Зеркало

* * *

– Сократ! А Сократ! Ты че по квартире в дамском халате расхаживашь? Стыды!..

– Проиграл я все подчистую, баба Зина. Продулся.

– Чай, можно и отыграться!..

– Пробовал. Не та масть идет… Несчастная страна, баба Зина. Несчастный я.

– Ну, в любви-то тебе должно везти – по уши в любви, небось, сидишь!..

– Не сбывается поверье, баба Зина… Холодная земля. Несчастная земля. Несчастный я.

– А где б ты был счастливый?..

– В Афинах. В Пирее. Зачем отец нас сюда привез! Зачем ему надо было уезжать! Мне Афины ночью снятся. Просыпаюсь – на подушке пятна от слез. Зубами скриплю. Я от этого холода сдохну, баба Зина.

– Ох, Сократушка!.. Ты бы водочки с Валерой Гончаровым выпил – може, полегшало бы?..

– Карты лучше. Водки выпьешь – и спишь как убитый. Или бормочешь ересь. А за картишками всю ночь сидишь. И чувства разные: то страх, то ликуешь, то – сердце замрет, бьет, как птица лапками…

– Ты ж проигрался!

– Отыграюсь я, баба Зина. Отыграюсь.

Картежники

 
Нет, здесь столы покрыты не сукном
Зеленым, – а гнилой клеенкой.
Хруст огуречный снега – за окном.
И вьюга плачет звонко.
 
 
А мы сидим. Глаза обведены
Бессонной черной метой.
О карты! Вы меж мира и войны
Летящие планеты.
 
 
Засаленной колодою трясу.
Сдаю, дрожа руками.
Я Дамы Пиковой площадную красу
Пью жадными зрачками.
 
 
Табачный дым – старинный гобелен…
На вилке – сердоликом —
Селедка… Позабыт и фронт, и плен,
И дочкиного крика
 
 
Предсмертный ужас, и глаза жены,
Застывшие небесно…
И этой близкой, яростной войны
Хрип и огонь телесный…
 
 
Забыты гимнастерки, ордена,
Зенитки и разрывы…
Ох, карты!.. Лучше всякого вина,
Пока мы в мире – живы…
 
 
И бабий, теплый нацепив халат,
Очки на лоб подъявши,
Играет насмерть в карты грек Сократ,
Афинский шкет пропащий.
 
 
Играет врукопашную, на дзот
Врага – бросает силы:
Эх, черная одна лишь масть идет,
Собака, до могилы!..
 
 
Таращатся бессонные дружки.
Ползет под абажуром
Змеиный дым. Валятся из руки:
Валет, король с прищуром…
 
 
И, козырь огненный бросая в гущу всех,
Кто сбился ночью в кучу,
Смеешься ты, Сократ! И хриплый смех —
Над лысиною – тучей.
 
 
И шавка тявкает меж многих потных ног,
Носков, сапог и тапок!
И преферанса медленный клубок…
И близкой кухни запах…
 
 
И – ты пофилософствуй, грек Сократ,
Тасуя ту колоду,
Между картин, что ведьмами глядят,
И рыжего комода,
 
 
И слоников, что у трельяжа в ряд
Так выстроились чинно —
О том, что нету, нет пути назад
В горячие Афины, —
 
 
А только есть седые игроки,
И костью пес играет!
И бубны бьют!
И черви – близ ноги
Ползут и умирают!
 
 
И пики бьют – наотмашь, под ребро!
И под крестами – люди…
 
 
Играй, Сократ.
Проматывай добро.
Твой козырь
завтра будет.
 

* * *

– Паня, мы в кино уходим!.. Пусть Галка поглядит за Кирюшкой, а то он оборется да мокрый належится!..

– Ну, расфуфырились… Тамарка-то, Тамарка!.. На бигудях небось спала?..

– Не, это в парикмахерской…

– Галка, живо к Калединым!.. Пеленочки Кирюшкины – на этажерке, слева… Молоко подогреешь, Киселиху попросишь или маму, они керосинку разожгут… Галка!..

– Щас иду.

– Только гляди, ничего у Тамары не трогай в коробочках!.. Там у нее украшения лежат – дорогие!.. За них много денежек уплочено!.. Только тронь!..

