Великие исторические сенсации. 100 историй, которые потрясли мир

Принц, навязанный России

Любой, кто хоть немного знает перипетии российской истории, теряется в догадках: отчего умная и дальновидная правительница Елизавета Петровна выбрала своим наследником столь недалекого недоросля, как принц Голштинии? Ведь не будь этого явно не подходящего для правления юноши, история страны могла бы развиваться по-иному.

Разгадка этого странного выбора императрицы кроется в истории ее семьи, и прежде всего в трагической судьбе ее сестры – Анны, той самой, что была старшей и любимейшей дочерью Петра Великого. Монарший батюшка души в ней не чаял. В ее честь называл корабли и деревни, даже любимую лошадь и собаку Петр кликал Анеткой. Зато мы об этой цесаревне уже почти ничего не знаем. А ведь история прелюбопытнейшая.

Умная Марта Скавронская, ставшая Екатериной Алексеевной, «полюбовницей» великого царя Петра, ждала своего первого ребенка в смятении: неугомонный Петр снова начал вспоминать свою давнюю пассию – Анну Монс. Екатерина позвала ведунью. Та посоветовала немыслимое: «Родишь девочку, назови Анной!» Екатерина в недоумении всплеснула руками: «Зачем?! Ведь будет Петруша девочку звать, а о Монсихе думать!» Ведунья не сдалась: «Все наоборот повернется: будет у царя одна любимая Аннушка, другую он напрочь забудет!»

Так и вышло. Петр настолько полюбил дочку, что сам носил ее на руках, постоянно разговаривал, как со взрослой. А тут к черненькой Аннушке Бог ниспослал в царскую семью беленькую Лизоньку. У той оказался истинно петровский характер, и озорная Лизавета начала верховодить во всех детских играх. Не боялась ни батюшку, ни матушку – могла безо всяких церемоний прямо при всех залезть на колени к царственному отцу. «Ты моя шустрая! – смеялся Петр, но глазами искал старшую дочку, ласково улыбаясь. – А ты моя тихая!»

Сестрички росли неразлучными. Лизавета заводила проказы, но серьезных решений без сестры никогда не принимала – сначала смотрела в черные глаза Аннушки. В 1712 году обе девочки – четырехлетняя Аннушка и трехлетняя Лизонька, путаясь в длинных и тяжелых парадных платьицах, шли вслед за родителями вокруг празднично украшенного аналоя в наспех сколоченной небольшой церквушке, на месте которой впоследствии встанет Исаакиевский собор. Церемония была парадной, пышной и чрезвычайно значимой для Романовых и всей России: Петр I венчался с Екатериной, а две их девочки становились привенчанными, то есть законными детьми, а значит, наследницами престола.

Тяжело быть наследницами… Правда, шумная и веселая Лизавета ни капельки не тяготилась этим. Но Аннушка удалась не такой. К тому же батюшка Петр воспитывал ее по-своему. Анна не только говорила на шести языках (кроме русского знала еще французский, немецкий, итальянский, шведский и финский), но еще и осваивала азы придворной дипломатии. Но главное, Петр воспитывал ее по собственным идеям: часто брал на верфи, где строились корабли, учил морскому праву, сумел заинтересовать государственными делами. Особо тщательно искал для дочери мужа: хотел не просто династического брака, но и простого женского счастья. В 1721 году выписал из Швеции племянника шведского короля – молодого и обходительного Карла-Фридриха, герцога Голштейн-Готторпского. Придворные сразу зашептались, что сей юный голштинец, наследник шведского престола, предназначен для старшей дочери Петра.

Робкая Аннушка запаниковала, думала: то ли молить матушку, то ли кинуться в ноги батюшке? Не под силу ей уехать в такую даль от родителей – жить одной в незнакомой стране! Как назло, Карл-Фридрих быстро освоился при русском дворе, даже стал звать Романовых батюшкой и матушкой. На Пасху 1722 года при всем дворе спросил императрицу Екатерину: «Можно ли похристосоваться с принцессами?» Екатерина улыбнулась ободряюще и кивнула Анне.

Аннушка вспыхнула: ведь по-христиански поцеловаться следует! Герцог уже шагнул к девушке, но та, испугавшись, отпрянула. И тут, ничуть не смущаясь, подскочила младшая сестра. «Сперва со мной!» – и озорница Лизонька, сверкнув чарующими очами, подставила принцу свои розовые губы для поцелуя. И только потом герцог поцеловал Аннушку.

