Власть женщины сильней. I

– Неужели я так глупа, чтобы просить вас об этом?! – в тон воскликнула Юлия.

– Иногда то, что вы называете глупостью, помогает. Блаженны нищие духом!

– Хорошо. Считайте, что я сделала эту глупость!

Поняв, что большего сейчас не добьется, Перетти сжал кулак, но почти сразу расслабился, заставив себя успокоиться.

– Вы, конечно, понимаете, какой вопрос последует далее. Какие гарантии с вашей стороны?

– Я должна буду забыть сына и вас, оставить всякие притязания на Тулузу и никогда более не появляться на вашем горизонте… Но зачем мне тогда свобода? У меня не будет ни титула, ни богатства, ни надежды на месть. Лучше уж остаться здесь, по крайней мере, я смогу надеяться…

Она замолчала. Он с явным нетерпением посмотрел на нее.

– Ну, продолжайте же – надеяться… На что?

– О, на многое…

Юлия прошла по камере, остановилась за спиной Феличе. Он почувствовал ее руки на своих плечах:

– На многое, – повторила она.

Подавив первый – малодушный – порыв повернуться к противнику лицом, Феличе сперва накрыл ее руку своей и лишь после обернулся к женщине:

– И все же, на что?

Взгляд его заскользил по лицу, шее, груди Юлии так, словно они стояли на одной из аллей сада, окруженные дивной зеленью и цветами. Оказавшись очень близко друг к другу, оба замерли на миг. Резким движением Юлия высвободила руку и отвернулась.

– Зачем тебе знать?

Горечь прозвучала в ее голосе. Но уже в следующее мгновение Юлия вновь говорила с улыбкой:

– Разве принято сообщать план битвы своему противнику?

– А если противники станут друзьями? – он привлек к себе маркизу.

– Феличе, между нами всегда будет стоять прошлое…

И словно молния Юлию поразила мысль: он видит в ней только покорную воле сильного падшую женщину.

– Отпустите меня! Слышите, отпустите!

– Но… – слова едва не сорвались сами собой. Он резко замолчал, но помедлив все же договорил:

– Неужели ты не понимаешь!

– Что?! – Юлия внезапно успокоилась. – Я не смогу забыть… Нет! Я не могу. Виктория, да ведь она любит вас!

– Что тебе до нее?! Подумай лучше о себе!

Юлия отвернулась, но недостаточно быстро, чтобы скрыть слезы, побежавшие по щекам. Впервые Перетти видел опущенные не под физическим насилием плечи, и слезы, текущие не от боли. Он сделал движение, будто хотел поцеловать ее, но отпрянул. И нарочито спокойно проговорил:

– Вам надо отдохнуть. Сейчас я уйду. Вам принесут ужин, что-нибудь переодеться, сменят постель. Утром мы продолжим разговор.

После, не оглядываясь, едва не бегом, Феличе Перетти покинул камеру узницы. Когда звякнул дверной засов, Юлия без сил опустилась на скамью, уронила руки на колени и… улыбнулась.

На другой день они снова увиделись. Его Святейшество ни словом, ни жестом не показал, что накануне между ним и маркизой произошло что-либо необычное. Голос его был по-деловому сух и холоден.

– У меня мало времени. Слушайте внимательно. Через две недели Виктория будет разведена с герцогом. Вы поедете с ней в Веллетри, в монастырь Святой Катерины. Там вы пробудете месяц. С Викторией ничего не должно произойти. Ясно? Потом можете отправляться куда угодно. Общаться мы будем через брата Иосифа. Через того самого брата Иосифа, – глядя на изумленное лицо Юлии, Перетти не сдержал улыбку. – Прощайте.

– Спасибо, – впервые за много лет она опустилась перед ним на колени по своей воле. Прижала его ладони к своему лицу и горячим дыханием выдохнула вновь:

– Спасибо…

Пальцы Перетти дрогнули, и голос прозвучал неожиданно хрипло:

– Встаньте. Не хочу видеть вас сейчас на коленях… Прощайте, я спешу. Благослови вас Господь!

Остановившись на пороге, он обернулся, словно хотел что-то еще сказать, но тряхнул головой и молча вышел.

