, дабы Линёна основательно подготовилась, собрала походную суму и навсегда простилась с прежней жизнью. Подробные указания о необходимом в пути и о том, что лучше оставить, девушка получила тут же. Второй, более веской причиной отсрочки стало желание позволить Аристарху и Ухмарю уйти вперёд. С одной стороны, так можно было не опасаться неожиданного появления мужчин, а с другой – путниц ждала бы проторённая тропа, а не таинственная неизвестность. Если бы их предшественников постигла неудача, девушки узнали бы об этом первыми.

Но вот наступило утро следующего дня и стало ясно: коварному плану не суждено сбыться. На Центральной площади нежданно-негаданно Бродяжница натолкнулась на Ухмаря. Точнее сказать, он случайно заметил, как странница шмыгнула в табачную лавочку достопочтенного Торольфа (того самого, не возражавшего женить своего сына на Линёне), и, конечно, преследовал её. Внутри мужчина растянул лицо в своей премерзкой ухмылке:

– Рад видеть Вас.

Распознав в этой ухмылке крах своих планов, Бродяжница с деланным равнодушием отозвалась, не переставая всматриваться то в один, то в другой кулёк с табаком:

– А я Вас – нет. Всё ещё в городе?

– И Вы? – ровно, подражая её тону, ответил Ухмарь.

– У меня ещё дела здесь.

– Но Вы раздобыли карту?

– Не Ваше дело.

Ухмарь продолжал скалить белоснежные зубы, невзирая на её грубость.

– Я возьму этот, – обратилась Бродяжница к торговке, нанятой Торольфом для работы в лавке. Уплатив положенную плату и взяв табак, она незамедлительно вышла на улицу. Ухмарь последовал за ней.

– У Вас появились деньги?

– Это, конечно, тоже не Ваше дело, но всё ж: мне одолжила Линёна. Знаете ли, она действительно подаёт большие надежды.

– Да, наверное.

Ухмарь шагал с ней в ногу, будто им было по пути. Бродяжница молча шла в сторону «Драконова логова», хотя ей отнюдь не хотелось продолжать разговор в своих комнатах или в конюшне, где она намеревалась проведать Лану и Крахта, ещё вчера прекрасно устроенных, начищенных и сытых. Настроения не улучшали не увенчавшиеся успехом поиски снадобья от таинственной новой хвори. Лекарка на рынке удивлённо выпучила глаза на вопрос о ней, якобы раньше о таком не слыхала. Но мало ли гадости по миру ходит – о всех и не упомнишь.

– Вы выступаете завтра?

– Возможно.

– Возможно?

– В большей степени зависит от Аристарха, нежели от меня. У него, знаете ли, тоже дела, – поскольку никакой реплики не последовало, Ухмарь пояснил. – Собирает какие-то редкие травы. Кое-что покупает. Лекарские штучки.

Они оказались уже у входа в трактир, и Бродяжница не выдержала:

– Если Вы хотите сказать ещё что-то, выкладывайте здесь.

Ухмарь посмотрел на неё сверху вниз, и ей это очень не понравилось.

– Вы поступаете неразумно. Вы не в лучшем состоянии для опасного путешествия в одиночку, с неопытным ребёнком на руках, – он взглядом указал на её недейственную руку. Это напоминание о слабости из его уст прозвучало оскорбительно, но она не позволила себе вспылить.

– Прощайте.

– До встречи, – Ухмарь шутливо поклонился и не спеша пошёл вдоль Акайды на север. Бродяжница зло стукнула дверью. Рука действительно отказывалась работать. Но Линёна способная, она быстро обучится. Да и почему им в пути должны встретиться какие-то опасности? Хотя кого она обманывает…

Смысл откладывать путешествие пропал. Вечером Бродяжница сообщила весть своей подопечной. Так уж повелось, что виделись они только за приносимым Линёной ужином. Теперь девушке не придётся работать в трактире, убывали её последние часы в Акайде.

Линёна полностью приготовилась отправляться, собрала припасы и кое-какие вещи, но выступать решили на рассвете. Радостное возбуждение дочки трактирщика витало в воздухе. Сердце Бродяжницы тоже билось немного чаще в преддверии начала долгого пути.