– Да что ты, Паня, на ребенка наговариваешь, не тронет она ничего, там и трогать-то нечего – одни стекляшки…

– Небось. Дети как сороки – хватают, что блестит. Особенно девки. В нищете растет – на витрины засматривается!.. Давеча в ювелирный занесло нас, так она прилипла к прилавку – силком не отдерешь!.. «Какие, – грит, – камушки красивые!.. Их что, в уши вдевают?..» Вот я те покажу уши!.. И всяки други места… Ишь, козявка, а туда же – за модницами, за балахрыстками норовит!..

– Иди, Галочка. Я из кино пойду – тебе зефир куплю.

– Ой, зефир!..

– Иди, кляча моя долгоногая. Кирюшка уж блажит!.. Да в шкатулках-то, в шкатулках не ройся!..

Брошка

 
Ох, коробочка какая…
Ты, Кирюшка, не ори —
Крышку быстро я откину…
Погляжу-ка, что внутри…
Ух ты, камешки какие!..
Полосатый вот – агат…
Фиолетовый какой-то —
будто дикий бык, рогат…
Аметист его названье —
он от пьянства, говорят…
Вот его бы Гончарову —
пить бы бросил все подряд…
А вот этот – как лягушка,
весь зеленый и смешной!..
Перестань орать, Кирюшка…
На пустышку – и не ной…
Молочко-то вскипячено?..
Греть не буду – на, соси…
А вот это что за чудо?..
Светит – Господи, спаси!..
Аж глаза лучами режет…
Брошка – круглая, как лук…
Как от лука – горько плачу…
Тяжесть – валится из рук…
Красотища… Красотища…
Оглянусь – не видит кто —
Ну – скорей в карман засуну —
в материнское пальто —
Вот оно – котельной пахнет —
топкой, ржавчиной, огнем…
Это что же – я воровка?!..
Брошь горит – светло как днем…
Я воровка… я воровка…
Мать убьет, убьет меня!..
Не найдет… Запрячу ловко
краденый шматок огня…
Что, Кирюшенька, покушал?..
Весь облился молоком…
Дай-кось перепеленаю —
не ори, лежи молчком…
Я посуду перемою…
В окнах – звездная слюда…
 
 
Я воровка…
Я – воровка!
Резко. Сразу. Навсегда.
 

* * *

– Петька! Иди глядеть на точильщика! Точильщик пришел!

– Точу ножи, ножницы!.. Точу ножи, ножницы!..

– Вот вам, дяденька, ножи.

– Дяденька, а эти искры – холодные? Мы от них не подожжемся?

– Как бенгальский огонь?..

– Дяденька, а вы можете так наточить нож, что он железо разрежет?

– А мы в ножички во дворе играем. Мы Маскимке нечаянно правый глаз выбили. Ему операцию делали. Дразнят теперь в школе: Кривой.

– Дяденька, а почему у вас щетина пучками на лице растет?.. Как мох?..

– Точу ножи, ножницы!.. Точу ножи, ножницы!..

Точильщик

 
Струмент тащу тяжелый
Во грязные дворы!..
Несите мне в подоле
Ножи и топоры.
 
 
Все наточу на славу —
Для хлеба и мясца,
На ворога державы,
На ребра подлеца.
 
 
Соседушки-соседки!
Расплата по плечу.
На лестничной я клетке
Судьбу вам наточу.
 
 
Как в зеркало, глядитесь
В стальное лезвие!
Вы вновь не народитесь —
Одно у нас житье.
 
 
Одна у нас планида —
Живи, пока живешь!
А коль придет обида —
За пазухою – нож…
 
 
Летят тугие искры.
И колесо визжит.
Я во тюремной жизни,
Смеясь, точу ножи!
 
 
А коль большак – убогий
И за спиной – конвой,
Я помолюся Богу
О ране ножевой.
 

* * *

– Да ты!.. Да ты на себя глянь, босяк ты подзаборный, кандал ты каторжный! Ты что тут затеял – посуду на кухне бить!..

– Валерочка, Валерочка… Тише, ласточка, ты кулаками-то не махай… Не махай…

– Все р-разнесу!.. Выковыряю вас всех, гниды!..

– Да ты што… Да ты што, опомнись, Гончаров, што ты с розеткой-та делашь, не выворачивай ее из стенки, током убьет!..