Глава 6

По решению курии после развода с герцогом де Мединасели Виктория должна была отправиться в монастырь. Перед отъездом Папа пригласил ее попрощаться.

В кабинет синьора вошла в черном платье, голову покрывала мантилья. Ни единого украшения на ней не было. Когда секретарь проводил Викторию через приемную, за их спинами шептали: «Испанец жесток… Тяжко ей будет в монастыре… Говорят, она застала его с любовницей в саду, устроила скандал и поплатилась за это. Что вы! Не просто скандал… Она пыталась избавиться от несчастной. А как вы думаете – она правда в тяжести? Что-то не похоже…»

Шагнув за порог студиоло, синьора де Бюсси преклонила колени. Повинуясь легкому взмаху руки Его Святейшества, секретарь вышел и закрыл двери. Только тогда Сикст позволил женщине подняться:

– Сожалею, что тебе, дитя мое, пришлось пережить столько неприятных часов. Но теперь все улажено. В Веллетри с тобой поедет женщина, которой ты можешь доверять. И помни – придет время, и я верну тебя в Рим.

Виктория молчала. Не дождавшись ответа, Перетти подошел ближе. Ему показалось, что с ней что-то не так – даже сквозь кисею вуали была заметна бледность.

– Что с тобой?

– Простите, я больна, – словно очнувшись, проговорила Виктория. – Мне нужен лекарь. Вчера мне прислали вино… Я немного выпила и вот результат… Я благодарна вам за все.

Она опустила голову, но, решившись, вдруг заговорила, глядя прямо в лицо Перетти:

– Я всегда обращалась к тебе на «вы», но сейчас…

Перетти обратил внимание на ее руки – они беспокойно терзали манжеты платья. Последняя фраза его встревожила, поэтому он поспешил воспользоваться паузой:

– Это, возможно, прощальный подарок герцога. Я пришлю к тебе лекаря. Но скорее всего ты просто устала, – голос Перетти стал холоден и сух.

Она вновь сникла, утратив надежду:

– Позвольте писать вам. Я знаю, понимаю все, но может быть… Простите, я конечно не заслужила… Прощайте, синьор Феличе Перетти.

Виктория закрыла лицо руками и пошла прочь.

Сикст молчал.

У порога она все же остановилась, тихо произнесла:

– Нет, – и, обернувшись, громко закончила, – до свидания, Ваше Святейшество.

***

Карета неторопливо двигалась по прямой дороге, уходящей за горизонт. Две женщины сидели в ней, мерно покачиваясь в такт движению. Одна из них с живым интересом наблюдала то вид за окошком, то свою спутницу. Другая – безучастно смотрела в пространство перед собой. Последняя встреча с Перетти многое показала Виктории. Она поняла – он использовал ее как инструмент, использовал ее любовь и преданность в своей политической игре. Порыв Юлии выяснить, какие мысли скрываются за напряженным молчанием синьоры де Бюсси, был остановлен прямым и твердым взглядом графини:

– Маркиза, – ее голос дрогнул, – не пытайтесь успокоить меня. Я знаю, что монастырь – это навсегда. Он сказал «когда придет время»… Это слишком неопределенно. Но я все равно люблю его. Глупо?

Она вдруг рассмеялась и закричала:

– Глупо! Любить – это глупо!

Когда маркиза уже начала беспокоиться, Виктория подавила истерику:

– Герцог Миланский любил меня, и я его тоже. Хотя нет, если бы я любила, наш Тео не умер бы. Сын…

Это последнее слово для обеих многое значило. Только у одной сын умер, а от другой отрекся.

– Юлия, я чувствую, он любит вас! А я – так, вещь, которая уже не нужна. Рано или поздно он избавится от меня.

Это признание заставило губы маркизы сжаться в тонкую линию.

– Замолчи! – Юлия оглянулась, словно боялась, что кто-то может их услышать.

– Виктория, успокойся, – строго сказала она. – Сейчас я ничем не могу помочь тебе. Перетти следит за нами. Малейшее подозрение, и мы окажемся вместе там, откуда точно никогда не выберемся.

Помолчав, маркиза взяла Викторию за руки, сжала их и уже мягче добавила:

– Никогда никому не верь, даже мне. Никогда никому не признавайся в своих чувствах.

