Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали

II. Исламская наука в ренессансной Европе

Жители Константинополя готовились к худшему. Вот уже почти два месяца столица Византийской империи находилась в осаде. После краха империи Тимуридов в Центральной и Западной Азии зародилась новая могущественная сила – османы. Султан Мехмед II осадил город, обстреливая его с галер со стороны Босфора и разрушая пушечными ядрами крепостные стены. 29 мая 1453 г. город пал. Многие христиане бежали; главный православный храм, собор Святой Софии, был превращен в мечеть. Так началась более чем 400-летняя история Османской империи, распростершей свои земли от Константинополя до Каира. Это также ознаменовало собой возобновление тесных контактов Европы с исламским миром, что стало одним из двигателей научной революции.

Итак, в мае 1453 г. Константинополь лежал в руинах, в воздухе пахло гарью после нескольких недель шквального пушечного огня. Когда османские войска принялись грабить город, многие византийские христиане решили, что безопаснее будет бежать. Большинство из них пересекли Адриатическое море и поселились в Венеции и Падуе, итальянских городах-государствах. С собой они привезли настоящие сокровища – книги и рукописи, которые веками хранились взаперти в византийских церковных хранилищах. Среди них были и древнегреческие копии трудов Аристотеля и Птолемея. Если раньше мало кто из европейцев имел доступ к этим работам, то теперь многие начали задаваться вопросом, насколько целесообразно полагаться на арабские переводы, которые зачастую подвергались значительному редактированию. К тому же многократный перевод с языка на язык мог привести к появлению ошибок. Не лучше ли вернуться к оригиналам? Эта идея легла в основу гуманизма – интеллектуального движения времен Ренессанса. Гуманисты считали, что единственный способ возродить европейскую цивилизацию – вернуться к античному прошлому; вскоре эта идея распространилась и на науки. В 1456 г. византиец Георгий Трапезундский, родившийся на Крите, завершил новый перевод на латынь «Альмагеста» Птолемея – непосредственно с древнегреческих рукописей, минуя арабские переводы^{96}.

Европейское Возрождение, однако, было не просто отказом от знаний, пришедших из исламского мира. То была эпоха столкновения множества традиций. Наряду с византийскими беженцами итальянские города-государства наводнили посланники из Османской империи, желавшие наладить торговые связи или заключить военные союзы. В свою очередь, европейцы отправляли на Восток многочисленные торговые и дипломатические миссии. Венецианских торговцев и ватиканских дипломатов можно было встретить на улицах Дамаска и Константинополя. Вследствие этого взаимодействия в Европу попадали новые арабские манускрипты, а также византийские переводы исламских научных текстов. Сегодня многие из наиболее ценных собраний арабских и византийских рукописей хранятся в библиотеках Венеции и Ватикана. Именно благодаря объединению источников знаний с Востока и Запада астрономы эпохи Возрождения изменили наши представления об устройстве неба^{97}.

Иоганн Мюллер фон Кёнигсберг, более известный под именем Региомонтан (латинизированное название его родного города Кёнигсберг-ин-Байерн), был своего рода вундеркиндом. В 1448 г. в возрасте всего 12 лет он поступил в Лейпцигский университет. Но курс математики показался ему слишком легким, и в 1450 г. Региомонтан перебрался в Венский университет – в те времена одно из ведущих учебных заведений Европы. В свободное от учебы время молодой математик и астроном занялся составлением альманахов (так тогда назывались календари с астрономическими и астрологическими таблицами), а также гороскопов для состоятельных покровителей. В Вене же он познакомился со знаменитым Георгом фон Пурбахом, который стал его наставником. Пурбах был типичным «человеком Возрождения»: он читал лекции буквально по всем дисциплинам, от римской поэзии до физики Аристотеля. Пурбах и Региомонтан совместно провели масштабную ревизию астрономических знаний, начав с «Альмагеста» Птолемея^{98}.

