Китайское чудо. Критический взгляд на восходящую державу

Усилия Китая по сдерживанию общественного мнения имели двойственные результаты. С одной стороны, они в значительной степени разрушили ключевые социальные сети, состоящие из юристов, журналистов и лидеров общественного мнения, которые делали возможными прошлые инциденты с общественным мнением национального масштаба. Атака подобных сетей сильно подорвала возможность мобилизации сил общества для создания таких инцидентов. И хотя некоторые либерально настроенные специалисты и интеллектуалы от юриспруденции и СМИ отнеслись к закручиванию гаек весьма критически, они пока не нашли эффективных средств противодействовать усиливающемуся контролю. С другой стороны, жесткие меры государства не смогли полностью заглушить критические голоса и общественную мобилизацию. Трения в партийном государстве все еще можно обратить в свою пользу, создав для СМИ повод высказаться и бросить вызов цензуре. Кроме того, высокообразованный средний класс, еще не ставший мишенью репрессивных мер, сохранил способность объединяться и заставлять себя услышать. Однако для более уязвимых групп населения Китая без согласованной помощи юристов, активистов неправительственных организаций и журналистов перспектива выглядит не столь радужной. Учитывая отсутствие приемлемого выхода для выражения своего мнения или получения компенсации, китайские «неблагополучные» могут прийти к более экстремальной и радикальной реакции на свои проблемы, угрожая социальной стабильности, которую как раз и стремится укрепить режим Си. Как бы то ни было, если дискуссия о проблемах общества существенно ослабеет, общественное мнение может в первую очередь обратиться к выражению националистических настроений.

6. Что значит долголетие для руководства Китая?

Арунабх Гхош

С многих точек зрения XIX съезд КПК, прошедший осенью 2017 года, может стать отметкой исторической трансформации в структурировании высшего руководства Китая. После событий лета 1989 года в стране развилась система, сделавшая возможным мирный и мягкий переход власти от одного поколения лидеров к другому. Эта система – которую политолог Эндрю Натан в 2003 году назвал «авторитарной устойчивостью», – включающая в себя ограничение полномочий Председателя и премьер-министра до двух пятилетних сроков и вводящая своего рода расширяющееся коллективное руководство, сейчас, похоже, оказалась под угрозой. Есть опасения, что действующий Председатель КНР Си Цзиньпин может порвать с этим набором формальных и неформальных правил и попытаться сохранить свой пост или, по крайней мере, влияние на политику элиты много дольше 2022 года, когда истечет его второй пятилетний мандат.

В том, что Си стремится к столь длительному влиянию, нет ничего удивительного. В то время как его непосредственный предшественник Ху Цзиньтао, занимавший пост Председателя с 2002 по 2012 год, ушел с политической сцены, покровитель Си – Цзян Цзэминь, как и влиятельнейший лидер эры реформ Дэн Сяопин, сохранили власть и влияние надолго после официального ухода с руководящих позиций. В самом деле, выдвижение самого Си на пост Председателя осенью 2012 года произошло под властным взглядом и с разрешения восьмидесятилетнего Цзяна. Хотя Цзян давно ушел в отставку и официально прекратил политическую активность, он продолжал отбрасывать тень, заметную в выдвижении некоторых его протеже в Постоянный комитет Политбюро в 2002 и 2012 годах. Предшественник Цзяна Дэн Сяопин оказывал еще более долгосрочное влияние после официального ухода из активной политической жизни в конце 1980-х годов. Стоит лишь вспомнить, что по состоянию на ноябрь 1987 года Дэн оставил все посты, кроме председательства в Центральном военном совете. Но именно по его санкции два года спустя, в июне 1989 года, войска Народно-освободительной армии вошли на площадь Тяньаньмэнь для разгона протестующих. Точно так же именно его Южное турне в 1992 году, когда он вновь привлек внимание к своей реформаторской повестке дня, придало новый импульс развитию Китая. Цзян и Дэн – лишь самые яркие примеры более обширного явления, когда престарелые государственные деятели сохраняли влиятельность, официально не занимая постов в правительстве.

