Пепел Вавилона

– Килевая рельсовая, – ухмыльнулся Амос.

– …Которая криком кричит о компенсации за маленький-маленький членик, но может оказаться полезной. Командующий экспедицией затребовал вас и ваш корабль, а из вас никто, кроме мисс Нагаты, и шлепка не стоит, так что…

– Стоп, – вмешался Холден. – Командующий экспедицией? Не пойдет.

Лицо Авасаралы застыло гранитом.

– Не пойдет?

Холден и глазом не моргнул, встретив ее взгляд.

– «Росинант» не подчиняется никому, кроме нас. Я понимаю, что собрана большая сила и действовать надо совместно. Но «Роси» – не просто корабль, он наш дом. Хотите нас нанять – отлично. Мы беремся за работу, мы ее сделаем. Но поставить над нами командира и заставить подчиняться его приказам – нет.

– Капитан Холден… – начала Авасарала.

– Я не торгуюсь. Просто говорю как есть, – перебил Холден.

Трое самых могущественных в Солнечной системе людей, главы трех сил, поколениями боровшихся друг с другом, переглянулись. У Смита брови полезли на лоб, министр беспокойно озирался по сторонам. Фред склонился к Холдену, всем видом показывая, как в нем разочарован. Только в глазах Авасаралы блестела усмешка. Холден посмотрел на своих. Наоми скрестила руки на груди. Алекс вскинул голову и выпятил подбородок. Амос улыбался точь-в-точь как всегда. Единый фронт.

Бобби откашлялась.

– Это я.

– Что еще? – не понял Холден.

– Это я, – повторила Бобби, – командую экспедиционными силами. Но если вы действительно отказываетесь…

– О, – проговорил Холден. – Нет. Нет. Это другое дело.

Алекс протянул «ага», а Наоми развела руками. Бобби расслабилась.

– Что ж вы сразу не сказали, Крисси? – брякнул Амос.

– Отвали на хрен, Бартон. Я как раз собиралась.

– Ну, Бобби, – спросил Холден, – как ты собираешься за это взяться?

Глава 4. Салис

– Стоп-стоп-стоп, – орал Салис в микрофон скафандра.

Основание рельсовой пушки имело десять метров в поперечнике, форму неправильного шестиугольника и массу небольшого корабля. По его команде полдюжины строительных маневровых, выстроившихся вдоль этой громады, выстрелили в пустоту реактивной массой. Калиброметр на мехе открутился к нулю; невидимое глазу движение громадины прекратилось. Они вместе плыли в пустоте: нечеловечески огромное оружие, слабо мерцающая станция чужаков и Салис в растопырившемся, как паук, желтом строительном мехе.

– А ква, койо? – спросил в ухе мастер их участка Якульский.

– Считываю дрейф, – отозвался Салис, поводя лучом лазера по орудию и гнезду для него. Непростая работа: опоясать станцию чужаков тремя широкими полосами керамики, карбосиликатного кружева и стали. Сейчас все это выглядело огромным голубым шаром с тремя резиновыми ленточками, пересекающимися под нужными углами. На скрещениях топорщились башни рельсовых пушек. Просверлить чужую станцию не удалось. И сварка не подошла – ее поверхность не плавилась. Единственный способ что-то прикрепить к этой штуковине – это обвязать ее ленточкой.

– Кве мас кве? – спросил Якульский.

– Плюс одна минута десять секунд по z, минус восемь секунд по у.

– Савви^[4], – подтвердил Якульский.

Маневровые пушки заплевались, ускоряя и тормозя. Небо вокруг испещрили врата – угрожающе правильный узор тринадцати сотен ярких пятнышек, пустых и голых. Кроме них, виднелась только станция Медина, причем так далеко, что Салис мог бы одним пальцем заслонить всю конструкцию: барабан, дюзы и командный отсек. Они до сих пор говорили: медленная зона. Противоестественное ограничение скорости отменилось, но имя есть имя, а в этом выражалось ощущение странности и обреченности. Салис большей частью работал внутри Медины. Выходить в вакуум приходилось нечасто, но все равно ему это не нравилось. Он то и дело отрывался от работы, оглядывался в черную пустоту. Только к концу первой недели Салис сообразил, что ищет глазами Млечный Путь – и все оглядывается, не находя.

