Стихи для мертвецов

3

Миссис Траск осторожно катила сервировочный столик с чаем по темному коридору, ведущему из кухни особняка на Риверсайд-драйв, 891, в Нью-Йорке. Подавать чай в такое время, когда не пробило еще и трех часов, ей приходилось крайне редко: обычно Пендергаст предпочитал пить чай позже, а не раньше. Но такова была его просьба вкупе с обширным списком: вместо обычных аскетических зеленого чая и имбирного печенья в сегодняшнем меню были булочки с изюмом и лимонным кремом, ячменные лепешки, взбитые сливки, мадленки (любимое печенье Констанс) и даже крохотные бисквиты «Баттенберг». Поэтому впервые за много лет миссис Траск пришлось подавать дневной чай на сервировочном столике, а не на простом серебряном подносе. Она не сомневалась, что Пендергаст хочет угодить своей подопечной Констанс, хотя та и ела, как птичка, и, возможно, почти ни к чему не прикоснется.

И в самом деле, после их довольно неожиданного возвращения в особняк неделю назад Пендергаст проявлял к Констанс повышенное внимание. Даже Проктор, стоический шофер и охранник Пендергаста, подметил это и поделился своим наблюдением с миссис Траск. Пендергаст стал более разговорчивым, допоздна беседовал с Констанс на ее любимые темы. Он помогал ей в ее долгосрочном исследовании сложного и зачастую загадочного генеалогического древа Пендергаста. Он даже демонстрировал интерес к ее последнему проекту – террариуму, призванному способствовать распространению хищных растений, находящихся на грани вымирания.

Миссис Траск вышла из коридора в зал приемов, колесики сервировочного столика поскрипывали на мраморном полу. Из библиотеки до нее доносились приглушенные голоса: Пендергаст и Констанс о чем-то разговаривали. И эти тихие звуки радовали ее сердце. Она не знала, почему Констанс так неожиданно уехала в Индию в прошлом декабре или почему Пендергаст недавно предпринял путешествие, чтобы привезти ее обратно. Это было личное дело Пендергаста и его подопечной, а миссис Траск просто радовалась тому, что все снова вместе. И хотя нынешняя идиллия оказалась недолгой – Пендергаст внезапно сообщил, что улетает во Флориду, – миссис Траск утешала себя тем, что это всего лишь деловая поездка.

Да, она довольно неодобрительно относилась к «делам» Пендергаста, но эти свои мысли держала при себе.

Она вкатила столик в библиотеку, обставленную в темных тонах красного дерева, где стояли шкафы, заполненные редкими ископаемыми, минералами и артефактами, и до самого потолка поднимались целые стены книг в кожаных переплетах. В камине бушевало сильное пламя, и два «ушастых» кресла стояли близко к огню. Однако кресла оказались пусты, и миссис Траск обвела комнату взглядом в поисках Пендергаста и Констанс. Когда ее глаза приспособились к мерцанию огня, она их разглядела. Они стояли в дальнем углу, наклонившись над чем-то явно очень интересным, почти соприкасаясь головами. Ну конечно, это новый террариум со стеклянными стенками. До миссис Траск донеслось контральто Констанс, почти заглушаемое треском горящих поленьев.

– …И я нахожу весьма ироничным то, что Nepenthes campanulata – растение, которое на протяжении пятнадцати лет считалось исчезнувшим, – теперь считается всего лишь находящимся под угрозой, а Nepenthes aristolochioides, которое прежде практически не признавали видом, теперь находится на грани исчезновения.

– Действительно иронично, – пробормотал Пендергаст.

– Обрати внимание на особенную морфологию aristolochioides. Околоустьевое поле почти вертикальное, это большая редкость у насекомоядных растений. Их механизм питания крайне интересен. Я все еще жду местных насекомых с Суматры, но здешние жуки-носороги кажутся подходящей пищей. Не хочешь его покормить?

Констанс подняла в руке посверкивающий в отблесках пламени пинцет почти футовой длины, между концами которого было зажато корчащееся насекомое.

Настал миг кратчайшего колебания.

– Я бы предпочел наблюдать, как ты набиваешь руку.

Миссис Траск выбрала этот момент, чтобы кашлянуть и двинуть вперед чайный столик. Оба сразу повернулись к ней.