По дворцу тут же поползли разговоры: хоть Карл-Фридрих и сватается к Аннушке, но, кажется, бойкая Лизонька нравится ему куда более. Однако супротив царской воли не пойдешь. 23 ноября 1724 года был подписан брачный контракт принца Карла-Фридриха и цесаревны Анны Петровны. По контракту императорская дочь приносила небогатому принцу огромное приданое, однако новобрачные навсегда отрекались от всех претензий на российский престол. Петр отлично понимал, что его тихая Аннушка не годится для вечно шатающегося русского трона, держащегося на интригах, предательствах и убийствах. Царь ясно видел: его робкой Аннушке не удержать власть. Но ведь у нее может родиться сын. А это совсем иное дело! Вот почему в брачном контракте Петр I предусмотрел главный пункт: сын Анны должен прибыть в Петербург и стать наследником российского престола. Но человек полагает, а жизнь, как известно, располагает. И всегда по-своему…

Император Петр Великий умирал. Он хрипел, задыхался, кричал что-то в горячке. Анна истово молилась – 27 января ей должно было исполниться 17 лет, и она с каким-то отчаянием верила, что батюшка поправится ко дню ее рождения. 26 января 1725 года Петру действительно стало лучше. Он попросил аспидную доску и написал: «Отдайте все…» Увы, дальше пальцы отказались ему повиноваться, и император прошептал: «Позовите Анну!»

За царевной кинулась целая процессия. Девушка плакала в своей светелке. Такую, заплаканную, с красными глазами, ее и подвели к императорской постели. Батюшка взглянул ужасными, измученными очами, да, видно, уже не узнал да и говорить не мог.

Анна кинулась на грудь отца. Но ноги ее не держали, и девушка скатилась на пол. И тут огонь с прикроватных свечей перекинулся на ее накидку. Анна закричала. Все, забыв об умирающем, кинулись тушить пламя. И только кто-то прошептал из темноты: «Ужасное предзнаменование – не к добру!»

Да какое же может быть добро, если Анна осталась без родителя? Конечно, слава богу, жива матушка Екатерина Алексеевна. Но ведь Анна с детства – батюшкина дочка. Мать вечно в дворцовых хлопотах, а то и в интригах. Вот и ныне о собственном восшествии на престол хлопочет, а Александр Меншиков, фаворит завсегдашний, ее изо всех сил поддерживает.

В ночь после смерти Петра (с 28 на 29 января) по дворцу носились пересуды. «Кому император велел «отдать все»? Неужто Анне – ведь ее позвал!» – ахали одни. «Нет! – отвечали другие. – Оное невозможно из-за брачного контракта!» Анна услышала об этих пересудах через открытую дверь. Приближенные к трону вельможи даже не потрудились ее захлопнуть…

Итак, Петр Великий умер, не успев выдать любимую дочку замуж. Но спустя четыре месяца, 21 мая 1725 года, следуя планам покойного супруга, это сделала императрица Екатерина I. И Анна стала женой голштинского принца. К тому времени уже было ясно, что шведского престола ему не видать – на столь лакомый кусок нашлись иные претенденты. В утешение Екатерина ввела зятя во вновь образованный Верховный тайный совет и приблизила к трону.

Но Анна не изведала счастья. Без твердой петровской руки герцог не выказал новоприобретенной супруге ни любви, ни хотя бы уважения. В первую брачную ночь он вообще не явился к Анне. Уже потом она узнала, что муж так напился с дружками, что не смог подняться. Сама же Анна всю ночь прорыдала, вспоминая чей-то зловещий шепот из темноты: «Ужасное предзнаменование – не к добру!»

Ну а как в 1727 году скончалась матушка Екатерина, еще хуже стало. Заграбаставший власть Меншиков и до того-то не любил Анну (конечно, как же можно любить будущую мать будущего наследника – ведь брачный контракт остался единственным законным завещанием от Петра Великого!). Ну а уж после смерти Екатерины и просто объявил голштинскому принцу: «Пора вам, батюшка, домой ехать!»

Коварный Меншиков во всем надул: в приданом обманул, драгоценности взять не разрешил, даже кареты удобной на дорогу не дал. От этого отношение муженька никак не улучшилось. Более того, едва обосновавшись в своем городе Киле, Карл-Фридрих пустился во все тяжкие – начал кутить, гулять, сорить последними деньгами. Анна рыдала, мучения усугублялись еще и тем, что царевна ждала ребенка. 10 февраля 1728 года Анна Петровна родила долгожданного сына – Карла-Петера-Ульриха. Но супругу на это было уже наплевать: он давно приказал разделить комнаты дворца на свою и женину половины, даже обедал отдельно от супруги. И только магистрат Киля побеспокоился о подарке для юной матери – ей преподнесли серебряную колыбель, обитую внутри синим бархатом. Однако не прошло и месяца, как 4 марта 1728 года Анны Петровны не стало. А ведь ей только исполнилось 20 лет. В Голштинии судачили, что русская цесаревна умерла то ли от родильной горячки, то ли от скоротечной чахотки. Но вернее другое – она умерла от тоски и печали. Ведь всю жизнь она прожила в любви и заботе родительского дома, но Голштиния новой родиной ей не стала.