– Бист бьен? – спросил Якульский.

– Момент… – Салис еще раз прошелся измерительным лазером. Взглянул вдоль огромного ствола, пока мех цеплялся к его обшивке и гнезду. Те немногие рельсовые пушки, что довелось повидать Салису, делались из титана с керамикой. Эти новые материалы, присланные Дуарте из-за врат Лаконии, – то еще новшество. Дело было не только в радужном отливе «кружевной» карбосиликатной обшивки. Сердечники и лишенный трения подающий механизм тоже были… странноваты.

Элегантное техническое решение, что и говорить. Но ведь это просто магнитные направляющие, питаемые, как и корабль, ядерными реакторами. И свое дело они делали, но вот складывались как-то не так, словно их не столько произвели, сколько вырастили. Была в них неуклюжая красота, наводившая Салиса на мысль не о машинах, а о растениях. И не только в новых материалах дело. С тех пор как кольца врат взмыли с Венеры, новшества появлялись одно за другим. Причина в масштабах. И еще в чем-то.

Измерительный лазер выдал ответ.

– Бьен, – сказал Салис. – Ставьте бандуру на место.

Якульский промолчал, но маневровые заработали. Салис совмещал гнездо и основание, снимая замеры вручную. Обычно он оставлял такие дела системе меха, но с новыми материалами лазеру случалось ошибиться. А хотелось действовать наверняка. Станция с самого открытия врат вела себя тише камня, но это не значило, что она не отзовется на грохот гигантской машины.

Установка конструкции заняла бо льшую часть смены, но в конце концов все встало на место. Башня погасила остаток инерции. Гнездо сомкнулось, неприятно напомнив медленно обхватывающие гигантскую соломину губы.

– Отхожу, – сообщил Салис.

– Клар а тест^[5], ты?

– Минуту. – Салис оттолкнулся от станции, поплыл в пустоту, где ждали, пристегнутые к своим мехам, Робертс и Вандеркост. Маневрируя двигателями меха, он уравнял с ними скорости и обернулся посмотреть на свою работу.

Робертс хмыкнула по общему каналу связи.

– Визе са бактер^[6], – заметила она. И была права. Растопырившая пушки по всем трем осям станция в самом деле напоминала увиденную в микроскоп бактерию. Или макровирус. Или скромный стрептококк.

– На месте, – доложил Салис. – Клар а тест.

– Три, – отсчитал Якульский, – два, один…

Рельсовая пушка заворочалась в гнезде, словно просыпаясь. На миг почудилось, что она раскачивается, как тростник под эфирным ветром. А потом защелкала, переключаясь с позиции на позицию, мелькая в глазах, как ножки насекомого. Она прошлась по кругу, взяв на прицел каждые из врат в своем секторе. По их расчетам, все врата просматривались как минимум для двух пушек, а бо льшая часть попадала в сектора обстрела трех. Салису доводилось видеть изображения старинных земных фортов над морем. Раньше эти плоские картинки ничего ему не говорили – но здесь было то же самое. Эти пушки будут вечно защищать станцию Медина от вторжения. Что-то шевельнулось в груди – он сам не знал, гордость или ужас.

– Бьен, – сказал Якульский. Салису показалось – чуть ли не с удивлением. Как будто бригадир ждал, что пушка оторвется и закувыркается в пустом небе. – Отойдите, будем стрелять.

– Отходим, мы, – отозвался Вандеркост. – Только в нас не пали, са-са?

– Если попаду, дайте знать, – хмыкнул Якульский.

Ему легко смеяться. Он-то там, а не здесь. Хотя эти пушки могут обратиться и на Медину. Они трое оттянулись на пятьдесят километров, перевернулись и еще пятьдесят тормозили. Темнота нервировала. Дома, по ту сторону врат, так темно не бывало. Там всегда светили солнце и звезды.

– Стабильно на месте, – сообщила Робертс. – Хаст ду отметил нас как своих?