– А, миссис Траск! – сказал Пендергаст и поспешил ей навстречу. – Вы, как всегда, пунктуальны.

– Даже более чем пунктуальны, – заметила Констанс, подходя следом за Пендергастом и изучая столик своими фиалковыми глазами. – Всего только три часа. Алоизий, это ты заказал? Как из рога изобилия!

– Да.

– К нам на чай приглашена троянская армия?

– Я устраиваю себе прощальную вечеринку.

Констанс нахмурилась.

– К тому же, – продолжил Пендергаст, садясь и протягивая руку к мадленке, – ты похудела на этой монастырской диете.

– Я прекрасно ем, спасибо. – Констанс села в противоположное кресло, при этом движении ее коротко стриженные волосы колыхнулись. – Знаешь, я бы очень хотела, чтобы ты позволил мне поехать с тобой во Флориду. Это дело, которое вдруг словно с неба свалилось, – оно кажется мне таким интригующим.

– А я бы очень хотел, чтобы мне не навязывали напарника. Но мне его навязали. Констанс, я тебе обещаю, ты будешь моим слушателем и моим оракулом, à la distance^[4].

Миссис Траск хмыкнула, наливая чай в две чашки.

– Вы можете себе представить нашего мистера Пендергаста с напарником, путающимся под ногами? Я вот не могу. Когда речь заходит о коллективной работе, он безнадежен… если вы простите мне это слово.

– Я вам все прощу, – ответил Пендергаст, – если вы положите несколько мадленок в мою сумку. Говорят, что некоторая еда в самолете бывает опасной… если не хуже.

– Он и вправду безнадежен? – спросила Констанс у миссис Траск. – Надежда должна оставаться всегда.

Миссис Траск уже отвернулась, собираясь уходить, поэтому она не видела мимолетного взгляда, которым обменялись Пендергаст и женщина, сидящая напротив него.

4

В тот же вечер, ровно в шесть часов двадцать минут, специальный агент Пендергаст, зарегистрировавшись в отеле «Фонтенбло» и убедившись, что президентский номер «Ла Мер», который он себе зарезервировал, его вполне устраивает, прошел по гулкому вестибюлю в сторону Атлантики. Просторное мраморное пространство, с его «Лестницей в никуда», группками разговаривающих гостей и лабиринтом входов и выходов, представлялось ему похожим скорее на зал вылета первого класса, чем на отель. Стеклянные двери с шелестом открылись при его приближении, и он вышел на просторную площадку. Лавируя между несколькими сверкающими бассейнами по пути к лугу Саут-Тропе, он проходил мимо баров, спа, пышных зеленых насаждений. Загорающие разглядывали его через свои очки «Оукли» или «Том Фордс» и не удивлялись его черному костюму, поскольку видели в нем некую разновидность швейцара, направляющегося к одной из приватных купальных кабинок. Другие слуги в черном сновали между кабинками, принося гостям все, что те пожелают, – от фруктовых коктейлей до шампанского «Дом Периньон» по тысяче пятьсот долларов за бутылку.

Пендергаст пересек луг и двинулся дальше по тропинке, петляющей среди ухоженных клумб и кустов, пока не вышел к ступенькам, ведущим на дощатые мостки, вдоль которых росли королевские пальмы. Это был променад Майами-Бич, прогулочный бульвар, шедший вдоль берега от парка Индиан-Бич почти до самого порта Майами.

Пендергаст повернул на юг, потом остановился. Слева от него, за узкой полосой кустарника и морского овса, находился берег, справа тянулась бесконечная цепочка отелей, кондоминиумов и особняков разного стиля, сверкающих белизной на фоне кобальтового неба. Дул слабый ветерок, температура приятно влажного воздуха не превышала двадцати восьми градусов. Женщина лет семидесяти, в огромных круглых солнцезащитных очках и розовом купальнике со стрингами, прошла мимо, осторожно вышагивая в итальянских босоножках на гвоздиках.

Некоторое время Пендергаст задумчиво разглядывал окружающее. Потом поправил узел галстука, подтянул манжеты и присоединился к толпе полуголых пешеходов, прогуливающихся по мосткам. Неторопливая получасовая прогулка привела его на Двадцать третью улицу, где деревянные мостки перешли в асфальтовую дорожку. Еще через несколько кварталов толпа пешеходов стала гуще и словно застряла на одном месте. Причина была очевидна: в сотне ярдов впереди тротуар перегораживала желтая полицейская лента.

