Катя, прости

Недалеко от нашего дома на берегу реки находился сливной коллектор – большая бетонная труба, торчащая из земли, вход в нее был намертво закрыт решеткой. Весной или после обильных дождей к трубе постоянно намывало всякий мусор. Здесь можно было найти кошельки и сумки уже без денег, трупы птиц, мышей и мелких животных, а еще отрубленные пальцы и прочие человеческие останки. Местные мальчишки ковырялись в этом мусоре в поисках утраченных кем-то ценностей и кидались камнями в жирных крыс, всегда копошившихся неподалеку от дохлятинки. Когда им доводилось случайно выловить какой-нибудь палец, молва об этом сразу же разносилась по всем дворам, собиралась толпа зевак, приезжала милиция, что-то осматривала, записывала, забирала находку и уезжала. И все расходились по дворам, продолжая мусолить эту тему еще несколько дней.

Однажды в каникулы мы играли с подружкой во дворе, когда прибежал кто-то из ребят и сказал, что на школьном дворе нашли человеческую голову, завернутую в пакет.

– Как интересно! Пойдем смотреть! – мы тут же вскочили и, побросав игрушки, помчались на школьный двор.

Мальчишки, играя на берегу реки, нашли какой-то замотанный пакет и начали пинать его друг другу, как импровизированный мяч, перемещаясь вместе со своей находкой в сторону школьного стадиона. Пакет постепенно рвался и начинал источать зловоние. Когда мальчишки поняли, что это, разбежались по домам, чтоб от родителей не влетело, а голова в пакете так и осталась лежать посреди стадиона, пока не нашелся гуляющий с собакой взрослый и не позвонил куда следует.

Естественно, голову нам никто не показал. Как ни старались мы подобраться к ней с разных сторон, попытки не увенчались успехом. А еще какой-то строгий дядька в форме сердито посмотрел на нас и шикнул: «Брысь отсюда, детвора, нечего вам здесь глазеть».

Мы разбежались, но украдкой наблюдали издалека. Куча машин, толпа зевак, люди в форме, расхаживающие тут и там, – страшно интересно. Я не думала тогда о смерти как о чем-то ужасном, не могла сопоставить живого человека и воняющий мешок. Эти объекты находились в разных реальностях, мне было просто интересно, необычно и очень любопытно.

Мое детство пришлось на девяностые, когда в соседних дворах убивали людей, взрывали машины, поджигали квартиры, когда по вечерам под мостом или на пустыре возле речки собирались толпы людей и устраивали бойню за то, что кто-то кого-то грубо обозвал. Люди дрались до смерти, устраивали кровавую резню просто за идею, потому что был какой-то повод, потому что какой-то уважаемый человек сказал им «фас». Мы потом бегали смотреть на последствия разборок, сразу, как только слухи разносили по округе новости о случившемся. Интересно было разглядывать пятна крови на асфальте, а если доводилось увидеть хоть краешком глаза, хоть вскользь безжизненную руку, случайно выпавшую из черного плотного пакета, – накатывал восторг. Это ж прямо как в кино! Кадры из «Бандитского Петербурга» оживали здесь, на наших улицах, и жизнь казалась нам захватывающим боевиком.

Зимой либо в период осенне-весенних холодных дождей и ветров, когда находиться на улице долго было крайне неприятно, все постоянные обитатели речного берега перебирались на заброшенную стройку, и жизнь начинала кипеть уже там.

У местных бомжей были свои обжитые квартиры, обустроенные принесенными с помойки диванами, матрасами, столами и прочей домашней утварью. В бочке в центре комнаты, а порой и просто на бетонном полу полыхал костер, дарующий свет и тепло зимними вечерами.

Мы, будучи в то время уже семиклассниками, тоже частенько бывали на стройке – прогуливали там школу, играли в прятки, казаки-разбойники, пережидали непогоду, учились курить. Квартиры бомжей старались обходить стороной, выбирая для игр другие этажи, или же уходили в соседнее здание. В общем, мы не мешали им, и за это они не трогали нас. Такой негласный симбиоз детей с бомжами.