– Дуи. Если выпалит в вас, значит, что-то не так. Задаю цель, – ответил Якульский. Салис дал на мехе увеличение. Искусственными цветами высветилась станция чужаков. С такого расстояния он видел сразу три из шести пушек. – Датчики бист бьен. Выстрел через три, два, один…

Пушка выплюнула облачко пара – заряженный газ мгновенно расширился в стволе, добавив снаряду скорости. Мех Салиса вздрогнул, даже на таком расстоянии задетый магнитным полем пушки. Снарядов Салис не увидел. За то время, пока резкий щелчок отдачи дошел от рации до ушей, вольфрамовая болванка уже улетела в мишень врат. Или в невообразимое не-пространство между ними. Искусственные цвета на дисплее подернулись рябью, как будто до воды, в которой плавала станция чужаков, дотронулась чья-то рука. Рябь погасла, не сомкнув кольца вокруг станции.

– Ла кве вист?^[7] – спросил Якульский.

– Ничего, – отозвался Салис. – На вид нормально. Ту?

– Только свечение станции, – ответил Якульский. При любых испытаниях станция отзывалась на выстрелы рельсовых пушек только дождем фотонов.

– Больше ничего?

– Ничего.

– Дрейф?

– Нет дрейфа.

Это они и хотели проверить. Величина и мощность рельсовой пушки создавали сложности даже при ее установке вдоль киля корабля. А на башнях, как у них, она должна была испытывать обычную оружейную отдачу, удаляясь от мишени с такой скоростью, что поди потом излови.

Только не на станции.

Неизвестно, что сотворили чужаки, как избавились от закона действия и противодействия, только весь выброс энергии отзывался лишь неярким светом, а обратного толч ка от выброшенной массы будто и не было. Тем не менее Салису не очень-то хотелось возвращаться для проверки гнезд и оснований.

– Слышал, что Кэсил говорил? – спросил Вандеркост. – Про то, почему она не отзывается на толчки?

– Нет, – ответила ему Робертс.

– Говорил, что она-то отзывается, только вместе с ней сдвигается все пространство кольца, вот мы и не замечаем.

– Псих твой Кэсил.

– Си ай.

– Нам возвращаться? – спросил по рации Салис.

– Момент, – попросил Якульский и после паузы добавил: – Бьен. Разрешаю. Тус ауген^[8] держи открытыми, вдруг что не так.

«Не так» могло означать трещины в обшивке, а значит, протечку резервуаров с жидкостью, а значит, неполадки в реакторе или подаче снарядов.

И еще – что на них смотрят древние боги. Если не кто похуже.

– Савви. – Салис проверил свои маневровые. – Заходим.

Три меха сдвинулись с места, направляясь к станции. Медина плыла по правую руку: застывший конус дюз, вращающийся барабан. Салис взглянул мимо нее, будто искал там знакомое лицо, но звезд не было.

* * *

Солнцем внутреннего барабана Медины служила светящаяся полоса, протянувшаяся по оси вращения от центра управления до самой машинной палубы. Она давала полный спектр, заливавший изогнутые поля и плавно изгибавшееся озеро – мир, предназначавшийся когда-то, чтобы донести правоверных мормонов до звезд. Салис сидел в открытом баре вместе с Вандеркостом и Робертс, попивал пивко и закусывал белыми шариками со вкусом порошкового творога с грибами. Ландшафт за спиной и впереди, загибаясь вверх, таял в сиянии солнца. Направо и налево барабан вращался по продольной оси, давая гравитацию чуть меньше лунной. Мягкий ветерок, трогавший ему затылок, дул, как всегда, по вращению.

Мальчиком Салис повидал большой пещерный зал на Япете. Он гулял под фальшивыми небесами Цереры. Но барабан Медины представлялся ему самым похожим на Землю, какой она была до падения камней: вольная атмосфера над головой и тонкая кора поверх мантии, отделяющая от расплавленного ядра. Сколько раз он здесь бывал, а все равно выглядит экзотикой.

– Опять разлетались, – проворчала, щурясь против света, Робертс.

Салис задрал голову. Силуэтами на ярком фоне плыли, растопырив руки и ноги, пять тел. Выглядело это так, будто они взлетели откуда-то сзади и по дуге уходят вверх вместе с полями сои и маиса, хотя на самом деле висели неподвижно. Месяцев пять назад какой-то молодой оболтус рассчитал ускорение, позволявшее уравновесить центробежную силу и невесомо зависнуть в воздухе. Неплохое развлечение, лишь бы они не приближались к искусственному солнцу и не сбили ускорение до посадки.

Со стороны машинной палубы к летунам устремились две полоски пара. Салис указал на них.