Их покровителем выступил высокопоставленный ученый грек Виссарион Никейский, бежавший из Константинополя после османского завоевания. Он родился в Трапезунде и прибыл в Вену в 1460 г., чтобы испросить аудиенции у императора Священной Римской империи Фридриха III и заручиться его поддержкой: незадолго до того папа Пий II объявил новый крестовый поход против османов. В Вене Виссарион познакомился с Пурбахом, придворным астрономом, а также прочитал сделанный Георгием Трапезундским новый перевод «Альмагеста» Птолемея, поскольку живо интересовался науками и, в частности, астрономией. Перевод ему не понравился. Пурбах был того же мнения. При ближайшем рассмотрении оказалось, что переводчик допустил множество ошибок и не сумел точно перевести с древнегреческого. Поэтому Виссарион предложил Пурбаху выполнить новый перевод «Альмагеста», пообещав ему неограниченный доступ ко всем поступающим из Константинополя рукописям как на греческом, так и на арабском языках. Упустить такую возможность было нельзя, и Пурбах согласился^{99}.

В 1461 г., спустя всего год, Пурбах тяжело заболел. К тому времени он успел сделать не больше половины нового перевода. Тревожась, что все его усилия пойдут прахом, Пурбах взял со своего молодого ученика обещание довести дело до конца. Региомонтан сдержал слово. Следующие 10 лет он путешествовал по Италии и изучал все рукописи, какие только смог найти. Конечным результатом его труда стала «Эпитома Альмагеста Птолемея» (1496), опубликованная уже после его смерти, – самая передовая книга по астрономии за много десятилетий, квинтэссенция астрономических знаний того времени. Однако «Эпитома» была не просто переводом: Региомонтан объединил знания из всех доступных ему источников – древнегреческих, арабских и латинских – и в итоге создал значительно усовершенствованную версию астрономической системы Птолемея. Да, Земля по-прежнему находилась в центре мироздания, но Региомонтану удалось решить ряд технических проблем, которые веками ставили в тупик европейских астрономов^{100}.

Одно из главных нововведений Региомонтан позаимствовал напрямую у Али Кушчи, ведущего астронома Самаркандской обсерватории. После смерти Улугбека в 1449 г. Али Кушчи покинул империю Тимуридов. Много лет он скитался по Центральной Азии в поисках нового покровителя и в 1471 г. прибыл в недавно завоеванный османами Константинополь. Султан Мехмед II был наслышан о великом самаркандском астрономе, поэтому призвал его к себе и взял на службу, предложив преподавать математику в одном из новых медресе (мусульманских учебных заведений), созданных в городе. Так, через османский Константинополь, работы Али Кушчи попали к европейским астрономам. Для «Эпитомы Альмагеста» Региомонтан скопировал схему из сочинения Али Кушчи, написанного еще в Самарканде, в 1420-х гг. Эта схема, представлявшая собой сложный набор кругов, доказывала, что без эпициклов Птолемея вполне можно было обойтись. Все, что необходимо, утверждал Али Кушчи, – это эксцентрик. Иными словами, движение всех планет можно было смоделировать, всего лишь представив, что центр их орбит находится в точке, отличной от Земли. Разумеется, ни он, ни Региомонтан не зашли так далеко, чтобы предположить, что на самом деле эта точка – Солнце. Но, отказавшись от птолемеевской концепции эпицикла, Али Кушчи открыл путь к гораздо более радикальной трансформации представлений о структуре космоса^{101}.

Николай Коперник родился в Польше в 1473 г. Семья избрала для него карьеру католического священника, и в 1497 г. он отправился в Болонский университет изучать каноническое право. Но вскоре Коперник обнаружил, что ренессансная Италия может предложить куда больше. В Болонье он начал посещать лекции, которые читал Доменико Мария Новара, астроном и астролог, учившийся у Региомонтана. Присоединившись к растущей когорте критиков Птолемея, Новара утверждал, что можно обнаружить небольшое изменение направления земной оси. По его словам, это и объясняло, почему вид звездного неба постепенно меняется (смещение точек весеннего и осеннего равноденствий получило название «предварение равноденствий»). Эта идея противоречила классическому учению Птолемея, который утверждал, что Земля абсолютно неподвижна. Благодаря Новаре Коперник познакомился с «Эпитомой Альмагеста» Региомонтана и приобрел ее копию. Так он загорелся страстью к астрономии. Следующие несколько лет молодой ученый путешествовал по Италии, некоторое время учился в Падуе, где Региомонтан когда-то читал лекции по персидской астрономии, а в 1503 г. наконец-то получил ученую степень по богословию. Он вернулся в Польшу и поселился во Фромборке, где стал каноником городского собора. Именно здесь Коперник разработал одну из самых знаменитых теорий в истории науки^{102}.