Когда я перешла в девятый класс, девочка-пятиклассница, играя с друзьями на стройке, упала с балкона третьего этажа на торчащую из земли арматуру и умерла. Эта трагедия вызвала резонанс, и стройку обнесли глухим забором, поставили круглосуточную охрану и запустили на территорию стаю собак. Больше там никто не играл.

Лето в деревне

Лето после седьмого класса мы с Лерочкой и ее старшим братом Данькой провели в деревне. Лерочкины родители купили там домик и на лето отправили детей туда, а заодно уговорили моих родителей сделать то же самое.

– Девчонки в городе все время вместе, так пусть и туда вместе едут, – сказал Лерочкин папа, и мои родители согласились.

В деревне для нас было настоящее раздолье. Мы все время проводили на улице – ходили в лес за ягодами, бегали купаться на карьер, катались на велосипеде по полям и лесам. Я перестала наконец бояться гусей и петухов, из-за чего первое время надо мной потешались местные.

Питались мы тоже по-деревенски. Творог, сметана, яйца – стандартный набор, который мы ежедневно покупали у местных жителей, а блины и оладушки готовила Лерочкина бабушка. После деревенской диеты в город я вернулась той еще булочкой – на радость маме.

Дом Лерочкиной бабушки был на другом конце деревни, поэтому мы хоть и были под ее присмотром, но не таким чутким, как хотелось бы родителям. За нами неустанно следил лишь Данька, ему тогда исполнилось шестнадцать, и два терьера – Шери и Дига.

Шери была уже старенькой, но доброй и очень ласковой собачкой. Тем летом она родила щеночка, с которым мы возились все свободное время.

Дига – молодой и сильный, настоящий сторожевой пес. Весил как здоровый мужик, да и ростом в стойке на задних лапах не уступал. Ел этот монстр тазиками, которые нам велено было таскать ему каждое утро до завтрака.

– Сам не поешь, а охрану покорми, мало ли что он вычудить может, – говорил Лерочкин папа.

Своих пес не трогал – тонкости строгой дрессировки, а вот с чужими не церемонился, поэтому все деревенские старались обходить наш дом стороной.

Мы кормили пса как придется. Он послушно терпел голод и с благодарностью уплетал долгожданную похлебку, никогда не жаловался и продолжал вилять хвостом, даже если, еле продрав глаза ближе к полудню, мы шли в огород чистить зубы вместо того, чтобы варить своей охране тазик еды.

Очередным голодным утром пес не выдержал, перемахнул через забор и отправился по зову носа. Нос привел его на скотобойню, откуда Дига стащил тушку теленка, а затем как ни в чем не бывало вернулся домой. Несколько дней пес питался своим трофеем, а от нашей каши отказывался, что неудивительно.

Когда приехал в деревню Лерочкин папа, его уже поджидал сюрприз. Местные жители долго ругались, а он слушал с серьезным видом и кивал. Придя домой, он потрепал пса по голове и назвал «добытчиком». А нас троих усадил на диван и в течение часа, расхаживая по комнате, рассказывал нам об ответственности, о дрессировке, о режиме дня, о халатности и возможных последствиях, затем строго наказал ни в коем случае не забывать кормить собаку, делать это каждый день в одно и то же время и в достаточном количестве. Мы молчали, слушали и в нужный момент кивали.

Все лето Данька кормил пса и воспитывал нас с максимально возможной строгостью, прилетело-то ему, как самому старшему. Он устраивал нам словесную порку каждый раз, когда мы возвращались домой чуть позже установленного времени, поэтому мы старались не опаздывать.

Дабы отучить нас ругаться матом, за чем мы были случайно замечены, Данька накормил Лерочку стиральным порошком. Лерка обиженно прополоскала рот водой, плюясь пузырьками, но не сказала ни слова.