– Охрана их взяла.

Вандеркост покачал косматой башкой.

– Тон муэртас.

– Молодые, глупые. Но, как говорил Руми, «фихи ма фихи»^[9]. – В голосе Робертс звучало сочувствие – но она и годами была ближе к летунам-правонарушителям. – Ты от роду трезвее камня, кве?

– От роду уважаю чужие права, – возразил Вандеркост. – Моя дурь только меня убьет.

Робертс, сдавшись, пожала плечами. На кораблях – настоящих, летавших по нужную сторону врат – безопасность среды была важнее всего. Перепроверяй все, что уже перепроверил, чисти даже то, что прочищено. Скорость и свобода быстро приводили к смерти, и не только тебя, твою семью и команду заодно. Что-то в больших станциях – таких как Церера, Гигея, Ганимед, а теперь и Медина – словно давало ребятишкам лицензию на глупость. На безрассудство.

Стабильность, подумалось Салису. Такой огромный барабан что-то меняет у людей в головах. Ему и самому казалось: такую здоровенную штуковину не поломаешь. И ничего, что на самом деле барабан не так уж велик. Что сломать можно все что угодно. Даже Землю сломали. Вести себя так, словно риска не существует, – значит всех подвергать опасности.

И все равно он немножко жалел задержанных безопасниками ребятишек. Дети есть дети. Для детства тоже где-то должно быть место. У марсиан было. И у землян. Одни астеры столько поколений расплачивались жизнью за первую же глупость, что запретили детям играть.

Он прищурился против света. Безопасники с летунами направлялись к поверхности, туманный след реактивных ранцев расширялся, на спуске плавными спиралями обходя солнце.

– Жаль, – буркнул Вандеркост.

– Слыхали, – спросила Робертс, – что в секторе F опять душевые не работают?

– Аллес в проекте для полной g, – отозвался Вандеркост. – И с полями та же история. Не просыхают как следует. Раскрути барабан, как лос мормонс задумывали, все заработает.

Робертс засмеялась.

– Все, кроме нас. Расплющит нас.

– Надо с этим что-то делать. – Вандеркост жевал шарик творога.

– Мы и делаем. Все будет работать, – сказал Салис. – Такой роскошный корабль – если мы его не наладим, значит, мы его не заслуживаем.

Он допил пиво и встал, жестом спросив, не хочет ли кто из собеседников добавки. Вандеркост захотел, Робертс нет. Салис по земле прошел к бару. «И вот это тоже, – думал он. – Растения, ложное солнце, ветерок, пахнущий листвой, перегноем, молодыми побегами». В барабане Медины он впервые ступал по настоящей почве. Не по слою пыли и грязи – этого везде хватало, – а по почве. В чем разница, Салис не знал, но разница была.

Бармен заменил Салису грушу на полную и добавил вторую для Вандеркоста. Вернувшись к столу, Салис обнаружил, что разговор перешел с летунов на колонии. От одного до другого один шаг. Те и эти рискуют по-глупому.

– Альдо рассказывал, что из врат Иерусалима опять грозятся, – говорила Робертс. – Мол, шлите им сердечники для реакторов, не то сами возьмут.

– Попробуют, нарвутся на сюрприз. – Вандеркост взял у Салиса свежую грушу. – Пальнем из пушки, и аллес ла в прошлом.

– Возможно, – сказала Робертс и закашлялась. – Но мы могли бы и послать, а?

– Чего ради? – оскалился Вандеркост.

– Им нужны, а у нас есть, – объяснила Робертс.

Вандеркост презрительно отмахнулся. «Кому какое дело, что им нужно». Однако что-то в интонациях Робертс зацепило внимание Салиса. Она как будто чего-то не договорила. Поймав взгляд ее темных глаз, он вопросительно вздернул подбородок. Недосказанные слова потянули ее голову вперед – вышло вроде кивка.

– Могли бы помочь, стоит захотеть. Почему нет, си но? Почему нет, мы ведь уже не то, чем были, мы, – договорила она. Вандеркост помрачнел, но Робертс продолжала: – Мы это и сделали. Мы. Сегодня.

– Кве сделали, мы? – грубовато переспросил Вандеркост. Но Робертс, если и расслышала резкость тона, останавливаться не пожелала. Глаза у нее блестели, будто от слез. Слова хлынули, как вода из лопнувшего шланга.

