Читать книгу: «Лилии полевые. Адриан и Наталия. Первые христиане», страница 2

Но теперь было гораздо труднее достигнуть своего, чем прежде, когда он был могущественным, влиятельным префектом Византии. Его собственная прислуга была слишком малочисленна, доходы уменьшились, и у него не было друзей.

Задуманный план он был принужден приводить в исполнение сам, при помощи нескольких рабов и его главного помощника, старого гладиатора, который из остатков привязанности последовал за своим господином в его падении. Этому-то человеку Бассус поведал о своем замысле, и, согласно его желанию, гладиатор отправился в трактир, где сходились члены местной гладиаторской школы, в поисках человека, который мог бы найти дикого льва и доставить его в дом Бассуса.

Гладиатор, вызвавшийся найти дикое животное, нашелся. Торг был заключен. Оба приятеля сидели и пили вино, быстро опорожняя кубки. Ниссус, слуга Бассуса, изрядно перепив вина, развязал язык и начал хвастаться своими былыми победами на арене. Другие же посетители питейного дома столпились вокруг и всё угощали да угощали его, желая выведать, зачем его хозяину Бассусу понадобился лев, ведь львы были редкие и дорогие животные. Приятель Ниссуса, сам старый гладиатор, был главой школы и вел большую торговлю всем, что требовалось для цирковой арены: львами, рабами, дикими животными и актерами. Но чем больше пил Ниссус, тем тверже хранил тайну хозяина. Видя, что он не очень податлив, его приятель принялся подсмеиваться над его падением, так что скрытые язвительные насмешки скоро привели Ниссуса в бешенство.

– Клянусь богами! – закричал он наконец. – Я не хуже вас. Пустите только меня на арену, привяжите мне одну руку, дайте железную перчатку атлетов, трезубец или что хотите, и я пошлю человека, который посмеет противостоять мне, в ад к его отцу!

Взрыв смеха, облетевший комнату, еще больше разозлил Ниссуса.

– Собаки! – заревел он. – Вы смеетесь над поверженным львом! Щенята вы и больше ничего! Я докажу вам, что старый лев еще умеет показать свои когти.

И с этими словами он вскочил на ноги, выхватил меч и набросился на близстоящего человека

Но гладиаторы и атлеты, привыкшие встречать опасность лицом к лицу и смеяться над ней, держались только за бока от смеха; некоторые из них окружили взбешенного Ниссуса и, вопреки его сопротивлению и угрозам, вытолкали на улицу.

– Протрезвишься, так приходи, старый лев, – крикнули они ему вслед и закрыли дверь.

Ниссус же остался посреди улицы, потеряв рассудок от пьяного бешенства, с обнаженным мечом в руке. Он с руганью и ревом ударял им по столбам, так что все встречавшиеся ему разбегались от него в разные стороны.

Видя это, он расхохотался безумным смехом и помчался за бегущими, разгоняя их по домам.

Так несся он из улицы в улицу, охваченный жаждой крови. Наконец на улице, где торговали фруктами, в его затуманенном мозгу мелькнула внезапная мысль.

– Уж не здесь ли торгует проклятая Кандида? – вскрикнул он, приостанавливаясь на мгновение. – Разве не она причина моего позора?

И он повернул свой бег назад, намереваясь отыскать ее и покончить со своими воображаемыми проблемами.

С сумасшедшим криком бросился он по улице, опрокидывая шалаши, стойки, разбрасывая фрукты, цветы. Покупатели и покупщики¹³ с криком разбегались при его появлении… И вдруг внезапно он очутился лицом к лицу с девушкой, которую искал. Сумятица настала так внезапно, что она не успела подняться из-за своего небольшого лотка.

– Ага, я нашел тебя… Теперь ты не убежишь! – завопил пьяный безумец и, прыгнув через столик, растянулся у самых ее ног.

– Помогите, помогите, – закричала Кандида, призывая кого-нибудь на помощь, и защитник мгновенно очутился возле нее.

Арзасий покинул невесту всего несколько минут перед этим. Привлеченный шумом, он поспешил назад. Быстро загородив ее собой, он ожидал, когда Ниссус, несколько ошеломленный своим падением, встанет на ноги.