Свергнет ли Си существующую систему преемственности элиты, предпочтет последовать примеру Цзяна и Дэна Сяопина или просто отойдет в сторону – покажет время. Однако в сравнительно-исторической перспективе представляет интерес не только возраст лидера у власти, но и их долголетие как таковое. Возможно, оно не столь значимо в политических системах, где лидеры обычно уходят из высшей политической власти, когда истекает срок их полномочий (как в США), или парламентские формы правления могут быстро и в предсказуемом направлении переложить бремя власти (например, в Великобритании, Индии и в более обширном мире коалиционной политики). Хотя КНР и установила сроки полномочий, тот факт, что уходящие в отставку лидеры по-прежнему обладают прямым и решающим влиянием на последующие поколения, означает, что они сохраняют гораздо больше власти, чем политики США, Великобритании или Индии. И для историка возникает интересный вопрос: живут ли верховные лидеры Китая дольше, чем их коллеги за рубежом?

Данные, собранные The New York Times в 2012 году о действующих и бывших членах Постоянного комитета Политбюро, а также о «восьми бессмертных» (близких соратниках Мао Цзэдуна, которые могли не быть членами Постоянного комитета, но их влияние и значимость за последние шестьдесят с лишним лет были не менее существенны), показывают, что за прошедшие шесть десятилетий шестьдесят один человек правил и оказывал влияние с вершины политической власти в КНР. По данным 2012 года, средний возраст этих лидеров составлял 79 лет, медианный – 78 лет.

Рис. 6.1. Срок жизни руководства Коммунистической партии Китая по периоду рождения

И действительно, как показано на рис. 6.1, для высшего руководства Китая, родившегося в период с 1880-х до 1930-х годов, средняя продолжительность жизни далеко переходит за восемьдесят. Более низкий средний показатель для родившихся в 1890-е годы отчасти объясняется чистками Культурной революции в 1966–1976 годах, коснувшимися многих представителей высшего руководства. Шесть из восьми лидеров, родившихся в 1930-е годы, в 2012 году были еще живы, а потому можно ожидать, что со временем средний показатель будет расти. Лидерам, родившимся в 1940-е годы, включая экс-председателя Ху Цзиньтао и большую часть текущего состава Постоянного комитета Политбюро, в среднем по 67 лет. Хотя простое среднее значение в 79 лет для целой группы людей уже говорит о длительной жизни, долголетие еще увеличивается, если мы принимаем в расчет последующие поколения, где также многие еще живы. В итоге, исключив 14 лидеров, родившихся в 1940-е годы, мы приходим к среднему возрасту в 82 года.

Как соотносится долголетие китайских лидеров и их коллег из бывшего СССР, США и Индии? Общий средний возраст лидеров, рожденных в каждом десятилетии с 1870-х по 1930-е годы, выше всего в Китае – 82 года, в Индии он лишь немного ниже – 80 лет. Хотя обычные мужчины и женщины в Индии и Китае жили и живут в среднем меньше, чем в США и в бывшем СССР, их лидеры в эту схему не вписываются. Особенно поражает то, что некоторые лидеры обеих стран пережили периоды больших социальных и политических потрясений и зачастую сами перенесли ужасающие физические испытания (заключение, голодовки, долгие походы, война – это лишь немногие из них). Долголетие лидеров США достигает 79 лет, бывшего СССР – 71 года, причем их число опять же меньше из-за масштабных чисток 1930-х годов среди руководства.