Настала моя очередь. Ко мне такие меры применять было нельзя, я все же не кровная родственница, и меня Данька решил закрыть в сарае, чтобы посидела в темноте с мышками и пауками и подумала о своем поведении.

Он вытащил меня во двор, открыл дверь маленькой, темной, без окон, грязной сарайки, заваленной всяким ненужным хламом. Свет в нее попадал лишь через открытую дверь и щели в потолке и стенах. Жуткое помещение. Я сопротивлялась как могла. Растопырив в стороны руки и ноги, я уперлась ими в дверной проем и истошно орала на весь двор. Данька пытался впихнуть меня внутрь и тоже орал на меня. Дига громко лаял и прыгал рядом с нами. В очередном прыжке пес вцепился зубами в мою ногу.

Боль и страх сковали меня, и я резко замолчала. Данька тоже испугался и перестал толкать меня в дверь. Дига взвизгнул, заскулил, поджал хвост и убежал прочь, спрятавшись от гнева хозяина.

– Что с ногой? – испуганно спросил Данька.

– Болит, – еле сдерживая слезы, выдавила я.

– Покажи.

Я задрала платье и, отвернувшись в сторону, обнажила покусанную ляжку. Данька долго осматривал укус.

– Что там? Страшно? – нетерпеливо поинтересовалась я.

– Жить будешь, – с улыбкой ответил Данька.

Я повернула голову и взглянула на свою ногу. На ней красовался ало-синий след собачьих зубов. Крови не было. Я посмотрела на Даньку, как бы говоря: «Ну и зачем тогда было так долго пялиться на мою ногу?»

– Пойдем в дом, – сказал он уже с серьезным видом и пропустил меня вперед.

Пес лежал под навесом для машины, забившись под кучу строительного мусора и закрыв лапами морду. Я остановилась, посмотрела на собаку и повернулась к Даньке.

– Он мог до кости прокусить?

– Мог, – проговорил Данька и открыл передо мной дверь.

Мы зашли в дом, единогласно решив при собаке вести себя более сдержанно. На этом воспитательный процесс был окончен.

Дом наш стоял на горке, а огород спускался в низину, потому, выходя утром в огород, чтобы умыться и почистить зубы, можно было обвести взглядом все свои владения, а также поле за забором, лесочек за ним и автомобильную трассу, петляющую вдалеке. По этой трассе приезжали машины в деревню, и если мы видели, что какая-то машина проехала по дороге и скрылась за лесочком, то возле нашего дома, учитывая все неровности, ухабы и отсутствие должного дорожного покрытия, у нас в запасе было примерно полчаса, до того как автомобиль припаркуется у наших ворот, о чем сообщал своим громким лаем Дига.

Несколько раз нас выручало такое удачное расположение дома, и, чистя утром зубы, разглядывая заросшие сорняком картофельные плантации, за которыми нам велено было приглядывать, мы случайно замечали мелькнувший вдали знакомый автомобиль.

Дальше все было как на автомате. Одна – моет посуду, собирает разбросанные вещи. Вторая – заправляет кровати, выметает из дома трупы мух и прочих насекомых. Третий – собирает и выбрасывает мусор и кормит собак. Затем мы прямо в пижамах мчались в огород и быстренько наводили там марафет – дергали сорняковую траву, доходившую нам до ушей. Наконец, услышав лай собаки, мы втроем, нацепив улыбки, бежали встречать родителей, рассказывали наперебой, как у нас все дружно и слаженно, ели привезенные вкусняшки, а после их отъезда делили карманные деньги и расходились по своим делам.

В отсутствие родителей Данька следил, чтобы мы не шлялись по ночам, смотрел, с кем мы гуляем, и проводил с этими мальчиками ознакомительные беседы. Иначе говоря, чтобы стать нашими с Лерочкой друзьями, нужно было пройти фейсконтроль и собеседование.