– Отойди, бабы!.. Гуля-аю!.. Сволота толстопятая!..

– Тихо, тихо!.. Куды ты кастрюлю с супом-та метишь!.. Чай, мясо не тобой куплено!..

– На мои, кровные… Отсохни!..

– Да ты свои кровные все в самую получку просадил!.. Налил глазыньки-то – всклянь!..

– Убери ручищи!..

– Паня, Зина, Тамарка, Анфиса! Ба-бынь-ки!.. Давайте свяжем его, чтоб не мотался!.. Руки ему перевяжем кальсонами!.. Не могу больше, все в синяках, в бане – от баб стыдно!.. Милка уж в заику превратилась, вся дрожит, как заяц: папа с работы идет… Ирод идет! Гитлер домашний!..

– Вяжи его, бабы!..

– У, гусеницы!.. Навалились…

– Охолонь чуток! Охолонь!

– За что только ты нас так ненавидишь, пьянь портовая?.. Ведь жена я тебе, а она – дочь тебе!..

– За то, что вы – беззащитные.

Праздник Сретенья Господня

 
Ох я нынче покочевряжусь!..
Шубы, платья, рубахи – в кучу!..
Я сожгу имущество наше,
нажитое в жизни кипучей.
 
 
Я ковры со стен посрываю
да с базарными лебедями.
Ну, глядите, Варварка, Милка, —
как горит золотое пламя!
 
 
Не хватайте за руки-ноги…
Смерть пришла барахлу мирскому!..
Смерть пришла моему людскому,
в тараканьих обоях – дому…
 
 
Дому, выклянченному в главках,
дому, выплаканному в обкомах,
Той каморке, где запах сладкий
Клопомора и спирта, – дому!..
 
 
Я верчу газетой зажженной —
вот, Варваркина тлеет шуба!..
Дети-плети, бабки да жены —
все – отзынь!.. Мне огонь лишь любый.
 
 
Че ревете? Вы, росомахи!..
Кто у нас в нашем доме главный?!
Че одергиваете рубахи?!
А морозец на улице славный…
 
 
Я сейчас над вами потешусь.
Вон отсюдова!.. Дверь – ногою
Распахну… Я или повешусь,
Иль судьбой заживу другою…
 
 
На мороз, в рубашонках, – живо!
А не то сожгу – да с тряпьишком!..
Эх, снежок-то колкий, красивый, —
потанцуйте на нем вприпрыжку!
 
 
Выметайтесь! Моя закалка!..
Ишь, заплакали, – вы, двухвостки…
Прочь, соседи!.. Мне их не жалко —
Эх, снежок-то резучий, блесткий!..
 
 
Че захныкали, кровососки?!
Попляшите – за век короткий,
Где сосу табачную соску,
Где толкаю селедку в глотку!
 
 
Брысь! Иконкой трясешь, Киселиха?!..
Праздник Сретенья, што ль, сегодня?!
Потому я и выпил лихо
На помин страданий Господних!
 
 
Там Гагарин летал – однако,
Не узрел худых ангелочков!..
Отвали, истопница, собака!..
Ну, святая выдалась ночка…
 
 
Что?!.. Милицию?!.. Вызывайте!
Ишь, козявки, чем испугали!
Да ментов я тех – стукну лбами,
На снежке проштампую – ногами…
 
 
Варька, Милка!.. Китайские выдры!..
Вон босые – в сугробе пляшут…
Киселиха, сопелку вытри, —
Это горе мое, не ваше…
 
 
Шубы, тапочки, щи да каши!
Бабы, бить кончайте
на жалость!..
 
 
Это горе мое. Не ваше.
И сожгу – чтоб вам не досталось.
 

* * *

– А у меня мамка вчера на рынке щуку купила. Икры в ней было – ужасть!

– А я эту икру ложками ел. Черную. Когда мы в Астрахань к тетке на пароходе плавали.

– А у Лики отец золотые сережки ей купил. С алмазами! И уши уже прокололи.

– Ну и что! А мне уши завтра проколют! Это ничего страшного: черный хлеб подложить под мочку, взять толстую иголку, швейную, и очень крепко прижмуриться…

– А что вставлять-то будешь? Надо золото вставлять. А то дырки загноятся.

– А у нас есть золотые сережки.