Похоронить себя Анна Петровна завещала на родине – около родительских могил. И вот на корабле «Рафаил» генерал-майор Иван Бибиков привез тело цесаревны в Кронштадт, и 12 ноября 1728 года ее похоронили в Петропавловском соборе рядом с отцом и матерью. Никаких особых почестей дочери покойного императора оказано не было.

Однако прошло еще 14 лет, и к петербургскому двору, где уже правила императрица Елизавета Петровна, дочь Петра и сестра Анны, со всеми возможными почестями прибыл тщедушный четырнадцатилетний подросток – племянник Карл-Петер-Ульрих Голштинский, будущий император России Петр III.

Почему Елизавета Петровна выбрала его? Да потому, что исполняла волю батюшки, который мечтал передать престол сыну любимой Анны. Зная об особом пункте брачного договора, Елизавета и назначила юношу своим наследником. А может, она вспоминала не о воле Петра, а просто о своей сестрице, которую любила без памяти? Или она думала о том, что этот тщедушный подросток не только сын ее «сестрицы», но и того молодого принца Голштинии, которому она когда-то подставила губы для поцелуя? Ведь первая любовь не забывается.

Словом, что руководило Елизаветой Петровной при выборе наследника, не столь важно. Куда важнее то, о чем мало кто задумывается: на самом деле после Елизаветы Петровны Романовой на российском троне правили вовсе не Романовы, а Голштинские. Больше того, ветвь правления пошла не по отцу, а по матери – событие невиданное при престолонаследии. Но ведь Россия – сама матушка, вот материнские гены и пересилили.

Отчего род Трезини перестал служить России

Доменико Трезини (1670–1734) – величайший градостроитель своего времени, один из проектировщиков и создателей града Петра на Неве, личный друг императора. Россия стала его страной, Санкт-Петербург – детищем и родным домом. Немудрено, что великий архитектор приучил к своему делу и сына Петра, пригласил к себе племянников, которые и после смерти Доменико столь же рьяно и талантливо отстраивали город на Неве. Почти полвека род Трезини честно и талантливо работал на благо своей новой родины. Но однажды вдруг все прервалось. Почему, отчего – загадка. Не попробовать ли ее отгадать, тем более что в последнее время многие документы становятся открытыми и множество тайн обретает разгадку? Начнем сначала – с появления в России самого прославленного Доменико Трезини.

В то время строящийся Санкт-Петер-Бурх нуждался в талантах. Замыслив и заложив в 1703 году на брегах реки Невы стольный град, Петр Великий приказал свозить туда со всей страны крестьян и мастеровых, а со всего мира приглашать архитекторов, проектировщиков, градостроителей, военных мастеров – словом, всех, кто мог понадобиться для создания нового чуда света – града Петра. Сотни опытных мастеров плыли в Россию из Голландии и Дании, Германии, Италии и Франции. Да откуда только не было этих иноземцев! И всем им находилась работа. Но был и, так сказать, штучный товар: уже известные зодчие, ваятели, строители из Европы. Их «вербовали» послы и посланники, отправленные Россией ко дворам различных европейских монархов. Практически все послы Петра Великого являлись одновременно и менеджерами-устроителями. В 1702–1703 годах их главной заботой стало нахождение самых талантливых градостроителей. Для них не жалели денег, выдавали подъемные и кормовые (тогдашние виды командировочных), сулили баснословное жалованье (и не обманывали в дальнейшем!).

1 апреля 1703 года русский посол при дворе датского короля Фредерика IV Андрей Измайлов заключил договор с архитектором, инженером и градостроителем Доменико Трезини. Расслышав его фамилию на русский лад, как Трецин, Измайлов «учинил уговор»: «Обещаю господину Трецину, архитектонскому начальнику, родом итальянцу, который здесь служит датскому кесарю и ныне к Москве поедет… служить в городовом и платном строении».