Полоска кустарника слева от Пендергаста расширилась до нескольких рядов живой изгороди и фигурно стриженных насаждений, за каждым отрезком ухаживал один из шикарных отелей по другую сторону бульвара. За изящными растениями шла длинная береговая терраса. Свернув на узкую тропинку, Пендергаст поднялся по бетонным ступеням на вершину террасы, оглядывая все вокруг своими серебристыми глазами. Здесь он увидел еще одну тропинку, узкую, песчаную. Впереди и внизу тянулся сам берег с рядами зонтиков и шезлонгов, перемежающихся время от времени постами спасателей. Еще дальше лежала Атлантика, ее сверкающая лазурь по мере приближения к берегу превращалась в бледный аквамарин.

Пендергаст довольно долго смотрел на море, потом повернулся на запад, являвший картину ошеломительного богатства, обосновавшегося в этой части барьерного острова. Дальше находился залив Бискейн, а еще дальше возвышались шпили городского центра Майами. Солнце в половине восьмого готовилось нырнуть за горизонт, как оно уже сделало в Нью-Йорке девяносто минут назад. Вдали собирались розовые переливчатые облака.

Некоторое время Пендергаст стоял неподвижно, ощущая, как легкий ветерок шевелит его волосы. Наконец он повернулся и принялся разглядывать часть кустарника, огороженную желтой лентой. Несколько зевак в отелях напротив делали то же самое. Сообщения об убийстве уже попали в ленты новостей, но полиция сумела сохранить в тайне сведения об украденном сердце.

Тем же ленивым шагом Пендергаст спустился по лестнице и приблизился к ленте. Бо́льшая часть огороженного участка состояла из лабиринта живой изгороди высотой по грудь, аккуратно подстриженной и проходящей между прогулочным тротуаром и береговой террасой. Пендергаст шагнул вперед и остановился, когда нижняя пуговица его пиджака коснулась ленты. Судя по всему, основные события уже закончились: единственными людьми, которых он видел за ограждением, были одинокий криминалист, все еще в маске и бахилах, и полицейский, сидевший на скамейке явно для того, чтобы не пропускать посторонних.

Пендергаст подошел так тихо, что полицейский даже не заметил его присутствия. И только когда Пендергаст начал подныривать под ленту, коп посмотрел в его сторону. Отсутствующее выражение на его лице сменилось раздраженным, он поднялся со скамьи и двинулся в сторону Пендергаста, подтягивая на ходу брюки и поправляя пояс. Полицейскому было лет под пятьдесят: редеющие каштановые волосы, широко расставленные глаза и лицо с прожилками. Несмотря на относительно худые конечности, живот у него выпирал из-под рубашки.

– Эй! – грубо сказал полицейский. – Вы! Стойте!

Пендергаст остановился, но только после того, как поднырнул под лентой и снова выпрямился.

Коп подошел, нахмурившись. Крохотные кровяные сосуды испещряли все его лицо. На рукавах ниже плеч красовались голубые с золотом накладки полиции Майами-Бич.

– Что это вы делаете, черт побери? Это запретная зона. Вернитесь за ленту!

– Прошу прощения, офицер, – произнес Пендергаст своим самым обворожительным голосом, – но я полагаю, что мое присутствие здесь санкционировано.

Коп оглядел его с головы до ног:

– Вы что, из похоронной конторы? Тело уже давно забрали.

– Боюсь, что я не из похоронной конторы, хотя это простительная ошибка. Я специальный агент ФБР.

– ФБР? – Полицейский прищурился. – Позвольте взглянуть на ваши документы.

– Безусловно.

Пендергаст вытащил из кармана тонкий кожаный бумажник и поднял его, позволив ему раскрыться. В верхней части находилось удостоверение с фотографией и званием, в нижней – жетон ФБР.

Местный коп внимательно изучил документ, после чего посмотрел на Пендергаста с меньшим подозрением, но с большей враждебностью.

– ФБР, – повторил он. – Я что-то слышал о вашем приезде. Что-то о сотрудничестве с нами по этому делу.

– Верно, – сказал Пендергаст. – Как хорошо, что вы вспомнили, офицер… – он посмотрел на полоску с его фамилией, – офицер Кляйнвессель. А теперь, если вы не возражаете, я бы хотел посмотреть своими глазами.