Поток бил струей, слабел, снова лился с напором.

– Так всегда, стоит нам найти место. Церера, Паллада, большие Лагранжа, те, что так и не построили. Ми тиа мечтала про станцию для всех астеров аллес. Столицу в пустоте. И вот она. Астеры ее построили, астеры и живут, астеры ее питают. И с нашими пушками она наша навсегда. Сегодня мы сделали ее своим домом. Главное – не домом, а нашим. Для всех нас. Еса эс теперь родина. Мы втроем ее такой сделали.

Слезы стекали у нее по щекам – медленно, на одной шестой g. Она светилась радостью, словно огонь просвечивал сквозь кожу. Салису стало неловко. Это как смотреть, когда человек мочится, – неуместно и неправильно. Но стоило отвести взгляд, вокруг раскинулся барабан. Поля, почва, Земля, щурящаяся на него с неба.

Он провел на Медине пятнадцать месяцев. Ни на одной станции не задерживался так долго. Он был здесь, потому что Марко и Свободному флоту понадобились здесь люди. Зачем, он не задумывался, просто нутром чуял, что он больше АВП, чем сам АВП, и что в этом – цель Свободного флота. Сейчас он, пожалуй, уловил, что за этим стояло. Не вечная война. Место для жизни.

– Родина, – осторожно, словно слово было стеклянным и грозило, если неловко нажать, изрезать губы, выговорил он. – Благодаря рельсовым пушкам.

– Потому что она наша, – поправила Робертс. – И теперь они не сумеют отнять.

Салис ощутил что-то в груди, попробовал разобраться, что это. Гордость, решил он. Это была гордость. Он попробовал улыбнуться и обратил улыбку к Робертс. Та ухмыльнулась в ответ. Она права. Это – место. Их место. Как бы там ни было, у них есть Медина.

Вандеркост передернул плечами, щедро отхлебнул из груши и рыгнул.

– Бессе нам, – сказал он. – Только знаете что? Если они отберут, то нам уж ни хрена ее не вернуть.

Глава 5. Па

– Ничему я здесь не верю, – сказала Мичо Па.

Жозеп, зевнув, приподнялся на локте, глянул на нее сверху. Он был красавчик с червоточинкой. Волосы носил длиннее, чем водилось на корабле, но до плеч не отращивал. Седина лишь блестками на черном. Десятилетия огрубили ему кожу, а история жизни была выписана чернилами: татуировка на шее – рассеченный круг АВП, а позже ее перекрыл воздетый кулак давно распавшейся группы радикалов. Вычурный крест на плече записал припадок религиозности, оставшись и тогда, когда вера рухнула. Фразы вдоль предплечий и на боку: «Воды больше нет, теперь огонь», «Любить – значит видеть в любимом замысел Бога» и «Олюм и чума пас пас фовос» – рассказывали, кем он побывал в жизни. О прежних его инкарнациях. Отчасти поэтому Па ощущала с ним такую близость. Она была на десять лет моложе, но тоже прошла не одну инкарнацию.

– Где – здесь? – спросил он. – Много чему верить не приходится.

– В призыве Инароса к кланам, – пояснила она, перевернувшись и стянув при этом одеяло на себя. Не то чтобы Па стеснялась наготы, только теперь, завершив соитие, она готовилась перейти к более официальным отношениям. Или чему-то вроде. Жозеп заметил и молча переключился от роли одного из мужей к роли старшего механика. Скрестил руки на груди и прислонился к стене.

– Ты про совещание или про человека? – уточнил он.

– И то и другое, – ответила она. – Что-то не так.

– Раз ты говоришь, я верю.

– Понимаю. У меня каждый раз так. Стоит койо наверху изменить планы, и я уже вижу в нем очередного Ашфорда. Или следующего Фреда, чтоб его, Джонсона. Это в меня въелось.

– Так. Что не значит, будто ты не права. Что у тебя в мыслях?

Па подалась к нему, пожевала губу. Мысли в голове тыкались, как слепые рыбы, в поисках слов для себя. Жозеп ждал.