Графиня лишь глубоко вздохнула в ответ и отняла руки. Через некоторое время, не повернув головы от окна, Виктория тихо спросила:

– Зачем?

– О чем ты? – не дождавшись продолжения, сказала Юлия.

– Зачем он отправил нас вместе?

Маркиза не успела ответить, когда Виктория вдруг посмотрела на нее – в тени карты ее глаза странно блестели:

– Рассказать вам о сыне? У нас с доном Хуаном не могло быть детей, и я много времени сама проводила с Бенвенуто.

Графиня пристально следила за выражением лица спутницы. От нее не укрылось то, как гневно шевельнулись крылья небольшого прямого носа, как плотно сжались губы Юлии.

– Не нужно, синьора де Бюсси. Все, что я хотела знать о своем сыне, я уже узнала.

Маркиза помолчала, глядя, как Виктория сжимает пальцы, беспокойно лежащих на коленях рук. Уголок губ предательски дрогнул, сдерживая холодную усмешку:

– Я не поблагодарила тебя за воспитание Бенвенуто и заботу о нем. И я не стану этого делать. Это был не мой выбор.

Под прямым взглядом Юлии де Ла Платьер графиня смутилась; она опустила взгляд, а после вновь отвернулась к окну.

Во время оставшегося пути женщины мало разговаривали, каждая была занята своими мыслями.

В монастырь они прибыли под вечер. Кельи, отведенные им, не отличались изяществом убранства, и Виктория заметила улыбку, искривившую губы Юлии:

– Сестра, эти покои так не похожи на те, в которых мы жили раньше. Впрочем, здесь тепло и светло. До вечера, маркиза.

После вечерней трапезы Юлия передала через приставленную к ней послушницу просьбу увидеть брата Иосифа. Монах не заставил себя ждать.

– Слушаю вас, синьора.

Лицо его было непроницаемо холодно, словно никогда до сего дня они не встречались, и не было сговора против Папы Сикста. Юлия приняла правила, безмолвно предложенные иезуитом.

– Святой отец, вы отвезете в Рим письмо.

Монах только усмехнулся в ответ на приказной тон женщины. Присев к столу, она быстро набросала: «Феличе, мы в Веллетри. Через месяц я вернусь в Рим, к тебе. Но что будет с Викторией? Прошу тебя, сжалься над ней. Я очень скучаю по тебе». Запечатав письмо, маркиза отдала его монаху. Брат Иосиф, не тратя время на слова, вышел из кельи и направился к себе. Там, сидя за столом у свечи, он бережно вскрыл послание. Конечно, у него были полномочия просматривать переписку маркизы и графини, но не переписку же Папы. Когда он закончил читать записку, на его губах задрожала усмешка. И брат Иосиф решил рискнуть – чуть-чуть, на грани подозрения, неаккуратно запечатал бумагу: ведь у него все-таки были полномочия. Пусть Перетти поймет, что его подручный в курсе всех этих «Феличе…», «к тебе…», «скучаю….», «сжалься…» А после он посмотрит, чем это обернется для нее.

***

Через месяц, за день до запланированного отъезда маркизы де Ла Платьер в Рим, в веллетрийский монастырь вернулся брат Иосиф. Он велел собрать пленниц в одной келье.

– Синьора де Бюсси, синьора де Ла Платьер, вас приказано перевести в Сьеррский монастырь. Собирайтесь, вы выезжаете прямо сейчас.

Виктория повернулась и без слов отправилась к себе: она почти ждала чего-то подобного. За прошедшие недели графиня о многом думала и, в конце концов, решила, что пока будет выгоднее смириться с тем, что ее судьба находится в чужих руках.

Юлия так же молча покинула келью монаха, но выходя, она обернулась и успела заметить странную полуулыбку, скривившую губы иезуита.

Через несколько дней за каретой с двумя синьорами закрылись тяжелые, обитые железом ворота Сьеррского монастыря. В отличие от веллетрийской обители, он был окружен толстыми каменными стенами и славился строжайшим уставом. Навстречу прибывшим вышел мужчина в хабите доминиканца. Виктория узнала в нем коадъютора⁶ Бенвенуто ди Менголли, кардинала Монтальто.