В остальном Данька был обычным шестнадцатилетним мальчишкой, и заботили его обычные шестнадцатилетние увлечения – погулять с девочками, погонять по деревне и ее окрестностям на машине и покатать девочек, а также тусовки с друзьями и прочие забавы подростка. Обычно ему не было до нас никакого дела, и игры в старшего брата – воспитателя имели скорее спонтанный, чем регулярный характер.

Мы с Лерочкой, в свою очередь, старались не конфликтовать с ним, делая вид, что слушаемся беспрекословно, прямо как родителей, а стоило ему отвернуться, творили что хотели.

В разгар сбора яблочного урожая договорились мы с местными мальчишками идти ночью в сад на окраине деревни тырить яблоки. Своих яблок у нас не росло, у бабушки были кислые, а тут красивые, сладкие, а от того, что чужие, они становились аж сахарными.

Хозяева сада жили в городе, а в деревне бывали наездами, но тырить яблоки мы все же решили ночью, так интересней и без лишних глаз. Данька еще днем заподозрил, что мы что-то задумали, поэтому, чтобы расстроить наши планы, устроил тусовку с друзьями на улице возле ворот. Пройти мимо незамеченными не представлялось возможным, а других выходов не было. Других известных ему выходов.

Мы с Леркой громко объявили друзьям, что идем домой спать. Попрощались. Зашли в дом. Минут сорок ходили из комнаты в комнату, включая свет и маяча перед окнами. Когда на улице окончательно стемнело, все выключили, но вместо того, чтобы лечь спать, оделись во все темное, приоткрыли дверь и выскользнули во двор, затем под навес для машины, оттуда через заваленную стройматериалами дверку сарайки проникли внутрь и через дыру в крыше вылезли наверх, прошли по крышам сараек до самой последней, стоявшей вплотную к забору, слезли на забор и спрыгнули на улицу.

Обратно вернулись тем же маршрутом с двумя полными пакетами вкусных яблок. Утром Данька с радостью уплетал наши яблоки, совсем не интересуясь историей их появления в доме.

Долгими летними вечерами мы с Леркой были предоставлены сами себе, но подозревали, что у Даньки чутье на наши затеи, потому что каждый раз, когда возникала необходимость улизнуть ночью из дома, наши стремления разбивались о стену воспитательного террора.

– И как у него это получается? – удивлялись мы с Лерочкой.

Лето в тот год выдалось жарким. Несколько недель ждали мы идеальной ночи с проливным дождем, громом и молнией, чтобы поиграть в страшилки. А в день икс мы с Лерочкой оказались отправлены спать в дальнюю комнату дома, потому что Данька с друзьями устроил тусовку в большом зале.

Выходов из дальней комнаты было два – один вел в маленькую комнатушку вроде гардеробной с небольшим зарешеченным окном, второй – в большой зал, в котором тусил Данька с друзьями. Пребывая в состоянии безумства и решимости, мы завернулись в белые простыни и выпрыгнули в окно.

Окно выходило на палисадник и дорогу перед домом, туда же выходили и окна большой комнаты. Разглядеть белые простыни в зеленых кустах не составило бы труда, но мы остались незамеченными. Перемазавшись в грязи свежеполитой дождем клумбы, мы удрали.

Нашей целью была противная старая бабка, местная сумасшедшая, которая все время орала вслед нам проклятия каждый раз, как мы проходили мимо ее дома. Закутавшись в белые простыни, мы с Лерочкой и еще двумя подружками пошли пугать несносную старушку. Та крепко спала или вообще отсутствовала дома. Почти час маячили мы возле ее окон, подвывая как призраки, а желаемых криков ужаса так и не случилось.

Вернулись домой уставшие, насквозь промокшие и замерзшие. И тут нас постигла очередная неудача. Оказалось, непросто влезть в высокое окно без посторонней помощи. Пришлось идти через дверь.