В своем революционном труде «О вращениях небесных сфер» (1543), написанном на латыни, Коперник представил гелиоцентрическую модель Вселенной, поместив в центр мироздания не Землю, а Солнце. Эта идея казалась по меньшей мере спорной: она бросила вызов не только религиозным, но и научным представлениям о небе. Коперник свел воедино все доступные астрономические знания и довел до логического завершения дебаты по поводу птолемеевой системы, длившиеся вот уже несколько веков. Философские идеи он позаимствовал из персидских манускриптов, астрономические таблицы – из работ ученых мусульманской Испании, а модели движения планет – у египетских математиков. В этом отношении его труд «О вращениях небесных сфер» представлял собой прекрасный образец ренессансного синтеза европейской и исламской науки. Коперник начал с привычной критики: астрономия Птолемея непоследовательна, она разрушает аристотелевский идеал равномерного кругового движения и требует слишком много математических уловок, непонятно зачем усложняющих систему.

Как мы уже видели, эти идеи витали в исламском мире еще в IX в. и постепенно проникали в европейскую астрономию. В своем труде Коперник цитировал по меньшей мере пятерых исламских авторов, критиковавших Птолемея: среди них были Сабит ибн Курра, сирийский математик IX в., и Нур ад-Дин аль-Битруджи, астроном из мусульманской Испании, живший в XIII в. Сам Коперник не умел читать по-арабски, но ему это и не требовалось – в Европе XVI в. были широко доступны латинские и греческие переводы важнейших трудов арабских астрономов. Кроме того, во время обучения в Италии Коперник имел возможность узнать об идеях исламских астрономов от читавших по-арабски коллег – например, от Андреа Альпаго из Падуанского университета, который более 10 лет прожил в Дамаске^{103}.

Далее Коперник утверждал, что модель Птолемея не соответствует реальному движению планет. В подтверждение этого аргумента Коперник приводил не столько собственноручно составленные астрономические таблицы, сколько уже готовые: большая часть его работы была основана на «Альфонсовых таблицах» – сборнике ранних исламских астрономических таблиц, составленном по поручению кастильского короля Альфонсо X в 1250-х гг. Этот сборник был ярким примером культурного обмена: несколько еврейских математиков сопоставили и уточнили более ранние арабские таблицы, а затем перевели их на испанский и латынь. В заключение Коперник предположил, что все эти фундаментальные проблемы можно разрешить, если представить себе, что в центре Вселенной находится Солнце. К такому выводу его подтолкнула именно «Эпитома Альмагеста»: как мы помним, Региомонтан, опираясь на идеи Али Кушчи, показал, что центр всех планетарных орбит находится в точке вне Земли. Коперник сделал последний шаг, заявив, что этой точкой на самом деле является Солнце. Он представлял это как картину совершенного божественного порядка: «…именно так Солнце, как бы восседая на царском троне, правит обходящей вокруг него семьей планет»^{104}.

Но для доказательства этой смелой идеи требовалось еще много работы. Недостаточно было просто разместить Солнце в центре – нужна была точная модель Вселенной. Поначалу Коперник, как Аристотель и Птолемей, придерживался убеждения, будто небесные тела движутся по идеальным кругам. Но колебательные движения, даже с Солнцем в центре, оставались необъяснимыми. Чтобы решить эту проблему, Коперник обратился к работе уже известного нам исламского астронома Насира ад-Дина ат-Туси. В труде «О вращениях небесных сфер» приведена схема, почти идентичная той, что содержится в арабских рукописях самого ат-Туси. Сходство разительное – для обозначения многих элементов Коперник даже выбрал латинские эквиваленты арабских букв. Скорее всего, Коперник познакомился с идеями ат-Туси в греческом переводе, сделанном в Византии. Копии таких рукописей, привезенных из Константинополя после его завоевания османами, в то время можно было легко найти в итальянских библиотеках. На схеме в книге «О вращениях небесных сфер» изображена «пара Туси» в действии. Коперник использовал «пару Туси» для решения той же проблемы, что и ее создатель: это был способ получить колебательное движение без отказа от равномерного кругового движения. Но Коперник пошел еще дальше: «пара Туси» помогла ему смоделировать движение планет не вокруг Земли, а вокруг Солнца. Так математический инструмент, изобретенный в Персии в XIII в., помог в создании самого важного научного труда в истории европейской астрономии. Без него Коперник попросту не сумел бы поместить Солнце в центр Вселенной^{105}.