– Ниссус? Из Византии? – холодно и отчетливо прозвучали эти слова над ухом гладиатора. – Вольноотпущенник Бассуса?

– Ниссус, это опасное место. Разве тебе не сказал об этом твой господин? Здесь живут христиане.

Гладиатор растерянно схватился за голову.

– Кто ты?

– Друг Кандиды. Как можешь ты так выдавать своего господина на людях?

Слова привели Ниссуса в себя. Гладиатор опомнился и, внезапно протрезвев, заговорил извиняющимся тоном:

– Уверяю тебя, достойный… достойный друг Кандиды… – не могу никак вспомнить твоего имени… – Ни я, ни мой господин ничего не замышляем против прекрасной Кандиды. Скажи, кто эта госпожа? Пусть будет ко мне благосклонна. Убеди ее, что нет против нее никаких заговоров, планов, замыслов… – ничего подобного… и затем прощай.

С этими словами, произнесенными с пьяной торжественностью, его голос замер в неясном бормотании.

Ниссус повернул назад и направился к дому своего господина. Опасность миновала, и народ вновь стал собираться к покинутым лавкам.

Прошла неделя. Бассус не подавал признаков жизни. Получив льва, он поместил его на заднем дворе. План его был готов, но он не сообщал его даже Ниссусу, покаявшемуся в том, как близок был он к разоблачению замыслов господина. Лежа ночью с открытыми глазами, Бассус только и мечтал об отмщении…

Арзасий же неустанно думал об опасности, угрожавшей его милой невесте.

Но вот однажды ему приснился странный сон. Он увидел свой город весь в развалинах, а церковь, любимая христианами, падает, погребя под своими обломками священников и народ. Видение было до того реалистично, что Арзасий на другой же день отправился к епископу и попросил его предпринять меры предосторожности, на случай, если сбудется его сон. Но епископ лишь усмехнулся и отверг его опасения, объяснив сон жаром или переутомлением. Но вечером того же дня Арзасию вдалеке послышались наяву раскаты грома. Гневное ворчание природы живо и ярко вызвало в нем воспоминание тревожного сна. Кроме того, он был уверен, что беда грозит и Кандиде, и усердно молил Бога пронести все несчастья мимо нее.

Когда он отпирал башенные ворота, где он жил, к нему подошла поджидавшая его старая негритянка и протянула записку.

– Вот письмецо, – проговорила она и прошла дальше по дороге, предоставив молодому человеку разбирать послание в сумеречном свете.

«Тысяча приветствий от Бассуса прекрасному укротителю императорских львов! – Арзасий невольно вздрогнул при чтении этих слов. – Быть может, достойному Арзасию небезынтересно узнать, что час тому назад красавица Кандида получила записку, предлагавшую ей явиться к ее возлюбленному, и сообщавшую, что он опасно ранен убийцей, подкупленным Бассусом, и лежит в башне и нуждается в ее заботливом уходе. Можешь себе представить тревогу прелестного создания, и с какой поспешностью она, накинув плащ, поспешила к своему милому. Но когда она переступила порог своего дома, там поджидал ее иной возлюбленный, постарше, под портиком, хорошо известным тебе, и она пошла с ним, будучи принуждена к тому силой, и теперь находится в его доме. Какова трагедия! Ей приходится произвести выбор: быть игрушкой Бассуса или добычей его льва. Боги, это звучит, как повторение той же истории, но только теперь нет уже более юного укротителя зверей, чтобы вмешаться. Да ниспошлет тебе Морфей¹⁴ приятных сновидений, мой милейший Арзасий».

У Арзасия вырвался хриплый крик, и он ринулся вниз по ступеням башни на улицу. Над его головой грохотал гром. Ужасная новость была так неожиданна, что у него не возникло никакого плана, как спасти положение, в котором оказалась его прекрасная невеста; он не мог даже собраться с мыслями… Все, что он понял из письма, это то, что она должна сделать выбор, и он не сомневался, каков он будет. Надо спешить к дому врага и сделать отчаянную попытку спасти ее.