К этому времени гости уже разошлись и Данька дремал на диване под какой-то старый второсортный ужастик. В сумраке ночи, освещенные лишь экраном телевизора, вошли мы с Лерочкой в зал. Подвыпивший, озадаченный Данька смотрел на нас почти в ужасе. Мокрые и по колено в грязи, стояли мы перед ним, ожидая расправы.

– Вы откуда? – единственное, что смог произнести Данька.

– Из туалета, – не сговариваясь, хором выпалили мы.

– А чего босиком?

На этот вопрос ответ отсутствовал, и мы просто пожали плечами.

– Идите, – равнодушно сказал он, кивая на комнату и возвращаясь в горизонтальное положение, чтобы продолжить дремать под ужастик.

Так просто? Без криков, угроз, шантажа и физической расправы? Мы не верили своему счастью, когда ложились спать.

Деревня наша была маленькая, такая, где все друг друга знают. Когда мы только появились, сразу вызвали большой интерес среди местных мальчишек. Уже через некоторое время мы перезнакомились со всеми.

Почти сразу мы подружились с Максимом и Костей, двумя друзьями, которые были старше нас на год. Мальчишки рассекали по деревне на мотиках, часто подвозили нас в соседнюю деревню или искупаться на карьер.

– Девчонки, а за рулем хотите прокатиться? – как-то внезапно спросил Костик.

– Конечно да! – вскрикнула я от восторга. – Только я не умею.

– Тут ничего сложного, почти как на велосипеде, – с видом знатока сообщил Костик. – Садись.

Я села за руль, он сзади.

– Вот руль, вот газ, нажимаешь и едешь. Поняла?

– Поняла.

– Поехали.

Я взяла руль и крутанула ручку газа. Мотоцикл рванул с места и помчался прямо вдаль. Я визжала от удовольствия. Мы быстро домчались до противоположного конца деревни, как раз там улица резко сворачивала вправо и проселочной дорогой уходила в лесок.

– Поворачивай, – заорал Костик, крепко вцепившись в сиденье.

– Я не могу, – крикнула я в ответ. Скорость была слишком большой для поворота.

– Тогда тормози!

– Как? – я бросила газ, но мотоцикл продолжал мчаться на полном ходу.

В тот же миг я резко вывернула руль вправо, но было уже поздно, и мы боком влетели в высокий деревянный забор. Часть забора от удара разлетелась в щепки. Мы оказались под заглохшим мотиком и грудой досок.

– Славно прокатились, – грустно заметил Костик, вытаскивая меня из-под завалов.

На удивление мотик оказался абсолютно цел, чего нельзя было сказать о нас с Костиком и заборе. Да и хозяин дома совсем не ругался, просто спокойно сказал Костику: «Починишь, раз такое дело». И Костик вскоре починил.

Синяки и ссадины на моем теле заживали значительно дольше. Почти месяц кожа меняла цвет от темно-фиолетового до желтого. Как раз тогда, когда цикл обновления кожи почти завершился, мы с Лерочкой пошли купаться на карьер. Он располагался посередине между двумя деревнями, и ежедневно с двух сторон к нему стекались люди. Карьер был чистый, глубокий, с белоснежным песчаным пляжем.

Мы прошли пешком уже большую часть дороги, когда на мотике нас догнал Данькин друг – Васька.

– Девчонки, садитесь, довезу, – радостно прокричал он.

Мы вскарабкались на мотоцикл. Я села сразу за Васькой и двумя руками крепко обхватила его талию. Лерка села за мной. Мы поехали.

Васька разогнался на асфальтированном участке дороги, и мы очень быстро доехали до поворота на карьер. Он повернул, не сбавляя скорости, и стал стремительно приближаться к пляжу.

«Пора бы тормозить», – с некоторой тревогой подумала я.

– Тормозов нет! – будто услышав мои мысли, прокричал Васька.

– Чего? – переспросила Лерка.

– Будет мокро!