Рис. 9. Схема, изображающая «пару Туси», из труда Николая Коперника «О вращениях небесных сфер» (1543)

Публикация работы Коперника «О вращениях небесных сфер» в 1543 г. долгое время считалась отправной точкой научной революции. Намного реже указывается, что в действительности Коперник опирался на гораздо более давнюю исламскую традицию. Ранее мы уже разобрали ее в общих чертах. Египетский астроном Ибн аль-Хайсам еще в XI в. отметил противоречия в птолемеевой модели Вселенной, проистекавшие, в частности, из утверждения, будто планеты движутся по идеальным кругам. В XIII в. ат-Туси предложил решение проблемы колебательного движения планет, допустив, что планеты одновременно вращаются по двум кругам. А в XV в. другой мусульманский астроном, Али Кушчи, работавший в обсерватории Улугбека, пришел к выводу, что можно значительно упростить модель движения планет, если предположить, что Земля не является центром их орбит. Да и сама концепция Солнца как центра Вселенной не была абсолютно новой. Некоторые мусульманские астрономы еще в IX в. обсуждали эту идею, хотя она так и не получила широкого распространения в средневековом исламском мире^{106}.

Таким образом, не следует считать Коперника гением-одиночкой, который единолично произвел научную революцию: правильнее рассматривать его как часть гораздо более обширной истории мирового культурного обмена. Ключевую роль в этом процессе сыграл расцвет Османской империи в восточном Средиземноморье вскоре после завоевания Константинополя в 1453 г. Византийские беженцы и венецианские торговцы привозили из османских земель сотни научных манускриптов. Некоторые из них были древнегреческими оригиналами, другие – более поздними арабскими и персидскими переводами, снабженными комментариями. Именно знакомство с этими новыми текстами и идеями стало толчком к научной революции в Европе. И Коперник – прекрасный тому пример: в своем труде «О вращениях небесных сфер» он объединил идеи, взятые из арабских, персидских, латинских и греческих источников, благодаря чему и создал принципиально новую модель Вселенной.

Итак, культурный обмен оказал важнейшее влияние на развитие науки в Европе эпохи Возрождения. Но как насчет всего остального мира? В следующих разделах мы отправимся в путешествие по Азии и Африке, чтобы исследовать историю научной революции в мировом масштабе. Мы увидим, что в этот период ученые по всему миру – от Константинополя и Тимбукту до Пекина и Дели – начали переосмысливать древние знания, проводить новые наблюдения и разрабатывать новые астрономические и математические теории. Все это стало возможным благодаря значительному расширению торговых и религиозных связей, начиная с XV в. Эти связи позволили людям знакомиться с новыми идеями и культурами, и зарождение современной науки превратилось в общемировой процесс. Как мы вскоре увидим, существует ряд примечательных параллелей между историей научной революции в Европе и в других частях света. Рассказ об этом мы начнем с одного великого османского астронома.

III. Османский Ренессанс

Такиюддин аш-Шами стоял на палубе корабля, направлявшегося из Александрии в Константинополь. Посвятив много лет изучению астрономии в Египте, он надеялся на благосклонный прием при дворе нового османского султана Мурада III. Он родился в 1526 г. в Дамаске, получил образование в Каире и теперь собирался предложить свои услуги в качестве астронома: скажем, определять время пяти ежедневных молитв или направление на Мекку. Такиюддин мог бы предложить султану и составление гороскопа – весьма недешевую услугу. Таков был план, но, как вскоре обнаружилось, добраться до Константинополя – задача не из простых. Средиземное море в XVI в. было опасным местом для путешествий: по его водам рыскали европейские и североафриканские пираты, грабили корабли и захватывали пленников, которых продавали в рабство или возвращали за выкуп. Внезапно к кораблю, на котором плыл Такиюддин, пристала галера. На палубу высыпали пираты, завязался бой. Почти всю команду убили, а тела выбросили за борт. Но Такиюддина пощадили – пираты знали, что за ученого человека можно выручить хорошие деньги^{107}.