Похоже, что долголетие лидеров не связано напрямую со средней ожидаемой продолжительностью жизни ни в одной из четырех стран. На протяжении большей части XX столетия средняя продолжительность жизни в Индии и Китае была меньше 60 лет. По данным Всемирного банка, в 1960 году ожидаемая продолжительность жизни для Индии и Китая составляла соответственно 42 и 43 года. Эти цифры неуклонно росли в последние пятьдесят лет и сегодня составляют соответственно 66 и 75 лет. Ожидаемая продолжительность жизни в США и СССР в 1960 году составляла около семидесяти лет. В то время как в Америке эта цифра стабильно росла и сейчас приближается к восьмидесяти годам, Россия осталась на прежнем уровне. В любом случае, понятие средней продолжительности жизни имеет свои ограничения, когда речь заходит о такой особой группе личностей, как лидеры страны, обычно пользующиеся доступом к более высокому уровню здравоохранения. Но то, что государственное руководство в целом живет дольше, чем народ, которым оно правит, действительно похоже на истину.

В какой степени Китай является исключением из правил? Процентное соотношение лидеров, проживших более 50, 60 и 70 лет, в четырех странах примерно сопоставимо, и самое интересное начинается в следующих двух возрастных периодах. Как можно ожидать, значительно меньше руководителей каждой страны прожили дольше восьмидесяти лет. Здесь Китай немного выходит вперед, слегка опередив США и Индию. Но разрыв существенно увеличивается, когда мы смотрим на сегмент после 90 лет. Китай отрывается от соперников: каждый пятый китайский лидер прожил более 90 лет. Для сравнения, девяностолетний рубеж перешагнул каждый седьмой руководитель в США, каждый девятый в Индии и каждый десятый в СССР.

Если рассматривать только лидеров, родившихся до 1940 года (тем самым исключив сегодняшний «урожай» более молодых руководителей), мы увидим, что в КНР существенно больше половины (63,8 %) тех, кто родился до 1940 года, прожили больше восьмидесяти лет. Это почти на 10 % больше, чем у США, занимающих второе место. Индийские и советские лидеры не перешагнули 50-процентный барьер. Разрыв еще более показателен в возрастной группе за девяносто. Почти каждый четвертый (23,4 %) лидер КНР прожил больше 90 лет, при этом в США эта цифра немного не дотягивает до каждого шестого, в Индии – каждый восьмой, в Советском Союзе – менее одного из десяти.

Китайские лидеры действительно живут дольше своих коллег в США, Индии и бывшем СССР. Иначе говоря, лидеры страны живут дольше в той стране, где им важно жить дольше: в Китае.

Долгая жизнь китайских лидеров важна во многих смыслах. На местном уровне их влияние ощутимо в преемственности стилей руководства и обучении конкретных младших лидеров. Тем самым общие идеологические предпочтения и политические обязательства могут существовать дольше, чем где бы то ни было. Это также объясняет более долгосрочную перспективу, которую лидеры могут принимать во внимание в переговорах с руководством других стран. Долголетие также влияет на укрепление фракционных границ внутри Коммунистической партии и создание союзов, проходящих через многие поколения и уровни правления. При отсутствии нескольких сильных лидеров на руководящих постах устойчивость одной фракции, поддерживаемой одним долгоживущим лидером, действительно способна задушить в зародыше дебаты и дискуссии на высших уровнях государства.

В более широком смысле долголетие также влияет на то, насколько успешно лидеры могут улавливать настроения в стране и эффективно реагировать на них. Даже перестав быть такой молодой нацией, как десятилетие назад, Китай все еще моложе большинства развитых стран. Около 70 % китайцев сейчас в возрасте 50 лет или младше, чуть менее чем каждый пятый младше 15 лет. И именно молодежь была главной движущей силой перемен в китайской истории XX века. Будь то «Движение за новую культуру» и движение 4 мая в 1910-е и 1920-е годы или «Стена демократии» и площадь Тяньаньмэнь в 1970-е и 1980-е годы, именно голос молодых звучал громче всего в призывах к прогрессивным реформам. Стареющее руководство упорно тянуло назад. После эры реформ постоянные обещания и обеспечение ошеломляющего экономического роста значительно перевесили реформаторский пыл. Но есть признаки, что темпы роста ВВП, которые в последние пятнадцать лет выражались двузначными цифрами, дальше поддерживать уже не получится. При таких обстоятельствах перспективы престарелого руководства, привязанного к относительно негибкой политической повестке дня и постепенно теряющего связь с народом, которому оно предположительно служит, не внушают веры в политическую или социальную стабильность.