Достигнув дома префекта, Арзасий принялся искать хоть какой-нибудь вход. Пройти через ворота, конечно, было немыслимым делом. Сбоку он увидел небольшое оконце, заделанное решеткой, футов¹⁵ на семь от земли. Казалось, это был единственный путь. Арзасий подпрыгнул и уцепился за прутья решетки, их было четыре, он потряс их, но усилия его были напрасны, и, наконец, в отчаянии он соскочил на землю. Снова пошел он к переднему фасаду дома и, к его удивлению, увидел ворота открытыми. Что бы это могло значить?

Арзасий крадучись перешел дорогу, поднялся по ступеням на кончиках пальцев. В передней никого не было, из помещения рабов не слышалось ни звука. Повсюду тишина. Он не знал, что Бассус отпустил рабов, желая привести в исполнение свое подлое намерение касательно беззащитной девушки, не рискуя быть уличенным, и потому Арзасий не мог постичь, зачем открыты ворота. Он живо заключил, что рабы где-нибудь внутри смотрят на пытку Кандиды. Арзасий вошел. Зал был пуст, он прошел через него по коридору на задний двор. Приближаясь к двери, он услыхал все усиливающийся рев льва. Молодой человек толкнул дверь и вошел.

У фонтана, посреди двора, стояла привязанная Кандида. Большой нубийский лев, прикованный к столбу близко от нее, пытался схватить ее когтями вытянутой лапы. Здесь не было ни Бассуса, ни рабов – никакого иного звука, кроме отчаянного львиного рева и громовых раскатов. Арзасий вошел во двор, и едва он переступил порог, как дверь мгновенно захлопнулась за ним. Он попался!

Насмешливый хохот долетел до его слуха, а сверкнувшая молния помогла ему увидеть, что Кандида была без чувств. Арзасий бросился к ней и, не обращая внимания на льва, гневно зарычавшего при его появлении, развязал веревки, связывавшие ее, и осторожно опустил на мраморный пол. Между тем лев старательно обнюхивал его и пытался дотянуться до перса.

– Привет тебе, Арзасий! – прокричал голос, заставивший молодого человека обернуться.

Наверху на балконе стоял Бассус.

– Я очень сожалею, что проглядел, когда ты пришел. Зачем ты трудился над окном? Мои рабы, эти лентяи, получили праздничный отпуск от своего снисходительного господина. Но когда я увидел, что ты решился доставить мне удовольствие своим посещением, я мог лишь открыть ворота и предоставить им безмолвно пригласить тебя войти.

– Поганый пес! – произнес Арзасий и, повернувшись спиной к врагу, занялся бесчувственною девушкой.

– Нет, не думаю, чтоб тебе удалось привести ее в сознание, – насмешливо произнес Бассус. – Оставь ее умереть, не подозревая о грозящей ей судьбе. Посмотри, здесь совсем как в амфитеатре. Цепь, к которой привязан лев, кончается кольцом, надетым на столб, – ты заметил это? Как только я кончу говорить, я спущусь в подвал, – он находится на аршин под твоими ногами, – и отпущу столб обратно в подземелье, оставив льва на свободе. Дикое животное уже неделю как ничего не ело и не пило.

Арзасий поднялся на ноги. Он понял, что он действительно пропался…

У него не было с собой оружия!

Бассус исчез. Лев упорно натягивал цепи, стараясь приблизиться к Арзасию, а Кандида лежала у ног перса. Молодой человек едва успел в быстрой молитве поручить свою душу Богу, как в ту же минуту столб зашевелился и ушел в землю. Лев был на свободе.

Арзасий приготовился защищаться, лев прыгнул к нему, но вместо того, чтобы впиться зубами ему в руку, животное потерлось головой об него, изогнув спину, проявляя все знаки расположения.

Царь Небесный! Это был один из львов, привезенных им самим в Византию год тому назад! Едва только Арзасий узнал животное, он подвел его к фонтану напиться. Бассус был прав: животное томилось жаждой. Когда лев утолил жажду, Арзасий поднял на руки Кандиду и вновь увидал Бассуса на балконе.

– Бог помог мне! – воскликнул Арзасий. – Лев – мой! И знает меня. Смотри, он не трогает меня!