По условиям их кетубы^[10], в групповом браке состояли семеро. Они с Жозепом, Надя, Бертольд, Лаура, Эванс и Оксана. Все сохранили за собой прежние фамилии и составили ядро команды «Коннахта». Другие члены команды приходили и уходили, уважая ее власть капитана, справедливость ее слов и то, что она не заводила любимчиков, но понимая, что основа команды – ее семья и угрозы семье Па не потерпит. Обычай разделять семью и команду принадлежал внутренним планетам, служа еще одним примером подсознательной предубежденности, из-за которой земляне и марсиане на борту оказывались угрозой кораблю. Для них корабль не был настоящей жизнью.

Для них за закрытым шлюзом вступали в действие иные законы – даже если внутряки слишком плохо знали себя, чтобы это осознавать. Для астеров такой разницы не существовало. Мичо слыхала, что это называли «доктриной Одного Корабля». Существует один корабль, состоящий из множества частей, как одно тело состоит из множества клеток. «Коннахт» был такой частью, как и все приданные ему кораблики: «Паниш», «Солано», «Андорская волшебница», «Серрио Мал» и еще дюжина. А ее флот составлял часть Свободного флота – огромного организма, в котором информация от клетки к клетке передавалась по направленному лучу и по радио и каждая клетка поглощала пищу и топливо, продвигаясь по своему пути между планетами, как большая рыба в океане неба.

Некоторые толкования причисляли к одному кораблю и землян с марсианами, но тут Па всегда вспоминались раковые опухоли и аутоиммунные нарушения, на чем сравнение и увядало.

Но сейчас у нее были причины о нем вспомнить.

– С координацией у нас плохо, – заговорила она, пробуя слова на вкус. – Если ногой толкаешь, так и рукой добавляй. В одно движение. А у нас не так. Инарос с военными. Санджрани с финансами. Розенфелд с производством и проектами. У нас… мы пока не едины.

– Для нас все это внове, – заметил Жозеп. Фраза могла бы прозвучать возражением, отговоркой. У него она стала поддержкой. Он помогал ей разобраться в мыслях.

– Возможно, – признала она. – Трудно сказать. Может, нам и положено быть марионетками на ниточках от «Пеллы». Сам решил, и все мы прыгаем.

Жозеп пожал плечами, прищурил ласковые глаза.

– Он дает. Корабли, топливо, оружие, двигатели. Он исполнил, что обещал.

Мичо почувствовала в его тоне мягкий вызов – именно то, что ей требовалось.

– Он сделал то, что обещал, по его словам. На деле все не так хорошо. Джонсон жив. Смит жив. От Ганимеда добились только нейтралитета. В Землю продолжаем швырять камни, а на скорую капитуляцию надежды нет.

Сколько обещал – а в тарелке пусто.

– Таковы политики, иммер и всегда. На «Хорнблауэре» и других вроде него можно продержаться годы. Это наше дело. Добывать для всех еду, воздух, снаряжение. Дает нам шанс создать Пояс не под чужим сапогом.

Па, вздохнув, почесала коленку – ногти скользили по коже с сухим шорохом, как по песку. Щелкнул и загудел восстановитель воздуха. Палуба подрагивала от тяги, прижимавшей двоих к койке.

– Да… – сказала она.

– Но?..

– Но, – повторила она и тем ограничилась. Ее беспокойство не укладывалось в слова. Может быть, слова придут со временем, а может, она успокоится, так их и не выгов орив.

Жозеп подвинулся и кивнул на амортизатор.

– Хочешь, останусь?

Па задумалась. По доброте могла бы согласиться, хотя на самом деле, с кем бы она ни делила свое тело, спать предпочитала в одиночестве. Улыбка Жозепа говорила, что он готов к любому ответу. Отчасти и за это она его любила. Он склонился к ней, поцеловал в лоб под волосами и принялся натягивать тренировочный костюм.

– Может, чаю?

– Едва ли, – отказалась она.

– А надо бы.

Он редко бывал так настойчив.

– Хорошо.

Мичо скинула одеяло, обтерлась и тоже натянула одежду. В дверях камбуза марсианской канонерки она прислонилась к его плечу. Что ни говори, никого из команды здесь не было. Только Оксана с Лаурой приканчивали грибной соус из миски. Своя семья. Жозеп выбрал другую скамью, и она заодно с ним устроилась чуть поодаль от жен. Оксана над чем-то засмеялась. Лаура коротко съязвила – но без горячности. Слов Па не разобрала.