– Да благословит вас Бог, сестры. Добро пожаловать. Встретимся после вечерни. Сестра Аделия проводит вас.

Маркиза окликнула доминиканца:

– Отец мой, не откажите в любезности… Его Святейшество здесь?

– Что, простите?

– Святой Отец здесь? – в голосе Юлии послышалась угроза.

– Смирите гордыню, сестра! – приторно улыбнулся монах. – Пост и молитва помогут вам!

Маркиза отвернулась. Но взгляд ее ясно сказал доминиканцу, что от смирения синьора Юлия весьма далека.

Вечером маркиза тайком прошла в келью сестры.

– Слушай меня внимательно, Виктория. Происходит что-то странное. Будь готова ко всему. Возможно, нам придется бежать, – она прислушалась. – Сюда идут. Будем спокойны.

Изумленное внимание на лице Виктории сменилось безразличием, когда она, вслед за Юлией, обернулась к двери. Без стука в келью вошел коадъютор. Заметив синьору де Ла Платьер, он укоризненно покачал головой:

– На будущее, уважаемая маркиза, учтите, что в этой обители не приветствуется общение сестер наедине. Итак, я уверен, у вас есть некоторые вопросы. Готов на них ответить, если, разумеется, они входят в мою компетенцию.

Графиня была спокойна и молчалива. В голове была одна, смешившая ее, мысль: «Мы уже монахини или еще нет?»

Юлия решила взять инициативу в свои руки:

– У меня… У нас несколько вопросов: где Папа, по чьему приказу мы здесь, как долго мы будем здесь? И, наконец, в этом месте принято ужинать?

– Сестра, бес попутал твои мысли. Святейший Отец в Риме, все свершается по велению Божьему. А по поводу трапезы – я же велел тебе сменить пищу телесную на пищу духовную, сиречь молитву.

Видя, как Юлия наливается гневом, коадъютор повысил голос:

– Сестра Аделия, проводи сестру, – это слово он выделил особо, – Юлию, она хочет помолиться в одиночестве!

Теперь он понимал, что собрат-иезуит не зря предупреждал его о строптивой грешнице.

Когда за маркизой закрылась дверь, Виктория подняла взгляд на монаха и спросила:

– Святой отец, можно мне пойти в часовню?

– Устами нашей сестры говорит дьявол, но мы спасем ее душу. А вы можете идти в церковь. Молитесь, сестра, и Господь услышит вас.

– Спасибо, святой отец, – женщина склонила голову, но сама подумала: «Не учи монахиню молиться».

Коадъютор был почти спокоен – от Виктории нечего ждать неожиданностей. Но вот с маркизой, похоже, хлопот не оберешься.

Через неделю в монастыре начались приготовления. Было заметно, что кого-то ждут. К обедне приехал тот, ради кого поднялась суета – в Сьеррский монастырь святой Девы Марии прибыл кардинал Менголли. Монсеньор был слишком молод, и сидеть на одном месте ему было тяжко, поэтому в своей обители его высокопреосвященство бывал лишь наездами. Когда юноша вышел из кареты, графиня, сидевшая в это время у окна своей кельи, от неожиданности выронила молитвенник из рук.

– Боже милостивый! Он здесь?! – Виктория задумалась. – Прекрасно. Перетти двинул очередную фигуру.

Виктория хотела уже вернуться к чтению, но шум за окном вновь привлек ее внимание. По двору в сопровождении монахинь проходила маркиза. Кардинал Монтальто обернулся посмотреть, кого ведут. Этого было достаточно, чтобы Юлия узнала сына. Монсеньор тот час отвернулся, увидев женщину с растрепанными волосами, в мятом грязном платье – Юлия еще в первый день отказалась переодеваться в одеяние послушницы и до сих пор стойко сопротивлялась этому требованию сестер и доминиканца. Маркиза не закричала, у нее перехватило дыхание. Тихо выдохнув: «Неужели снова», она опустилась на землю в обмороке. Шум, поднявшийся вокруг упавшей Юлии, и привлек внимание Виктории. Она вышла во двор. В отличие от постоянно выказывавшей неповиновение маркизы, графиня выглядела хорошо. Невозмутимо оглядев представшую картину, Виктория поинтересовалась:

– Что произошло?