Я вцепилась в Ваську до хруста костей. Мотоцикл заехал на пляж, из-за чего скорость его немного уменьшилась. Лерка с силой оттолкнулась от меня и плюхнулась на спину в кучу песка, а мы с Васькой и мотоциклом влетели в карьер. Еще несколько недель на мне заживали синяки и кожа меняла цвет от темно-фиолетового до желтого.

Так незаметно наступил август, и на соседствующих с деревней полях начала поспевать кукуруза, а потому мы с Леркой задумали очередную бандитскую вылазку.

Солнце начало ползти к горизонту, когда на старом Данькином велосипеде с провисшей рамой мы выехали из деревни в сторону кукурузного поля. К ближайшему полю вела узенькая дорожка, круто поднимающаяся вверх, поэтому карабкаться по ней пришлось пешком, по очереди толкая в гору велосипед.

Вскоре мы добрались до места и нарвали кучу спелых початков. Сложив улов у обочины, мы окинули себя и велосипед взором в поисках тары для перевозки. Поехать на закате, чтобы вернуться в сумерки, дабы остаться незамеченными, мы догадались, а о том, что нужно будет в чем-то везти кукурузу домой, никто из нас не подумал.

На мне были короткие шорты и узкая майка, на Лерке такие же короткие шорты и чуть более свободная футболка. Решено было использовать в качестве тары Лерку. Она заправила футболку в шорты, и через ворот мы напихали ей столько кукурузы, сколько смогли напихать. После Лерка ловко вскарабкалась на высокое сиденье велосипеда, потому что багажника на нем не было. Я встала на педали, и мы стремительно помчались вниз с крутой горки навстречу закатному солнцу, пронзая тишину своими громкими криками. Кричали мы не от восторга, а от того, что гора была очень крутой, дорога очень неровной, тормоза чисто символическими, а при малейшем наклоне велосипеда в сторону педали цеплялись за землю. К тому же в самый неподходящий момент на дорогу выскочил заяц, но, увидев несущийся на него велик, поспешил удалиться.

До дома мы доехали благополучно и, как и планировалось, остались незамеченными, а через час уже сидели за столом и обгладывали початок за початком. Чуть позже Данька с радостью присоединился к нам. Откуда взялась кукуруза в нашем доме, его, как всегда, особо не интересовало.

Все деревенские развлечения по вечерам сводились к тому, чтобы либо потусить у кого-нибудь в доме или около, либо сходить на дискотеку в соседнюю деревню. Из минусов последнего – идти по проселочной автомобильной дороге несколько километров, но это никого не останавливало. Когда находился кто-то, кто ехал в ту сторону, нас обязательно подвозили, а если нет – то нет.

В очередной раз мы собрались на дискотеку и договорились с мальчишками поехать вместе.

– Давай только мы сами к тебе придем, чтоб Даньке на глаза не попадаться, – сказала Лерка Костику.

– Хорошо, – согласился Костик, и мы договорились о времени встречи.

В назначенное время мы с Леркой пришли к высоким глухим воротам на противоположной от нашего дома стороне деревни. Лерка позвонила в звонок. Дверь открыл Костик, Максим уже был у него. Мальчишки были в приподнятом настроении.

– Мы что-то интересное пропустили? – спросила я у Костика.

– Ничего особенного, просто с котом играли, – махнул рукой Костик. – Сейчас я вас с ним познакомлю, – сказал он и скрылся за воротами.

Максим остался вместе с нами и, уставившись на носок своего кроссовка, целенаправленно ковырял им землю. Он вырыл в плотно утоптанной земле возле ворот небольшую ямку, когда в дверях появился Костик, тащивший за собой что-то на веревке. Выйдя на улицу, он перехватил веревку и поднял что-то в воздух. Что-то оказалось котом, веревка обвивала его шею. Глаза кота были подернуты первыми признаками разложения.

– Познакомьтесь, Мурзик, – радостно захохотал Костик.