Ранее в этом году Эндрю Натан отмечал, что «совсем недавно обретенная способность Китая обновлять и совершенствовать свое политическое руководство на протяжении нескольких десятилетий уникальна для авторитарных систем». И все же, если опасения по поводу Си обоснованы, может оказаться, что Китай на самом деле возвращается к некой авторитарной «норме». При таких обстоятельствах то, что его политическая элита склонна жить дольше, чревато последствиями для экономических, социальных и политических перспектив не только Китая, но и всего мира.

7. Может ли Коммунистическая партия Китая чему-то научиться у китайских императоров?

Юйхуа Ван

В 1912 году, когда Мао Цзэдуну было 19 лет, он получил от преподавателя книгу, ставшую его любимым чтением на всю жизнь. Он читал ее в Великом походе, в своем пещерном жилище в Яньане, в поездках на поезде по Китаю. Экземпляр книги всегда лежал на его прикроватном столике, чтобы читать перед сном. Он говорил, что прочел ее семнадцать раз, и часто ссылался на эту книгу в разговорах с партийными функционерами.

Эта книга – «Цзы чжи тун цзянь», «Помогающее в управлении всепронизывающее зерцало», которую написал Сыма Гуан, интеллектуал и политик времен Северного периода династии Сун, опубликована она была в 1084 году. Это изложение китайской истории с 403 года до н. э. по 959 г. н. э. в хронологическом порядке, в полном варианте состоящее из 294 томов и трех миллионов слов. Император попросил Сыма написать эту книгу, чтобы изучить уроки предыдущих императоров – таким образом, будущие императоры могли бы учиться у них, избегать их ошибок и лучше править страной.

Почему Мао был так одержим книгой, написанной почти тысячу лет назад? При Мао Китай, несомненно, был совсем иным, нежели в далеком прошлом: стремительно продвигалась индустриализация экономики, функции государства усложнились, а с подъемом Запада и Японии Китай уже не был «Срединным царством» в центре мира. Но перед Мао стояла та же основная задача, что и перед китайскими императорами: как удержаться у власти.

Сегодняшний Китай еще сильнее отличается от своего далекого прошлого. Традиционное аграрное общество постепенно разрушилось, и сейчас больше людей живет в городах, чем в сельской местности. Бывший когда-то изолированной империей, Китай сегодня – крупнейший в мире экспортер и второй по объему получатель прямых иностранных инвестиций. Богатые торговцы, когда-то презираемые в древнем Китае, теперь могут заседать в Доме народных собраний и пользуются уважением общества. Однако высшие функционеры Коммунистической партии все еще продолжают задаваться вопросом: как остаться у власти?

Их тревога обоснована. С 1972 года в мире рухнуло 67 автократий, включая многие военные режимы в Латинской Америке, диктатуры в Африке и коммунистический режим в Советском Союзе. В ходе «арабской весны» некоторые из самых долговечных авторитарных правителей, включая Каддафи в Ливии и Мубарака в Египте, были свергнуты, а затем убиты или заключены под стражу. Американский политолог Фрэнсис Фукуяма даже провозгласил восход либеральной демократии как окончательную форму правления для человечества.

Как Коммунистической партии Китая пережить эти всемирные «волны» смен режима? Опыт других коммунистических режимов не слишком информативен. Куба и Северная Корея со своего основания находятся под властью одной и той же семьи, соответственно Кастро и Ким, а Вьетнам и Лаос пытаются следовать примеру Китая в сохранении коммунистической формы правления с рыночной экономикой.

Возможно, КПК могла бы последовать мудрому примеру Мао и тоже учиться у истории. От династии Цинь (221–206 до н. э.) до династии Цин (1644–1911) Китаем правили 282 императора из 49 династий. Взлеты и падения древних правителей и форм правления могли бы подсказать партии, что ей нужно делать, чтобы остаться у власти.