Юлия уже пришла в себя, ей помогали подняться. Тут сеньоры услышали голос коадъютора:

– Ваше высокопреосвященство, в монастыре новые послушницы, они ожидают вас, чтобы принять постриг.

Мальчик внимательно оглядел женщин. Ему было неудобно рядом с ними: одна воспитывала его в раннем детстве и даже нравилась, с другой их свели очень неприятные обстоятельства. Но он нашел в себе силы проговорить:

– Мир вам, – и сразу обратился к коадъютору, – брат мой, проводите меня.

Еще бледная после обморока маркиза беспомощно посмотрела вслед Бенвенуто, потом повернулась к Виктории:

– Что здесь происходит? Ты понимаешь? Нас собираются постричь?!

– Ты только сейчас это поняла?! – резко ответила графиня. Виктория развернулась и направилась к себе. А Юлию отвели туда, куда собирались – в карцер, место уединенной молитвы и поста.

***

Поздним вечером ворота монастыря выпустили двух монахов. За углом монастырской стены один из них протянул другому перстень, скинул балахон, оставаясь в костюме всадника, и направился к привязанной неподалеку лошади. Вскоре стук копыт стих вдали. Оставшийся – через сад вернулся обратно в стены обители и передал записку Виктории: «Сестра! Я не хочу становиться монахиней. Я постараюсь бежать. Если мне повезет, очень скоро я буду в Риме. До встречи. Храни тебя Бог». Лишь много позже Юлия задумалась о том, почему ей так легко удалось покинуть суровую обитель.

Тот же монах, что провел Юлию через ворота, доложил коадъютору о бегстве маркизы. Доминиканец улыбнулся и отправил гонца в Рим, а сам пошел в келью графини де Бюсси.

– Синьора, вы уже, думаю, знаете, что маркиза де Ла Платьер сбежала. Не переживайте, через неделю вы отправитесь в Рим в свите монсеньора Менголли. Там Святой Отец освятит ваш брак с графом Морно, племянником монсеньора Карреры.

– Как?! Значит вот, что на самом деле… – по щеке Виктории скатилась слеза. – А если я хочу стать монахиней? Впрочем, это равносильно… Хорошо, синьор коадъютор, я все поняла.

Пожилой мужчина едва ли не сочувственно кивнул ей и вышел.

***

К крыльцу Апостольского дворца галопом подлетел всадник. Спрыгнув с коня, он направился к входу.

– Послание от монсеньора Монтальто, срочно к Его Святейшеству!

Гонца проводили в один из кабинетов. Впустив его, служка тут же вышел и прикрыл двери. Папа стоял лицом к окну в легкой шелковой сутане. Дождавшись, когда стукнет, закрываясь, дверь, он обернулся:

– Здравствуйте, маркиза. Мужское платье вам к лицу. Вы перепугали моих людей. К чему такая спешка?!

– Что же, – Юлия и не подумала смутиться, напротив, ее глаза только ярче вспыхнули в свете свечей, – тогда, может быть, вы изволите объяснить…

Тон и слова женщины заставили Перетти изумленно приподнять бровь. Но даже столь явно выраженное неудовольствие Святого Отца не остановило маркизу:

– Не желаете ли объяснить мне события последних месяцев? Какой постриг?! Ведь я так ждала от вас письма.

В голосе Юлии сквозило разочарование. Папа вновь отвернулся к окну. Помолчал. После, все так же, не оборачиваясь, проговорил:

– Не желает ли синьора поужинать со мной?

Этот спокойный тон заставил женщину опомниться. Она чуть расслабилась, заставила себя улыбнуться.

– С удовольствием! Помогите мне снять плащ.

Перед тем как отойти от окна Сикст пробормотал:

– Надо бы что-то поставить на эту площадь…

После приблизился к Юлии и снял с плеч женщины дорожный плащ, сумев не коснуться ее самой.

Если Юлия и была удивлена приемом, то сумела не показать этого, мгновенно превратившись в даму большого света.