– Иди, Линёна. Ты должна как следует отдохнуть. Всё поняла?

Линёна кивнула и тихо вышла, а вслед за ней вышла и Бродяжница. Мимо стойл своих лошадей она направилась к реке. Стояла тишина, лишь редко нарушаемая присвистом сыча. Акайда мерно шумела своими потоками. Луна, почти полная, желтела одна на небе. Казалось, она мёрзнет в этом тёмно-синем море, одинокая и всем чужая.

Бродяжница неслышно опустилась на жухлую траву. Нюх застил ни с чем не сравнимый запах горных пород – не камней, плавящихся на солнце, а стылых покрытых мхом исполинских валунов.

В таком месте хорошо думается, но Бродяжница просто отдыхала душой. Вдруг судьба больше не приведёт её в эти места? Она никогда не забудет темных вод и холодной, но такой родной земли. Прощай, Акайд!..

Глава 2. Помощь

В тот день, когда странница и дочь трактирщика, наконец, выступили в путь, ударили морозы. Это не показалось Бродяжнице неожиданностью, но породило нехорошие предчувствия. Линёна тогда ещё радовалась каждой мелочи, и редкие снежинки, опускающиеся на землю, по её словам, были лучшим предзнаменованием удачного похода. В отличие от южных стран, в этих суровых землях за первыми морозами не следовало последнего тепла, и с каждым днём теперь становилось холоднее. Быт путниц сложился незатейлив и прост: вставали на заре, затем следовал дневной переход, привал и ещё один переход. Линёна быстро училась охотиться (она умела и раньше, но не так споро, чтобы прожить зимой в лесу), строить навес на ночь или искать подходящее укрытие, быстро разводить костёр. Бродяжница не спешила учить свою подопечную чему-то, не касающемуся насущных дел. Девушка нуждалась во времени, чтобы привыкнуть к новой жизни. Они подолгу разговаривали, и скоро Бродяжница узнала столько подробностей о жизни Акайда за минувший год в целом, о жизни трактира «Драконово логово» в частности, о пасеке Абрахама, о старших братьях и об отце своей ученицы, что хватило бы на полновесную летопись. О матери Линёна никогда не вспоминала, а Бродяжница никогда и не спрашивала. О собственной матери она тоже предпочла бы не рассказывать.

Шли дни, девушки двигались вперёд и однажды наткнулись на следы двух путников. Каким-то образом, видно, сделав крюк, Аристарх и Ухмарь их обогнали. С того дня места чужих стоянок Бродяжница находила регулярно. Мужчины шли быстрее, расстояние между ними росло. Если вначале они опережали Бродяжницу и Линёну всего на день, то со временем их преимущество превратилось в седмицу. Это раздражало Бродяжницу, но поделать она ничего не могла. Линёна шла крайне быстро для неопытного птенца, сама же Бродяжница, будучи одна, если бы и передвигалась по лесу лучше (бесшумно и почти не оставляя следов) и быстрее, то не намного – мешала извечная хромота. К тому же, седмица – не большой срок; как раз столько нужно, чтобы держать почтенную дистанцию и знать всё о передвижениях впередиидущих. Однако это расстояние казалось лучшим из возможных до поры.

Всего лишь вторая луна их путешествия была на исходе, когда случилось то, чего тайно боялась и о чём старалась не думать Бродяжница – им понадобилась помощь врачевателя. Не обычного (тогда Бродяжница обошлась бы своими силами), но лучшего из лучших. Аристарха.

Стояло очень ясное и не менее морозное утро. Снег бодро похрустывал под ногами, солнце заливало небольшую поляну праздничным и ярким, но холодным светом. Бродяжница убирала следы ночлега. Не очень тщательно, но случайный человек не смог бы ничего прочитать. Ощущение тревоги возникло на пустом месте. Опытный воин умеет доверять интуиции. Линёна задерживалась со своего захода на крупную пернатую дичь. Девушка могла увлечься, забыть о времени… заблудиться, что совсем уж нелепо. Но Бродяжница вдруг осознала с полной уверенностью – случилось плохое. Она немного растерянно огляделась: вокруг безмолвствовал дикий лес. Следы Линёны очень чётко выделялись на снегу. Бродяжница сделала лишь пару шагов, вглядываясь в лесную чащу, и неуверенно позвала:

– Линёна?.. – она увидела почти сразу: очень бледная, девушка стояла, привалившись спиной к тёмному стволу дуба.