Каковы главные уроки более чем двух тысячелетий династического правления в Китае? К счастью, нам не нужно семнадцать раз перечитывать «Цзы чжи тун цзянь», чтобы освоить их. Благодаря цифровым данным и современным приемам статистики сегодня мы можем системно изучить схемы восхождения и падения исторических правителей.

Анализируя набор данных о династиях и императорах, собранный из множества исторических и биографических источников, я могу извлечь из китайской истории четыре главных урока.

Урок первый: ни одна династия не может править вечно. Сорок девять династий правили в среднем по семьдесят лет, с широким разбросом от Хэн Чу (403–404), чья власть не продержалась и года, до династии Тан (618–907), правившей Китаем на протяжении 289 лет. Если принять, что Коммунистическая партия Китая все еще будет у власти в 2019 году^[7], она достигнет этого среднего показателя в семьдесят лет.

Урок второй: восстание элиты – важнейшая причина падения династии. Больше всего династий было свергнуто не внешним врагом и не массами, а политической элитой, бывшей частью старых режимов. Так, Лю Бан, основатель и первый император династии Хань (202 до н. э. – 220 н. э.; сам Лю Бан правил до 195 года), до того как присоединиться к мятежу против правления Цинь, служил патрульным в своем родном городе в уезде Пэйсянь. В то же время еще одна группа повстанцев под руководством двух крестьян так и не дошла до столицы. Династию Тан (618–907), одну из сильнейших в истории Китая, основал Ли Юань, бывший наместником в Тайюане, то есть не последним лицом в иерархии Суй (581–618), и на закате династии он также приложил руку к удушению крестьянских повстанческих восстаний. Даже революцию 1911 года, положившую конец династическому правлению в Китае, возглавила группа представителей элиты, где многие были местными военачальниками в правительстве Цин, а не крестьянами. Предводители крестьян, такие как Чжан Цзяо в конце династии Хань, Ли Цзычэн в конце династии Мин (1368–1644) и Хун Сюцюань в конце династии Цин, никогда не сидели на троне, несмотря на свою славу в фольклоре. Статистический анализ показывает ту же схему: дело не в кочевниках и не в народных массах – во все времена величайшую угрозу для различных режимов Китая представляла политическая элита. У элиты больше ресурсов и знаний, чтобы мобилизовать массы, она лучше представляет, как работает политическая система. А еще она знает, где находятся гарнизоны, арсеналы, зернохранилища, правительственные документы, карты и казна. В то время как восставшим крестьянам, никогда не бывавшим в больших городах, столица государства кажется лабиринтом, политическая элита легко может пробраться к спальне императора. Сяо Хэ, один из главных советников Лю Бана и ранее секретарь магистрата в одной из канцелярий уезда Пэйсянь, сумел захватить все карты, хранившиеся во дворце Цинь, сразу же после того, как войска Лю вошли в столицу.

Урок третий: лишь половина императоров покинула трон естественным путем. Таблица 7.1 показывает, как завершилось правление 282 китайских императоров. В то время как половина императоров оставила трон в связи с естественной смертью, остальные были свергнуты насильственно. Из тех, кто покинул трон насильственным путем, около половины было низложено элитой (убито, свергнуто, вынуждено отречься или совершить самоубийство). Следующая большая категория – смерть или свержение в ходе гражданских войн, в то время как лишь единицы (семь императоров) были низложены внешними войнами или во время них. Причины ухода правителей те же, что и причины крушения династий: самая большая угроза шла изнутри режима, а не от общества или иностранных государств.