– Это откудова?.. Ха!.. Граф Борис Иваныч, что ли, даст напрокат?..

– Вот и нет! Это бабушкины.

– Бабушка же твоя нищая – откуда у нее золото?

– А я завтра на день рожденья к Динке иду. Там у нее ананасов будет – целая гора! И шоколадные конфеты с вином внутри. Раскусишь – а там вино. И запьянеем.

– А ты чево Динке подаришь?

– Скакалку.

– Э! Она тебя засмеет. Нужна ей твоя скакалка. Динка ведь богатая.

– А моя мама еще богаче, еще богаче!

– Иди ты врать.

– Да, да, да! Она клад закопала. За гаражами. Она сказала: «На черный день».

– А что такое – черный день?

– Это когда кругом тучи и уже совсем ничего вокруг не видно.

День рожденья

 
Пахнут синие льдины,
Будто пряник печатный…
День рожденья у Дины.
Снег скатерки камчатной.
 
 
На серебряном блюде
Ананасы – ломтями.
Здесь еды не убудет —
Гости, ешьте горстями!
 
 
Дом здесь – полная чаша.
Во шкафах – перламутры.
И не варят здесь кашу
Пшенную – зимним утром.
 
 
Здесь и дичь и колбаски,
Здесь в салатнице – крабы…
Здесь – богатая сказка.
Там – о, хлебца хотя бы…
 
 
С днем рождения, Динка!
Из чего платье сшито —
Из Луны-половинки,
Бархатистых самшитов?..
 
 
Извини – я – скакалку
Подарю! И открытку…
Матери денег жалко,
Говорит: больно прытки…
 
 
Заработай копейку,
Пусть в кармане – горохом!
Да ее пожалей-ка
На подарок угрохать!..
 
 
Должен очень дешевым
Быть подарок дитячий…
Ты поздравь ее словом,
Поцелуем горячим!..
 
 
Динка, дай поцелую!
Ты у нас – королева…
 
 
В нищете – затоскую.
В бедноте – околею.
 
 
В тесноте – народилась.
В темноте – умираю.
 
 
Подари, сделай милость,
Динка! кус каравая…
 
 
– Каравай, каравай,
Кого хочешь, выбирай!..
Как на Динкины именины
Испекли мы каравай:
Вот такой вышины,
Вот такой нижины,
Вот такой ширины,
Вот такой ужины!..
Выбирай, налетай,
С блюда яркого хватай —
В каравае восемь свеч,
Можно новенький испечь…
 
 
Ах, рубинами – икра…
Это вовсе не игра.
Ждет мышиная нора.
Ждет крысиная нора,
Керосинная дыра…
 
 
Кого хочешь… кого хочешь!..
кого хочешь – выбира……
 

Часть вторая – АЛЕКСАНДРА

* * *

– Санька… Дура моя, че плачешь?..

– Как я буду встречать Новый Год… Как…

– Ну, как – обыкновенно. Елочку нарядишь. Телик врубишь… Тебя никуда еще… никто… не приглашал?..

– Степка… Ты же знаешь – че спрашиваешь… Я с тобой хочу…

– Со мной?.. Да брось ты… Со мной не выйдет. Я в другие места иду.

– Степушка… Зачем в другие… Мы же – с тобой…

– Прекрати. Ты меня уж всего обревела. От меня в ресторане уже бабьими слезами пахнет. Ты как фонтан Бахчисарайский.

– Степушка… Я трехслойный торт испеку… Я уж и бутылочку купила – твой любимый «Белый аист»…

– Одной мало. Это на один хамок.

– Еще достану… Степонька… А мне пить уже нельзя.

– Че городишь?..

– Степ-ка… Я ведь…

– Ну, ты… крольчиха!.. Как это я не подрассчитал… Или ты – меня обманула?..

– Я не хотела!..

– Врешь, хотела. Хотела, лягушка. Встречай теперь Новый Год… вдвоем. А я пошел. Мне пахать в кабаке надо.