Через мгновение Бродяжница была рядом с подопечной:

– Что? Что случилось?

Линёна перевела затуманенный взгляд на наставницу, нелепо замотала головой и принялась мычать несуразицу. Бродяжница похолодела. Она уже знала, что злой рок навис над их головами, знала, чем именно больна милая, юная и такая хрупкая Линёна. Но она не имела права хоть на минуту поддаться панике. Линёне нужны её силы, и она будет сильной.

– Послушай, Линёна! Ты слышишь меня? – пара ощутимых оплеух, кажется, привели девушку на время в чувства. – Дорогая, ты можешь говорить?

– Да… – голос слабый, но в глазах вновь читается разум.

– Что произошло?

– Я… возвращалась… птица… жарко… метко… птица…

Бродяжница взяла лицо своей ученицы в ладони и заставила Линёну смотреть ей прямо в глаза. Щёки несчастной горели огнём.

– Ты возвращалась с охоты. Подстрелила птицу. Дальше?

В доказательство истории Линёны в нескольких локтях от них в окровавленном снегу испускал последний дух тетерев. Сейчас он мало кого интересовал.

– Жар… стало плохо… ещё вечером, – голос девушки немного окреп, речь стала более связной, но она по-прежнему глотала слова, – Прости… – в глазах Линёны заблестели горячечные слёзы.

На несколько мгновений Бродяжница прижала ученицу к себе.

– Ничего. Ты не виновата.

Внутренний голос между тем прошептал: «Я знаю, кто виноват. Уж не ты, это точно». Бродяжница усилием воли отогнала мрачные мысли. Не сейчас. Ещё оставалась надежда на приключившуюся обычную простужу, но готовиться полагалось к худшему.

Что делать?

Линёна металась в бреду. Заваренное по особому рецепту снадобье не дало абсолютно никакого результата. Становилось хуже.

Что делать?

До ближайшего гениального врачевателя, способного кого угодно достать хоть с того света, седмица пути. И с каждой минутой расстояние увеличивается. Аристарх и Ухмарь, леший их дери, уж наверняка не стоят на месте. А они, Бродяжница и Линёна, уже пол утра провели в ночном лагере.

Что делать?

Они не догонят, ни за что не догонят Аристарха. Но оставаться на месте, бездействовать и смотреть, как Линёна быстро угасает, Бродяжница тоже не могла. Оставить её здесь и идти за помощью? Неуверенный взгляд на ученицу заставил сердце в который раз болезненно сжаться от жалости и чувства вины: закутанная в два одеяла (своё и Бродяжницы), со спутанными чёрными волосами, облепившими невероятно бледное лицо, Линёна слабо постанывала:

– Мама… мама, не трогай… отпусти… мама…

Что делать?

Остаться и надеяться на неожиданную подмогу? Откуда, кикиморы отымейте этот лес? Откуда? Оставаться нельзя. Бродяжница приняла решение:

– Линёна, девочка, потерпи. Я знаю, ты меня слышишь. Сейчас соберёмся и поедем. Понимаешь? Нагоним этих мерзавцев.

Меньше часа ушло на сооружение нарт. Ещё полчаса – чтобы уложить на них Линёну и кое-что из вещей. Лишнее пришлось оставить. Солнце стояло в зените, когда девушки, наконец, двинулись в путь. Надежда была на то, что мужчины тратят достаточно времени на отдых и ночной сон. А ещё на то, что Бродяжнице хватит сил не только сдвинуть эти проклятые нарты с места, но и тащить их за собой столько, сколько потребуется.

Я говорил тебе, что без спутников меньше проблем в дороге?

Бродяжница невесело усмехнулась.