Несколько месяцев спустя Такиюддина продали состоятельному ученому мужу из Рима. Образованные мусульмане считались ценным приобретением: их можно было приставить к переводам арабских манускриптов, привозимых с Востока. В Риме Такиюддину поручили переводить арабские работы, посвященные Евклиду и Птолемею. Жизнь в Европе, пусть и не на свободе, давала мусульманам, подобным Такиюддину, возможность соприкоснуться с европейской научной культурой эпохи Возрождения. К тому времени, когда ему наконец-то удалось выкупить себя из рабства, он успел ознакомиться с новейшими европейскими теориями в области астрономии. Покинув Рим, Такиюддин продолжил свой путь в Константинополь. Он прибыл туда в 1571 г., через 10 с лишним лет после того, как покинул Египет. Вскоре он стал главным астрономом султана Мурада III и сумел его убедить, что наука в христианской Европе быстро догоняет исламский мир. Чтобы обеспечить научный прогресс (и точность астрологических предсказаний), османскому султану нужно было срочно построить новую астрономическую обсерваторию^{108}.

Мурад III согласился с планом и в 1577 г. приказал построить обсерваторию на высоком берегу Босфора: днем с холма открывался прекрасный вид на город, а ночью – на небо. Хотя от постройки не осталось даже развалин, нам довольно много известно о работе обсерватории благодаря серии прекрасных персидских миниатюр, сопровождавших эпическую поэму «Книга царя царей», написанную Ала ад-Дином аль-Мансуром в 1580 г. Как следует из названия, поэма повествовала о правлении Мурада III и его великих деяниях. «Когда указ он о наблюдениях и составлении астрономических таблиц издал, с неба спустились звезды и пред ним пали ниц», – писал аль-Мансур. Снаружи обсерватория была покрыта орнаментами из латуни и меди, а ее золотой купол сиял на фоне константинопольского неба. Внутри нее находился огромный 50-метровый секстант Фахри – больше, чем в Самарканде. А рядом был вырыт колодец глубиной 25 м, со дна которого астрономы, будучи защищенными от солнечного света, даже средь бела дня могли наблюдать за звездами.

Такиюддин проводил время в обсерватории за астрономическими наблюдениями и составлением новых таблиц. У него имелась собственная копия «Зиджа Улугбека», куда он в ходе работы вносил правки. На одной из персидских миниатюр Такиюддин изображен рядом с 15 другими астрономами, математиками и писцами. На каждом из них обычная османская одежда – красные и зеленые халаты, белоснежные тюрбаны. Кто-то наблюдает за небом, кто-то держит астролябию, кто-то следит за временем. Внизу мы видим глобус, в центре – песочные часы, а в углу – любопытная деталь: механические часы^{109}.

Рис. 10. Такиюддин (в верхнем ряду третий справа) за работой в Константинопольской обсерватории

На первый взгляд, в механических часах нет ничего примечательного. Но на самом деле это наглядное свидетельство теснейшей связи между османской и европейской наукой. Механические часы с пружинным приводом были изобретены в Европе в конце XIV в. Их устанавливали в основном на церковных башнях или держали при дворах богатых феодалов как любопытные диковины. Однако Такиюддин углядел в этом новом изобретении потенциальную пользу для астрономии. Измерение времени (с точностью до секунд), которое требовалось звезде или планете для пересечения ночного неба, играло важнейшую роль для составления точных астрономических таблиц. Ранее, в Мараге и Самарканде, наблюдатели использовали для этого водяные и солнечные часы. Такиюддин стал одним из первых астрономов в Европе и Азии, установивших в обсерватории специальные механические часы. На гравюре, по всей видимости, изображены часы, изготовленные европейским мастером. В XVI в. основными поставщиками механических устройств в Османскую империю были голландские и французские часовщики. Они изготовляли часы с «оттоманскими» цифрами на циферблате и даже часы с отображением фаз Луны – в соответствии с исламским лунным календарем. Европейские послы часто преподносили такие часы в дар османским правителям в надежде завоевать их расположение. Как писал один из османских чиновников, однажды султану Мураду III подарили часы «в виде замка, ворота его распахиваются при каждом часовом бое, и выезжает фигура султана верхом на коне»^{110}.