Мы с Леркой отскочили назад.

– Зачем ты это сделал? – прокричала она.

– Просто так, забавно было, – Костик пожал плечами.

– Странные забавы у деревенских, – шепнула я Лерке. Она кивнула в ответ.

Мы молча сели на мотики и поехали на дискотеку. Обратно мальчишки подвезли нас до края деревни и поехали в другую сторону. Мы с Леркой направились в сторону дома и по пути встретили знакомых девчонок, которые ушли гораздо раньше нас и только заходили в деревню, срезав путь через поле.

Вечер был жарким, и мне очень хотелось пить, а до колонки было неблизко.

– Пойдем ко мне, я вынесу тебе попить, это рядом, – сказала одна из девчонок, Маша.

Я одобрительно кивнула, и мы все вместе отправились, петляя узкими тропинками вдоль огородов, к этой самой Маше, которая жила тут рядом.

Дойдя наконец до небольшого домика на окраине, Маша остановилась.

– Ждите тут, – сказала она и скрылась за высоким деревянным забором.

Ждать пришлось недолго, вскоре вернулась Маша, неся в руках большую железную кружку. В темноте цвет жидкости в кружке нельзя было разглядеть, однако сразу стало ясно, что плескалась там не вода. Пить мне хотелось сильно, поэтому я просто выпила содержимое кружки, сладковатое, но невкусное. Я бы сказала – на любителя.

– Какой-то компот, – решила я.

Маша и ее подружки с интересом разглядывали меня.

– Ну как?

– Что как?

– Еще хочешь пить?

– Нет, спасибо, – сказала я, протягивая Маше пустую кружку.

– Ну хорошо. Дорогу назад найдете?

– Найдем, – ответила Лерка и потащила меня обратно через высокую траву вдоль домов.

Мы дошли до центральной улицы в полной темноте. В центре уже зажглись фонари, и дальше идти было уже комфортно. Мы шли не спеша в сторону дома, когда я вдруг почувствовала себя нехорошо.

– Подожди, что-то меня тошнит, – сказала я, схватив Лерку за руку и ощутив внезапный спазм в животе.

– Может, ты голодная? – поинтересовалась она.

Я действительно давно ничего не ела, но дело было не в этом.

– Похоже, не компотом напоила меня Маша, – решила я, опускаясь на травку у обочины дороги.

Лерка села рядом со мной. Голова закружилась, в глазах все плыло, и кажется, на какое-то время меня вырубило, потому что внезапно я увидела испуганные Леркины глаза, которая трясла меня за плечи и постоянно повторяла: «Эй, вставай, нам надо идти».

Потом меня снова вырубило. Помню, как чьи-то руки подняли меня с земли и куда-то понесли. Внезапно стало мокро и холодно. Голоса постоянно что-то спрашивали, и я не могла сложить их воедино, не понимая, кто эти люди и чего они от меня хотят.

Меня опять взяли на руки и куда-то понесли. В глазах мерцал свет, то ли от фонаря, то ли от автомобильных фар, а может, от того и другого. Меня трясло. Где-то рядом была Лерка, она все время говорила, но не со мной. Были и мужские голоса. Периодически меня хлопали по щекам и обращались по имени, но я не могла ответить. Движение прекратилось, и руки опустили меня на подушку. Все стихло, погас свет, я осталась одна.

Проснулась утром от петушиного крика. Я была в нашем доме, в своей кровати. На мне были вчерашние шорты и майка. Адски хотелось пить. Я медленно встала, голова все еще кружилась и ужасно болела. Я прошла в большую комнату, взяла со стола чайник и налила воды в стакан, залпом выпила и тут же побежала во двор, где меня вырвало вчерашним обедом. Довольная псина начала это есть, отчего у меня опять подступило к горлу.

Я вернулась в дом и опять упала на кровать. Проснулась уже к вечеру от того, что Лерка о чем-то разговаривала с Данькой, и от запаха вареных пельменей.