Бассус нагнулся, стараясь разглядеть позу льва.

– Ах! – закричал он, гневно ударив себя по лбу кулаком. – Но ты не уйдешь от меня, собака!

И повернувшись, он исчез в доме и через мгновение влетел в ту самую дверь, через которую вошел Арзасий.

– Ты беззащитен и безоружен! – закричал Бассус. – Так умри же, раб!

И бросился на него с поднятым мечом.

Держа Кандиду в левой руке, Арзасий в ту минуту, когда Бассус приблизился, внезапно отскочил в сторону и ударил его кулаком, но удар не произвел должного действия, префект только покачнулся… И в эту минуту лев бросился на Бассуса.

Арзасий кинулся к двери со своей беспомощной ношей. Там, на улице, он мог бы быть в сравнительной безопасности. Но когда он бежал через приемную, он слышал за собою в темноте шаги префекта. Бассус, охваченный злобой, убил льва, но лев тоже успел нанести ему рваную рану, которая опасно кровоточила. И теперь он, стиснув зубы и превозмогая смертельную боль, молча преследовал свою добычу. Он знал, что у Арзасия тяжелая ноша, и надеялся быстро достичь его. Арзасий же надеялся найти по ту сторону на улице людей, которые помогут ему. Но там не было ни души. Все улицы были пустынны.

Гром гремел с нарастающей силой, и казалось, что над городом нависла угрожающая ему стихийная опасность. А между обоими врагами завязалось состязание, кто из них быстрее достигнет своей цели. Они не бежали, а, скорее, волочились, как раненые звери: один – медленно удалялся, придерживая руками дорогую ношу, другой, еле справляясь со смертельной раной, изо всех сил старался настичь его…

Тем временем поднялся сильный ветер, который привел в движение черные грозовые тучи. Крупные, тяжелые капли дождя начали падать на землю.

В воздухе запахло серой…

Арзасий чувствовал, что силы покидают его, и, призвав на помощь все небесные силы, он ускорил шаг, переходя на бег, чтобы поскорее укрыться в своем доме.

Бассус тоже напрягал силы и, желая настичь врага, сделал последнее отчаянное усилие схватить его.

Они оба задыхались, а воздух казался им душнее, чем когда-либо. И вот, когда враг уже был на десять шагов позади него, Арзасий плечом толкнул башенную дверь своего дома, осторожно неся впереди себя несчастную Кандиду. У него не было сил и времени захлопнуть ее за собой, и он взбежал по ступенькам наверх, надеясь найти в своей комнате меч. Но там было так темно, что он даже ощупью не смог бы отыскать там оружия. Тогда он положил бесчувственное тело девушки на пол и прикрыл ее собой. Бассус же ворвался в комнату и, рассмотрев в сумраке, что его враг стоит безоружен, с криком ринулся на него, подняв свой окровавленный меч.

В это мгновение сверкнула ослепительная огненная стрела, осветившая комнату голубоватым светом, и блеснула на стальном мече бывшего префекта.

Затем последовал громовой удар, заглушивший посмертный крик Бассуса и поколебавший башню до основания… Арзасий пошатнулся. Удар за ударом, стрела за стрелой небесного огня, и к вящему ужасу ему показалось, что сама земля задрожала и заколебалась. Это рухнула церковь. Арзасий слышал лишь глухой гул и не знал, в чем дело. Поднялись крики женщин и детей, поблизости рушились дома. А башня, в которой укрылся укротитель императорских львов, лишь колыхалась и качалась, словно была центром бури…

Рассвет застал Арзасия, его невесту Кандиду и ее сестру Есфирь за двенадцать миль за разрушенным городом. Никогда, о, никогда, не вернутся они к развалинам того города. Они, скорее, выберут унылую жизнь где-нибудь в голой пустыне, чем постоянно будут вспоминать об этой ужасной ночи…

Далее тихо и мирно потекла жизнь молодой четы, Арзасия и Кандиды, среди христиан в катакомбах Едессы* (*город, юго-восток Турции, центр раннего христианства). Их обвенчал христианский священник, и жизнь их была поучительна для многих.