Они сидели уже довольно долго. Феличе говорил о пустяках, оправдывая общение желанием прояснить для себя настрой маркизы, чтобы определить меру доверия к этой женщине. Но на самом деле он уже давно откровенно любовался ею. Как маркиза ни торопилась к Феличе, она все же остановилась на несколько часов в одном из трактиров на окраине города. Там она привела себя в порядок, уложила волосы, а посыльный от хозяина даже достал для нее любимые духи с нотами сандала. И теперь Феличе Перетти наслаждался вечером, их вечером. Юлия тоже казалась довольной обществом приятного мужчины. Напряжение, не покидавшее ее несколько суток пути, спало, и она почувствовала себя безмерно усталой и опустошенной. Разгоряченный вином, Папа не сразу заметил перемену ее настроения.

– О, маркиза, вы устали… Я приказал приготовить вам комнаты рядом с моими покоями, – произнося последние слова, он словно бы испрашивал ее позволения или искушал.

– Благодарю вас, – не задумываясь, ответила Юлия. Промелькнула было мысль о том, что она может устроиться в римском доме, купленном еще маркизом Ла Платьер, но быстро утонула в нежелании куда-либо ехать. Маркиза поднялась из-за стола. Ее качнуло от усталости и вина.

– Боже, как кружится голова.

– Да, вино отменное.

– Спокойной ночи, монсеньор.

В комнате, отведенной ей, Юлия стянула с себя костюм и с наслаждением погрузилась в наполненную горячей душистой водой бронзовую ванну. Тепло и тишина разморили ее, она задремала. В конце концов, служанка-монахиня разбудила Юлию, обтерла льняным полотенцем и уложила в постель. Потушив все свечи, кроме лампады, служанка вышла. Едва укрывшись, Юлия заснула.

Он пришел глубокой ночью, прямо из молельни. Она спала, и лицо ее было лицом невинного ребенка. Феличе сидел в кресле, смотрел, как спокойно в размеренном дыхании приподнимается ее грудь, скрытая покрывалом, и вспоминал. Картинки их совместного прошлого скользили по его сознанию, но он не позволял им проникнуть глубоко, задеть чувства. Он слишком хорошо помнил, почему очень давно, еще в Испании, отказался от этой женщины! Молоденькая изящная парижанка, жемчужина в клоаке порока, она с первого мгновения их встречи очаровала его, уже тогда влиятельного прелата. В одном единственном взгляде он почувствовал ее силу – силу обольстительной женщины в теле еще девочки. И он решил использовать эту силу для осуществления плана своей вендетты. А потом… Потом Феличе Перетти осознал, что и сам слаб против ее женской власти. И он отдал ее инквизиции. Не насовсем, а так, чтобы придержали, ослабили. И была последняя перед отъездом в Рим встреча, где она умоляла, требовала забрать ее с собой, а потом попыталась вернуть его, сообщив о скором рождении ребенка. Их ребенка. Феличе Перетти почти устоял. Почти, потому что, отвергнув ее, он принял дитя. Монсеньор прекрасно сознавал, что тем самым точку своей рукой превращает в многоточие. Но ничего не мог поделать с собой. Когда Юлия впервые после долгих лет подала о себе весть, он почувствовал что-то сродни удовлетворению – она возвращается. Оставалось дождаться и посмотреть, как она вернется. И он признал, что Юлия вернулась достойно, с блеском стали. И что же теперь? Он ощутил в себе уверенность, что сможет не только предложить ей свои правила игры, но и добиться от нее их соблюдения.

Пока Папа был погружен в свои мысли, маркиза, почувствовав присутствие постороннего в комнате, проснулась. Свет от лампады позволял разглядеть лишь белеющий в сумраке силуэт в кресле. Но она и так знала, кто оказался рядом с ее постелью. Приподняв голову, Юлия посмотрела на Перетти.

– Ты пришел. Хочешь мне что-то сказать?

Золотистые волосы – пышные, но теперь коротко стриженные – едва касались обнаженных плеч, в глазах отражался огонек лампады, руки в пене кружев казались выточенными из слоновой кости. Окинув Юлию жадным взглядом, Перетти резко поднялся: «Нет!» – и, не проронив ни слова, вышел.

«Ты бежишь, Феличе… – подумала Юлия, укладываясь вновь на подушки. – Так уже было.»