Но когда он шагнул вперед, коп уперся ладонью ему в грудь, останавливая его:

– Вы никуда не пойдете, приятель.

Пендергаст не любил, когда к нему прикасались:

– Что, простите?

– Как я уже говорил, я слышал, что вы, ребята, приедете. Но мой сержант сказал, что ФБР будет здесь завтра. Не сегодня. С нашей стороны еще не закончена бумажная работа. Если вы не предъявите письменную санкцию, я не смогу пустить вас на место преступления.

Пендергаст задумался. Он вспомнил, что полиция Майами испытывает некоторое недружелюбие по отношению к ФБР. Похоже, у здешних полицейских была коллективная аллергия на ФБР, восходящая ко временам полномочий слишком уж усердного главы местного отдела ФБР. Был также один очень неприятный инцидент несколько лет назад, когда ФБР пыталось надеть наручники на патрульного полицейского на велосипеде и удалить его с места преступления. Теперь, судя по всему, пришло время возвращать долги.

Пендергаст закрыл бумажник, но оставил его в руке.

– Я получил приказ, – сказал он, – согласно которому должен осмотреть место этого преступления.

– Я тоже получил приказ. И согласно этому приказу, я никого не должен сюда пускать, пока не услышу чего-то другого от моего сержанта. А теперь возвращайтесь на ту сторону ленты… сэр.

– Офицер, – произнес Пендергаст безгранично терпеливым тоном, – вы видели мое удостоверение. Вы сами признали, что ФБР оказывает помощь в расследовании. Я буду вам очень обязан, если вы отойдете в сторону и позволите мне исследовать место преступления.

– Исследовать? – Коп рассмеялся. – Вы, видать, вообразили себя каким-то Шерлоком Холмсом.

– Офицер Кляйнвессель, я не давал вам оснований оскорблять меня.

– Я просто констатирую факт. А факт заключается вот в чем: вашим дедукциям придется подождать до завтрашнего утра, если вы не предъявите мне письменной санкции.

Пендергаст взвесил его слова. Он, конечно, получил приказ от Пикетта, но приказ вместе с завтрашним билетом на самолет остался лежать на столе в офисе, куда он не заходил несколько дней. Пендергаст надавил грудью на удерживающую его руку.

– Вы упомянули Шерлока Холмса, – сказал он медоточивым голосом. – Сам я никогда не относился к нему с симпатией – он всегда казался мне неоправданно мелодраматичным. Но прекрасно: если вы хотите Шерлока Холмса, то Холмса вы и получите. – Он замолчал на секунду. – Офицер Кляйнвессель, я не вижу ничего такого, что помешало бы нам стать друзьями. А вы?

В ответ Кляйнвессель слегка подтолкнул Пендергаста к ленте.

– И, как ваш друг, я чувствую себя обязанным предупредить вас, что вы ставите под угрозу вашу карьеру, ваш брак и, возможно, вашу жизнь.

– Не знаю, что за фигню вы тут несете. Но вот что я вам скажу. Отойдите от места преступления, или окажетесь в наручниках.

– Боюсь, что это никакая не фигня. Поскольку ваша отставка приближается, а вы, несомненно, хотите сохранить нищенскую пенсию, которая вас ожидает, то вам стоит подумать, как лучше скрывать свою привычку к пьянству. Хотя, возможно, это все напрасно, так как ром «Кубинская гончая», который вы предпочитаете, не только крепкий, но еще и содержит в большом количестве вредные альдегиды и эфиры. Если вы немедленно не покончите с этой привычкой, то вполне вероятно, что цирроз печени сделает вашу жизнь на пенсии весьма короткой.

Он помолчал. Кляйнвессель открыл рот:

– Какого черта?..

– Ваша жена, должно быть, терпеливая женщина, если столько лет выносит ваше пьянство. Но если она узнает, что у вас к тому же есть любовница – довольно низкопробная любовница в Опа-Локе, – то это станет последней каплей. Как видите, офицер Кляйнвессель, я забочусь о вас. Меня тревожит ваше будущее, ведь вашей работе, вашему браку и жизни угрожает опасность, пока еще скрытая опасность. Но конечно, никогда нельзя исключать возможность, что ваши шалости могут всплыть.