М. Аверкиев

Журнал «Отдых христианина», №4 1906 г., стр 24-45

Два брата

Михаил Горев

Рассказ из первых веков христианства

Глава I. Пред страхом смерти

С самого раннего утра стоял пасмурный, дождливый день, и сердитый ветер, злобно шипя, набрасывался на прохожих в своих яростных порывах. Деревья гнулись и жалобно скрипели. На хмуром небе нависали серые, мрачные тучи.

У ворот римского цирка толпился народ. Наступали праздники, и кесарь Максимиан готовил для жителей Рима необычайное зрелище, выписав из Азии диких зверей. На съедение им были обречены новые государственные преступники, последователи Распятого – все те, кто непоколебимо чтил истинного Бога, отказавшись поклониться идолам, и тем нарушили указ великого кесаря. Сотни зверей будут выпущены на круг Колизея, и пред ними предстанут кроткие, безоружные «еретики». Сотни стонов вырвутся из измученных, усталых сердец, и алая кровь грозными потоками оросит арену цирка.

«Когда будут игры? Какая их программа? Сколько слонов, львов и пантер будет выпущено на арену? Какие христиане преданы на смерть?» – вот вопросы, которые волнуют толпу, в тревожном ожидании стоящую пред воротами цирка и ведущую непрерывные толки о предстоящем празднестве.

В это время вдали на дороге показались два фургона, завешенные белым полотном. Их сопровождал отряд воинов на породистых лошадях. Разговоры в толпе моментально смолкли, и все взоры устремились на необычный кортеж. Фургоны между тем приближались, из одного из них уже доносилось грозное рычание диких зверей.

Тяжелые ворота заскрипели и распахнулись настежь.

– Сюда? – отрывисто спросил один из воинов.

– Да, – ответил привратник. – Ты откуда?

– С гор.

– А что везешь?

– Поваров и мясо.

– Ну, брат, ты ошибся. Нам ни поваров, ни мяса не нужно.

– Однако ты примешь и то, и другое.

– Посмотрим.

– Будь уверен… Вот я покажу тебе сейчас поваров.

И с этими словами солдат приподнял полотно. В громадной железной клетке, на подстилках лежали усталые, изморенные долгой дорогой звери. Здесь были и львы, и апеннинские медведи¹⁶, и огромные волки с блестящими острыми клыками.

Привратнику сделалось жутко. Он в страхе зажмурил глаза и инстинктивно подался назад.

– Неужели?! – сорвалось с его трепещущих уст.

– Да, мясо для них приготовлено, – спокойно ответил воин и хотел было опустить полотно, но в это время один из медведей проснулся.

Вытянувшись во весь свой гигантский рост, испуская страшное рычание, он в бессильной злобе потрясал лапой один из прутьев клетки. Глаза его горели диким непримиримым огнем. Вид его был ужасен.

– Вот видишь, – сказал с усмешкой солдат. – Рекомендую тебе одного из самых лучших поваров. Не правда ли, такой силач может приготовить довольно порядочный бифштекс?

У привратника захолонуло сердце, ему до мучительной боли сделалось жаль ни в чем не повинных христиан. Ведь и он сам так любил Распятого, преклонялся пред Его дивным, никогда раньше не слыханном учением, трепетал при мысли о той грозной каре, которая ждет бесчеловечных мучителей.

Но он должен был рассмеяться.

– Ты не лишен остроумия, – заметил он воину, поспешно закрывавшему полотном клетку и направившемуся к другому фургону.

– Ну-с, теперь, если хочешь, посмотрим и мясо! Только я уверен, что оно произведет на тебя не такое сильное впечатление…

И воин приподнял плотно.

Странное зрелище представилось глазам изумленного привратника. В железной клетке на вязках соломы лежали полуобнаженные христиане. Их было шестеро: две довольно пожилых женщины, молодая, миловидная девушка, убеленный сединами старик и двое юношей.

Изможденные, мертвенно-бледные лица, впалые вдумчивые глаза, тихое заунывное пение – все это, как ножом, резануло по сердцу доброго привратника.

«Да они невинны…» – думал он.

«Они святые…» – говорила ему совесть.

«Святые!» – плакали и деревья под напором злобного ветра.