Жозеп натянул по груше чая для них обоих и сел рядом в дружеском молчании. Она сделала глоток, и терпкая горечь чая, смешавшись с усталостью от секса, сняла тревогу, которой она и не замечала. Услышав ее вздох, Жозеп поднял бровь.

– Да, – признала Па, – умница ты. Этого мне и недоставало.

Он шутливо раскланялся и стал серьезным.

– Что я думаю? Насчет координации?

– Не стоит, – сказала она, но Жозеп продолжал:

– Тебя предавали люди, которым полагалось тебя вести. Джонсон, когда мы были в АВП. Ашфорд на «Бегемоте». Окульски с союзом. Потому мы и стремились к независимости, так? Только независимыми мы не стали. Теперь мы Свободный флот, потому что поверили Инаросу. Не ты одна. Мы.

– Ты прав, – сказала Па. – Может, я отталкиваюсь от того, что было. А надо бы отпустить прошлое.

– Не стоит отпускать то, что сделало тебя умней, – возразил он. – Вселенная не пожалела времени, чтобы тебе кое-что втолковать. Ты догадалась об этом задним числом.

Может, все, что было, готовило тебя к тому, что есть.

Комок в груди у Па стянулся еще туже.

– Ты тоже ему не доверяешь.

– Я-то? По мне судить не приходится. Я и Господу не доверяю.

– Такого мистика, как ты, на свете не бывало, – съязвила Па, впрочем, смягчив шутку смехом.

– Знаю. – Жозеп покачал головой. – Я не пророк, а сплошное недоразумение. Но… – он поднял палец, – тебя я знаю. И знаю, что ты из тех, кто притворяется, будто не знают того, что знают, лишь бы обошлось без трений. Так что если говоришь себе, что, может, и ошибаешься, что все в порядке, лучше перепроверь, точно ли в порядке. Если вселенной нужен нож, она его делает.

И нет острей тебя, ты.

– А если окажется, что вселенная – просто свалка элементов и энергий, толкошащихся, пока свет не по гаснет? – Тогда ищи порядок, чтобы не участвовать в общей свалке, – посоветовал он. – И скажешь мне, если сам впишется в схему. Ты видишь лучше меня.

– Сомневаюсь, – протянула она, но ухватилась за его руку. А он – за ее. Чуть помедлив, к ним подсела Лаура, а потом и Оксана. Разговор перешел на более мирные темы: о том, в чем марсианские корабли уступают астерским, о добыче с «Хорнблауэра», согласно списку Кармонди. О работах на «Коннахте». Но стянутый под ребрами комочек никуда не делся и напоминал, что не все хорошо.

В каюту она вернулась одна. Упала на гелевую койку, натянула на голову одеяло и увидела во сне большое и хрупкое существо, плывущее в глубинном океанском течении, – только море состояло из звезд, а существо – из кораблей, и среди них был ее корабль.

* * *

Революция слишком велика, чтобы обойтись одним счетом. Восстание на Церере – или падение Цереры, по терминологии внутряков, – стало предвестником Марко Инароса со Свободным флотом. Задним числом гибель водовозного суденышка виделась мелочью, которая никак не могла привести к противостоянию Земли и Марса, – однако привела. Стоило давним угнетателям Пояса нацелить стволы друг на друга, АВП, воспользовавшись своим шансом, захватила портовый город пояса астероидов.

Никто тогда такого не предвидел. Земля с Марсом рано или поздно разберутся, и тогда Церере конец. Андерсон Доуз, ставший де-факто властителем станции, лишится захваченной власти и либо переметнется к другим заговорщикам, либо станет мучеником, погибшим за правое дело. Любая автономия в космосе была недолговечна.

Только Церера удержалась.

Катастрофа на Ганимеде и разоблачение затеи Мао-Квиковски с протомолекулой полностью отвлекли наличные силы. Потом на Венере проклюнулось нечто великое и таинственное, создавшее первые врата. К тому времени, как «Бегемот» с представителями Земли и Марса отправился исследовать их, вызвав великие и сложные последствия, Доуз соткал целую паутину связей. Ни лунные и марсианские корпорации, ни станции Лагранж, ни Пояс, ни луны Юпитера – никто не мог себе позволить на годы прервать торговлю, дожидаясь, пока прежние власти отвоюют порт. С тех пор как шумеры оттиснули в глине первый контракт человечества, временные договоры не раз оказывались столь долговечными, что их переставали замечать.