С этими словами Пендергаст убрал свой бумажник в карман пиджака, одновременно делая вид, что достает сотовый телефон.

Вся краска сошла с лица полицейского. Смертельно бледный, он огляделся, словно призывая невидимую помощь:

– Откуда вы… – У него перехватило дыхание. – Откуда вы… – задыхаясь, выговорил он, вновь побагровев.

– Вы спрашиваете меня, сэр, каким образом я пришел к моим, как вы их называете, «дедукциям»?

Пендергаст подождал, но полицейский Кляйнвессель так и не сумел сформулировать вопрос.

– Ну хорошо: по кольцу на мизинце вашей правой руки я вижу, что вы окончили академию девятнадцать лет назад – дата выгравирована, она у всех на виду, – а это значит, что ваши двадцать лет службы почти закончились. Но за все это время вы не заработали ни знаков различия, ни нашивок, то есть остались в самом низком звании. Сам факт, что вас поставили на охрану закрытого места преступления, говорит о многом. Отсюда и минимальная пенсия. И если уж речь зашла о кольцах, то я не вижу на вас обручального кольца. Однако светлая полоска на вашем безымянном пальце все же говорит о его наличии, а мозоль на костяшке свидетельствует, что вы довольно часто то снимаете его, то надеваете. Что же касается вашей любовницы, мне хватило одного взгляда на вашу одежду. Когда к северо-западу отсюда в начале двадцатого века был заложен район Опа-Лока, его основатели, как известно, использовали мавританский стиль архитектуры. Частью этого стиля стало экзотическое травянистое растение со Среднего Востока, известное как Erodium glandiatum, которым засеяли общественные места. Семена разных видов этого Erodium имеют весьма характерный вид: они длинные и тонкие, один кончик напоминает штопор, а другой – с перышками, как жабры омара. Так получилось, что Опа-Лока является единственным и уникальным ареалом обитания этого растения в Соединенных Штатах, что вкупе со странного вида семенем и напомнило мне об этом факте. На вас в данный момент не менее двух семян этого вида: одно с задней стороны правого колена, а другое торчит из-за обшлага брюк. Первое семя свежее, второе довольно засохшее, а значит, вы в своей форме не менее двух раз за последние дни, а возможно, и больше посещали Опа-Локу. К сожалению, Опа-Лока в последнее время не процветала. Если бы этого было недостаточно, чтобы установить социальную принадлежность вашей пассии, то последние сомнения рассеял слабый запах дешевого одеколона – «Ночь желания», если не ошибаюсь.

Коп опустил руки и сделал несколько шагов назад, глядя на Пендергаста так, словно агент ФБР был болен какой-то заразной болезнью.

– Откуда вы все это знаете? – спросил он срывающимся голосом.

– Элементарно, мой дорогой Кляйнвессель.

– Я и рюмки не выпил за десять лет, – проскулил полицейский. – Вы ничего не докажете. А что это за говно про ром «Кубинская гончая»?

– Нет никакого смысла лгать мне, офицер. Как я уже сказал, я пытаюсь вам помочь. Торчащий живот натянул пуговицы на вашей рубашке, а с учетом общей худобы это указывает на выраженный асцит. Фиматозная розацеа, столь очевидная на вашем лице, тоже дает повод для размышлений. Касательно же типа алкоголя, который вы употребляете, то «Кубинская гончая» не только самый дешевый, самый крепкий и самый легкодоступный в вашем регионе алкогольный напиток, но и характерная для него бутылка в одну пинту – самая удобная для незаметного ношения. И даже если не принимать во внимание специфический запах, то я не мог не заметить, что правый задний карман ваших брюк выпячен как раз в форме этой бутылки. А теперь, офицер, могу я заняться своей работой? Или?.. – Он с улыбкой поднял мобильник повыше.

Несколько мгновений челюсть полицейского беззвучно двигалась, мышцы его лица то напрягались, то расслаблялись. А затем он без слов отошел в сторону.

– Очень вам признателен, – сказал Пендергаст.

Проходя мимо, он на миг остановился и легко положил руку на плечо Кляйнвесселя:

– Я непременно переговорю с вашим сержантом, скажу ему, как вы были полезны. Может быть, нам удастся наконец заполучить для вас шеврон. – Потом он наклонился к его уху, словно собираясь поделиться тайной, и тихо произнес: – Кстати, Конан Дойл все перепутал: Шерлок Холмс пользовался методом индукции, а не дедукции.