«Святые! Святые!» – грохотал где-то вдалеке встревоженный гром, и красно-багровая молния освещала своим ярким светом изможденные лица христиан и скорбного, тоскующего привратника, пристально вглядывающегося в лица невинных жертв людской страсти, бесчеловечной злобы мучителей. И когда красно-багровая молния еще раз осветила землю, привратник задрожал и в тайном страхе отпрянул назад…

– Марк!.. Аврелий!.. – чуть слышно прошептал он.

И видно было, что юноши-христиане тоже узнали привратника, вздрогнув от радости.

Только один из них тихо сказал:

– Маркелл!

«Спасти! Спасти их… – мелькнуло в голове привратника. – Но как? Где средство ко спасению?! Ведь это почти невозможно…»

Маркелл мучился в догадках, чем он может помочь этим детям. Ему до боли сделалось жаль невинных юношей, которые были ему когда-то друзьями, и он перебирал в уме средства к их освобождению от лютой казни.

Воины между тем отошли от фургона к привезенным зверям. Один из медведей, будучи чем-то раздражен, ухватился лапами за прутья клетки и, грозно рыча, мял их, как жалкие ветви. На его страшный рев откликнулись и дремавшие до сих пор другие звери. Воины грозными криками старались усмирить животных, но все усилия их были тщетны, и страшный рев десятка зверей оглашал стены мирного Колизея, смешиваясь со зловещими раскатами грома приближавшейся грозы.

– Отвезите их в цирк! – предложил один из воинов, и тотчас же солдаты поворотили лошадей, въехав под темные своды цирка.

Привратник оглянулся. Вблизи никого не было.

– Марк, Аврелий, помните! Маркелл думает… – проговорил он скороговоркой, торопливо приблизившись к фургону и также торопливо скрываясь за воротами цирка.

Он очень хотел помочь этим братьям. Но сможет ли? Да и какую судьбу выберет себе каждый из них…

Скоро христиан увезли. Толпа расходилась. На землю наползала мрачная ночь. Тени густели. Небо чернело и становилось все более грозным. Пугливая молния на мгновение прорезала ночную мглу, и страшные раскаты грома потрясали холодный воздух.

К цирку между тем направлялся новый кортеж.

В сопровождении десятка богато вооруженных воинов ехал Кальпурний, любимец кесаря, его правая рука. Это был человек крепкого телосложения, с коротко остриженными волосами. Его черные глаза, оттененные густыми ресницами, горели необыкновенной решимостью; вся вообще фигура была воплощением силы и власти.

– Привезли медведей с Апеннин? – грозно спросил он у привратника Маркелла, который поспешил почтительно вытянуться пред своим господином.

– Точно так.

– А узники?

– Они уже заключены в темницу.

– Проводи меня к ним!

Маркелл пошел вперед по направлению одной из мрачных камер сырого подземелья Колизея, а за ним следовал Кальпурний в сопровождении своей роскошной свиты.

Когда привратник отворил тяжелую дверь и ввел вельможу в низкую сырую темницу, тот брезгливо поморщился. На вязках соломы лежали исхудалые, изморенные долгой дорогой «преступники».

– Посвети, – проговорил Кальпурний Маркеллу.

Тот приподнял факел, и вельможа вперил свой пристальный взор в лежащего на соломе изможденного старца.

– Кто ты? – спросил он, измеряя его холодным взором.

Старец молчал.

– Ты хочешь сказать: «Раб богов»?! – допытывался Кальпурний.

– Нет, – поднимаясь, ответил тот. – Я признаю единого истинного Бога, о Нем же живем, движемся и есьмы, имя Которого я исповедую пред тобою и во имя Которого крещен водой и Духом.

Кальпурний сдвинул брови. Глаза его запылали неподдельным гневом.

– Презренный! Разве не слышал ты, что наши кесари приказали делать с дерзкими ослушниками царевой власти, разве не дрожишь при мысли о тех адских муках, которые тебя ожидают, если ты не отречешься от Распятого. Опомнись! Остановись! Не заходи слишком далеко в своем безумии.

Старец поднял свои исхудалые руки к небу, в глазах его светилась неземная радость, бесконечный покой.