В этом письменном «уговоре» русский посол означил жалованье на первый год службы, в несколько раз превышающее деньги, которые Трезини мог бы получать при датском дворе, но тут же приписал: «как явно покажет искусство и художество свое, чтоб ему жалованье прибавить», «а на время, как бы он болен был, не меньше того жалованья выдавать», давать по надобности «на подъем… и тех денег ему на счет не поставить», «на жилье плату отдельно иметь». Словом, все 24 удовольствия: и постоянные прибавки к жалованью, и бюллетень, и командировочные и соцпакет – лишь бы «поименованный Трецин подавал свои художества, таланты и искусства достойные». Петр умел ценить таланты.

Однако, выплачивая Трезини такое жалованье, царь ни в чем не прогадал. Иностранец окупал его сторицей. Это его, трезиниевские планы, легли в основу разработки городских улиц, садов и парков. Это Доменико Трезини автор домов, каналов, церквей, крепостей не только в Петербурге, но и в Нарве, Шлиссельбурге. По его проекту построены здание Двенадцати коллегий, Александро-Невская лавра, и главное – Петропавловская крепость и собор, ставшие первыми символами нового блестящего столичного Санкт-Петербурга. Когда по приказу Петра I архитектор составил реестр своих работ, там оказалось почти 50 зданий и строений. А сколько еще он и не упомянул! И это только его «личные» сооружения. Но ведь в России родился и его сын, сюда приехали молодые родственники, тоже ставшие строителями и весьма достойно подхватившие дело великого предка, которого не стало в феврале 1734 года.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что о столь славном роде архитекторов Трезини, даже о самом Доменико, мало что известно. Начать с того, что он не был итальянцем, за какового его приняли. Трезини родился на юге Швейцарии в местечке Астано, которое находилось в кантоне Тесин, где все говорили по-итальянски. Отсюда и ошибка посла Измайлова, которая сопровождала Трезини всю оставшуюся жизнь.

Астано – место феноменальное. Там чуть не каждый второй житель становится архитектором, строителем, ваятелем – то есть тем, кто работает с камнем, благо вокруг Астано горы с великолепнейшими каменоломнями. Уже в ХХ веке известный наш искусствовед и художник А.Н. Бенуа посетил этот кантон и написал: «Край этот оказался абсолютным рассадником архитектуры… если взять циркуль и, поставив штатив на Лугано, обвести карту местности радиусом в 8 или 10 километров, то в черту этой окружности попали бы ряд селений, из которых родом огромное количество архитекторов, декоративных скульпторов, декоративных живописцев…»

Но что еще более поразительно, большинство уроженцев этих мест уехали в далекую заснеженную Россию: Джакомо Кваренги, создатель зданий Смольного института (монастыря) и Эрмитажного театра, Федор Бруни, известный живописец и декоратор, семейство архитекторов Жилярди, отстроившие Москву после пожара 1812 года, и десятки других. Вот и архитекторы рода Трезини уже не мыслили свою жизнь и творчество без России.

В 1722 году в Россию с особого разрешения самого императора Петра Великого приехала из Астано младшая дочь великого Доменико Трезини – Мария Томазина. Да не одна, а с благоприобретенным супругом, с которым повенчалась по любви и доброму согласию. Супруг к тому же оказался тоже из клана Трезини – талантливый молодой архитектор. Доменико тут же поручил зятю постройки домов, общественных зданий, а поняв, что талант Карло Джузеппе Трезини развивается бурными темпами, завещал зятю после своей кончины достроить Гостиный двор и знаменитое здание Двенадцати коллегий. Зять надежды оправдал, к коллегии даже достроил галерею по собственному проекту. Потом получил еще массу заказов, руководил строительством дворца в Царском Селе. За заслуги он дослужился до чина полковника от фортификации, до должности архитектора коммерц-коллегии и стал членом Комиссии о Санкт-Петербургском строении. Словом, человеком был талантливым, работящим, не последним в своем деле и уважаемым горожанами. Звался он теперь на русский лад Осипом Петровичем. Да вот беда: после смерти своего знаменитого тестя потерял он и обожаемую супругу.

Но нельзя же горевать вечно. И вот Осип Петрович Трезини влюбился в дочь поручика Гарлея – Шарлотту Гарлей. Конечно, надо бы пойти под венец, но у заваленного работой Трезини то одно, то другое. Шарлотта между тем переехала в его дом и даже – о, радость для пятидесятилетнего архитектора, который не сумел обзавестись детьми в браке с Марией Томазиной, – в 1746 году родила ему дочку Машеньку. Тут уж, конечно, новоявленный отец утроил рабочее рвение – на ребенка же нужны средства. Ну а посреди вечной занятости Осип Петрович и вообще перестал обращать внимание на то, что творилось вокруг.