А когда за вратами открылись врата и человечество хлынуло к новым солнцам и планетам, нашлись деньги и силы, заинтересованные в том, чтобы на Церере все осталось как есть. Андерсон Доуз знал, кого подмазать и где сговориться, чтобы порт не простаивал.

Долгие, осторожные переговоры привели к тому, что статус мятежника забылся. Доуз стал респектабельным политиком, а станция Церера – первым астерским городом – как раз в подходящий момент, когда никому не было до нее дела.

А потом объявился Свободный флот и пинком сбросил в прибой старательно возведенный песочный замок. А Доуз, как всякий политик, учитывал расстановку игроков и сил, возможности и вероятности. Забылось, что восстание на Церере было торжеством приспособленчества и политической ловкости, – восстание стало предвестником Свободного флота. Доуз смирился с новым взглядом на себя и свою станцию. Выбрал, на какой он стороне, – так же, как и Па.

Сейчас он встречал ее у сходней «Коннахта». Гравитация вращения станции удерживала корабль в креплениях.

Даже при перебоях с питанием инерция не позволит ему сорваться в черную пустоту. И все же Па неохотно оставляла корабль. Считала это ненужным риском.

– Мичо, – просиял Доуз, беря ее за руку. – Рад видеть вас во плоти.

– И я рада.

Она покривила душой. Доуз слишком долго пробыл верным союзником Фреда Джонсона – и еще не отмылся от вони. Но Па принимала его как неизбежное зло. Может быть, настанет день, когда его помощь Поясу перевесит старые дела. Доуз кивнул в строну электрокарта с двумя полицейскими в легкой защите.

– Я арестована? – шутливо предположила Па.

Доуз хихикнул, направляясь к тележке.

– С тех пор как стали падать камни, меры безопасности все усиливают, – объяснил он. Его изрытые угревой сыпью щеки натянулись, лицо помрачнело. – На Церере миллионы жителей. И не все довольны положением дел.

– Были проблемы? – спросила Па уже у кара.

– Как же без проблем? – Помолчав, Доуз добавил: – Но сейчас их больше обычного.

Тележка, дернувшись, покатила по широкой эстакаде внутрь станции. Липучки шин, проворачиваясь, шипели и пощелкивали. Па оглянулась на причал с «Коннахтом». Возможно, стоило захватить с собой собственную охрану. Все люди Кармонди остались на «Хорнблауэре», но Бертольд и Надя прошли боевой тренинг. Теперь уже поздно.

Администрация располагалась на ближайшем к поверхности уровне, здесь меньше всего проявлялась сила Кориолиса. АВП, взяв власть, поработала над старыми тоннелями и коридорами, но все равно в них пахло древностью. Доуз пытался развлечь гостью легким, незначительным разговором и преуспел – знал свое дело. Если они и впрямь обсуждают, в каком ресторане лучше готовят колбаски под черным соусом и как влияет на религиозные песнопения проходящий в том же зале фестиваль радж-музыки, значит, ситуация на станции не так уж опасна. Мичо понимала, что это иллюзия, и все равно была ему благодарна. О причине, что привела ее сюда, они не вспоминали. И имени Инароса не называли.

Совещание проходило в саду на административном уровне. На просторных сводах потолка полным спектром сияли светильники. Чертов плющ оплел стены и опоры, папоротники расправляли широкие листья, словно цапли на взлете. В воздухе пахло гидропонной зеленью, едой и вином. Она еще из-за поворота расслышала высокий, гибкий голос Санджрани. «Без основательного учета базы удобрений на каждой станции нелегальные вбросы обрушат азот как валюту». Все та же песня на новый лад. Доуз тронул ее за локоть, кивком указал на тропинку между фонтанчиком и вьющимся папоротником. Вот они и на месте. Пятеро лидеров Свободного флота. Нико Санджрани больше похож на пожилого торговца, чем на главного экономиста расцветающей империи. Розенфелд Гаолян с темной пупырчатой кожей и слишком уж легкой улыбкой – командующий вторым флотом и царь промышленности. И, в плетеном из тростника кресле, Марко Инарос, стоящий за спиной у каждого.