И он тихим, дребезжащим голосом заговорил:

– Смерть за Страдальца Христа будет для меня величайшей наградой, бесконечной радостью. Об этом ведь я только молился, в том были все мои грезы, мечты. Так неужели ж?!.. О радость, счастье!..

Старик зарыдал. Кальпурний дал ему выплакаться.

Когда стихли рыдания, старец снова заговорил:

– Стар я. С каждым днем силы слабеют, безвозвратно покидают меня. Дни мои сочтены. Одной ногой уже в могиле стою. Скоро, скоро удалюсь я туда, откуда никто не приходит. Туда, где сладостная награда ждет благочестивых страдальцев за веру.

Глаза старца лихорадочно заблестели, все лицо его приняло отпечаток божественной красоты и запылало святым восторгом. Он схватил за руку сановного вельможу и, близко наклоняясь к его бесстрастному лицу, быстро зашептал:

– Кальпурний… Кальпурний… Ты ведь язычник, ты и понять не можешь, какое наслаждение терпеть и умирать за правду! Умирать за Того, Кто велел любить врагов, Кто говорил, что в Боге мы все равны, Кто обещал вечное счастье потерпевшим за Него. Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз успокою вы¹⁷… Успокою… Успокою… Кальпурний! Как дорог, как сладок быть должен этот покой.

И, гордо выпрямившись, он добавил:

– Нет! Делай, что хочешь… Я христианин, христианином и умру.

Кальпурний вскипел. Гнев душил его в своих мучительных захватах. И если бы было то в его власти, он здесь же, на месте убил бы старика.

– То, что ты сказал сейчас, – злобно шипя, прохрипел вельможа, – есть вместе с тем и ужасное признание. Если ты не возьмешь сию же минуту своих дерзких, кощунственных слов обратно, клянусь тебе: завтра львы и леопарды иступят свои когти на твоем жалком теле. Подумай, старик! Что готовишь ты себе своим проклятым безумием? Ведь, право, становится жаль тебя. Ну-ка, откажись скорее от своих заблуждений… Откажись!..

И последнее слово Кальпурния, стонущее и крикливое, затерялось в низких сводах подземной тюрьмы, оставшись безответным.

– Я христианин, – твердо повторил старец, прикладывая руку к своей трепетной груди. – Я христианин, и, как ученик Распятого, за Бога готов всегда умереть.

– Ну так и умрешь, – гневно вскричал Кальпурний и обратился к женщинам.

А те, изнуренные и сгорбленные, с седыми всклоченными волосами, с уже потухшим взором шепча молитвы, сидели беспомощно на грязной тюремной соломе.

– Женщины! Во имя кесаря дарую вам свободу, если вы отречетесь от Христа.

Женщины молчали. Ни один мускул не дрогнул на их исхудалых лицах. Жалкие, изнуренные, они устремили свои окаменелые взоры в одну точку, не замечая ничего вокруг.

– Женщины! Отрекитесь от Христа, и вы свободны, – еще раз прокричал Кальпурний.

Тогда одна из них подняла на вельможу свой тихий, беззлобный взор, и от него стало жутко Кальпурнию.

– Господин, – спокойно сказала она, – делай с нами, что хочешь, но не желай, чтобы мы отреклись от того, что дало нам узреть Свет Истины, показало новую жизнь, толкнуло на путь искания Правды Небесной. Нет, господин, мы не откажемся, не отречемся. Кто хоть один раз изведал всю радость нашей веры, тот никогда, даже перед самыми лютыми муками, не отречется от Христа. Что сказал бы ты, Кальпурний, если бы мы стали просить тебя отказаться от язычества и перестать служить своему монарху? Нет, скорее перестанет светить солнце и погаснут на небе звезды, чем мы отречемся от веры в Господа Распятого.

Кальпурний, сдвинув брови, гневно воскликнул:

– И на самом деле, для вас померкнет солнце, погаснут звезды, не далее как наступит завтрашний день. Ваши сердца, окаменевшие в заблуждениях, опутанные какой-то адской силой, завтра же станут пищей африканских пантер.