– Сте-пуш-ка… Я ведь и имя ему… уже придумала…

Санька беременная

 
Там, в животе – ворохнулись клюв и крыло…
Вылетит, вылетит мой птенец – не поймаю…
Степушка, так в белом мире жить тяжело —
Вот и дошла, дошла до самого краю…
Я одинокая баба! Бастыл, бобыл…
Пухлые губы горят вишневою краской…
Степка, да ты ж меня никогда не любил —
Только сыпал дождем золотую ласку…
Горной вершиной живот мой в ночи застыл.
Я не могу в одиночку. В петлю залезу.
Мне без ребенка постыл белый свет, постыл! —
Будто на кухне железом скребут по железу…
Да, поднимаюсь тестом! Да, буду копна!
Да, молоком намокнет рогожа платья!
Только уже на сем свете я не одна —
Вот они, вот они, вот же – твои объятья!
Вот из чего зарождается этот комок
Жизни огромной: из ребер, входящих в ребра,
Из черепахою – жестко – сплетенных ног,
С дымом табачным исторгнутых слов недобрых!
Я-то вкусила все в этом мире, все —
Бог с ним… не надо про это, что я вкусила!
Степушка! Катится времени колесо —
От колыбели скрипучей до бедной могилы…
Катится?! Вот я качусь – наперерез!
Я от любви понесла – так я жить оставлю
Глаз моря и волос золотистый лес,
Эту живую кроху, жадную каплю!
Знаю, Степка, тяжелую бросишь меня —
Бросишь, я знаю…
спасешь драгоценную шкуру…
Скажешь: избавься?.. – не проживу и дня.
Следом за ним уйду. Такая уж дура.
Да, уж такая, Степка,
такая мать!
Мать я! И только мать! Никакая не баба!
Бабу ты мог ночьми напролет обнимать.
Мать – на объятье – лишь улыбнется слабо…
Есть эта радость – все радости – побоку: прочь!..
Кислого съесть бы…
Сама я себе – незнакома…
 
 
Знаю: Рождественская – моя! – будет ночь!
 
 
Степка. Ведь ты не придешь —
к окошку роддома.
 

* * *

– А ты куда, старуха?.. Че тебе здесь надо?.. Это не собес, это квартира.

– Я к ним пришла.

– Баушка! Да ты че-то спутала. Здесь такие не живут и не жили никогда.

– Я к ним пришла.

– Мамка!.. Мамка!.. Глянь, какая-то к нам старушка приблудилась, вся коричневая, стра-ашная!.. На ней балахон, а на ногах – как у дяденьки – сапоги разбитые!..

– Я к ним пришла.

– Бабулька… Ты че… тут забыла?.. Ты – на мою мать похожа как две капли… Выпей с Гончаровым!.. Душу уважь…

– Я к ним пришла.

– Бабушка, проходите на кухню, там тепло, я окна сегодня ватой заложил, ко мне бы можно было, да нельзя, у меня там преферансисты, накурено, так грязно, так неприбрано, так…

– Я к ним пришла.

– Че тебе здеся надо?.. Че здеся надо, старая карга?.. Уж больно ты цыганского виду… Проваливай!.. Того гляди, самовар мой в подоле унесешь… Иконку – украдешь!..

– Я к ним пришла.

– Тамарка, может, это к нам тетя Дуся из Павлова приехала?..

– Я к ним пришла.

– Господи, Господи, с нами крестная сила, спаси и сохрани, Паня, да какие у нее глаза страшные, сгинь, пропади, нечистая сила, обереги нас, сила Божия, помилуй нас, грешных…

– Я к ним пришла.

– О, bonsoir, la grande Mort! Pardonnez-moi… в кладовке живу… угостить нечем…

– Я к ним пришла.

Троица коммунальная (Саня, Степка и Старуха-Смерть)

 
– Наш чай, нам на веку сужденный,
Мы в холода испили весь.
Мой мир. Мой слабый, нерожденный.
Еще – во мне. Пока что – здесь.
 
 
– Ты, Санька… Плачешь, мерзнешь, бредишь…
Взаправду: к бабам с животом
И на кобыле не подъедешь…
А что же будет там… потом?..
 
 
– Ох, Степушка… гляди – старуха!..
Лицо – землистее земли.
Каким прозваньем люди глухо
Ее когда-то нарекли?..
 
 
– Ну, Александра… Подь поближе.
Ее узнал. Какая мгла
В очах. Я ничего не вижу.
Она пришла. Она пришла.
 