После этого он беспрепятственно двинулся вперед по лабиринту живой изгороди, то и дело останавливаясь, чтобы опуститься на колени, вытащить лупу из кармана и исследовать что-то в грунте по краю тропинки. В какой-то момент он достал из кармана пинцет, вытащил из травы что-то мелкое и положил в маленькую пробирку.

Уже опускались сумерки, когда он добрался до конца живой изгороди, где одинокий криминалист, собираясь уходить, укладывал свои инструменты. Пендергаст предъявил жетон ФБР, и криминалист оказался гораздо более услужливым, чем полицейский. Он показал на участок под стеной живой изгороди, где в землю было воткнуто множество флажков-маркеров. Грунт здесь был почти черным и очень влажным, поскольку впитал в себя большое количество крови. Пендергаст снова опустился на колени, легонько потрогал землю пальцами, отметил ее сходство с губкой.

Он достал из кармана маленький фонарик и пошарил лучом по земле.

– Что вы можете сказать об убийстве?

– Похоже, сначала была нанесена ножевая рана в шею, – заговорил криминалист, сдвигая марлевую повязку со рта. – Жертву оттащили с тропинки сюда, в уединенное место, очень острым ножом перерезали шею сзади, вскрыли грудь лезвием какого-то большого инструмента, возможно топорика, и извлекли сердце. Патологоанатом считает, что ко времени извлечения сердца она уже ничего не осознавала – смерть наступила вследствие потери крови. Тело затолкали сюда, под куст, накидали поверх него немного грунта.

– Разброс брызг?

– Как и следовало ожидать. Первичный фонтан на нижнюю часть кустарника и на землю вокруг.

– Приблизительное время смерти?

– Около четырех утра плюс-минус.

– А кто нашел тело?

– Новобрачные из Сиэтла. Выбрали это место, чтобы потискаться. – Он кивнул на скамейку неподалеку.

– И это произошло около половины одиннадцатого, насколько я понимаю?

– Да, в десять пятнадцать.

По-прежнему стоя на коленях, Пендергаст огляделся. Живая изгородь сильно разрослась, и в четыре часа в безлунную ночь здесь царила тьма. Пешеходные мостки и берег наверняка пустовали. Пендергаст взглянул наверх: ветви пальм и декоративный кустарник закрывали окна ближайших отелей. Учитывая многолюдность острова, преступник выбрал подходящее место для убийства.

– Вы позволите мне поработать немного? – спросил Пендергаст. – Без бахил, без халата.

– Не стоит беспокоиться, мы тут закончили, – ответил криминалист.

Следующие пятнадцать минут Пендергаст тщательно обыскивал участок, иногда доставал лупу, пинцет, фонарик, щелкал камерой телефона. Но, как сказал Кляйнвессель, видеть тут особо было нечего.

Наконец Пендергаст поднялся на ноги:

– Спасибо вам за терпение.

– Не стоит благодарности.

Криминалист взял свой чемоданчик и направился к выходу из лабиринта.

Пендергаст поспешил следом:

– А есть еще что-нибудь примечательное относительно этого убийства?

– Ничего, разве что два кровавых отпечатка обуви, найденные в стороне от места убийства.

– Отпечатки обуви? – Пендергаст вскинул брови. – Это стоило бы взять на заметку.

– Оставлены дешевыми мужскими сандалиями большого размера. Такие продаются во всех магазинах, от них нетрудно избавиться. Ничего более распространенного здесь не найти. По таким сандалиям вряд ли кого найдешь – их носят все, что днем, что ночью.

– Все?

– Все приезжие и примерно половина местных. – Они приближались к месту, где висела полицейская лента. – Это ведь флоридское побережье, верно? Вы же не собираетесь идти загорать в этих? – Он кивнул на туфли «Джон Лобб», в которых был Пендергаст: даже в сумерках кожа сшитой на заказ обуви тускло сияла.

– Я вас понял. – Пендергаст помолчал. – Что днем, что ночью, говорите?

– Именно.

– Так… – Пендергаст остановился на мгновение и уставился вдаль. – Странные у вас тут обычаи, мой друг.