Такиюддин был буквально одержим этими новыми механизмами. Он изучил все часы в коллекции султана и быстро понял, как они устроены. Вероятно, он сталкивался с механическими часами ранее, когда жил пленником в Риме. Такиюддина тревожила зависимость от европейских часовщиков, и он решил разработать собственную конструкцию часового механизма. Его рукописи содержат удивительно подробные схемы, описывающие конструкцию часов с точной секундной стрелкой, что было важно для астрономических наблюдений. Он даже описал машину для приготовления шиш-кебаба – с механизмом, похожим на часовой. Судя по всему, Такиюддина завораживала механика. Он пришел к мысли, что сама Вселенная может представлять собой гигантские часы. (Эта идея приобрела большую популярность в Европе, особенно в XVII в., когда ее подхватил и развил Рене Декарт.) В одной из своих работ Такиюддин, смешав теологию, философию и математику, изложил свое видение механической Вселенной. Как следует из его объяснений, он хотел «построить машину и часы, способные отразить духовную структуру небес». И действительно, в Константинопольской обсерватории появилась подобная машина. На другой персидской миниатюре мы видим большую сферическую конструкцию, изготовленную из металла и закрепленную на деревянном каркасе. Эту механическую модель неба, известную как армиллярная сфера, астрономы использовали для быстрого выполнения сложных геометрических расчетов. Армиллярные сферы придумали еще в древности, но мало кто видел в них нечто большее, чем просто полезный инструмент наподобие калькулятора. Такиюддин был одним из первых, кто задумался о глубоком философском смысле этого устройства. Вселенная действительно была похожа на машину^{111}.

Константинопольская обсерватория, оснащенная новейшими механическими инструментами, стала новым центром научного прогресса в восточном Средиземноморье. Но она не была исключительно исламским учреждением: вместе с мусульманами там работали и евреи, и христиане, что отражало этническое и религиозное разнообразие расширяющейся Османской империи. Некоторые из этих людей были привезены в Константинополь в качестве рабов (в одном документе говорилось о «12 пленных христианах», работавших в обсерватории). Другие бежали от религиозных преследований у себя дома. Среди них был еврей, известный как Давуд ар-Рияди, или Давид-математик^{112}.

В 1577 г., как раз в то время, когда строилась обсерватория, Такиюддин пытался наблюдать солнечное затмение. Правда, над Константинополем в тот день было слишком облачно, и ему не удалось произвести необходимые измерения. Однако недавно до него дошел слух о том, что в Салониках (в 500 км к западу от османской столицы) живет великий астроном и математик. Этот человек, которого по-настоящему звали Давид Бен-Шушан, поселился в Османской империи еще в 1550-х гг. Он был итальянским евреем и, как и многие другие, бежал из Европы из-за растущего антисемитизма. В 1492 г. Испания изгнала со своей территории все еврейское население, а в 1496–1497 гг. за ней последовала и Португалия. Многие евреи перебрались в Италию, но учреждение в 1542 г. римской инквизиции ознаменовало очередную волну гонений, и они снова были вынуждены бежать. Многие отправились дальше на восток – в земли, подконтрольные Османской империи. В Салониках Бен-Шушан присоединился к большой еврейской общине, насчитывавшей около 20 000 человек. Он преподавал математику сыновьям местных османских пашей и беев – отсюда имя, под которым он стал известен в арабском и тюркском мире. Благодаря этим придворным связям слухи о Бен-Шушане дошли до Такиюддина в Константинополе^{113}.

Двое ученых вступили в переписку, с воодушевлением обмениваясь астрономическими данными и обсуждая новейшие научные теории. К великой радости Такиюддина, Бен-Шушан смог наблюдать затмение 1577 г. и произвести детальные измерения. Такиюддин был настолько впечатлен, что отправил Бен-Шушану предложение поработать в Константинопольской обсерватории. Так Давид-математик, еврейский ученый, оказался в самом сердце Османской империи. Бен-Шушан – итальянский еврей, свободно читавший на латыни, иврите и турецком, – пожалуй, как никто другой олицетворял собой важность культурного обмена для развития науки в XVI в. Он познакомил Такиюддина с новейшими научными трудами европейских ученых эпохи Возрождения, в том числе с новыми переводами Птолемея. Кроме того, он разбирался в механике, которой был так увлечен Такиюддин, и, в частности, хорошо понимал, как работают европейские часы. В результате Бен-Шушан довольно быстро стал помощником главного астронома Константинопольской обсерватории. На персидских миниатюрах он изображен сидящим рядом с Такиюддином^{114}.