– Есть будешь? – спросила она меня.

Я молча кивнула. Она положила мне в тарелку пельмени и поставила на стол. Молчание нарушил Данька.

– Ну что, Катюх, как компотик?

– Похоже, испортился и меня испортил, – ответила я без улыбки.

– В следующий раз лучше до колонки потерпи, – сказал он, потрепав меня по плечу.

Я кивнула. Во дворе залаял Дига, сообщая о том, что кто-то подошел к воротам. Данька обулся и вышел.

Когда дверь за ним захлопнулась, Лерка рассказала, что деревенские девочки напоили меня настойкой, намешав в нее каких-то таблеток.

– Это Данька выяснил, – добавила она. – Тебя переть должно было от этого коктейля, а тебя просто вырубило у дороги. Девки подумали, что ты сдохнешь сейчас, и Даньку позвали. Он с друзьями как раз в деревню вернулся. Он донес тебя до колонки и полил водой. Это не помогло, поэтому погрузил в машину, довез до дома и положил спать, – закончила она.

А еще Лерка всю ночь пичкала меня активированным углем, чтоб я не сдохла, поила водичкой и подставляла тазик, только этого я уже не помню.

Все утро Данька орал на Лерку, поэтому теперь мы обе до конца лета не должны были выходить за пределы забора, только до бабушки и обратно. Впрочем, уже через три дня, когда мой цвет лица перестал быть зеленым и меня окончательно отпустило, нам опять разрешено было гулять, но только с оговоренным кругом лиц. Мы утвердительно покивали головами и сделали все по-своему.

В деревне существовала определенная тусовка, в которой нам было интересно. По вечерам все собирались в небольшом домике через три дома от нашего. Все собравшиеся были старше нас как минимум на три года, а кто-то и на пять, и даже на десять. Данька категорически запрещал нам там появляться, потому как сам часто туда ходил.

Ему нравилась девочка Таня, она, как и мы, жила в городе, а в деревню приезжала только на лето. Таня была Данькиной ровесницей, и он хотел с ней дружить и гулять, а Таня уже дружила и гуляла с нами. Тусоваться в компании с младшей сестрой, а тем более с двумя, как-то не круто, вот он и бесился.

Несмотря на запрет, мы все равно частенько появлялись в этом доме. Все знали Даньку, поэтому нас прятали и покрывали. О его приходе всегда было известно заранее. Пешком в деревне ходить было не круто, поэтому Данька ездил на машине. О его прибытии сообщал свет фар, мелькающий в окнах, визг тормозов и громкая музыка. А к тому времени, как Данька заходил в дверь, мы с Лерочкой выходили через окно и огородами возвращались к себе домой.

Однажды Данькина машина подъехала к дому так тихо, что этого никто не заметил, мы услышали Данькин голос в коридоре и его шаги, а через мгновение он вошел в дверь. Единственное, что мы придумали с Леркой, – это быстро нырнуть в приоткрытый шкаф. Приоткрыт он был неспроста. Из-за сломанного замка дверцы шкафа не закрывались вплотную.

Мы просидели в шкафу минут двадцать, Данька уходить даже не думал, тогда Лерка решила пошевелить затекшую ногу и случайно задела дверь. Та предательски заскрипела и распахнулась.

– Сестра? – только и смог сказать удивленный Данька.

Она ничего не ответила, молча, с каменным лицом опять закрыла дверь.

Через минуту мы мчались по соседским огородам от догоняющего нас Даньки, угрожающего поймать и распинать нам жопы…

Все заканчивается, и это лето тоже подошло к концу, а с ним и наши деревенские каникулы. Мы вернулись в город, в заботливые объятия родительской опеки, жизни по режиму, гуляний до десяти, а после двенадцати «быстро спать, завтра рано в школу» и «никаких шатаний по улицам, пока не сделаешь уроки». Скукота, да и только.