Урок четвертый: императоры, назначившие компетентного и лояльного преемника, прожили дольше. Из 282 китайских императоров 130 (46 %) назначили одного из престолонаследников своим преемников, причем более половины сделали это в первые пять лет правления. А поскольку в древнем Китае не было религиозного контроля монаршего брака, императоры могли выбирать преемника из множества наследников мужского пола, так что избранный сын обычно был не самым старшим, а самым компетентным. Мой статистический анализ показывает, что императоры, у которых был назначенный преемник, рисковали быть низложенными на 64 % меньше, чем те, у которых не было. Те, кто не назначил наследника престола, либо не имели сыновей, либо опирались на другие правила престолонаследия. Так, монголы для выбора нового лидера, великого хана, руководствовались сочетанием горизонтального наследования (принцип старшинства среди членов династического клана) и выборов. В результате лишь 33,33 % монгольских императоров были сыновьями своих предшественников, а средних срок нахождения монгольских императоров у власти составлял 10,8 лет, намного меньше, чем у их ханьских коллег – 17,8 лет во времена следующей династии, Мин.

Таблица 7.1. Окончание правления китайских императоров (221 до н. э. – 1911)

Чем помогало императорам назначение наследника? Как считает экономист Гордон Таллок, польза от назначения преемника в том, что элита начинает планировать собственные действия, исходя из предположения, что большую часть своей жизни проживет под властью преемника, а не действующего диктатора. Однако назначение преемника также несет в себе определенный риск. Как указывает Таллок, основная проблема, с которой сталкивается диктатор в такой ситуации, заключается в том, что, если он официально возводит на престол преемника, у этого преемника появляется как серьезный повод убить его, так и определенная гарантия, что он избежит последствий. Это часто называют «проблемой наследного принца», и Мао Цзэдун выучил этот урок в самой жесткой форме, когда назначенный им преемник Линь Бяо попытался взорвать его поезд. Поэтому Таллок предполагает, что наследственная преемственность обеспечивает стабильность режима при жизни правителя и после его смерти, так как сын достаточно рассудителен, чтобы просто ждать смерти отца.

Эти четыре урока, конечно, не единственные, которые мы можем извлечь из богатых недр китайской истории. Они не учат нас развивать экономику, справляться со стихийными бедствиями, бороться с бедностью или создавать сильную армию. Но они приносят два важных вывода, которые могут помочь в ответе на вопрос, как остаться у власти.

Во-первых, главная опасность для устойчивости режима – не внешние враги и не массы, а элита внутри режима. Политическая элита обладает и властью, и ресурсами, чтобы организовать заговор против правителя. И даже во время так называемых массовых восстаний элита обычно играет ведущую роль в мобилизации масс. Коммунистическая партия, кажется, не придает достаточного значения этой исторической схеме. В то время как ее обуревает паранойя по поводу иностранного влияния и массовых протестов, действующий режим Си Цзиньпина одержим антикоррупционной кампанией, возбуждающей недовольство элиты.

Во-вторых, крайне важен вопрос преемственности. Хотя современные автократы редко могут передать правление от отца к сыну (северокорейская семья Ким – исключение), для действующего лидера критически важно выбрать преемника, который был бы одновременно лоялен (и потому смог бы терпеливо ждать) и компетентен (чтобы получить общую поддержку элиты). Смуту в китайской политике 1970-х годов можно интерпретировать как следствие того, что Мао выбрал сначала нелояльного (Линь Бяо), а затем некомпетентного (Хуа Гофэн) преемника. Руководство после Мао крайне осторожно подходило к вопросу преемственности. Считалось, что Дэн выбрал и своего собственного преемника Цзяна Цзэминя, и преемника его преемника Ху Цзиньтао, а Цзян Цзэминь, вероятно, сыграл определенную роль в выборе Си Цзиньпина. Пока неясно, кто станет преемником Си Цзиньпина. Его подход к вопросу преемственности станет хорошим индикатором, как будет выглядеть политический ландшафт в Китае в следующие десять-пятнадцать лет.

На свой семьдесят третий день рождения Мао созвал некоторых своих ближайших союзников и сказал им, что простейший способ захватить крепость – изнутри. Не имея сына, который мог бы его пережить, Мао столкнулся с проблемой преемственности, но он прекрасно понял послание из «Цзы чжи тун цзянь», что окружающие его люди наиболее опасны. Усвоила ли КПК этот урок?