Бен-Шушан прибыл в Константинополь как раз вовремя, чтобы помочь с одним особенно важным астрономическим наблюдением. В ноябре 1577 г. в ночном небе появился яркий светящийся шар с длинным хвостом. Это была комета, которая подошла к Земле так близко, что ее было видно во всем мире, от Перу до Японии. Такиюддин и Бен-Шушан наблюдали комету, когда она появилась над Константинополем. На одной из персидских миниатюр комета изображена прямо над собором Святой Софии. Такиюддин, как главный астроном султана, немедленно доложил о появлении кометы османскому двору. Султан Мурад III приказал своему главному астроному истолковать это внезапное небесное явление. Приближалось новое тысячелетие, которое должно было начаться в 1591 г. по христианскому календарю, и султан хотел быть уверенным, что все идет как надо. Такиюддин заверил своего покровителя, что комета – благое знамение. Во-первых, впервые она была замечена на небе в первый день Рамадана. Во-вторых, комета была «подобна ленте тюрбана, распростершейся над звездами Малой Медведицы», а это означало, что Мурада III считают правителем не только на земле, но и на небе. В-третьих, Такиюддин утверждал, что комета сулит османскому султану победу в борьбе с христианской Европой. По его словам, «посланный ею мощнейший поток света с Востока на Запад… подобно стреле незамедлительно обрушился на врагов религии»^{115}.

В то же самое время, когда Николай Коперник поразил Европу гелиоцентрической моделью Вселенной, астрономия и математика в Османской империи вступили в свою эпоху Возрождения. В XV и XVI в. османские ученые написали более 200 оригинальных работ по астрономии – это еще один аргумент против утверждения, будто исламская наука закончилась вместе с золотым веком ислама. Такиюддин был лишь одним из множества мусульманских ученых, искавших покровительства османского султана после завоевания Константинополя в 1453 г. Среди них был и Али Кушчи, ведущий астроном самаркандской обсерватории Улугбека: он преподавал в одном из сотен медресе, основанных османами в новой столице. В Константинополь съезжались ученые всего исламского мира – из Персии, из индийской империи Великих Моголов. Важно помнить, что Константинополь никогда не был исключительно мусульманским городом. При османском дворе находили место и евреи, и христиане. Еврейский астроном Давид Бен-Шушан работал в Константинопольской обсерватории вместе с Такиюддином. Евреем (беженцем из Италии) был и личный врач Мехмеда II. Находясь на перекрестье путей между Европой и Азией, Константинополь был космополитическим городом, где, как и в других частях мира, значительное расширение религиозных и торговых связей в XV–XVI вв. привело к трансформации в науках^{116}.

В истории развития науки в Османской империи и истории научной революции в Европе обнаруживается много общего. Как и в ренессансной Европе, османские ученые проявляли глубокий интерес к трудам древнегреческих авторов. Мехмед II владел богатым собранием древнегреческих рукописей, захваченных при завоевании Константинополя. Следуя давней исламской традиции, султан приказал сделать новые переводы на арабский язык многих древнегреческих сочинений: работа, в соответствии с космополитическим характером османского двора, была поручена византийскому греку. Как и в Европе, османские ученые в этот период заинтересовались работами более ранних исламских мыслителей. На османский – государственный язык империи – были переведены труды Али Кушчи и Насира ад-Дина ат-Туси, астронома XIII в., чьи идеи оказали влияние на Коперника. К середине XVII в. османские ученые начали читать работы по астрономии своих европейских коллег. Тезкиреджи Кёсе Ибрагим, османский чиновник и астроном, писал в 1662 г.: «Коперник заложил новый фундамент и составил малый зидж, доказывающий, что Земля пребывает в движении». В качестве иллюстрации он схематически изобразил гелиоцентрическую модель Вселенной Коперника^{117}.