– Бог наша защита!.. В Его руках наша жизнь, наша судьба, – набожно поднимая свой взор, ответила другая женщина.

– Погибнешь! – прошептал Кальпурний и обратился к юношам.

– Вы кто такие? – спросил он их, окидывая своим мрачным взглядом.

Один из них быстро вскочил с земли и бесстрашно выступил перед Кальпурнием.

– Я Марк Фламиний, это – мой брат, а это сестра!..

Вельможа перевел глаза на молоденькую девушку, которой на вид можно было дать не больше 15 лет, и замер в восхищении.

Подобной красоты среди узников Колизея он еще не встречал. Ее миловидная русая головка грустно опустилась вниз. Светлые волосы обрамляли ее белоснежное личико и длинными локонами спускались на плечо и на хрупкую шею.

Темная камера сырой тюрьмы казалась светлей от присутствия в ней этой дивной девушки с ясным, спокойным взором.

На челе у вельможи расправились складки, и он, подойдя к узнице, погладил ее по голове.

– Как тебя зовут, девушка?

– Ирина…

– А твоего второго брата?

– Аврелий.

– Откуда вы родом? Где ваши родители?

Лицо девушки вдруг омрачилось, как бы от тяжкой душевной боли и, не ответив Кальпурнию ни слова, она стала громко рыдать.

Марк подошел к ней и, крепко обняв сестру, поцеловал ее в высокий лоб.

– Не спрашивай ее о родителях, – сердито сказал он вельможе.

– Почему?

– На это тебе гораздо лучше может ответить тот, кто привез нас сюда.

Кальпурний вскинул вопросительный взгляд на воина, которому было поручено охранять фургоны, и тот поспешно подал ему свиток пергамента, где было написано следующее:

«Я, начальник провинции Сицилийской, исполняя волю моего повелителя и великого нашего кесаря, продолжаю искоренять во вверенной мне провинции уже, к счастью моему, остатки преступной христианской ереси. Одних казню мечом, других, более дерзких и фанатичных, предаю мучениям, третьих, наконец, заключаю в темницы. Как это ни грустно, но я должен донести, что новая вера находит себе последователей и ярых поборников не только среди жалкого простонародья, но и людей высокопоставленных, обладающих несметным богатством и, кроме того, осыпанных вашими почестями, могущественнейший повелитель.

На сих днях я имел случай убедиться в этом на семействе Фламиниев.

Эти известные люди, вероятно, благодаря злодейским чарам, были вовлечены в преступную ересь и не только сделались ее последователями, но и стали открыто провозглашать новое учение в ущерб интересам религиозным и государственным. Я, конечно, тотчас же принял необходимые меры и заключил семью Фламиниев в тюрьму, потребовав от них немедленного отречения от веры в Распятого. И только когда они категорически отказались исполнить законное мое требование, я решил для назидания остальных предать их казни, а детей – Марка, Аврелия и Ирину – отправить в Рим, чтобы было чем развлечься нашему могущественному кесарю Максимиану¹⁸ после трудов государственных, когда на сцену цирка будут брошены эти последние птенцы Фламиниева стада».

Кальпурний начал читать довольно громко, но под конец стих до шепота. Скоро он окончил чтение и, свернув пергамент, отдал его своему приближенному.

– Марк, Аврелий, Ирина! – сказал он. – Подойдите ко мне!.. – и голос его артистически дрогнул, а из глаз демонстративно выкатилась слезинка.

Молодые люди подошли.

– Вы еще молоды, – ласково начал он говорить им. – Поступить с вами так же, как со старшими, не позволяет мне моя совесть. Пойдемте!.. Я сейчас вам покажу, что ждет вас, если вы будете пребывать в ослеплении и в своем безумии не послушаете моих отеческих советов.

И с этими словами он сделал знак воинам. Те в ту же минуту окружили Фламиниев, направившись через узкий коридор на арену цирка.

Крик удивления вырвался из груди Марка.

Такого громадного здания ему еще не приходилось никогда видеть.

– Боже, какое величие! – воскликнул он, озираясь по сторонам. – Ведь, право, можно подумать, что это здание строили не люди, а существа, одаренные какой-то адской, сверхчеловеческой силой.