 
…Был накрытый багряною скатертью стол.
На столе возлежали на блюдах объедки.
За стеною – скандал упоительный шел
Во бескрылой семье куропатки-соседки.
Золотела в кольцом застывающей тьме,
Как горящая бочка, настольная лампа.
И за старым столом, как на нарах в тюрьме,
Положивши на скатерть не руки, а лапы —
Дрожью пленных зверей, ядом гона полны,
Болью жизни, что бродит винищем – в бутылях! —
Трое молча сидели. Без слез. Без вины.
В полумраке каморки навеки застыли.
 
 
Молодая девчонка с тугим животом
Потянулась за курицей, что на тарелке…
Парень с голою грудью, с дешевым крестом
Налил водкой дешевой стальные гляделки.
Головы он налево не мог повернуть.
А по левую руку Старуха сидела.
И лицо ее было – коричневый путь
Грязью, кровью, снегами пропахшего тела.
 
 
Вместе с бабой брюхатой сидела она.
Вместе с парнем, раскосо глядящим по пьяни.
И была со стаканом рука холодна.
И морщинистых уст – не сыскать бездыханней.
Был подковою конскою рот ее сжат.
Но услышали двое из мрака и хлада:
– Вам во веки веков не вернуться назад.
Вы уйдете со мной.
Я беру вас, ребята.
 
 
Будет каждый из вас моей силою взят.
Не ропщите. Живому роптать бесполезно.
Все равно никому не вернуться назад.
 
 
…Лей же, Степка, вино
в глотки горькую бездну,
 
 
Шей же, Саня,
роскошный и дикий наряд —
Чтоб гудеть-танцевать!..
А метель подпояшет!..
 
 
Все равно никому
не вернуться назад.
Я – Старуха. Царица.
Владычица ваша.
 

* * *

– Зинаида! А Зинаид! Нет, ты поглянь только! Санька-то!..

– Да уж и козе понятно.

– А похудела!..

– И-и, Тамарка. Да ить она всю дорогу два пальца в рот вставлят. У тебя-та вот этак не было. Ты ходила – кум королю.

– Че ж она не избавляется?..

– Мать-героиня!.. Вертихвостка!.. Навертела…

– Как ты думаешь, Пань, теперь Степка женится на ней?..

– Степка?.. Да он дурак, што ли!.. Он себе таких Санек найдет – цельный хоровод!.. И вокруг него запляшут…

– Гуляла-гуляла – и нагуляла-таки…

– Дите родить-та легше легкого, а ты взрасти его!.. А кормежка!.. А куды она с ним – одна!..

– На нас рассчитыват. Мыслит: народу много, небось помогут!..

– Хитрюга!.. На чужих холках хочет покататься!..

– А как таится, как таится, бабыньки, если б вы видели! Я тута из кухни сковороду с капустой несу, а она мне навстречу вывернулась. Белая – ну чисто бледная поганка. И улыбается криво. Хорохорится!.. А я ей так впрямую рублю: «Уж не залетела ли ты, Санечка?..» «Нет, – жмется, – это я штой-то в столовке плохое скушала…» А капусту мою из сковородки учуяла – аж белки закатила!..

– Стыдно ей.

– Умела гулять – умей гордо живот носить! Цаца тарасиховская!..

– Итальянка наша…

Санька у Киселихи перед иконой

 
Милая ты моя, Киселиха!..
Видать, жила я люто, лихо —
Живот растет не хуже опары,
А я в зеркале черна – старее старой…
Пальцы обожгу о твою магаданскую кружку
с грузинским чаем…
Вот так мы до рожденья их лелеем-качаем —
В люльках кухонь, в колыбелях метелей,
В сиротстве нагретых утюгом одиноких постелей…
Милая ты моя, Киселиха!..
Видать, я уж такая зайчиха-волчиха —
Ребенка нажила, а сама вот-вот с ума спячу:
За полночь подушку грызу, вою в нее, плачу…
У тебя иконка есть. Дай помолюся.
Вон она тихо сидит – матерь, Мария, Маруся.
Чай, тоже рожала. Может, услышит?
От нимбов тусклых – печкою пышет…
Колени подогну…
Упаду – как на горох, на гвозди…
За стенкой гонят твист – у Тамарки гости…
По коридору крик: Петьку опять бьет Анфиса…
Батареи ледяные – Паня, дохлая крыса,
Еле топит… Котлы аварийные в котельной…
Ну, Киселиха, —
у тебя такой затхлый дух постельный,
Топор можно вешать… Богородице, Дево!
У каждой молитвы – одинаковы припевы…
Пошли мне легкие роды! А коли не сможешь —
Пошли мне легкую смерть —
да ведь ты не поможешь,
Картинка сусальная,
стрекоза на булавке,
фольговая обертка!..
…Не верю. Не верю. Нет веры.
Это – хуже аборта.
 