А в Петербурге происходило странное. Императрица Елизавета Петровна неожиданно озаботилась нравственностью подданных и решила искоренить в Петербурге, а потом и по всей стране, первейший общественный порок (не подумайте о пьянстве – на святое дочь Петра не замахивалась)… проституцию. В то время в столице процветали некие потаенные заведения, ясно, не рекламируемые, но вполне доходные и посещаемые. Но в последнее время появились и места не скрываемые, а даже выставляемые напоказ по типу западных борделей, где можно весело провести время и ублажить плоть. Одним из таких публичных домов было заведение «непотребной иноземной женки Дрезденши, которая, нанимая знатные дома, держит у себя скверных женок и девок, выписывая из чужих краев». Что ж, по разумению императрицы Елизаветы, блудным делом конечно же занимаются иностранки, простые российские девки к тому явно не приспособлены. Так что императрица повелела: «И означенной Дрезденше учинить наказание публично кнутом. И всех их [девок], посадя на пакетбот, отправлять морем за границу».

Похвальное желание. Современные власти тоже все пытаются вывезти городских проституток за пределы МКАД. Но дела всегда развиваются по единому сценарию. Кого-то из девок взяли и выслали, кто-то ускользнул или кого-то подмазал. Словом, приказ императрицы как-то не спешил выполняться. И тогда были приняты крутые меры: создана комиссия по исполнению приказа и искоренению блуда, а члены означенной комиссии не нашли ничего лучше, как пройтись по домам, – видно, знали, что многие, ох многие, держат у себя любовниц, приживалок, аманток. Впрочем, интересовали комиссию только любовницы-иностранки, ведь императрица ясно дала понять, что блуд – прерогатива иноземок.

Вот и в доме Осипа Петровича Трезини «споймали иноземку девку блудную Шарлотку». Да она сама, простая душа, дверь открыла да гостя в комнаты позвала на правах хозяйки. Откуда ж ей было знать, что к чему. Ну а пришедший в дом Трезини глава «комиссии по непотребству» Василий Демидов лично уверился «о гнусностях, творящихся в архитехтурском доме».

И вот докладная записка Демидова от 20 августа 1750 года тайному советнику Ивану Черкасову:

«Доношу вам по комиссии моей о непотребных.

Показана одна блядь, девка, иноземка, поручика дочь Шарлотта Гарлей. Живет у архитектора Осипа Трезина, которого я вчерась, призвав к себе в дом, спрашивал, живет ли она у него. На что он ответствовал, что такая девка есть. Я ему объявил… чтобы он прислал ее в комиссию или отдал, кто за нею прислан будет… И на то он сказал, что ее не отдаст, понеже он имеет с ней дочь… он рад тому, что ему наследница родилась. И хотя я ему… предлагал, чтобы он и с ребенком прислал… но он и то не послушал…»

Представляете, сей Демидов, прославленный кутежами и скандалами с крестьянскими девками, спокойно предлагал отцу семейства отдать на растерзание кнутом жену вместе с… дочерью 4 годков. Ничего себе мораль, и какова же нравственность?!

Словом, Трезини жену не отдал. При аресте оказал вооруженное сопротивление. Был бит и сопровожден в тюрьму. В камеру же попали и его жена с дочкой. Вот ведь дикий парадокс: была б Шарлотта русская крестьянка и дела бы не возникло (крестьянок, известно, можно хоть любить, хоть насиловать). Но несчастная женщина оказалась иноземкой, а значит, «явной блядью». Вместе с дочкой и младшей сестрой (тоже попалась под руку) Шарлотту отправили в казематы Нарвской тюрьмы. Почти полтора года несчастные женщины просидели там в холоде, сырости и голоде. И все это время Трезини пытался добиться хотя бы разрешения передавать им еду. Не разрешили! Арестанток били кнутом и только в ноябре 1752 года отослали из Петербурга, посадив на судно, плывущее в Любек. Говорят, к тому времени у Шарлотты выпали (или были выбиты) все зубы, а Машенька поседела. Но дальше вообще случилось непоправимое: судно затонуло.

И вот – изуверские нравы! После гибели женщин комиссия потребовала у Трезини 15 рублей, затраченные за их перевозку в Любек. Это стало последней каплей. Архитектор трясущейся рукой написал прошение об увольнении со службы. Через несколько дней он, не дожидаясь положенных выплат, покинул Россию.

На этом прервалась работа целого рода, представители которого, не щадя живота своего, выстроили Санкт-Петербург для российского самодержца Петра Великого. Ну а дочь Петра, императрица Елизавета, сказала веское и роковое «спасибо» за их труды.