Они все, все были правы… Какое ребячество… Бродяжница снова отмахнулась от непрошенных мыслей, но на этом трудном пути они постоянно возвращались. Девушка старалась тратить меньше драгоценного времени впустую и останавливалась только в случае крайней необходимости. Так на исходе дня Линёну требовалось накормить и заодно подкрепить свои силы. Ближе к середине ночи Линёна слабым голосом попросила Бродяжницу помочь ей справить нужду. Казалось, разум её немного прояснился, но мимолётная передышка оказалась обманчива. На девушку с новой силой навалилась хворь, и она не смогла самостоятельно стоять.

На рассвете Бродяжница уже представляла собой жалкое зрелище. Запряжённая в тяжёлые нарты, по временам проваливаясь в глубокие сугробы, она упрямо хромала вперёд. Было похоже, что ей удалось сократить расстояние. Вот только сколько её искалеченная нога сможет выдерживать этот бешеный ритм?

Вначале казалось, что Линёна только спит, но потом стало ясно, что она не собирается приходить в себя. Бродяжница устроила небольшой привал, понимая, что иначе ей не справиться. Она влила в свою ученицу наскоро сваренный бульон из солонины и немного поела сама. Всё ещё надеясь на чудо, Бродяжница заставила Линёну выпить травяной отвар, чтобы сбить жар.

Новый день прошёл в той же дикой гонке. Следы пребывания здесь людей стали как будто немного отчётливее. При хорошем раскладе расстояние до Ухмаря и Аристарха уменьшилось на день, а это означало, что между ними шесть дней пути. Шесть треклятых дней!

Если Аристарх сказал правду, Линёна погибнет раньше. Угаснет, потухнет, сгорит… Если Бродяжница истолковала слова ученицы верно, то не сразу призналась в своём плохом самочувствии. И как она могла ничего не заметить? Линёна заболела ещё накануне того дня, когда Бродяжница нашла её с раненой птицей. Странница стиснула кулаки и постаралась шагать быстрее. За два дня они смогут сократить расстояние до спасительных лекарских рук Аристарха на день. Хорошо, если на два. Останется ещё четыре дня пути, которые им никак не преодолеть за короткий срок. Даже если бы Бродяжница была абсолютно здорова. Чёрт бы побрал её гордость, скорее смахивающую на заносчивость! Она не могла двигаться быстрее!

Сдаться? Никогда!

Линёна была очень слаба. Лицо осунулось и обрело болезненно-зеленоватый оттенок. Жизнь словно едва теплилась в ней. В обед и вечером Бродяжнице опять пришлось кормить девочку самой. Ночью жар спал, но это оказалось ещё страшнее, чем осаждавшая Линёну прежде лихорадка. Руки, щёки, лоб и виски – всё стало вдруг холодным как лёд и никак не желало хоть немного согреться. Ни горячая настойка, ни даже несколько глотков припасённого для таких случаев рома, не смогли помочь. Бродяжница закутала ученицу в свою шерстяную накидку, которую зимой носила под плащом, рассудив, что, двигаясь, она не должна сильно замёрзнуть.

Она ошиблась. Мороз пробирал до костей её разгорячённое от многочасовой ходьбы тело. Бороться с накатывающей волнами усталостью становилось всё труднее. Глаза закрывались и не желали открыться. Один раз она почти заснула на полном ходу и с силой ударилась о дерево. После этого Бродяжница ещё несколько минут приходила в себя, пыталась обрести утраченное равновесие. Съела несколько горстей снега и потёрла им лицо. Сильно обветренная на морозе кожа отозвалась болью, но Бродяжница не заметила досадной мелочи.

Светало. Понадобилось немало сил, чтобы вспомнить: наступил лишь третий день сумасшедшей погони. Бродяжница сверилась со следами, оставленными опережающими их теперь на четверо суток путниками. На этом хорошие вести заканчивались. Глядя на Линёну, Бродяжница поймала себя на мысли, что присутствие жизни в мертвенно-белом, крошечном в накрученных на него одеялах существе кажется странным. Хотя сама Бродяжница неимоверно продрогла, ладонь девушки обожгла её пальцы холодом.