* * *

«Милый, любимый мой Степочка!

Поздравляю тебя с Новым Годом. Желаю тебе от всего своего любящего сердца крепкого здоровья, хорошо повеселиться и быть всегда любимым и сильным духом! Пусть на твоей елке в этот счастливый вечер загорятся красивые свечи! Будь всегда таким же красивым и обаятельным! Не забывай меня. Всегда тебя любящая

Саня»

Новый год Степана

 
Эх, пьянь-ресторань,
Русская отрава!..
Слева – площадная брань,
И молитва – справа.
 
 
На столе – коньяк, шампань,
Яблок лысины – желты…
Кто там, кто?.. Сань, а Сань!..
Обознался я: не ты…
 
 
За рояль, за рояль, за рояль – скорей-скорей!..
Распугаю я всю шваль, всех синиц и снегирей.
Музыка, да ты ж – моя официанточка!..
С виду – ути-пути, а на деле – хваточка…
С виду – мур-мур песенка, ласковая киска,
А на деле – лезвие
по-над глоткой – близко….
 
 
– Степка!.. Пжалста!..
Мой любимый песняк!..
Да червонец кладу – не за так…
 
 
– «Так ждала и верила
Сердцу вопреки…
Мы с тобой два берега
У одной реки…»
 
 
…Ты, Серега-тромбонист, —
Пусть ушла жена!
Пусть козлы врубают твист
В прорези окна.
 
 
Ты напейся… Закуси
Сладким чем-нибудь…
Вон малявка – две косы —
Бросься ей на грудь.
 
 
Ты забудься!.. Я и сам
Чуть было не влип…
Кто там, кто там?.. Сань, а Сань!..
Обознался… Всхлип
 
 
Чей-то громкий… На, заешь!
Кроличье рагу…
Ешь ты, ешь, пока рот свеж.
Через «не могу».
 
 
Ну, а этих… мы найдем!..
Волки – я и ты!..
Всех подряд… переберем,
Груди-животы!..
 
 
Что?!.. Ждала и верила?!
Сердцу вопреки?..
Мы с тобой два берега…
Сергунь – от тоски
Выпью все!..
 
 
…Мадера, херес – я гуляю.
Гуляю!.. Задираюсь?! Блажь,
Я нервный парень!.. Я играю
На том фоно разбитом – ваш
Кабацкий шут! Да колпака мне
Не сшила Санька!.. Все мура,
Икра, печенка… Я руками
По клавишам ору: ура!..
Ура тебе, правитель лысый,
Родной-любимый-дорогой!..
Пусть из страны сбегают крысы,
А за кордон я – ни ногой.
Мне здесь привольно. Ресторанчик,
Вокзал, мазута терпкий дух,
И я, Степанчик, мальчик-с-пальчик,
Я Рихтер: абсолютный слух!..
Спят тупорылые владыки
В одеколонной тьме СВ.
А здесь – от ярких бабьих ликов
Темно и звонко в голове…
Мне все до лампочки, до фени —
Всех съездов-лозунгов позор, —
Сидела б девка на коленях,
Плела б тонкоголосый вздор,
А я бы слизывал помаду
С ее разнюненного рта,
А я б глядел людское стадо —
Не смыслящее ни черта,
И ел и пил,
блестя усами,
Обмокнутыми в арманьяк…
 
 
Кто там идет?..
Эй, Санька! Саня!..
 
 
Я обознался.
Люстры пламя
Глаз режет. Воротник слезами
Улил. Российский сыр – с ноздрями…
Я щас. Я пьяный между вами.
Умоюсь из тарелки – щами.
 
 
Я ничего. Я просто так.
 
 
…А елка стояла средь дымного зала,
Стояла – у всех на глазах —
Беременной, потною бабой стояла,
С игрушками в черных руках.